Welcome to Россия!

Первый и, надеюсь, что не последний раз, я проснулась сама, без, так скажем, посторонней помощи. Без бабушки и без баночки гуаши. Сашина кровать не пустовала, она ещё спала, завернувшись в одеяло с головой. Возможно, проскочила мысль о мести, но я не стала её развивать. Потом она мне может понравиться и я могу её воплотить. В этом, в общем, не было ничего плохого, но я пощадила бедную. Хотя знала того, кто не будет столь милосерден. Этот "кто-то" и стоял у двери в ванную, держа на руках Бьякко, Сашину кошку. Бабушка Тоня открыла мне дверь, пропустила и встала облокотившись об дверной проём. – Доброе утро, планируете куда-то идти? – с ходу спросила она. – Ага, – кивнула я, включая кран, – В торговый центр. – Сильно поздно не идите, сегодня сокращенный день. Да, логично. Лучше выдвигаться поскорее, а некоторые ещё десятый сон досматривают. С "некоторыми" я попросила разобраться бабушку, с её громогласным "подъем!" сны тут же оборвутся. С Сашей потом пересеклись мы на кухне. Бабушка Тоня выставила две тарелки и миску с оливье. Саша уже лениво жевала, сползая с подставленной к щеке руки. Заметив меня, она коротко махнула кистью в приветствии. – Утречко, – прохрипела она. – Привет, – бодро ответила ей я, – Выспалась? – А по мне видно? Саша уставилась на меня ещё заплывшими, узкими глазами. – Мне казалось ты быстро уснула, – я опустила её вопрос. – Когда кажется – креститься надо. Я принялась за оливье, потому что полуживой Сашин вид перед глазами мне порядком надоел, тарелка с оливье выглядела без сомнений симпатичнее. Да только аппетит уже подпортился. Света написала Саше: "в 12:05 у входа", это я нечаянно прочла вместо неё, когда экран её телефона загорелся из-за пришедшего уведомления. Не сказать, что успевали. – Себе покупать что-то собираешься? – спросила Саша, когда мы второпях стали натягивать то же самое, что и вчера, накинутое нами вечером на Сашин стул. – Думаю, что нет, – задумалась я, подтягивая застрявшие на бёдрах джинсы, – Сомневаюсь, что мне выделяли деньги на такие расходы. Мама в принципе ограничилась скудной суммой, буквально попросила ладони выставить и высыпала мне в них мелочь со сдач. Я выгнула бровь, в то время, как мама ей даже не повела. С таким же успехом я бы могла милостыню насобирать, на бумажке написав: "помогите, сирота", пускай при таком раскладе насобирала бы не милостыню, а тумаков от мамы, к которой за шкирку меня бы скоро притащили. Пускай я и преувеличиваю во многом, денег мне уж точно не отвалили. Папа только к этой мелочи банкнот подкинул. Но и ими раскидываться направо и налево не могла и желания не имела. – А праздновать в чем будешь? В джинсах? – Даже если в джинсах, что с того? Я платья... Недолюбливаю. У меня не было предвзятого отношения к платьям и юбкам и, нет, я не из тех, кто боится показать лишнюю часть тела, открыть руки, ноги, шею и тому подобное, я не комплексую и свободно могла мы ходить в этом всём, если бы нашла хоть одно платье, в котором я бы не поправлялась хотя бы минуты две. Возможно, я не умею выбирать платья, потому что я всегда брала те, что были мне не по размеру, даже убедившись в примерочной, что, вроде, всё окей. Отходив в нём день оказывалось, что ничерта не окей. Бывало, везло, брала те, что по размеру, но потом не устраивала длина, вырез, плечи, рукава и так далее, и тому подобное. А потом случилось так, что я перестала брать платья совсем, только иногда покупала юбки. Ну и в конце концов это стало не моим стилем, если так можно выразиться. Представляя на себе платья, теперь это казалось мне несуразным и отбивало желания покупать. На удивление быстро мы с Сашей подъехали к этому самому торговому центру, где у входа нас уже высматривала, чередуя взгляд по сторонам и обратно в телефон, Света. Когда насупил черёд осмотреться, она приметила наконец нас, махнула рукой. Я коротко вскинула кисть в ответ, Саша поздоровалась только когда мы подошли. – С наступающим! – Света раскинула руки, приглашая в объятия. – Ага, – зевнула Саша и прошла мимо. Я Свету обняла, а она перекрыла мне своей хваткой дыхания. – Ой, извини, – похлопала она меня по спине, когда я закашлялась. Вообще-то в этом она виновата не была, это я слюной подавилась и всего. Револьверные двери, черт их дери, не зря называют таковыми. Опустим, что двери похожи на барабан револьвера, я выдвину собственную теорию. Вращающиеся двери такое же орудие убийства или подсознательно таким кажется. Находясь внутри этих крутящихся, адских стёкол-створок, где-то в голове появляется мысль о том, что тебя ими вот-вот придавит, сплющит. Потом мысль перерастает в мысль навязчивую и понемногу ноющая тревога отзывается в сердце, сжимается и если мысль совсем вопит, то колит, что ещё называют – ëкает. А если в одну секцию входит много людей, что не протолкнуться, то думается, что, похоже, молитвы ныне не помогут. Девочки спокойно миновали порог торгового центра, пошли к эскалатору, о ком-то оживлённо (вернее, оживлённо только со стороны Светы) переговариваясь. Я выскочила из секции вертящейся двери шустро, толкнув в плечо мужчину, бегло извинилась. Пришлось догонять Свету с Сашей. Они обернулись, стоя у самого эскалатора, дожидаясь, пока я добегу. На второй этаж и с второго этажа вели эскалаторы, разделённые меж собой пространством, которое занимала украшенная серебром ëлка. Рядом с каждым эскалатором была и обычная лестница. К ней то я бы и поспешила, если бы не девочки. Видите ли, здесь то же самое, что и с револьверными дверями, отличие лишь в том каким образом, а последствие одинаковое. Я бы сказала, смысл навязчивой мысли сводится к одному и тому же. Девочки сошли, наблюдая за тем, как я перепрыгнула ту грань, где приведённые в действие ступени уходят под площадку, чтобы по механизму вернуться по кругу обратно вниз. – Параноик, – цыкнула Саша. Я одарила её безразличным взглядом, где бегущей строкой написано "ну и что?". – За платьем сначала? – Света кивнула на магазин одежды, стоящий в ряду себе подобных. – В фуд-корт бы... – мысли вслух, даже не знаю, что с ними делать. Я даже не знала, есть ли здесь фуд-корты. – Идёмте за платьем, – вздохнула Саша, – Свет, не теряй из вида этого проглота, иначе она умотает в фуд-корт, прежде, чем ты успеешь сказать "стой здесь". Позавчера я попросила ее подождать меня у супермаркета... Саша изложила всю историю о том, как я "сбежала" в булочную. Периодически я закатывала глаза, цыкала и добавляла отсебятину. Она местами приврала, а я взывала к правде и дорассказывала уже сама. – Недалеко же ушла, булочная в нескольких метрах, – встала на мою сторону Света, – Саш, ты ещё ей ошейник нацепи. – Это не поможет, – махнула Саша, будто действительно раздумывала над этим. Шаркая позади девочек, я тормозила, чтобы снять какую-нибудь чуть приглянувшуюся вещь, проходиться по ней взглядом модного критика, поджимать губы и вешать на место. Не потому что