***
— …подстава с твоей стороны. Уж от тебя я такого инфантилизма ожидал в последнюю очередь. Если тебе все это не нужно, так, Арсюша, я же не держу, скатертью дорожка. Устал, захотелось домой — ты только скажи, мы тебя следующим же номинируем. Я бы и без номинации тебя прямо сейчас погнал, да контракт не позволяет. Жаль только всех тех не прошедших достойных ребят с кастинга, на чьем месте ты в итоге тут пролежал два месяца. Ты же не только свой шанс просрал, ты и меня в неловкое положение ставишь! Музыканты просят провести им экскурсию по Дому, а я встаю перед дверью в мужскую спальню, руки распахнув, потому что там наша Спящая красавица почивает! Арсений думал, что ему было стыдно вчера перед Мариной, но это не идет ни в какое сравнение с тем, что он испытывает сейчас. Щеки и ладони горят огнем, спина потеет и даже вдыхаемый воздух обжигает ноздри. Поднять взгляд он просто не в силах. Молчание, которое хранят все присутствующие, пока Стас разносит Арсения в пух и прах, давит еще сильнее. И самое поганое, что он все это, блядь, заслужил. Арсений проснулся в половине третьего, ощущая себя червяком, которого раздавили ботинком, но он прилип к подошве и не может сбежать куда подальше отращивать обратно утраченную часть тела. Не обнаружил никого в спальне и подорвался в ванную, чтобы за оставшиеся полчаса собраться и подготовиться к приезду гостей. На полпути его и встретил Сережа, сочувственно сообщивший, что расписание группы поменялось, они приехали в десять и все закончилось, пока Арсений спал. — Почему ты меня не разбудил?! — кричал Арсений, угрожающе нависнув над Сережей. — Друг, называется! Ты меня так слить решил?! — Я пытался! Мы все пытались! Трясли тебя, по щекам били — ты спал, как убитый. Поз даже пульс полез проверить. А потом заметили упаковку снотворного на тумбочке, вообще перепугались, что ты суициднуться решил. Прибежал врач, послушал тебя, сказал, что все нормально, но ты еще несколько часов дрыхнуть будешь. Нас уже поторапливали, пришлось закрыть дверь и оставить тебя спать… Арсений тихо взвыл, схватившись за всклокоченные после сна волосы. Идиот, какой же он идиот. Пару недель назад, когда Арсений сдуру пожаловался Шевчуку на усталость и нервы, тот по-тихому вне камер сунул ему в ладонь «успокоительное». Арсений только мельком глянул на блистер, увидел конечные буквы «…епам» и все сразу для себя решил. Конечно, без рецепта пить таблетки он не собирался, он же не нарик. Из вежливости поблагодарил, сунул упаковку в тумбочку и забыл про нее. А вчера, получается, в темноте и стрессе даже не взглянул на блистер. Сколько же он принял? Голова болела так сильно, что он, не задумываясь, закинул в рот точно не одну, возможно, даже не две таблетки. Получается, выпил одним махом лошадиную дозу черт знает чего, может, транквилизатора. Видимо, вкупе со всеми переживаниями вчерашнего дня и недоеданием она дала эффект круче удара обухом по башке. Пиздец, что за придурок, лучше бы вообще не проснулся… Злость на самого себя зашкаливала, и иррационально он не нашел ничего лучше, чем выместить ее на ни в чем не повинном Сереже. — Трясли, значит? По щекам били? А что ж ты мне пяточки перышком пощекотать не догадался, глядишь, помогло бы! — Да что я еще мог сделать? — опешив, оправдывался Сережа. — Дотащить меня до душа, поставить под воду, врубить ледяную струю! — Арс, я понял, что ты меня вообще не слышишь, только с третьей попытки тебя растормошить. Мы сами все охренели, когда нам сообщили, что Лимпы уже через час приедут. Там никто ни на кого и не оглядывался, все собирались впопыхах. Я даже чаю не успел попить… — Ах, чаю?! Серег, мне так жаль! Я всего лишь проебал шанс выступить с Limp Bizkit, зато вот ты лишился чашечки эрл грея… — Он вдруг осознал, что Сережа до сих пор ни слова не сказал о результатах утреннего визита. — Стой, они выбрали себе дуэт? Кто будет с ними выступать? Сережа посмотрел на него исподлобья, нахохлившись от несправедливых наездов, но все же ответил. — А то ты сам не знаешь. Арсений знал. Знал с той самой секунды, как Сережа сообщил, что он все