Враг моего врага - мой друг

Если бы подсознание внезапно вернуло всё на свои места, а память открыла потайную дверь в ранее знакомый мир, то многое показалось бы не таким уж странным или ненужным. Например, снег стал бы знаком приближающейся или уже начавшейся зимы; дорога, покрытая гравием, вовсе не являлась насыпной, искусственно созданной человеком, так как вдоль неё тянулись полупустые поля, лишь кое-где виднелась начавшая жухнуть трава. Но и это могло многое рассказать о местности. Поднимите голову. Давно ли вы видели небо? Ночью чёрное, призывно манящее рассуждать о бренности бытия, искать жизнь где-то меж звёзд и гадать, комета или же что-то более поэтичное пролетело только что, будто даже и не спеша никуда. Холодно, чуть более чем прохладно, тепло, жарко – тело само начнёт строить догадки, где ему повезло оказаться. Север, юг, запад, восток; окажись человек каким-то непостижимым образом в самом далёком уголке Вселенной, на неприметной планетке, сначала и там по инерции применялись бы навыки с планеты Земля. «Приём, приём, это Лютик. Как слышно? Приём, Каноэ, ответьте». Если бы память приоткрыла дверь в глубины воспоминаний, то Саша, несомненно, вспомнила бы, как однажды, на далёкой от Земли планете, Нигнур’ктар коротко рассказал, кто такие яуты и аттури. Кодекс Чести – весьма странное понятие, которому хотелось возмутиться, что это жестокость, загнанная в рамки, притом жестокость и к своей расе в том числе. Тогда казалось, что аттури более развиты, потому что уделяют большую часть времени не охоте, а научным исследованиям, кропотливому труду в пределах лабораторий, где изучали те или иные формы жизни, растения и их свойства, разрабатывали лекарства от присущих их расе болезней. Что-то шевельнулось в сердце, и уважение на чаше весов перевесило в сторону учёных, хотя можно с уверенность сказать всё, что не имеет земного происхождения, всё ошибочно. Поэтический фундамент рухнул вместе с возвышенными представлениями об аттури. На деле всё оказалось едва ли не хуже. Данное ответвление от расы делало упор на разработку оружия, его усовершенствование, изыскивая новые и изощрённые способы убийств. Рукопашные бои их мало устраивали, хотелось видеть в глазах других существ не только страх, но и то чувство, которое граничит между уважением и жаждой крови. Последние чувства в жизни жертвы, которые ей дано испытать, эйфорию, всплеск адреналина. Или гнать в угол, в тупик, когда даже у человека волосы по всему телу встают дыбом, горькая пена идёт изо рта, а чувства обострены до самого пика. Гепард гонит газель, догоняет и дарит ей смерть в своих когтях. Аттури искали жестокие способы убийств, чтобы как можно чаще можно было использовать весь арсенал оружия, проявить ловкость и стараться не сводить положение «охотник и жертва» до упрощённых схваток врукопашную. Дичь должна знать, что за ней неустанно следят и желают поймать, но сближаться при этом надобности нет. Яуты же отличались в своём видении охоты. Для них важно иметь незримый контакт с дичью, чувствовать её, знать, что и тебя чувствуют, ждут, готовятся к ответному удару. Это будоражило, рождало где-то внутри сознания древнейшие инстинкты. И тут всплывало на поверхность главное отличие человека от Хищника: человек давно подавил в себе все древние чувства, когда он сам может превратиться из охотника в жертву, но уже через минуту роли вновь поменяются. Когда что-то давало из тех явлений о себе знать, человек по-детски этому удивляется, вдруг осознавая, что где-то внутри него дремлют инстинкты первобытной жажды убийства и крови. Цивилизация развивалась, шла вперёд, а вместе с тем засыпали и эти чувства, лишь изредка полусонно приоткрывая дремлющий глаз и тут же погружаясь обратно. Яуты и аттури никогда не угнетали свои инстинкты, не загоняли их в самые тёмные углы своего подсознания, не меняли и не ломали себя, продолжая строить своё общество на основе того, на чём всё и зародилось: «Если ты не убьёшь, убьют тебя». Поразительная цивилизация, в которой бок о бок шли великая наука, зашедшая далеко вперёд, опережая, возможно, не только людей, но и другие расы, и желание чужой крови, желание убивать, доминировать. Так, вы никогда не сунете