я действительно модный критик, а потому что помимо самой вещи я из её недр доставала ценник. Я не критик, но цена критичная. Света с Сашей целенаправленно упетляли, потерялись среди высоких вешалок. Я, напевая себе под нос звучащую в этом магазине песню, перебирала вешалки, отодвигая, если заинтересовало. Действовала по всё тому же принципу выбора. Огромная ошибка. Роковая. И более роковой, пожалуй, не сыщешь. С видом "ну-и-херню-вы-продаете" я двигалась в сторону примеченного тёмного пятна. Это была стойка с платьями чёрного цвета. И двигалась я туда только потому, что вспомнила, как говорила, о том, что недолюбливаю платья. Здесь же висели, что называется, исключения. Вся стойка была увешана бархатными, коктейльными платьями на бретельках, длиной чуть выше щиколоток и с разрезом для того, чтобы в нём можно было сделать хоть шаг. Любовь с первого взгляда? Ещё какая. Но эйфория притупилась, когда я проделала такую нужную и такую досадную процедуру – нащупала ценник и достала наружу. Тяжёлый вздох. Нет повести печальнее на свете, чем повесть обо мне и о бюджете. – Бери, померяешь. Я вздрогнула. Но позади, как черт из табакерки, стояла Саша. – Смысл? Купить денег нет, а зачем мерить, если покупать не собираешься? – Ты умрёшь что-ли, если не будешь о смысле своём спрашивать? Бери и пошли. Взяла и пошла. Был порыв сделать с точностью да наоборот, но решила, что ладно. В последнее время чрезвычайно снисходительна, пора что-то менять. Иначе слова об ошейнике шуткой быть перестанут. Саша уже таскалась с выбранным ей платьем. Золотистое, оно, переливаясь, сверкало на свету. Такого цвета я ожидала мало, с Сашей не то, чтобы у меня ассоциировался золотой. Это нисколечко не значит, что ей он не пойдёт. Света скучала у примерочной. Но удивилась, когда с платьем была и я. – Выбор что надо, – щелкнула она. Разошлись по примерочным. Мерить платья сущий ужас. Снимать приходится всё и стоять на коврике голыми ногами. Загвоздка этого платья заключалась, в общем, не только в цене. Оно на бретельках. Попробуй подбери к нему бюстгальтер. На мой было может чуть несуразно, но в остальном смотрелось прелестно. Сидело по мне, правда, уверять не буду, время покажет. Или не покажет. Денег в кошельке не прибавилось от примерки. Я вышла к Свете, посоветоваться. Или, возможно, мне платье не хотелось снимать. Честно признаюсь – второе. Света схватилась за сердце, имитируя крайне сильное удивление. Шок. И скорее не имитируя, а гиперболизируя отчасти. – Саша! Твоя взяла, я бросаю Иванюка! Саша выглянула из шторы. Первым делом перевела взгляд на меня. Я, как бы невзначай, закрывала рот ладонью, почесывая нос. Прошлась по мне, оценивающе, взглянула с вопросами на Свету. – Нет, подруга, теперь никакой выгоды, – Саша покачала головой, – Только убытки. С вопросами обратились уже мы со Светой, будто Саша после этого начала бы трактовать нам свои слова. Но она только отодвинула шторку, чтобы выйти к нам, тоже показаться. Уже в случае "посоветоваться". Золото ей гармонировало, пускай сочетание её волос и платья казалось мне не самым привлекательным. И ошибочно, золотой смотреться с красным. Если опираться на ассоциации, то их синтез а-ля дворцовый шик. Цвета с ассоциаций роскоши. – Солнечно, – дала я комментарий и, наверное, это было не совсем то. Платье сияло благодаря ткани – атласу, что на свету переливался и именно этим напоминая мне солнечные лучи. А ещё, что точнее, сама Саша их мне напоминала. – Подберу тебе цацки, будешь роковой, – жестикулировала Света. – Или как цыганье. – Боюсь, нет. Ты их недостойна. – Не спорю. Саша снова скрылась за шторкой, а я замялась, но тоже ушла переодеваться. Мысленно сказала: "прощай, платье", а подмывало сказать: "прощайте, деньги". Из примерочной выходила я мрачная, но когда хотела повесить платье на специальную, для неподошедшей одежды вешалку, Света затороторила. – Нет-нет-нет, – завертела она головой, – Я заплачу, если нужно, но платье должно быть на тебе. – Я так не могу... – и повесила платье. Сашка умотала к кассе, я же пошла ждать девочек у выхода. При том, с крайне кислым видом. Лишь фуд-корт поможет мне заесть горечь утраты. Или завтра я о платье уже и не вспомню. – Оно должно быть на тебе, – Света протянула мне пакет, – Считай, с Новым годом. Девочки подошли ко мне, у обоих в руках по пакету. Похлопала глазами. Неудобно. – Я... Э... Саша протянула руку к Свете, та отдала ей пакет. Тогда она всунула мне его в руки, пока я, как рыба, хватала воздух ртом в попытках что-нибудь да сказать. Поблагодарить или возмутиться. – Дают – бери, бьют – беги и не выделывайся. И в любом случае, я была больше благодарна. Заедать, во всяком случае, теперь нечего, но это совсем не повод не навещать фуд-корт. Я бы сказала, теперь отпраздновать покупку. Не смотря на благодарность, возникала неловкость. Не припомню, чтобы за меня когда-либо платили не родители и не я сама. Особенно так много. От этого было совестно, по дороге (наконец-то) в фуд-корт я предлагала отдать половину, на что Света остановила меня рукой и отказалась. Надо бы тоже сделать ей подарок, подсказала совесть, возможно. Такой, какой могу себе позволить. В очереди к кассе приставала к Свете с фразой: "давай я за тебя заплачу", вроде первого вноса в долг. Его я придумала сама себе. Света же в ответ сначала отрицательно махала головой, а потом не реагировала вовсе. Саша ткнула мне пальцем в плечо, требуя отстать. – Мне неудобно, – прошептала я. – Неудобно, это когда новые кеды до мозолей жмут, – тоже тихо ответила она, – А это подарок, мисс да-кто-эти-ваши-подарки. Не многое это меняло. Свободными столиками этаж не пестрил. Они стояли у каждой кафешки и у каждой большая часть была занята компаниями людей. Место, где можно сесть, поесть, заприметила Света, указывая на столик, замаскированный себе подобными, но занятыми. – У нас столько людей в городе живёт? – спросила Света. Это был стёб скорее. – Не представляешь, ещё больше. – Складывается ощущение, что людей из домов вытаскивают только праздники. И то, сходить поесть где-то за пределами дома. Не вижу ничего плохого. Какое-никакое разнообразие. – В такой дубак я в их рядах, – сказала Саша отпивая кофе из бумажного стаканчика. Света подняла бровь, – Хотела бы быть. Поглащая еду, как не в себя, мы со Светой в какой-то момент синхронно и громко стали потягивать из соломинки газировку. Саша просила нас пить тише. Желательно, беззвучно. Ещё лучше, вообще не пить. Решили расходиться по домам. Перед этим договорились, что встретимся (как обычно для них и не обычно для меня) в одиннадцать около магазина. Судя по интонации определённого. Априори, никто не договаривается встречаться у магазина, но сам догадайся у какого. Идиллию немого соглашения я прерывать ненужным мне, в общем-то, вопросом не стала. С фразой "До встречи!", разошлись до одиннадцати часов наши со Светой пути. До вечера валялись на кроватях. Это