пропустил. И вот сейчас, спустя несколько часов, слушая заслуженный, но оттого не менее обидный выговор Стаса, Арсений чувствует на себе взгляд справа. Наверняка Шастун упивается торжеством. Мало того, что увел у Арсения из-под носа лучший дуэт за всю фабрику, так еще и удостоился чести (впрочем, наравне со всеми остальными) наблюдать за его позором. По-детски хочется заорать, что у Шастуна даже глаза не голубые, чтобы петь Behind Blue Eyes. Арсений больше вообще не будет спать. Никогда в жизни. — …с лучшими преподавателями! Я выворачиваюсь наизнанку, чтобы предоставить вам возможность выступить с лучшими артистами. Лучшие композиторы и поэты пишут для вас песни. Андрей ночей не спит, придумывая лучшие номера. И для чего это все? Чтобы вы в самый ответственный момент нам всем в душу плевали? Арсений как-то пропустил ту часть, когда претензии Стаса лично к нему перетекли в претензии ко всем фабрикантам. Но от этого не легче. — Станислав Владимирович, но это же вообще несправедливо! — Шастун влезает так внезапно, что Арсений впервые за последние полчаса поднимает голову в изумлении. — У нас расписание хрен пойми как составлено. То мы несколько дней тюленим без дела, то нам за два часа нужно сломать язык, произнося скороговорки на занятии с Лерой, попеть песенки с гостем, отрепетировать хореографию и записаться в студии. Я видел, Арс вчера пришел около трех часов ночи никакущий, странно, что он вообще сегодня хотя бы моргать способен. Арсений злобно прожигает в Шастуне дыру глазами, пытаясь мысленно заставить его прекратить эту защитительную речь. Господин, блядь, Барщевский для бедных. Но Шастун, видимо, в невербальных диалогах не силен и продолжает. — Мы три месяца сидим в четырех стенах, жрем чипсы и с ума сходим от безделья. Да для каждого здесь любая возможность спеть — это праздник. И мы готовы пахать, если придется, но можно это организовать так, чтобы была возможность как-то восстанавливаться? Мы ж не роботы, которые включаются-выключаются, когда хозяину это нужно. Мы, блин, хотим спать, есть, срать, наконец! Лёля, сидящая рядом с Шастуном, пытается незаметно дергать его за рукав толстовки, но тот в своем прекрасном душевном порыве этого не замечает. У Димы лицо такое, словно он только что отведал лимона. У остальных тоже особого счастья на физиономиях не наблюдается. В общем, никому Шастун глаголом сердце не выжег. И особенно Стасу. У последнего странное выражение лица, будто он хочет что-то сказать Шастуну, но сдерживается. Странно, Стасу-то кого стесняться? Как бы там ни было, он просто обрывает тяжелый разговор. — Посрать, Шастун, ты вдоволь сможешь, когда вылетишь отсюда. А пока твоя задача — не обосраться. У тебя в пятницу живой звук со звездами мировой величины. Иди, готовься. Всех остальных это тоже касается. А Арсений может идти отсыпаться. И на этом все. Элвис покидает здание. Ярость, копившаяся в Арсении весь день, после этого эпизода вовсе не идет на спад. По-хорошему, ему бы сходить в зал на беговую дорожку, попить водички и пообниматься с Семнадцатой, но вместо этого он идет за Шастуном, который направляется менять батарейку. Вот и отлично, в подсобке камеры хоть и есть, но они не пишут. Арсений влетает в комнатку до того, как за Шастуном закрывается дверь. — Скажи, какого хуя в тебе вдруг талант оратора проснулся? — Чего?.. — вид у Шастуна растерянный, на него такого трудно орать, но Арсений справляется. — Я спрашиваю, тебя, блядь, кто просил меня защищать?! — Никто не просил, — встает в позу. — Ты там сидел и молча обтекал, пока Стас тебя говном поливал. Конечно, я возмутился! — Это вообще не твое дело, обтекаю я или впитываю. Я облажался и готов понести наказание. А твое заступничество только унижает, я не ребенок, чтобы меня выгораживали, когда я не прав! — Да не выгораживал я тебя, сука! — пыхтит Шастун. — Если ты не заметил, я за нас всех говорил! — Что-то я не припоминаю, когда мы тебя депутатом от народа выбирали? — Это произошло, пока ты пускал слюни в подушку. Арсений выдыхает длинно и медленно, выпуская весь воздух из легких. — Удачного выступления с Limp