руку в клетку со львом или рысью, зная, что опасный зверь по ту сторону непременно попытается убить, достать, покалечить, уничтожить. Но будет ли так осторожен человек при встрече с Хищником? Постарается уйти, спрятаться или же совершит главную ошибку в своей жизни, в данном случае последнюю? И куда страшнее, когда не ты вдруг натыкаешься на льва, а он сам тебя ищет, выслеживает, и уже тогда точно стоит готовиться к неминуемому, к фатуму. Чёрная тень настигнет свою цель, беги не беги, прячься, уезжай в другой город, только помни: раз ты цель, значит, покоя тебе не будет до последнего вздоха – твоего. Но ничего из этого Саша уже не помнила, как её саму загоняли, будто она маленькая пугливая газель, давали мнимый шанс на спасение, чтобы продолжить жестокую игру. Память стёрла всё или в помешательстве, когда сумасшествие является единственным выходом, или это было влияние откуда-то извне. Ни одна попытка вспомнить хоть что-то ещё не привела к нужному результату, в воздухе всегда висело слишком много вопросов и ни одного ответа. И в своём сне, в котором Саше отчётливо снились стены корабля не земного происхождения, ровным счётом ни о чём не говорила ни одна деталь. Образы казались отдалённо знакомыми, но неузнаваемыми. Она как будто была сторонним наблюдателем, подмечая каждый элемент сначала из одного угла, затем из другого, однако как удавалось перемещаться, этот момент не удавалось поймать. Помещение просторное, куполообразное, уходившее под самый верх не шпилем, а резко изгибаясь и идя навстречу друг другу: каждая из стен, не имевшая углов, спроектированная как большой сплюснутый пузырь. Два выхода находились друг напротив друга, они имели форму арки, и над каждым находился выдающийся вперёд козырёк, хотя опасаться, что сверху что-то упадёт, явно незачем. Пол устилали плиты, плотно прижатые друг к другу, и лишь рисунок в виде линий подчёркивал, где проходят стыки, которых здесь множество и множество. Сначала шли длинные и широкие прямоугольные пласты, сразу после которых вставлены длинные и узкие дорожки, затем всё повторялось. Стены украшали витиеватые рисунки, чередующиеся между собой и сливающиеся в одну картину. Над правым входом вверх уходил змеиный оттиск, похожий на кожу, живое существо. Издай любой шорох, и огромная змея поползёт искать того, кто посмел нарушить её покой. Сразу после проходила глубокая полукруглая борозда, имевшая внутри насечки, словно трахею разрезали пополам и с неё искусный архитектор ковал и создавал своё творение. После борозды вновь шёл выпуклый рисунок, выдаваясь вперёд: длинные полосы от пола до потолка, где стены встречались и смыкались. И такое причудливое оформление придавало камерность, здесь замирало сердце, а удивление выдавало гордость за такое творение. Рисунки и полукруглые борозды чередовались. Посреди огромного зала находился круглый стол, занимавший огромную площадь и оставляющий присутствующим возможность ходить вдоль полукруглых стен. Стороны, направленные на выходы, сделаны с возвышением. Они напоминали формой космические корабли-капсулы, внутри которых хранилась важная информация, и там же управление, отвечающее за жизнеобеспечение всего неживого организма. С двух других сторон находились кресла, встроенные в стол таким образом, чтобы можно было без проблем обойти их и занять своё место. По обе стороны от кресел горели оранжевым светом сенсорные панели, куда следовало прикладывать ладони для тех или иных команд: отмена, запуск, подача, разворот и многое другое. Под сенсорными панелями, сбоку, находились удлинённые овалы, являющиеся также сенсорными экранами, служившими для одной цели: показать голограмму и убрать её. При нажатии первой над столом загоралась целая Вселенная с её туманностями, звёздами, галактиками, чёрными дырами. При желании можно задать координаты любой галактики или ткнуть на голографической карте на любую увиденную, и она моментально занимала пространство над столом. После этого выбор стоял за системой или определённой планетой, скоплением звёзд. Само помещение наполнялось непринуждённым серо-голубым светом, стены и стол имели такой же оттенок. Это не резало глаза, даже во сне это ясно осознавалось. Высокие кресла