было, что для Саши, что для меня странной редкостью, лежать на кровати больше часа, если не спишь. К вечеру оживилась Саша, требуя с меня разрешения себя накрасить. Я, хмурясь, недовольно мотала головой. Принимала ли она отказ? Нет, конечно, я ума не приложу зачем спрашивать в таком случае. Ради приличия, я так думаю. Но не слишком то прилично выходит. – Ладно, – кинула я, когда зарылась лицом в подушку и это тоже не помогло. Саша притащила свою боевую артиллерию. Карандаши, палетки, кисточки, флакончики, баночки, какую-то хрень. Села передо мной, колени к коленям, заправила мне свисающие пряди за уши, чтобы те не мешались. – У тебя руки, как у мертвеца, – сказала я, когда она затем дотронулась до моей щеки. – Да? Спасибо за наблюдательность. Что бы я без вас делала, мисс Нэнси Дрю. Фыркнула, чуть отводя лицо. Саша рывком вернула его на место и стала намазывать что-то из тюбика. Потом снова, но что-то другое, прошлась спонжем. Широкой кистью провела по скулам, чуть по лбу, кистью по-меньше по переносице и кончику носа. И от этого нос стал зудеть. Без предупреждения раздался сдержанный чих, поднявший в воздух порошок пудры, баночка которой была рядом с моим лицом. Саша закатила глаза. Меня настигла серия чихов, я опрокинула голову назад, чтобы слезы не скатывались на щеки. Бьюсь об заклад, это выглядит комедийно. – Чихай нормально, а то помрёшь, – Саша подняла мою голову обратно за затылок, – Не сдерживай, в смысле. Последние пару чихов я действительно не сдерживала. Отчасти. Саша пудру отложила, решила, что и так, в общем, сойдёт. Приступила к глазам. Тонкой кистью поводила по верхнему веку. – Глаза открой. И нижнему. После карандашом вывела что-то вроде стрелок. Обвела глаз, кончик сделав клиновидным. Взяла в руки неопознанное мной приспособление. С одной стороны, похоже на рогатку, с другой на орудие пыток, пальцы которым отрубали. К пальцам штука дела не имела, что ещё хуже, имела к ресницам. Саша пояснила: "Чтобы завить наверх". Я подумала: "Едва ли не обрезать". Слой туши ощущался на ресницах, как неподъемный груз. Стало проще не моргать. Сейчас бы в гляделки. Саша опять стала орудовать тонкой кисточкой, поправляя тени на веке. И когда водить кистью она перестала, я открыла глаза, думала, что она, вероятно, уже закончила. Не совсем. С отведённой на несколько дюймов рукой с кисточкой наготове, сама Саша была от меня в нескольких дюймах максимум. Потому как для удобства наклонилась ближе. – Тебе кто-то говорил глаза открывать? – Саша отдалилась и стукнула кисточкой мне по лбу, – Сейчас бы глаза тебе выколола, недалекая. Я посмеялась. Нет, вряд ли выколола бы. – Смейся-смейся, сейчас тебе стразы на супер клей приклею, – ухмыльнулась Саша по-злому, – Вот хохма то будет. Она повертела передо мной листиком со стразами. Взяла в руки тюбик. Неизвестно с чем. Тот был согнут в гармошку, потому как, видимо, стремительно заканчивался. Хихикая и кряхтя одновременно, Саша всё мазала, мазала. Я потихоньку сползала с кровати. И когда я стояла уже спиной к ней, собираясь ретироваться, она схватила меня за предплечье, разворачивая. – Не-е-ет, мисс выколите-мне-глаз, вам от меня не убежать, не скрыться. Красная страза, небольшой каплевидный камушек, схожий на рубин, красовался отныне на моей щеке. – Война, значит... – коснулась я камня. Молниеносно отобрала у Саши клей с листком, стала намазывать первую стразу. Отходила быстрыми шагами назад, уворачиваясь от Сашиных рук, что пытались вырвать у меня главное оружие в нашей битве. Камень был готов к использованию, я силой вдавила его Саше почти в то же место, что и она мне. – Ау, серьезное ранение, мы так не договаривались. – Око за око и ничего личного. – Да, ничего личного, – с этими словами Саша не сильно толкнула меня в плечо и перехватила лист с клеем. – Чертовка! – пнула я ковёр. – Где ты таких слов понабралась? – Я отчасти самоучка, смотрю видео на русском оттуда и беру. Мама то вряд ли бы меня этому научила. Я знала, что пригодится и не прогадала. Обе сели на кровать. Похоже, война закончилась ничьей. Так мы решили. Оставлять одну стразу как-то черти что, безвкусица для нас, друг другу доклеели остатки, кто как видит. Обусловились, что не клеим на лоб. Стоит говорить, что следущий камень, который клеила мне Саша, был приклеен именно туда? А стоит добавлять, что и Саша без третьего глаза не осталась?Если честно, то не на глаз было похоже, а на огромный, подкожный прыщ. Наше мнение с Сашей совпало и это стало поводом друг на другом посмеяться. Но никто стразу со лба отковыривать не стал. Мы нашли в этом изюминку. Особенность. Не то, чтобы мы были расторопными. Нет, мы совсем никуда не торопились даже когда до одиннадцати осталось полчаса. Только тогда мы натянули платья. Когда срезала ценник, отвернула его от себя. Совесть орала в громкоговоритель так, что уши закладывало и я безрезультатно просила быть тише. Мои неудачи с платьями (неудачи в их выборе) крутились в мыслях грозовой тучей и я боялась, действительно боялась, что платье уже не подойдёт. Словно бы за эти полдня стали шире бёдра, ноги и теперь платье разойдётся, когда я буду пытаться втиснуться, натягивая бархатную ткань силой. Едва не в ноль убавилась грудь, благодаря чему вырез будет висеть до пупка. Этого всего не случилось, по правде. Платье село так же, как в примерочной. Не разошлось и вырез выглядел прилично. Первое такое с детского сада. Первое платье, что подошло после покупки. – Не хватает... Украшений, – я показала на ключицу, мочки ушей, имея ввиду бижутерию. – Света притащит, – ответила Саша, – Поверь, ты будешь вся в этих украшениях. За пятнадцать минут до встречи наш ни разу не опаздывающий дуэт был готов. Мы обувались в прихожей, пока бабушка Тоня, взглянувшая на нас, не выдала мне из своей коллекции шуб (ладно, их было несколько, но я бы назвала это коллекцией), абсолютно чёрную, пушистую и на ощупь приятную мягкую шубу. – Мех искусственный, – рассказала бабушка, помогая мне её надеть, – Так ведь куда лучше? Я не поняла про что она конкретно спросила. Лучше, что мех искусственный или мне с шубой лучше? Что так, что так в общем, ответ один – да, лучше. И я кивнула. – Украдут, – бабушка закрыла рот ладонью, покачала головой. – Ага, не жди, – помахала на прощание ей Саша, – Вернее, жди. В новостях. Я ткнула Сашу в бок локтем, чтобы не каркала. В отличие от неё, я на этот счёт переживала. Да, нас будет целая компания, но, черт, никто от беды не застрахован. Из-за излишней осторожности накручивать себя это что-то из разряда "на автомате". Вроде: ночью мы отходим от дома более, чем на шестнадцать футов от дома (это не установка, ляпнула наобум. Мне и меньше, чем на шестнадцать футов отходить от дома нельзя), без взрослых, идём туда, где с вероятностью в девяносто восемь процентов будут в основном пьяные люди. Окей. Нас убьют. Возможно, тела не будут найдены. – Анни, – добавила Саша, – Анни