Bizkit, Антон. Уж ты не подведи нас. Арсений бегает на тренажере, обнимается с Семнадцатой и пьет водичку, однако это все не то. Агрессия отступает, но рутина занятий и репетиций не захватывает его в плен и не дает отвлечься от мыслей о собственных ничтожности и бесполезности. Никто не смотрит на него с насмешкой — ни ребята, ни педагоги, даже Стас быстро меняет гнев на милость, но на душе все равно кошки нассали, и Арсений пытается задавить это состояние единственным способом, который всегда ему помогал. Вечером четверга он заходит в пустую репетиционную, садится за фортепиано и открывает крышку. Коротким, но нежным касанием здоровается с клавишами. Это что-то на уровне инстинктов: ты даешь собаке обнюхать руку, когда знакомишься с ней, но инструмент — он тоже живой и ему тоже нужно привыкнуть к тебе. У Арсения нет с собой партитуры, но она ему и не понадобится. Этот дар он открыл в себе уже давно. Никогда не обучался джазовой импровизации, но просто однажды попробовал пару раз сыграть не по нотам — и получилось. Может, это результат того, что ему с детства нравилось разбирать нотные записи: исследовать красивые гармонии, запоминать интересные фактуры, выразительные мелодические обороты. А может, он от природы такой. Но сейчас Арсений не задумывается наперед о размере, темпе и ритмическом рисунке: музыка льется из него сама, перетекает из пальцев в клавиши, как будто просится наружу. И он ей поддается, выпускает, и теперь уже он сам — инструмент. Наверное, таким образом он мог бы насочинять произведений уже на несколько альбомов, только вот от его способностей нет никакой пользы, ведь Арсений стремится быть не композитором, а исполнителем; а песня без слов все равно что секс без смазки. Самое смешное, что поэзию он любит, знает наизусть Блока и Маяковского, Рембо и Киплинга, Рыжего и Турбину, но как только сам берет карандаш в руки, фантазия и образное мышление сбегают от него пугливой нимфой, сверкая бедрами. Арсений уже давно перестал фиксировать на нотном стане результаты своих импровизаций, потому что хороших знакомых поэтов-песенников у него все равно нет. Ну не относить же такое на растерзание кому-то вроде Дрона. Хотя все познается в сравнении. Арсений вот даже на фоне Дрона будет стихотворным импотентом. Он прикрывает глаза и дышит музыкой, позволяя ей вытолкнуть из него сомнения, комплексы и расстройства, заменяя их гармонией и ритмом. Не отдавая себе в этом отчета, он мычит там, где в мелодию могли бы вплетаться слова, заменяя их красивым, но куцым, бессодержательным звуком. Из-под пальцев и из горла вырывается что-то броское, отчаянное, быстрое. Мелодия рвется в его руках, дрожит под ударами молотка о струны и сплетается обратно в узорчатую паутину. Арсений распахивает взгляд и… …и некрасиво обрывает звук в полуведьминском визге, когда видит перед собой Шастуна, который застыл в проеме двери, ведущей во двор. Или в данном контексте — ведущей из двора, потому что Шастун явно возвращается в Дом, а не покидает его. И, судя по позе и удивленным глазам, стоит тут не пару секунд. Если бы тот застал Арсения, например, за дрочкой, последний бы разозлился, запустил в Шастуна чем-нибудь увесистым и прогнал. Ну или, на худой конец, продолжил бы при нем — зависит от настроения. Но то, что происходило сейчас, — куда интимнее, это обнажение души, а не тела. Арсению подсознательно хочется в защитной реакции прикрикнуть на Шастуна, но он тут же вспоминает, как сам подглядывал за тем в процессе сочинения песни, и становится стыдно. Они даже находились в тот момент в таких же позициях: Шастун — снаружи, Арсений — в репетиционном зале. Совсем не к месту он думает, что это довольно символично: Шастун — ребенок улиц — играет на своих трех аккордах во дворе, а Арсений, воспитанный академической школой, — в окружении инструментов и партитур. — Охуеть, — нарушает молчание Шастун, позабыв про допустимую лексику, — Ты это, что… только что? Арсений не совсем понимает вопрос и на автомате сначала кивает, потом вертит головой. Почему из-за Шастуна он вечно попадает в какие-то неловкие