имели форму вытянутых яиц, только одна сторона убрана, оставляя дно и стенку для спины. С первого взгляда всё это казалось удобным, и дизайнеры с архитекторами и здесь постарались на славу, чтобы долгие часы работы не напрягали мышцы шеи и спины, позвоночник не уставал, не затекали руки и ноги. Чтобы в задумчивости можно было откинуться назад. Всё это казалось знакомым, по крайней мере, сон отдавал реальностью, но потайная дверь памяти так и не приоткрылась. И, проснувшись, Саша ещё некоторое время лежала на спине и смотрела в потолок своего отсека, который такими красотами отделки не обладал: верх комнаты словно поставлен на стены и закреплён. Вот видны швы, а стены литые, без излишеств и вычурных рисунков, изображающих великие сражения или важные моменты из жизни расы. Нет, этот челнок является простым перевалочным пунктом, паромом, преодолевающим огромные пространства космоса. Саша перевернулась на живот, положила подбородок на сжатые кулаки и вновь задумалась. Тёплая мягкая бурая шкура сползла вбок, и холодок прошёл по коже, как бывает после пробуждения. Когда она приподнялась, чтобы встать с лежанки, в левой руке, от запястья до локтя, прошлось стрелой неприятное ощущение. Покрутив запястьем, Саша растопырила пальцы и осмотрела конечность. На коже с внутренней стороны шёл едва заметный шрам, давно заживший, однако и здесь память не принесла никаких ответов. Всё в этом мире теперь отдавало новизной, даже своё собственное тело казалось незнакомым, и его следовало изучить. Кожа усеяна шрамами, и ноги, и руки, и живот, зажившие отметины прошлого, которое таинственной тенью пряталось где-то рядом. То, что и здесь называлось одеждой, в этой точке Вселенной, скрывало несмываемые вопросы. В конце фантастического сна, перед пробуждением, когда звуки врываются в сновидения особенно громко и неправдоподобно, проскользнула фраза, сказанная своим собственным голосом, так, словно Саша говорила её сама себе: «Нельзя погружаться в свои видения». И теперь, вспомнив эту фразу, снова прокрутила её в мыслях, но по-прежнему голос в голове принадлежал ей. Поморщившись, она собрала волосы в хвост, а затем растрепала их, пройдясь по прядям пальцами. Оказывается, когда человек теряет память, он не говорит себе и окружающим: «Отлично, ну что ж поделать, значит, я буду жить с чистого листа. Меня зовут Н, и я рад придумать себе новую историю, а те, кто меня когда-то знали, молчите и не копайтесь в моём прошлом: видите, я новый человек». Нет, подсознание требовало раскопать все мысленные могилы и достать оттуда каждый спрятанный скелет, чтобы посмотреть свою прошлую историю, примерять её на себя и продолжить жить тем, что забыто. Создастся впечатление, что надел на себя куртку на два размера больше, будет неуютно и некомфортно, тем не менее это твоё прошлое, смирись. Саша закрыла глаза и глубоко вдохнула; шумный выдох разрядил обстановку, хотя ничего кардинально не поменялось. Почему Исхэ, а не, к примеру, Арманда или Белла, Роза или Клеопатра? Что-то внутри шевелилось, червь сомнения, который дёргал за какую-то важную струну, извещая о том, что всё это коварная неправда. Но и другой своей истории Саша не могла вспомнить. - Так ведь что-то должно было быть до пустыни! – Слова вырвались, словно что-то важное всё же произошло. Эврика! В мысли врывался сильный ветер, принося с собой песчаный мир, как если бы вместо дюн лежали бескрайние снега севера, холодные и с первого взгляда безжизненные. Но пустыня сейчас являлась единственной Вселенной в пределах жизни одного человека, никаких рамок, так как только горячий песок кругом. Могло бы порадовать открытие, что Саша Нордин прошла огонь, воду и медные трубы во всех их проявлениях? Но сейчас на небольшом корабле она летела туда, куда ранее ни за что больше не предприняла бы и попытки попасть. С памятью ушло и чувство опасности, но появилось желание найти все ответы – и желательно разом. Моргард с Нигнур’ктаром обсуждали возможные причины такого непредвиденного положения, и в этой части челнока инопланетный разум не мог дать конкретного объяснения. Раньше уманка позиционировала себя именем, а яуты не произносили эти звуки, не воспроизводили про себя и вообще отметали