в новостях жди. Подзатыльник прилетел от бабушки Тони, Саша интуитивно перед этим попыталась его закрыть. – Знаешь, где тебя ждать будут, если хоть, не дай Боже, что-нибудь случиться? – Бабушка вскинула брови, встала в строгую позу, привычно скрещивая руки на груди. – Меня давно там не ждут, – констатировала Саша, улыбаясь уголком губ. – Действительно, – поза поменялась, стала расслабленной, – Все, и так опаздываете. Хорошо вам отпраздновать. Вернуться не под самое утро, ясно? Кивнули. А была такая вероятность? – Да-да, тебе того же, – Саша зашагала к дверцами лифта. – Пока и... С наступающим, – я пошла вслед за ней. Без десяти одиннадцать мы уже были сжаты со всех сторон людьми, как консервы в банке, остальные нашу участь точно также разделяли и счастливы этому вряд ли были. По крайней мере надеюсь. Если кому-то доставляет удовольствие быть зажатым между людьми, дышать им в спину, в грудь, качаться, боком сталкиваясь с рядом стоящими, как и ты, консервами, то... Всё хорошо? – Центр, – Саша потянула меня за рукав, нас друг от друга слегка разделили. Люди вывалились вместе с нами. Кто-то особо умный стопорился, чтоб ему неповадно было. Саша тянула меня за собой, чтобы я не терялась и я, не способная вывернуться из хватки, впечаталась в спину этого "особо умного". Задумалась, кинула ему "извините" на русском или удар оказался для внутреннего переводчика значимым и он выдал ошибку. Ответ пришёл язвительный. Ага, то-то он тебя не поймёт. Ладно, если б в Америке на русском ляпнуть, там тебе плечами пожмут, но здесь... Здесь бил, отправляя разум в нокаут свет ярких, мелких огней. Тысячи, быть может, миллионы блескучих точек, точек от которых исходят вытянутые конусы – лучи, а если щуриться они вытягиваются сильнее и сливаются воедино, в один единственный комок. Или нет. Скорее в фокусе остаётся один, одна единственная точка света, остальные сливаются не воедино, нет, не так, сливаются с местной темнотой, размазываются, как жёлтая краска на холсте может перекрыться чёрным. А потом фокус перескакивает на другой огонёк, на ещё один, на совсем-совсем дальний от них, на огонёк другого цвета. Хаос огней порядком давит и порядком заставляет восхищаться. Почему-то глазам приятно видеть свет. Приятно видеть танцующие огни. Человек всегда тянется к свету. И смеётся с мотыльков, бьющихся в горящие лампы, где они часто находят свою смерть. Человек считает, глупо. Глупо умирать от того, что сам загнал себя в ловушку. А, быть может, мотылькам с нас только хохотать? – Приём, – Саша поводила рукой вверх-вниз перед моим лицом, – Налево. Я недовольно сбросила её руку. Убеждена на девяносто девять и девять процентов, что если бы люди перестали так делать (махать перед лицом другого, когда он где-то далеко), то человечество было бы на пороге становления сверхразумами. Видимо, так быть не должно, вот люди и махают. Свернули налево к ряду магазинчиков. Одиннадцать десять. Ждали все только нас. "Определенным" магазином был алкомаркет. Проглядывается символизм. – О Боги! – вскричала Света, – Согласились сойти с небес. Быстрее, быстрее ногами перебирайте, я вам такого навыбирала. Каждому свой комплект бижутерии. Саше, в основном, позолоченную. Полностью или только обрамление. Серебряный комплект достался мне. У Саши украшения воздушные, форма у всего округлая, серёжки, например, как ветки сгибаются, но плавно, разглажено. Мои серёжки на контрасте угловатые, острые. Света всучила помимо бижутерии мне чёрные перчатки, чтобы аристократия была видна за милю. Но первое свойство, что приметила я, рукам не так холодно. Может, они Саше нужнее? – А, да, возьми ещё это. На Свете была клетчатая, красная на подтяжках юбка, не достающая ей до колен. На подтяжках были налеплены самодельные значки из глины, из бисера, не самодельные значки, булавки с подвесками и брошь. Эту брошь она мне и протянула, когда отцепила от подтяжки. Брошь в виде сердца, настоящего, человеческого. – Буквально сердце тебе отдаю. – Щедрый подарок, – кивнула я, надевая. Больше всего не ожидала лицезреть Юру в строгом костюме. Бордовом в полоску сверху на чёрную рубашку с не менее тёмным галстуком. На манжетах серебряные запонки в форме креста с алым камнем на пересечении. А на ногах лакированные, с острым носом туфли. Каблуками этих туфель Юра наверняка мог отплясывать степ. Постукивали они, по мере приближения ко мне, мелодично и точно, будто действительно отбивали ритм. А огромный, расписной термос похожий, честно, на бидон, к образу был самое то и я невольно усмехнулась. – Я встретил вас – и всё былое в отжившем сердце ожило, – в поклоне протянул ладонь Юра, – Антуанетта, заряжены сегодня покорять сердца? Сжала его ладонь, энергично потрясла, наверное, рассеивая временной портал в век так восемнадцатый-девятнадцатый, созданный Юрой. Но это его не смутило и не расстроило. – Покоренное не покоряют, – заметила я, задирая подбородок. Претендует на гениальность. Потому что философ – моё призвание. Попробуйте сказать, что нет. Рассмеялись. – Какой франт, – фыркнула Саша, имея в виду Юру, конечно, – Нечего якшаться с выскочками, Анни. Вырядился, но бестолочью остался. Ох уж эти словечки. Сжала и разжала губы, будто размазывала помаду, глядя на Сашу, подняла вверх брови. – Общаться, – кинула она мне, – А если ты про бестолочь, то вот, – Саша направила руку на Юру, – Поверь мне, более понятного объяснения этого слова ты в жизни не сыщешь. Да такого нет просто. Этого индивида никто не переплюнет. Саша воззрела на Юру. – Ох, Шура, не знал, что ты больна акне, – Юра покачал головой, обхватив её руками. Да, в общем, не только она. Можно посчитать, что это камень и в мой огород. – Это стра-зы, – Саша сложила большой, указательный и средний вместе, жестикулируя, – Для декора, ферштейн? – Ага, декор под названием "а во лбу звезда горит", – ухмыльнулся Юра. Дальше я их перепалку не слышала. Саша тыкала в него указательным пальцем, укоризненно щурилась, Юра ей в ответ показывал язык. А ко мне подошли, отвлекая от просмотра остросюжетного блокбастера, Костя с Васей. С Костей видение праздничной одежды у нас отчасти совпадало – праздники? Фуфло. Будете хоронить, приоденете. То Василиса мнения была иного, но в то же время не из разряда "шик и блеск", какого держались Света с Сашей, она умела одеться просто. Изумительно просто. Джинсы белого цвета. Белый цвет был цветом Васи буквально. Человек то априори цветом быть не может, а она могла. В джинсы заправлена передняя часть свитера. Голубого, цвета около небесного, но светлее. Вроде, если смешать небо с облаками. Голубой с белым. Свитер был обшит бисером. Хаос пришитых камней вырисовывал узоры и силуэты. Вихри, спирали, линии, волны, в купе, воедино, проявляли картину, как краски на полотне. – Хей, ты сегодня чертовски хороша, – Костя, как и Юра прежде, протянул мне руку для приветствия. – Модники не дали мне одеться также... – чуть-чуть