ситуации?! Арсений внезапно решает, что лучшая модель поведения в таких обстоятельствах — это зареванные героини мыльных опер без мотивации, поэтому подрывается с табурета, захлопывает крышку фортепиано и сбегает. Кажется, с каждым разом длина их диалогов сокращается все больше. Скоро дойдут до реплик, состоящих из одной буквы. Арсений взлетает по лестнице наверх, где обнаруживает уставшего Сережу, развалившегося на подушках. Тот сегодня весь день потел в танцзале, репетируя номер с Quest Pistols, и у него до сих пор на лбу испарина. Он вынимает наушники из ушей и смотрит вопросительно. Арсений уже просил прощения после вчерашнего срыва, и Сережа сказал, что зла не держит. — Что? Опять Шастун? — спрашивает он. — В смысле? Откуда ты знаешь? — теряется Арсений от такого точного попадания. — У тебя всегда такое выражение лица, когда Шастун, — Сережа выделяет последнее слово, как если бы оно обозначало не конкретного человека, а совокупность ситуаций. — Да о чем ты вообще? — Арс, ты на нем зациклен, признай это. — На Шасте? Я? Какого хрена, Сереж? — Да вот и я не пойму, какого. Я за последний месяц не припомню между нами ни одного развернутого разговора, в котором ты бы его не упомянул. Ты постоянно ноешь, как он тебя раздражает, делает все неправильно, бесишься, когда его выделяют. Ты им одержим. — Что за бред! Да мне плевать на него! Сережа смотрит так, будто Арсений сообщил ему, что научился пердеть подмышкой девятую симфонию Бетховена. — Ладно. Напомни, пожалуйста, с кем у него был дуэт на четвертом отчетнике? — С Лолитой, — выпаливает Арсений, не задумываясь. Такое, блин, не забудешь. Они пели «Пошлю его на», Шастун ползал по сцене на коленях, а Лолита лупила его по башке надувным фаллообразным шариком. А до выступления за сценой спросила: — А сколько тебе лет? — Двадцать один, — произнес Шастун старательным тоном, которым, наверное, отвечал на этот вопрос, и когда ему было восемь. — Мммм, — протянула Лолита, перебирая пальцами на манер мистера Бёрнса из «Симпсонов». Все, кто присутствовали рядом в этот момент, рассмеялись, за исключением Арсения, а Шастун покраснел, похоже, даже теми частями тела, которых у него нет. Только к чему Сережа это спросил? Ну, помнит Арсений, с кем Шастун выступал, и что? — Супер, — комментирует Сережа бесстрастно. — А теперь скажи, с кем я пел на том концерте? Арсений открывает рот и замирает с глуповатым видом. С «Гостями из будущего»? Или с Сукачевым? Или нет, с Сукачевым пел Айдар?.. Когда вообще это было? — Ну вот, — удовлетворенно кивает Сережа. — Сам видишь. — Да что я вижу?! — начинает раздражаться Арсений. — Да, возможно, я за ним наблюдаю пристальнее, чем за остальными, но он же мой главный соперник! Это естественный результат конкуренции. — Да ты заебал, Арс, — неожиданно вскидывается обычно сдержанный Сережа. Кажется, сегодня день, когда все забили на правило «никакого мата в Звездном доме». — Какого хера ты уже все за всех решил?! Помимо тебя и Шастуна тут еще семь человек, и мы не персонажи второго плана на фоне вашей эпичной битвы за корону! Я, блядь, тоже мечтаю о победе! Может, я не самый талантливый, голосистый и красивый, но я, сука, стараюсь изо всех сил! И я тоже хотел бы спеть с Limp Bizkit, и тоже расстроен, что выбрали не меня, но утешать почему-то должен тебя! Я знаю, что мне не победить, но, сколько бы там у меня ни было шансов, я не сдамся, пока их все не потрачу! Сережа обычно булочка, но сегодня — с луком. Он сердито отшвыривает наушники в сторону и покидает опешившего Арсения. Вообще-то действительно неловко. Он был херовым другом, слишком сильно себя жалел и позабыл о том, что у других тоже есть амбиции и чувства. Похоже, Арсению опять придется извиняться. И, возможно, в этот раз ему так легко прощение не получить. А все ж таки есть в Сережиных словах и нечто мотивирующее.***