в сторону: самка объект, заражённый, о чём она сейчас не помнила. - Психика Пьёд Амедха никогда не отличалась стойкостью, им потерять контроль над собой и над ситуацией всегда проще. – Моргард взвешивал каждое своё слово, но в итоге пришёл к выводу, что «проще» - неправильно подобранный вариант. Нет, не проще – обычно так и происходит. Это как тупиковый вариант, когда все прочие уже испробованы. Нигнур’ктар видел, что молодой самец колебался, когда произнёс фразу до конца, но не поправил: молодые яуты должны узнавать уманов, изучать их поведение, психологию, знать, как те ведут себя в разных ситуациях. Ведь одно дело, когда жертва загнана и не видит иного выхода, кроме обороны, и совсем иная ситуация, когда дичь бродит на воле и остаётся её загнать в ловушку или взять на живца. - Тогда она помнила бы себя. Даже если и нет, то не замещала одну форму другой. Это что-то другое, главное, чтобы оно не разрушало изнутри, иначе самка будет потеряна для нас в психологическом плане. Хотя её оболочка всё ещё будет у нас в руках. – Нигнур’ктар понимал, что им обоим, и ему, и Моргарду, нет выгоды в потере личности, пусть и с замещением. Кетану, что это всё значит? Не могло ли изобретение аттури так повлиять или маячок, который пытались вывести из строя? Вопросов слишком много, а ответов ничтожно мало. *** Айзек был близок к обелиску. За прошедшую неделю он так и не смог найти Сашу, как ни пытался. Она словно испарилась, и спасательное судно, в котором она покинула Ишимуру, тоже пропало. Ничего, и радары пусты. Очень не хотелось верить в её причастность к юнитологам и ньюологам. Если первые ещё умели прятаться за личиной простого человека, то вторые будто изначально сходили с ума, не в силах сдержаться, скрываясь за маской. Саша ворвалась в его жизнь стремительно, свалившись на голову, как некроморф, затаившийся где-то в тени. И исчезла так же внезапно: никаких сигналов, ни одного опознавательного знака, ничего. Решение вылететь в открытый космос и искать её там непреодолимо терзало мысли, но он столько раз сталкивался с обманом, с тем, что люди не ищут помощи, они жаждут чужой крови. Если бы только Николь была жива, тогда, возможно, всё это не казалось бы таким тяжёлым, гнетущим. Поиск по связи пришлось прекратить, так как тратилось слишком много энергии, а результатов это не приносило, кроме одного: девушка действительно пропала. Айзек не мог позволить себе терять в данный момент драгоценные энергию и время, хотя его не покидала мысль: что-то произошло, могла случиться неприятность, катастрофа. На Ишимуре и за его пределами опасность никогда не снижала своих оборотов. Преодолеть пространство склада оказалось весьма щекотливой задачей: огромные контейнеры стояли вдоль стен, а пол посреди зала завален хламом, ящиками с костюмами и прочим инвентарём. Айзек запнулся о крышку медицинского кейса, на которой в полумраке можно было разглядеть красный крест в белой окружности. Сердце забилось сильнее, и когда глухой звук замер в большом помещении, удалось сделать новый шаг. Ожидание некроморфов, предчувствие их неприятно тяготило. Иногда казалось, что за каждым углом притаился монстр, готовый выпрыгнуть в любой момент, чтобы уничтожить живого человека, обратить его в своё подобие. За складом размещалась площадка, откуда раньше увозили груз, и есть вероятность, что корабли ещё могут там находиться. Если повезёт, то хотя бы один окажется в рабочем состоянии. С противоположной стены сверху, под самым потолком, доживал свою жизнь прожектор. Его тусклого света едва хватало, чтобы достать до ближайших углов, а тонкая млечная дорожка, тянущаяся лучом по полу, помогала видеть этот небольшой участок. Айзек пошёл вдоль него, и именно здесь он оказался наиболее уязвим, так как под ногами мусор, а укрытие в виде контейнеров вдоль стен. Полусумрак сопровождался глухим гудением корабля, и шуршание под ногами не создавало много шума: не более чем Ишимура. Спустя некоторое время Айзек поймал себя на мысли, что не вслушивается в своё дыхание, в биение сердце, которое выдавало волнение и напряжение. Зато он слушал мир вокруг себя, пытаясь предугадать, откуда придёт опасность. Иногда казалось, что сумрак за спиной