пожаловалась я, на что он сочувственно со смешком, похлопал меня по плечу, – Привет, Вася. Твой свитер... Фантастика. Ты сама обшивала его, да? Нет, я даже не спрашиваю. Спрошу более не очевидное. Люди действительно так могут? – Привет, – Вася отодвинула куртку так, чтобы бисерный рисунок было лучше видно, при этом чуть улыбаясь уголком губ, – Искусство мочь. Конечно, люди могут многое, Анни. А это незначительно, согласись. – Нет, я не согласна, знаешь... – Чукчи, мы Новый год так поморгаем! – чертыхнувшись, вскрикнула Света после того, как отвела взгляд от экрана телефона, – Нам к сцене ещё протолкаться бы. Перепалка Саши с Юрой застыла в немой сцене. Я запнулась, хотя грезила выдать Васе тираду от том, как значим на самом деле её свитер. Меня оборвали. Прискорбно. В голове до вскрика Светы возникал постепенно бизнес-план. Костя кивнул в знак того, что Света права, нужно двигаться к сцене. – Так идём, – отстала от Юры Саша, возглавляя наше шествие до сцены. Я не любитель громкой музыки. Громких звуков в принципе. Приглашали бы меня на дискотеки, я бы отрицательно мотала головой, без меня, ребята. Не моё. Если бы да кабы. Меня никуда не зовут. Стараюсь думать, что жизнь намерено избавила меня от лишних морок. Так вот музыка. Шум напрягает. Оглушительная музыка и хор людских, восторженных голосов меня не забавляли и присоединиться к ним мне малость не в радость. Радость от тягучей жвачки спазмов в животе не у всех возникает. У кого-то вообще возникает? Одно огромное пятно, отвратительное, с высока точно, как единый живой организм, а вблизи обыкновенная человеческая толпа. До чего ненавистно быть частью её. Куча, что собралась здесь – на площади, собралась, чтобы горланить, пританцовывая, другим этим отдавливать ноги, другие третьим и пошло-поехало. Цепочка отравленных ног и попробуй найти зачинщика. Кто-то возмущается. Потасовки отдавливают больше ног, чем пританцовывания. Целый механизм, скажу я вам. Одни танцуют, давят ноги рядом стоящим, те возмущаются, потасовка и... Они отдавливают в два раза больше ног. Вероятно, что не в два. Считайте, ляпнула чтобы было. Снова возмущения. Потасовка, как вирус, разноситься по толпе. Передаётся носочно-пяточным путём. Всё продолжается, пока толпа не иссякнет. Пока все ноги не будут отдавлены. Впрочем, всё всегда будет продолжаться. Мне ноги уже отдавили. Не раз и не два, наверное. Есть люди, которые в механизме иметь хоть какую-нибудь из возможных ролей не желают. Не хотят и пытаются спастись бегством. Это я, к слову. – Пойдём, – спереди меня схватили за рукав. С ребятами мы успели расформироваться по площади, затеряться среди других, среди пританцовачно-потасовочных. Я судорожно дёргала головой по сторонам, поднималась на цыпочки, вытягивала шею, будто от этого она бы как подзорная труба вытянулась. Подзорная труба мне бы и не помешала, кстати. Бесконечно лепетала "извините, извините, извините...", расталкивая людей. Была замечаема так же, как и пятна алкоголя на их одежде. То есть, не замечаема вовсе. Напиток из пластмассовых стаканчиков чрезвычайно часто выплескивался за границы, обливая красочно наряженных людей, но их не заботило это нисколечко. И я их тоже не заботила. Но вдруг. Я продолжала лепетать. Огни, как пластилин размазывались, а кто-то зажал кнопку снижения звука, я позволила себе хвататься за людей. Они оборачивались, конечно, но какой был в этом смысл? Я использовала их как опору, не потому что хотела привлечь их внимание. За это тоже извинялась. Люди наверняка думали, что я обозналась. Да, уже с десяток раз. А всё потому что плитка, которой была мощена площадь, казалась мне близкой. Быть здесь на земле равно быть под землёй в светлом (и быстром) будущем. Затопчут. Но меня тянули, значит земля пока далеко, должно быть. Впереди, у ограды, окольцовывающей сцену, светлело несколько свободных от людей плиток. Туда мы вышли. – Ты как? – ну да, это была Саша. Догадаться трудности не представляло. – Извини, – промямлила я, – Ты боишься темноты, а я боюсь толп людей... Или людных мест... – Столпотворений, – прислонилась она к ограде, – Но я спросила твое состояние. – Нормально. Здесь лучше. С тобой лучше, чем с ними, – я кивнула на толпу неумолимо близко качающуюся рядом. Люди перестали скакать под энергичную песню. Их прервала мелодия, резко диаметральная, что-то, я решила, из классики. Нарастающая и снижающаяся, как вверх-вниз по лестнице, но не по кругу, а стремясь к чему-то. Словно бежать по путанной лестнице в направлении наверх, но в какой-то момент осознано снижаясь. Бежать с целью остановиться на лестничной площадке у одной единственной двери, распахнуть... В музыке я не ас, сравнила бы это с кульминацией, небольшой и не единственной. Мини-кульминацией. За дверью бы оказалось для каждого своё, но определенно что-то хорошее. Нет, и здесь не может быть заменено слово "хорошо". Это именно то, что я хочу сказать. А, да, конечно, это не пришло всё мне в голову тогда. Это сейчас сижу, размышляю. Касается, наверное, большей части размышлений. Толпа качалась уж слишком близко. Отныне разбитая по парам. Как прибрежная волна, толпа стремилась к нашим ногам. – Давай потанцуем? – глаза перестали бегать по толпе и остановились на Саше. – Выбери песню поживее, что-ли... Под такое только вот так, – Саша кивнула на кружащийся дуэт рядом с нами. – Я это и имела в виду. – О, значит, расценивать, как приглашение на медляк? – изумилась Саша. – Что? – На медленный танец. Короче... – Саша отлепилась от железных прутьев ограды, протягивая руку, будто предложения сделала первая, – Давай. Схватила её руку, оттаскивая от ограды ближе к себе. Руки я опустила по швам потом. Инициативу, что я могла проявить и уже проявила. Танцор из меня порядком никудышный, я, честно, медленных танцев не танцевала отродясь. Даже сама с собой. Пускай подобная деятельность могла за мной наблюдаться. С танцами – нет. Но была вера в Сашу. В то, что она поведёт, а я подстроюсь. Её рука легла мне на лопатку, вторая – перехватила мою ладонь. Её холодные руки всегда заставляли меня дрогнуть. – Мне на плечо клади, – сообразила Саша, что я в этом ни бе, ни ме. Послушалась. Тогда вальсирующие (или просто жаждущие отдавить друг другу ноги. Снова) нас облепили со всех сторон. А мы влились. Базовое "раз-два-три" по квадрату осваивать мне пришлось сегодня. Собиралась ли я? Ни разу. Пошагать с кем-то под ручку знаете ли... Мне безразлично. Но мы с Сашей и не шагали, словом. Мы кружили. Среди колышущихся, как на фитилях огней, пар топчущихся на одном и том же месте, мы просачивались, уворачиваясь от столкновений, совсем точно под мини-кульминации. Миновали пар всё больше и больше, но помимо того отдалялись от спасательной ограды. Наверное, она была уже и не нужна. Да, не нужна. Пожалуй, у меня была ограда понадежнее. Мне не нравится это сравнение. Человека сравнивать с предметом, как принижать или, скорее, это