— Белая стрекоза любви, стрекоза в пути, аааааа… — фонограмма с Викиным голосом бьет по ушам, пока Арсений скачет по сцене в розовом ободке с пушистыми кисточками на пружинках и с таким же розовым Жезлом любви в руках. Вышеназванный предмет не имеет никакого отношения к содержимому пухлых дамских романов, потому что это всего лишь волшебная палочка, а Арсений изображает Лесную Фею Любви. Главная героиня номера — Стрекоза в исполнении Вики — изнемогает от чувств к Пчелке-Сереже, но неприступна, как крепость, а Пчелка, вьющийся у ее ног, всеми силами пытается добиться взаимности. Задача Феи Любви — благословить этот межвидовой союз. Арсений украдкой утирает пот со лба и думает, что в Омске ему после выступления в этом блевотно-розовом облачении лучше не появляться, а то можно не досчитаться нескольких ребер. Ну хоть не в юбке, как в прошлый раз. Сереже путь в Армавир, пожалуй, тоже заказан. Но и Вике, впрочем, не позавидуешь: Шевчук с подачи Андрея засунул ее в туфли на такой шпильке, что Арсений мог бы сброситься с них, если бы решил свести счеты с жизнью. В результате Вика передвигается по сцене с грацией рожающего ламантина, и основную активность приходится изображать Арсению, Сереже и пацанам из Quest Pistols. В финале любовь, конечно, побеждает преграды в виде законов межвидовой гибридизации, и Стрекоза и Пчелка находят друг друга в этом жестоком мире. Ну, все. На сегодня Арсений свое отпозорил. Позади и нафталиновая «Лаванда», и очередной маскарад. Сейчас Яна, которая Чурикова, уйдет на рекламу, потом три номера Лимпов, во время которых Арсений должен всего лишь отсвечивать сзади, потом блок номинантов, и по домам. Точнее, до Дому. Арсений первым бросается к выходу, чтобы переодеться, но видит, что внизу лестницы ему машет руками Оксана, настоятельно указывая, чтобы он возвращался на ступени, где сидят фабриканты. Он не понимает, зачем, но повинуется, ибо что ему остается? К Яне на ее пятачок тем временем вылезает Александр Анатольевич. А, ну да. — Яночка, всю неделю зрители MTV выбирали лучший номер прошлого концерта, и знаешь, что? У нас двойная радость! Потому что зрители проголосовали не за одного фабриканта, а сразу за двух! — Это как же, Саша? Неужели у нас впервые ничья между двумя номерами? — деланно удивляется Яна. Боже, эти двое могли бы стать достойной заменой Вовк и Меньшову на «Песне года». — Да нет же, Яна! Ну просто номер был один, а фабрикантов двое! И вы уже, наверное, догадались, о ком идет речь: это Арсений Попов и Антон Шастун! Арсений едва успевает сдернуть розовый срам с головы, как его уже пихают под зад в сторону ведущих. Они с Шастуном, который выглядит удивленным, неловко жмутся рядом, пока Александр Анатольевич продолжает распевать им дифирамбы. — …А в качестве подарка мы решили выполнить желания, которые вы указали в анкете при попадании на фабрику, помните? И это просто невероятно, но ваши желания совпали! Арсений напрягает память. Кажется, в этом пункте он чисто ради прикола написал «свидание с Джессикой Альбой». Неужели Шастун тоже?.. Стоп, им сюда реально привезут Джессику Альбу?! — Вы оба мечтали о конной прогулке, и теперь это станет реальностью! Поздравляю, на следующей неделе вне зависимости от результатов сегодняшней номинации вас будут ждать на ипподроме, где научат держаться в седле, а потом покатают на лошадках. Вы заслужили, парни! Арсений косится на Шастуна. У того день рождения, что ли? За один вечер у него будет выступление с Limp Bizkit, долгожданная собственная сольная песня, победа в номинации, а теперь еще и подарок от MTV свалился. Хотя Шастун выглядит не слишком воодушевленным от новости про ипподром. Возможно, он действительно Джессику Альбу любит больше, чем лошадей. С преувеличенным энтузиазмом они благодарят в подставленный Яной микрофон Александра Анатольевича и зрителей MTV и пятятся задом из кадра. Наконец-то. Рабочие сцены уже вытаскивают наверх инструменты Limp Bizkit, а несчастная Вика на своих ходулях до сих пор не преодолела спуск. Она цепляется обеими руками за перила, и ноги ее вихляют из стороны в сторону. Арсений хочет быстрее перепрыгнуть ступеньки, чтобы помочь ей, но дорогу ему и пыхтящему сзади Шастуну преграждают два мужика, которые тащат здоровенный комбик. Арсений вжимается спиной в перила, чтобы ему не снесло пол-лица аппаратурой, когда слышит снизу