сгущается, оживает, шевелится и тянется следом, чёрной дымкой скользя по полу и вырастая до размеров грозовой тучи. Зато он перестал думать, что это Николь, которая постоянно преследовала его, а с появлением Саши пропала. При их первой встрече он готовился застрелить её, потому что чувствовал, что сходит с ума. Ощущал, что начинает проигрывать кораблю и уже целился в Сашу, а уставшие глаза усиленно создавали образ Николь. Что-то же остановило его, и теперь, несмотря на пропажу, он рад, что не убил живого человека, из плоти и крови. Может быть, где-то среди космоса этот человек ждёт помощи, и Айзек обязан помочь. Она содержит в себе много вопросов, но и ответов несёт не меньше, и это тоже подталкивало броситься на поиски. За спиной что-то прошуршало, слишком близко или далеко – определить сложно, в итоге этот звук заставил остановиться и оглянуться. Воздух как будто рябил где-то в глубине сумрака позади: так бывает, когда смотришь поверх костра. Что-то приближалось, и Айзек уже знал, что именно. Это не пугало его, он ждал прихода Николь, которая таилась где-то среди стен корабля, выжидала, копила силу. - Айзек. – Голос разнёсся звонко и гулко, словно слово было сказано в пещере или старом заброшенном здании. Это всего лишь очередная уловка, чтобы запугать, быть сразу повсюду, и этому нельзя поддаваться. - Уходи. – Айзек сжал губы, удерживая себя в руках и пытаясь сконцентрироваться на биении сердца, как на маятнике. Он развернулся, чтобы идти дальше, к двери, но перед ним встала Николь. Глаза её излучали бесконечную пустоту, а из-под век выходил свет, белый, ослепительный. Видение исчезло внезапно, и снова вокруг только полусумрак и скупой свет прожектора. За то время, что прошло с последней встречи с фантомом Николь, разум отвык от неё, начав забывать и приготовившись видеть только некроморфов, реальных, во плоти. Это видение взбудоражило организм: то, во что перестал верить, вернулось вновь, заявив, что оно не сон, не плод нездорового воображения. Дыхание сбилось, и ещё некоторое время пришлось стоять на месте, чтобы прийти в чувства. Сумрак за спиной уже не оживал; на стенах не плясали огни, всё снова как и прежде, только руки дрожали. - Айзек! – Внезапный голос вырвал из погружения в себя и сначала казался новым порождением Ишимуры. - Норман? Я думал, что потерял с тобой связь. Где ты сейчас? Всё в порядке? Я могу прийти за тобой; похоже, мы единственные живые люди на корабле. - Времени нет, даже не думай об этом. А где Саша? Неужели она… - голос Нормана запнулся, не решаясь закончить начатое предположение. - Не уверен, что она мертва, хотя и обратное не могу подтвердить. Саша пропала: я отправил её с Ишимуры, но она исчезла, и сейчас я хочу найти её и добраться до Обелиска. Норман замолчал, и Айзек решил, что связь прервалась, но Лайт неуверенно что-то промычал. Нечто гнетущее висело в этом молчании, что именно – очередная загадка. Саша и Норман как-то были связаны, по крайней мере, они хорошо знали друг друга, и для неё не стало новостью, что она найдёт здесь этого мужчину. - Айзек, послушай, возможно, попытка найти Сашу не самая лучшая идея. – Голос Лайта по-прежнему звучал неуверенно и тихо, вкрадчиво. – За ней, скорее всего, идёт слежка или охота, и не только со стороны людей. К сожалению, я давно потерял связь с Землёй и не могу сказать точно, но ранее она являлась желанным объектом для людей и для другой расы – они называют себя яутами. Ты понимаешь, о чём я говорю? Айзек дал отрицательный ответ. Всё это ему очень не нравилось, так как ответы всплывали на поверхность и совсем не с той стороны, с какой он ожидал. Что-то тёмное таилось во всём этом, опасное, как мурена, притаившаяся среди камней на дне кораллового рифа. - Значит, она не сказала тебе. Саша уже однажды была на Ишимуре с группой учёных, и все они погибли, кроме неё. Она в каком-то смысле тоже не выжила: просто не мутировала, но кровь её заражена некроморфной бактерией. Она мутант в обличии человека, её организм не запустил процесс перерождения в мёртвую форму. Так вот что Саша пыталась ему сказать. Боялась его реакции, что он примет её за очередную тварь и убьёт. Норман ещё что-то продолжал говорить, и слова его