должно означать, что этот человек, как и предмет бездушен. Должно означать, что как и предметом, человеком можно пользоваться. Омерзительно, но я будто это и имею в виду. В ногах я путалась. Может наступала на Сашины, я не в курсе. Она тоже не в курсе. Мне не казалось, что мы движемся медленно. Наоборот, наперекор музыке продвигались мы, её опережая моментами. Я бы сказала, что наш танец походил на вихрь. Оттого у меня кружилась голова. Ну и пусть себе кружится. Мы кружимся, голова кружится. Всё в порядке вещей. Прогремели последние отголоски мелодии и убыли, сменяясь человеческим голосом, что-то с рвением вещающим. Но как бы ему не хотелось докричаться до каждого, исключением стали мы. Земля ещё не была на месте, а дыхание приходило в норму, заставляя нас часто, глубоко дышать. – Петр Ильич Чайковский, – прошептала Саша, глотая холодный, мерзкий воздух. Я её слышала, – Сюита из балета "Щелкунчик", сочинение семьдесят первое. Никто из нас не сдвинулся. Не убрал рук. И мы чувствовали каждый вдох и выдох друг друга. Кажется, начался обратный отсчёт. Как до запуска ракеты, промелькнуло у меня в голове. Люблю документальные фильмы о космосе и о полетах туда. И при чем это сейчас? Без понятия. Люди выкрикивали цифры. Снова, как единый организм. Одним, порядком сливающимся голосом. Мы? Нет, мы ничего не кричали и, боюсь, не могли. Хранили особую тишину. Ведь крики людей были далеки, будто вовсе не было или были где-то там, где-то вдали и к нам прилетало их негромкое эхо. Совершенно точно, они были далеко. Никого не было в нашем поле зрения. Ни души. Даже на переферии. Возможно, стоило заволноваться, но меня это больше радовало. Живот не стягивало спазмами. Не тревожно. Странно, ведь я в толпе. В толпе людей и я знаю, что они окружают меня, липнут, что они близко-близко, возможно, между нами нет и фута, что между только несколько ужасающих дюймов. Знание это ничуть меня отчего-то не касалось. Но осознание чего-то – возможно. Свист. В небо взмыл первый фейерверк. Лопнул, расщепляясь на пылающие искры, скрипящие затем вниз метеором. Болидом. И стал спусковым крючком. Внезапно звуки взорвались, будто были следствием салюта. Будто до этого в самом деле люди обратились в эхо. Или у нас вылетели беруши. Может вовсе не люди отдалились от нас. Может мы от них. – Похоже, мы всё же проморгали Новый год, – улыбнулась Саша. Руки она убрала по швам, что сделала и я тоже. Прикоснулась к стоящему рядом мужчине. Дай Бог между нам хоть несколько дюймов. – Тебе правда так кажется? – серьёзно спросила я. – Нет. – Вот вы где! – семафорила Света, – Славно, что вы вместе. Мы пытались отыскать вас ещё до, но вы, как сквозь землю, ей Богу. Идёмте скорее, мне бы уже чайку... Наверное, с ребятами не совсем удобно вышло. Они, все-таки, нас искали. Вернулись к тому же железному ограждению, около которого я спасалась от давки. Ребята неплохо пристроились там и уже разливали друг другу густо дымящийся чай из термоса. Того самого, Юриного. По большей части, в общем, он и наливал. Возможно, не желал вверять кому-то свой драгоценный термос. Да, боюсь, что весь его наряд бы померк. – Нашлась пропажа, – ухмыльнулся Юра, наливая чай в пластиковый стакан, протянутый мной, а затем поправил, – Пропажи. Ещё же Шура. Неужели ты встречала этот год с ней? Скверный знак, скажу я тебе. – По-моему, нет, – не согласилась я в перерыве от сдувания пара с поверхности тёмного, до вязкости крепкого чая. – Да? Ну тогда он больше не скверный. – Вы закончили? – напомнила о себе Саша, которая в ожидании очереди от скуки стала сжимать и разжимать стаканчик в ладони. На нём остались полоски вмятин. Пришлось отступить в сторону. Саша была последней у кого недоставало чая. Мы распределились с ребятами в небольшой сжатый круг. Не давая чаю остыть, чокнулись под дружный возглас, поздравляющий друг друга с Новым годом. Громко и так, что стоящие не только рядом, но и в радиусе пяти ярдов люди могли принять поздравление на свой счёт. – Концертная программа в этом году не ахти, – вертела в руке стаканчик Света и размышляла, – Лучше к скамейкам. Или к ступенькам ресторана вон того. Помниться, Саша мы с тобой там сидели когда-то. – На день города, – кивнула Саша, – Ничего лучше бетонных ступеней мы найти не смогли. Я тогда тебя предупреждала, что в центре не вздохнуть, не... Выдохнуть. – Давайте к ступенькам, – поддержал Светину идею Костя, – В ресторане музыку нормальную крутят. – И каким таким боком ты её слышишь? – настороженно сощурился* Юра. – Идиот, я же не сказал, что слышу её. На личном опыте знаю. – Тоже на ступеньках сидел? – хихикнула Света. – Нет, внутри, – в ответ ей усмехнулся Костя, – Мамин юбилей, бабушкин... Не помню, юбилей не юбилей, свадьба маминого брата, моё день рождения два года назад, дядины тридцать три, крещение племянника старшего, крещение племянника младшего, крещение племянницы, годовщина... – Может сразу через ограду? – прикидывала Саша вслух, – Хрен мы с вами здесь прорвёмся, друзья. Костя негодуя, вздохнул, вернулся печатать что-то в телефоне. – Поддерживаю, – подняла руку я, – Там никого нет, полиция стоит на входе, около этих... Штук, которые пищат ещё... – Металлоискателей, – помогла Саша. – Да. Металлоискателей. Короче, вокруг никого нет. Да и не велико преступление. – Никто и не против, – Света пожала плечами. – Подожди. Какого чёрта? – покосился на меня Юра, – Ты обратила внимание и запомнила где есть полиция, а где нет. Антуанетта, неужто вы имеете какое-то отношение к криминальному миру? – Самое прямое, – непринуждённо подтвердила я. – Мы идём? – вновь оторвался от телефона Костя. Ограды, состоящие из металлических прутьев, были невысокие, приземистые. Покорить их вершину, особенно нам с Сашей, было, как два пальца об асфальт. Одну ногу перекинули и уже полпути. Вторую подтянули вслед за первой. Тяжелее было низенькой Васе, ей пришлось больше полагаться на руки. Ну и, конечно, мы ей любезно помогли. Ступени к двухэтажному ресторану, больше походящему на музей или театр благодаря гипсовым колоннам и пилястрам, как и упоминала Саша были бетонными. Вели они не к самому ресторану, а поднимали на площадку, прилегающую к зданию ресторана. Сейчас она была невзрачно пуста. Лишённая наполненности, серая плитка и ничего кроме. Предполагаю, что в более тёплые дни, например, начиная с мая или июня, площадь заполняется столиками с встроенными в них зонтами, наполняется жизнью. Сейчас наполняется лишь слякотью. Слякоть. Здесь мы точно не сядем. – А как... – У меня есть лазейка, – перебила Света. После вопросительного взгляда Саши ей пришлось добавить, – У нас есть лазейка. Здесь рядом несколько газонов, клумб и прочей растительности. Вон видите, здесь рядом с ступенями по обе стороны клумбы. Частенько их поливают и перед днём города тоже решили. Так получается, что они поливают не только клумбы, но и лестницу. Саша нудила тогда много, типа