крик: — Блядь! Рабочие проплывают, наконец, мимо, и Арсений с ужасом смотрит на сидящую у подножия лестницы Вику, которая держится руками за лодыжку и кричит благим матом. Арсений беспомощно оглядывается назад. За его спиной — расширившиеся в страхе глаза Шастуна, а еще дальше он видит, как некоторые из зрителей с любопытством вытягивают шеи, пытаясь понять, что происходит. Арсений сбегает вниз. В этот же момент к Вике подлетает Оксана. Она что-то быстро говорит по рации, но лицо у нее растерянное и вид по-детски беспомощный. Вокруг собирается толпа, рабочие продолжают носить инструменты, чуть ли не перешагивая через орущую Вику. Пока все бездействуют, Арсений первым приходит в себя, отбирает у Оксаны рацию и просит прислать врача. Вика тем временем проводит бесплатный семинар по использованию обсценной лексики для всех окружающих. На суматоху прибегают старшие: Стас, Аксюта, Андрей и Лариса Васильевна. Оксана, другие администраторы и стажеры смотрят на них в ожидании принятия какого-то решения, но те только переглядываются оторопело и не спешат брать на себя ответственность. Останавливать концерт явно никто не собирается. Наконец, по-хозяйски раздвигая зевак, к месту происшествия прибывает дежурный врач. Он быстро осматривает Вику, накладывает на нее фиксирующую шину и просит стоящего рядом Арсения помочь водрузить ее на носилки и оттащить подальше от прохода. Во время перемещения Вика эмоционально рассказывает Арсению, что причисляет его к лицам нетрадиционной сексуальной ориентации, и сообщает, что в прошлом имела интимную связь с его мамой. Арсений бормочет извинения, но как только он опускает Вику на носилки, она цепляется за его руку и смотрит умоляюще. Врач безапелляционно констатирует: — Скорее всего, перелом. Нужен рентген. Везем ее в больницу. Продюсеры на этих словах выходят из ступора и начинают говорить наперебой. Вика на фоне продолжает в своем стиле рассуждать вслух о превратностях судьбы и ее взгляде на альтернативную анатомию. — О какой больнице может идти речь? У нас эфир через две минуты! — говорит Аксюта. — Пошли вы нахуй со своим сраным эфиром! — Ну вы же уже наложили ей шину, может, подождем до конца концерта, — предлагает Андрей. — Засунь себе шину в жопу, желательно автомобильную, там места хватит! — Вы в своем уме? — невозмутимо реагирует врач. — Вы ей еще станцевать со сломанной ногой предложите. — Ну можно же какой-нибудь укольчик обезболивающий сделать, чтобы она потерпела? — умоляет Стас. — Вы, блядь, бессмертные что ли?! Думаете, я со сломанной ногой до вас не доберусь?! Везите меня в больницу, суки! — Но она должна сегодня еще проголосовать! — настаивает Лариса Васильевна. — В рот я ебала ваше голосование! — Да послушайте! — встревает вдруг Шастун. — Она же мучается! Отпустите ее в больницу! — Шастун! — вскидывается Стас. — Ты что вообще тут забыл?! У тебя выступление через два номера, а ты еще не переоделся! Бегом! Шастун сопротивляется, но Стас с Андреем чуть ли не тычками прогоняют его. Тот бросает последний сочувственный взгляд на Вику, потом с надеждой смотрит на Арсения и все же повинуется. — Нужно что-то быстро решать, — умоляюще произносит Стас. — У нас не осталось времени. Врач глядит на него скептически, как бы спрашивая: а что тут вообще можно решать? Все выжидающе смотрят на Ларису Васильевну. Последнее слово за ней. — Ладно, — тяжело вздохнув, выносит она вердикт. — Увозите. Нужно быстро сообщить Яне, чтобы не акцентировала внимание на участниках. Арсений, — переводит она взгляд на него. — Марш на сцену. У нас на носу гвоздь программы, а там ребят — раз, два и обчелся. Вика вновь судорожно сжимает ладонь Арсения. Сил на крики у нее, видимо, уже не осталось, она тихо мычит сквозь сжатые зубы и жалобно смотрит. Арсений оглядывается. В нескольких метрах от них на сцену уже поднимаются музыканты. Он узнает издалека Фреда по красной бейсболке и вздыхает. Видимо, ему не только не суждено спеть с этими чуваками, но даже посмотреть их выступление с ближайшего расстояния не удастся. — Я помогу донести Вику до кареты скорой, — твердо произносит