рассыпались в сознании, перестали обретать осмысленную форму. Что случилось бы, окажись она тут? Поднялась бы рука с оружием? Мужчина звал Айзека по имени, чтобы тот ответил, и когда услышал его голос, предупредил: некроморфы нашли Лайта, так как одна из вентиляционных вытяжек недавно ухнула, выпустив из своих недр гул. - Нет, не приходи за мной, не нужно. Я так и так погибну, даже если выберусь с Ишимуры. Лучше пусть этот монстр поглотит меня, я же постараюсь дать тебе координаты грузовых кораблей, которые могут быть на ходу. Будь осторожен. Связь прервалась, и попытки восстановить её не имели успеха. Желание повернуть назад возросло, но усилием воли и взвешиванием всех за и против было принято решение двигаться дальше. Лайт вполне мог сам себе помочь, если не один корабль окажется на ходу, он сможет выбраться. Червь сомнения породил мысль, что Норман давно не выходил на связь, и сейчас это мог быть фантом; если Обелиск создал Николь, то мог пойти дальше в желании заманить в ловушку. Экран нагрудного компьютера негромко пискнул, и появилась схема следующего помещения, на которой три красные точки обозначали рабочие грузовые судна. Айзек снова пошёл вдоль тускло освещенной полосы, прислушиваясь к гулу вокруг себя и к своим шагам. Когда он достиг двери, то отметил, что стены, казавшиеся в полусумраке серыми или чёрными, на самом деле имели тёмно-зелёный цвет. Ладонь легла на тёмный сенсорный экран, и две створки двери разошлись в стороны. Открытый ход встретил непроглядной темнотой и неприятным запахом - затхлым, спёртым, - пастью бездны, всматривающейся в непрошеного гостя, посмевшего потревожить неживое пространство. Айзек выставил оружие перед собой, готовый в любой момент нажать на спуск, и сделал осторожный шаг вперёд. Стопа опустилась не с привычным тихим шуршащим звуком, а словно коснулась чего-то мягкого, как будто под ногами рос мох. Но за этим ничего не последовало, и второй шаг принёс те же ощущения. Большой и указательный пальцы левой руки повернули фонарик, и луч разрезал темноту. Сначала он ослепил успевшие отвыкнуть от яркого света глаза, и пришлось прищуриться, затем картина проявилась: переход был усеян трупами, частями тела и гниющими останками. Айзек стоял в густой бурой жиже, и, когда приподнял одну ногу, она беззвучно потянула за собой слизь трупных выделений. От запаха не помогало прикрыться ладонью, и пришлось привести в действие шлем. Включился фильтр, что немного облегчало дыхание, хотя не спасало полностью. Разлагающиеся тела лежали, слипшиеся между собой, кожные покровы почернели, кое-где луч вылавливал гнойные язвы. Справа лежало ещё одно тело, и от него тянулись кишки, опавшие, полусгнившие, из разрывов вытекло содержимое, смешавшееся с общей бурой жижей. На некоторых лицах, которые смог разглядеть Айзек, не было кожи, и пустоты ртов и пазух носа создавали неприятную картину. Но одно ясно: некроморфы сюда не добрались. Обелиск – первоначальная цель; если отправиться сразу же на поиски Саши, то конечный итог всего происходящего уходил из-под контроля. Именно уничтожение Обелиска позволит отправиться на поиски пропавшей девушки и выяснить, что с ней произошло. Айзек надеялся, что найдёт её живой. Его беспокоило схожее с ней состояние: видения, с которыми он смог справиться, не погружаться в них, иначе он давно мог погибнуть. Николь, нынешняя Николь, кем бы она ни была, и прежде старалась свести его с ума, довести до раздвоения личности, и он уже начинал в это верить, пока не нашёл в себе силы сказать Ишимуре «хватит». Если Саша позволит себе уйти глубоко в свои видения, обратный путь практически невозможен. Так произошло с Ноланом Строссом: он был подавлен, все попытки вытащить его из погружения в своё сумасшествие провалились, и он стал опасен. Что произойдёт с Сашей, если она не найдёт в себе сил сопротивляться своему подсознанию, действию Ишимуры, сказать трудно. Но Айзек надеялся на положительный исход. Надеялся, что она не потеряла рассудок, когда отстыковалась от корабля, не плавает по космосу или не стала спутником Ишимуры, смешавшись с мусором вокруг него. *** Ниски-гван обернулся на звук открывающейся двери и пристально посмотрел своими зелёными глазами