давай найдём другое место и тому подобное. Но воин не сдаётся на полпути. Около того бутика очень уж удобно лежала огромная, длинющая доска. Её и притащили. Помнишь, я говорила, что настанет день, когда она нам понадобится, а? А ты нудила опять. – Наверняка и след её простыл, – скептически закатила глаза Саша, – Мы и сейчас можем найти место получше. Света махнула и удалилась, отошла куда-то в сторону, как раз ближе к тем клумбам. – Спорим найдёт, – протянул в сторону Саши руку Юра. Не успела Саша пожать в заключении спора протянутую ей руку, как с доской под мышкой, широко улыбающаяся и запыханная прибежала к нам Света. – Я выиграл. – Ни разу, – повертела головой Саша, – Я не пожала тебе руку. Юра молча переместился в другой конец нашей шеренги. – Думаешь, мы поместимся? – поинтересовалась Вася. Она так немногословна, что я сначала затупила, пытаясь понять чей это голос. – Да, придётся притулиться, – оглядела доску Света, – Но в тесноте, да не в обиде, да? Никто ей не ответил. Не да, не нет. Или все посчитали, что молчание – знак согласия. В любом случае, так это расценила для себя Света. Выбрали последнюю ступень, доску положили к самому краю. Вшестером, коленка к коленке, мы примостились на доску, которой хватало лишь потому что мы жались друг к другу чрезвычайно плотно. Но при том сидящий на краю Костя ворчал. Край доски, особенно угол, упирался ему в ногу и, в общим, не только в ногу. Нас сегодня кормила Василиса. Не знаю, какой жеребьёвкой они распределяют обязанности между собой, но кроме Юры с Васей никто ничего не принёс. В ассортименте были контейнер с бутербродами и контейнер с оливье. Набитый Васин рюкзак опустел. На оливье претендовали только мы с Сашей. А так как сидели рядом, могли спокойно уминать его вдвоём, Вася вместе с контейнером выдала нам две пластиковые вилки. – Сейчас бы внутрь... – жалобно протянул Юра. Отчасти была с ним согласна. Сквозь окна ресторана можно было рассмотреть набитые столы, спины сидящих за ними разодетых людей, пёструю, но в меру ёлку, с золотой звездой на макушке. Да, наверняка там теплее. И у стульев обито сидение и спинка. Еда с пылу, с жару. Правда, меня куда более впечатляло сидеть на твёрдой, давящей на всё, что можно доске, но плечом к плечу с друзьями. Ёлка, еле видная за стеклом оконной рамы это, конечно, хорошо. Но лучше, все-таки ближе. И ёлка лучше, если побольше. После перекуса и тщательного скрытия Светой доски, двинулись к ёлке. Главной ёлке. Горела она будь здоров, вся была увешана гирляндами, излучающими жёлтый, тёплый свет вперемешку с белым, холодным. Красные, матовые и золотые, глянцевые шары привлекали на себя внимание уже после ослепительного света. – Золотые симпатичные, правда? – обратилась я к Саше. – А красные? Мне красные нравятся. Вокруг ёлки образовался огромных размеров хоровод. В который мы вклинились тоже. К тому времени со сцены звучали более зажигательные песни. Хорошо, что я не около сцены. – Пора до "конечной", – сказала Света, когда мы вышли из хоровода, чтобы перевести дыхание. – Пора, – закивала позже всех подошедшая Саша. Конечно, о чем они ведут речь я в курсе не была совершенно. Подумала, быть может это означало "по домам". Хотя вообще-то должно означать конечную остановку автобуса, потом опомнилась я. Всегда проще спросить. – "Конечная"? – Каждый год, через час и пять минут после наступления Нового года, мы едем до "конечной", – стала объяснять мне Саша, пока мы шли до остановки, – По городу в новогоднюю ночь ходит один единственный автобус. Делает полный объезд. "Конечная" – это действительно конечная остановка. Чуть дальше этой остановки находится смотровая площадка. Так вот, в классе так пятом, да, вроде? – Ага, – подтвердил Юра. – В классе пятом мы повесили там на ограждении замок с нашими именами. Конечно, было это не ночью. Днём тридцать первого. Но тогда мы условились, что когда вырастем, то будем приезжать ночью. Ну и про время, конечно, придумали. Это была Юрина идея. Даже не пытайся у него спросить почему именно час и пять минут. Сам он не знает. В голову взбрело, вот и сказал. – Знак свыше, – поправил Юра. – Я так и сказала, – Саша метнула на него быстрый взгляд, – В общим, мы выросли. Ну то есть, выросли до того возраста, как нас стали пускать праздновать ночью. И все помнили, конечно. А теперь уж, наверное, год не начнётся, если мы туда не съездим. Своего рода ритуал. Наш собственный, не касающийся никого больше. До "конечной" едем лишь мы и водитель. И то, насчёт водителя вопрос. На смотровой никогда никого кроме нас. – И разве могу я тоже в этом участвовать? – тихо спросила я. – Да, – в один голос сказали Юра и Саша, переглянулись, – Даже нужно. – А имя? – Напишем. Посмотрела на Сашу, на Юру. Было бы здорово иметь такое место. Место, которое будет объединять меня с ними. И меня совершенно в тот момент не смущало, что мне скоро уезжать. Единственный автобус пришёл неожиданно быстро. Этому и обрадовалась, и удивилась. В салоне занято несколько мест. Вообще-то это достаточно странно. С одной стороны только начало второго и многим рано домой. Но с другой стороны не мало тех, кто возвращается рано. А транспорт это ну очень удобно. Потому что можно выпить. По-моему автобус должен быть забит до отказа. Но он не был забит. Совсем не был. С нами зашло только два человека. В дороге каждый маялся чем мог. Костя, что свойственно, играл во что-то в телефоне, попутно переговариваясь с Юрой, Вася плела что-то из тысячи тонких верёвок, любопытная я доставала Свету с Сашей расспросами. – А до "конечной" можно только на Новый год? – не считала, но вопрос десятый за пять минут или около того. Света взглянула на Сашу, но та была повёрнута к окну и мне отвечать устала. Но Света посмотрела на неё не за тем, чтобы она ответила мне. Это был немой к ней вопрос. – Есть исключение... – осторожно сказала Света, будто этого мне знать не надо. – Пусть останется вопросом без ответа, – развернулась обратно к нам Саша, – Для интриги. Пускай будет секретом. Нет, меня это не устраивало. Совсем. Но ничего против я сказать не могла, только показушно надулась. – Следующий проигранный спор – ответ, – сказала Саше. – Я для того и не стала говорить, – улыбнулась Саша. Надулась ещё больше. Мне сказали, что мы близко. Света решила, что сейчас самое время рассказывать мне страшилки. Нелепые и детские. Такие в песочнице услышать можно по вечерам. Но делала она это так театрально, что я вникала в историю, не смотря на её глупость. У каждого персонажа своя интонация, свой голос со своей изюминкой. Страшилки меня не столько напугали, сколько восхитили. – И "конечная" свою историю имеет, – зловеще стала вещать новую страшилку Света, – Название своё она получила неспроста. Конечная во всех смыслах. Буквально. – Света, завались, – просипела Саша, устроившаяся на моем плече, – Ты ей ещё про гроб на колёсиках расскажи, она тут на полу от смеха валяться