он. Стас смотрит с больным блеском в глазах, а потом машет рукой. — А, да идите вы все к черту. Сильные мира сего гуськом бегут обратно в зал. Арсений не отпускает Викину руку до тех пор, пока ее не загружают в машину и двери скорой не закрываются. На прощание он кричит ей, чтобы выздоравливала, а она ему советует проследовать по маршруту, ведущему к мужскому половому органу. Впрочем, в голосе ее легко угадываются тепло и благодарность, и Арсений улыбается. Отстраненно он думает, что, если Вика не вернется, больше всех по ней горевать будет Дрон: она с ее тягой к шансону идеально вписывалась в его поэтический стиль. Арсений торопится обратно, но все равно успевает вернуться лишь к тому моменту, когда блок номинантов уже в самом разгаре. Яна, которая Кошкина, уже отсубтонила свою песню и посылает вяло аплодирующему ей залу воздушные поцелуи. Сейчас очередь Димы, а замыкает все опять Шастун. У Димы с легкой руки Дрона снова изменения в стиле. Почему-то было решено не закреплять успех «Завалинки», а попробовать придать Диме что-то более молодежное. Из динамиков несется бодрый «тыц-тыц-тыц», об исполнителя трутся длинноногие танцовщицы в сверкающем мини, стробоскопы крутятся юлой, а Дима поет: Я скажу тебе, детка, в чем моя фишка: Сегодня ночью будет жесткая разжижка. Дима упоминал, что на сегодняшнем концерте будет присутствовать его девушка, и Арсению кажется, что это серьезное испытание для любви. Не из-за ревности к облепившим Диму красоткам, нет. Но, согласитесь, сложно сохранить к близкому человеку теплые и светлые чувства после того, как увидишь его спящим у помойки без штанов в луже собственной блевоты. А тут ситуация схожая. Или Арсений излишне драматизирует, потому что Дима со свойственным ему юмором как-то умудряется смотреться посреди этого чада кутежа не нелепо, а в хорошем смысле забавно. И зрители подхватывают это настроение, смеются, дергаются в такт песне, а потом провожают Диму овациями. Тот выглядит довольным, кивает и улыбается особенно ярко куда-то в левый край зрительного зала. Яна, которая Чурикова, под девичий визг объявляет последнего номинанта, и, пока на экране крутится его профайл, Арсений наблюдает, как вооруженный гитарой Шастун выходит на центр сцены. Арсений не видел его с того момента, когда решалась судьба Викиной ноги, и до сих пор понятия не имеет, как прошло выступление с Limp Bizkit. У Шастуна есть еще несколько секунд, прежде чем на него направят камеры и свет, и заметно, как он волнуется. Неужели после сегодняшнего дуэта у него еще остались какие-то загоны? Впрочем, и не каждый день он выступает со своей авторской песней. Звучат первые аккорды, Шастун перебирает струны, облизывает пересохшие губы и наконец склоняется к микрофону. Его голос в быстром речитативе после сведения звучит, как обычно, чисто и тепло. В угоду цензуре слова немного изменены, вымарано грубое «мудак», но Арсений все равно знает весь текст наизусть, так часто он слышал его в Доме. Ты про меня сказал: «Что за дебил на сцене? Уж лучше б выступал на цирковой арене. Я бездарей таких уже давно не видел, Его Господь талантом и лицом обидел». Ты прав, чувак, я даже и не спорю. Я бездарь, и это большое горе. Вот только ты, признай, уже четыре дня Все ж напеваешь эту песню про меня. Арсения никогда не покидает ощущение, что Шастун этим текстом обращается именно к нему, хотя это и невозможно: он написал «Про меня» еще до фабрики и их встречи. Но почему-то все равно узнает в том снобе, с которым разговаривает лирический герой, себя. Андрей в этот раз дал себе передышку: на сцене никаких декораций, подтанцовки, просто парень с гитарой и микрофоном, а на экране за спинами фабрикантов крутятся нарезки из Дома, где Шастун смеется, бегает, падает, поет, дурачится, перемежаемые его детскими фотками. Простенький мотив качает, сидящий рядом Тимур отбивает ритм у себя на колене, и все смотрят на исполнителя, кажется, не отрывая взглядов. Такая уж у него харизма — один раз окунешься и больше не вынырнешь. Шастун, наверное, и «Олимпийский» бы мог удержать вот так — один на сцене, улыбаясь только