на проём. Взгляд его был недовольным, а жвала нервно подрагивали, издавая щёлкающий звук, такой, как когда краб смыкает и размыкает свои клешни. Ярко-синий плащ крепился на плечах к броне, и полы его спадали вниз. Складки ткани на спине подчёркивали размеры обладателя статусного одеяния, и от посторонних глаз не скрывалось, что носится оно с гордостью и с честью. Хотя с последним многие могли бы поспорить, однако так как клан раскололся, мало кого занимал этот вопрос: на первый план вышли междоусобица и старые шрамы, за которые пришло время мстить. Сначала находились смельчаки, пытавшиеся свергнуть бесчестного Старейшину, те, кто верил в его виновность, и с ними быстро расправлялись. Сначала тихо, чтобы не разбудить мерно гудящий улей, затем открыто, не боясь указать всем и каждому место в клане. Особенно летели головы с плеч Старших Воинов и Воинов Чести, то есть тех, кто представлял или мог представлять опасность. Их слово много весило на чаше весов, и Охотники отправлялись к Кетану, который всего лишь Бог. Однажды Ниски-гван разбил каменную скульптуру Кетану и посмотрел в изумлённые глаза яутов, слушая их шипение, а затем произнёс: «Если я достоин наказания, то где же праведная рука вашего Бога? Почему он не обрушил на меня свой гнев?» «Потому что ты познаешь его после своей смерти», - ответил кто-то из рядов Воинов, на что Ниски-гван лишь махнул копьём, пресекая говорящего. «Ложь! Даже Плохая Кровь не предстаёт перед ним до этого времени, хотя у них нет права на очищение своего имени, а значит, их существование в корне бессмысленно! Кетану слеп или же он всего лишь каменная фигура, а камень не может судить нас». Смелое заявление, подрывающее Кодекс, уклад жизни и саму суть существования яутов. Мысли вернулись из прошлого в настоящее время, и с порога на Старейшину смотрел Ротар. Ещё один глупец, которому надлежало погибнуть на планете уманов, встретиться со своим каменным Богом и самому превратиться в камень, а затем стать прахом истории. Но вместо гибели или побега глупый яут вернулся на Атолл. Раз так, он встретит свою смерть здесь, а затем и все те, кто вернулся с ним, разделят его участь. - Сегодня ты умрёшь, и уже ничто не позволит тебе позорить имя клана. – Ротар ожидал, что в любой момент за его спиной могут встать яуты Старейшины и позорно атаковать со спины. Прибывшие с Земли Охотники сейчас занимали важные жизненные точки Атолла, и ему не приходится надеяться на пару лишних копий. Ниски-гван спокойно подошёл к стене с оружием и снял с неё резное ритуальное копьё, которое использовалось в самых важных Охотах. Рукоять из кости ворта*, сильного противника с далёкой планеты, была покрыта символами древнего языка яутов, которые рассказывали о зарождении Вселенной науду, прославляющая Охоту и требующая беречь честь и трофеи. «Из тьмы рождается бездна» - одна из надписей на копье. Воины всегда должны помнить об этом, а вступающие в ряды Старейшин произносили эту фразу как обет. «Слабость рождает страх, а страх приносит смерть. Такой смерти науду должны опасаться». «Удел слабого – подчиняться, удел сильного – править слабым». «Когда бездна поглощает тебя, ты в ответ впитываешь её в себя». «Не порочь жертву пленом, смерть – лучшая награда для любого существа. У каждого должна быть возможность умереть достойно». - Нет, в этом ты ошибаешься. Я поступлю с тобой, как следует поступать с предателем. Ты пожалеешь, что не погиб на планете. - Ты стравил Охотников между собой, и теперь они убивают друг друга вместо того, чтобы давать отпор истинному врагу. Ниски-гван рыкнул и тряхнул валарами, и от этого движения плащ покачнулся на его плечах. Он впился взглядом в Ротара, сузил глаза и поинтересовался, скольких Воинов тот успел убить, прежде чем догадался об этом, и помогли ли ему переговоры. Яуты в твеепролитных войнах и междоусобицах никогда не славились дипломатическим подходом к проблеме. Сначала проливался твей, наказывались бесчестные Хищники, а уже потом шёл разбор. Именно так и развязалась война с аттури, и тяжёлая пропасть лежала между той и этой стороной. Когда эту пропасть пытались сделать меньше, это заканчивалось новыми стычками. Ротар ожидал, что последует бой и готовился