будет. – Что за гроб на колёсиках? – Да детская... – Неужели никогда не слышала о ней? – обратно в образ могильного вещателя включилась Света, – О, эта история полна жестокости и страха. Страха и ужаса. Леденящего, сковывающего, страха до дрожи. Боюсь, что после этой истории ты спать спокойно не будешь никогда... Никто больше не спал. – Никто из трёхлеток, – оборвала её Саша. Мало интересовали Сашины слова Свету. Вступление перетекло непосредственно в историю. Помимо неё я слышала мерное сопение Саши, дремлющей на моём плече, оно меня убаюкивало. На меня будто разом свалилась вся накопленная усталость, все испытанные эмоции, впечатления, всё увиденное и услышанное, всё абсолютно. Сдерживала зевки. Ради Светы и, возможно, ради того, чтобы не порвать себе рот. Зевнув, я бы была близка к этому. Светина страшилка превратилась в сказку на ночь, потому что нагоняла дремоты сильнее всего остального и если бы автобус не остановился, заставляя всех пошевелиться, я бы стала клевать носом. Юра похлопал увлёкшуюся рассказом Свету по плечу и прошёл мимо по салону к раскрывшимся дверям. Света остановилась на полуслове, обернулась, а затем подскачила. – Кажется, приехали, – оповестила она, – Буди Шуру. Я потрепала Сашу за рукав. Щурясь, она попыталась раскрыть глаза, но пряталась от тёплого, но оттого не менее яркого света. Кинула взгляд на меня и потихоньку стала привыкать к реальности. – Мы приехали, – на всякий сказала я. – Да... – она ещё больше сморщилась, искривила губы, – Да, я уже поняла. Дверцы автобуса сложились. На тротуар вели ступени покрытые резиновым, пупырчатом покрытием – автолином. От ступеней автолин тянулся дальше по салону. За дверьми вдаль уходила ночь. Остановка – облупившаяся лавочка и столб без знака, были пока освещаемы фарами автобуса. Ещё немного остановку будет заливать белый свет. Но чуть дальше свет растворялся. Чуть дальше светила фонарём только луна в ореоле белесого сияния. Но небо затягивало. Кучковатые тучи надвигались. Костя был первым, кто зажёг фонарь на своем телефоне. Автобус спешно от нас удалялся, свет от фар ещё пару минут достигал нас, но скоро бесследно исчез. Через дорогу брала начало витиеватая тропинка, в землю рядом была воткнута табличка со стрелкой-указателем, показывающей направление вперёд. – Это вы поставили? – задалась я вопросом. Под ногами зашуршал снег. – Нет, – мне ответила Вася, – Летом здесь устраивают марафоны. Забеги, заезды, пешие. А смотровая площадка считается финишем. Чтобы люди свернули туда, куда надо, около тропинки решили соорудить указатель. Ну и для туристов полезно. По большей части у нас больше не на что смотреть. Пристрастий к смотровым площадкам я не имела. Вид на город сверху меня не воодушевлял, как рассказывают многие. Тот факт, что кроме этого здесь не на что смотреть меня печалил. Не потому что я желала увидеть большего, а потому что людям здесь должно быть скучно. Фонарик светил не только у Кости, но и у Саши. Мы с ней и со Светой были в арьергарде нашего ночного войска. Светины страшилки пускай и были сущей глупостью, это им не мешало рисовать в моей голове картинки пострашнее. Я пыталась усмирить параноидальное воображение. Ибо как ещё чуть-чуть и из-за того дерева, поскрипывая мне навстречу выедет гроб на колёсиках. Самое страшное, при этом я бы точно словила инфаркт. В том гробу бы и похоронили. Мы пришли к небольшому выступу, опоясанному ограждением из металлических балясин, старых, градиентом осыпавшихся ржавчиной. Балясины сплошь и поперёк увешаны массивными замками, цветными лентами, расписаны маркерами, изрезаны инициалами и датами. Определённо, здесь есть на что смотреть. Что рассмотреть. – А ваш... – я пальцами провела по ряду холодных замков припорошенных снегом. – Наш, – перебила меня Саша, – Вот он. Я сделала шаг вперёд, чтобы быть ближе к замку, на который показала Саша. Замок выделялся из серой массы, потому как был алым, с ним соревновалось только одно бордовое сердце-замок несколькими дюймами влево. На замке замазкой каждый написал своё имя. – Гляди, место прям под тебя, – Света ткнула в нетронутую замазкой часть замка. Костя нависал сверху над нами, подсвечивая фонариком, вместе с ним стояла Вася. Юра копошился в рюкзаке, а после выдал мне корректор с обрисованным колпачком и надписью "Шурик жлоб". – Собака, не закрасил, – дотянулась через меня до Юры Саша и отвесила оплеуху. Я зажала колпачок в кулаке, пальцами той же руки придерживала для удобства замок. Моё имя вышло, может быть, кривовато и последняя буква съехала вниз, зато теперь я часть компании. Теперь точно. И на замке больше не осталось места. В таинственной тишине, без света и, взявшись за руки, мы глядели на простирающийся меж темнеющими холмами и полями город. Город в виде бусин фонарей. Фар движущихся по оранжевым дорогам машин. Освещаемых, неоновых зданий с многочисленными этажами. Не погашенного электричества в окнах жилых домов. Фейерверка, пускаемого людьми, что были там внизу. Долетал до нас и свист, и грохот. Город жил. А у нас было тихо. За нами скрипели коряги, осыпался с елей снег, изредка завывал ветер. Автобус снова приехал за нами. Снова сложились двери. Нам с Сашей ехать было дольше остальных. И по одному ребята стали выходить. На прощание мы менялись пожеланиями и говорили "До встречи". Света выходила перед нами и как раскрылись двери, она поспешно всучила нам по шоколадной конфете из кармана своей куртки. Я опасалась и осторожно поглядывала за выпивающими на лавке мужчинами. Саша уходила от меня всё дальше и даже не думала ждать. Последний раз искоса кинула на выпивающих взгляд и ускорила шаг, пытаясь догнать Сашу. Не смолкали поздравления и звон бокалов. Не смолкали концерты и кино, идущие по ТВ. И в каждом окне свой праздник. Где-то уже спали, оттуда не доносились голоса и смех. И мне бы поспать. Я нагнала Сашу. – Наверное, золотые были все-таки лучше красных, – Саша развернулась и из внутреннего кармана пальто вынула золотой, глянцевый шар. Один из тех, что красовались на ёлке и приглянулись мне, пока я с другими водила хоровод. Шар Саша протянула мне. – Это мне? – замялась я. – Маме твоей, – вздохнула она, – Тебе, конечно. Кого ещё на золотые побрякушки тянет. – Даже не знаю... Показушно обсмотрела Сашу сверху вниз. – У тебя проблемы с принятием подарков? – спросила Саша. – С чего ты взяла? – С некоторых фактов, – она кивнула на свою всё ещё протянутую руку с шаром. – Подожди, я просто пытаюсь осознать. Ты действительно украла этот шар, чтобы подарить его мне? – Очевидно. – Там была куча людей, – заметила я, – Кто-то ведь наверняка видел. – Без понятия. Это не имеет значения. – Господи, а если я попрошу звезду мне достать? Полезешь? – Ага, выбирай, – посмотрела на небо Саша, – А, нет. Не получится, пардон. Небо уже затянуло. – Я утра подожду, – и взяла шар из Сашиной руки. – Утра? – переспросила она. Но Саша всё правильно услышала.