принять его, надеясь на свою победу. Если он погибнет, это скроют, и тогда его Воины могут не узнать правды его гибели. Ниски-гван проследил за каждым шагом противника вперёд и метнул ритуальное копьё. Если бы время в этот момент замедлило свой ход, то стало бы видно, как оружие вращается в кратковременном полёте, устремляясь в цель, чтобы убить и забрать себе ещё одну жизнь. Ротар не ожидал броска и не успел отскочить в сторону, лишь покачнулся, стремясь дотянуться до диска, но в этот момент остриё пронзило его бок. Яут сделал несколько шагов назад, запрокинув голову и рыча от боли и осознания поражения, и упёрся спиной в стену. Новый рык оглушил отсек: наконечник, выходивший из груди, смотрел вверх, разодрав от удара рану ещё больше. Ротар сделал шаг вперёд, опустив голову, и взялся обеими руками за копьё. Чувства приближающейся смерти от удара не было, хотя это могло быть и от шока: даже если так, силы ещё не покинули организм. Яут открыл наручный компьютер и нажал код сигнала бедствия. Нискви-гван не успел предотвратить это действие, и он ударил кулаком противника по жвалам. - Тебе всё равно никто не поверит, ты напал на Старейшину, а это жёстко карается. Мне даже не придётся завершать начатое, - зашипел Ниски-гван. Ответный молчаливый взгляд казался чем-то более страшным, чем оправдания. Он таил в себе скрытый от взгляда улей ксеноморфов, где опрометчивого Охотника всегда ждала гибель. Что-то было не учтено, где-то произошёл сбой, механизм большого плана дал трещину. Ниски-гван закрыл дверь и вызвал своих Воинов, передав им, что на него совершено покушение. «За этим яутом стоит целое восстание, уничтожьте всех». Теперь приходилось действовать вслепую, продумывая каждый ход, чтобы итоговая цель не обернулась против него же самого. При этом следует торопиться, а в спешке ошибки неизбежны, и первая едва не произошла. Занесённая над Ротаром рука с кинжалом вовремя остановилась: копьё означало самооборону, а постороннее оружие вряд ли скажет за себя, что его пустили в ход до копья. Если соберётся совет по разбору нападения, а он непременно состоится, тогда возникнет много лишних вопросов, среди которых будет фигурировать и кинжал. Это не Охота и не добыча трофея, а самооборона, требующая сохранить свою жизнь и отдать виновного на суд. Силы оставляли Ротара, и он прислонился боком к стене. Из его пасти капала слюна, окрасившаяся в зелёный цвет, а твей из раны на боку стекал по ноге, собираясь у ступней в яркое пятно. Действительно, было опрометчиво явиться сюда одному - он не ожидал нечестного удара, надеялся на равный поединок. На что он надеялся? Старейшина вызвал подмогу и оставил раненого яута либо ожидать своей участи по их прибытии, либо умереть до этого времени. - Вся твоя жалкая кучка Плохой Крови не спасёт тебя, возмездие обязательно свершится, и ты это знаешь. От тебя разит страхом, ты воняешь как трусливый уман. – Ротар тяжело дышал, держась одной рукой за копьё, и смотрел на Ниски-гвана. – Если бы из тебя позволили вырастить Каиндэ Амедха, он стал бы таким же гадом, как и ты. Знаешь, что делают с ксеноморфами, которые не подчиняются зову Королевы? Их убивают, разрывают, стирают с лица Вселенной. Ты гнойный нарыв на теле клана. Голос Ротара переходил на хрип, иногда срываясь на звуки, похожие на кашель. В эти моменты слюна, смешанная с твеем, разлеталась в стороны и пачкала стену, лицо яута, пол. Затем, вязкая, снова спокойно стекала. "Нет, - продолжил он уже тише, - Кетану не камень, ты боишься его, боишься умереть, потому что предстанешь перед ним". Ниски-гван зарычал и перестал мерить отсек широкими шагами, уставившись прожигающим взглядом на противника. Соблазн добить его был слишком велик, и рука готова вот-вот сжаться на рукояти кинжала, но эту мысль прервал писк наручного компьютера. - К атоллу движутся корабли, их управление не отвечает на запросы о цели прилёта. – Голограмма в виде одного из помощника сообщила странную и малоприятную новость. - Сколько их? Ответ не порадовал: слишком много. Уничтожить их? – Да, немедленно, не дать ни одному судну приблизиться к Атоллу. Незримая рука Кетану собирала клан мести, и каменный Бог уже не казался безобидным куском минерала.