голосом и глазами. Когда песня заканчивается и нужно хлопать, Арсений замечает, что все эти три с небольшим минуты, оказывается, сидел, впившись ногтями в ладони, и не сразу разжимает затекшие пальцы. Он чувствует себя странно, будто под гипнозом. Возникает дежавю — что-то подобное он ощущал после выступления с Линдой. Арсений мотает головой — духота, наверное, жар от софитов. Плюс вся эта нервотрепка, связанная с Викой. Яна, которая Чурикова, сгоняет Шастуна, Диму и Яну, которая Кошкина, в центр сцены и приступает к минорной части вечера. Очень быстро она упоминает, что Вика почувствовала себя плохо и в голосовании принимать участия не будет. Моргнешь — и не заметишь этого скомканного объявления. А дальше все происходит по стандартной схеме: Яна сгущает тучи, тянет интригу, зал затихает, а затем по изменившемуся свету из-за спины Арсений понимает, что цифры уже выведены на экран, и на автомате начинает хлопать. Он недоумевает, почему реакция публики такая слабая и даже хоровое «уууу» звучит как-то не воодушевленно, а больше разочарованно. Что, Шастун в кои-то веки набрал меньше пятидесяти процентов? Еще больше он озадачен, когда вперед выдвигается Яна, которая Кошкина, благодарно складывает руки на груди и слегка кланяется. Здесь Арсений наконец соображает повернуться к экрану. — Вы только посмотрите, какое плотное распределение процентов, — комментирует Яна, которая Чурикова, — У Позова двадцать восемь, у Шастуна тридцать пять… А лидером по зрительским сердцам сегодня стала барышня: у Кошкиной тридцать семь процентов! Всего лишь два процента разницы, но она остается в команде благодаря вам! Не может быть. Это бред какой-то. У Арсения в первую секунду даже появляется глупое желание отличника поднять руку и указать, что произошла ошибка и монтажеры перепутали цифры под фотографиями. Потом он понимает, что ошибки нет. Арсений переводит взгляд в зал, к преподавательскому столу. Лицо Стаса не сильно довольное, но ничуть не удивленное. Аксюта невозмутимо аплодирует. Лариса Васильевна расплывается в улыбке и удовлетворенно кивает. Твою мать. Они это сделали. Они смухлевали результаты голосования, чтобы Яна осталась. Вероятность того, что она действительно выиграла, меньше вероятности того, что у нее настоящая грудь. Происходящее, в общем-то, совершенно логично и неудивительно, учитывая ее статус, но Арсению и в голову не могло прийти, что ей нарисуют такие цифры с такими соперниками. Блядь, получается, сейчас они будут выбирать между Димой и Шастуном? Арсений оборачивается и видит на лицах остальных голосующих такие же охреневшие выражения. И Яна, которая Чурикова, словно отвечая на вопрос — да, Арсюша, еще как будете — зовет к микрофону Сережу. Тот идет неуверенно, беспомощно оглядывается на тех, между кем ему сейчас предстоит сделать выбор, и долго мнется, прежде чем дать ответ. Раньше, особенно в первых номинациях, когда все присматривались друг другу, обсуждения возможных вариантов голосования команды происходили всю неделю вплоть до концерта. Но за прошедшие семь дней, кажется, эта тема не поднималась в разговорах ни разу, всем все казалось очевидным. И такого расклада никто не предполагал, а времени, чтобы поразмышлять над своим решением, у фабрикантов — вот эти несколько секунд, за которые они преодолевают расстояние до микрофона. Сережа даже не распыляется на какие-то общие фразы про сложный выбор и большую ответственность, он просто стоит и растерянно моргает. Яна подгоняет его. — Дима, — замученно выдавливает из себя Сережа, плетется к номинантам, отдает звезду Диме и неловко хлопает Шастуна по плечу в извиняющемся жесте. Такой же сбитой с толку вереницей вперед выходят остальные фабриканты. Лёля голосует за Диму, Тимур, а за ним и Марина — за Шастуна. — Арсений, — зовет Яна. — Ты последний. Стоп, что?! Арсений резко вертит головой по сторонам, и до него доходит: без Вики голосует нечетное количество человек. Сейчас счет два — два, и его голос решающий. Арсений вскакивает, чувствуя десятки направленных на него глаз, так что кружится голова, и подходит деревянными шагами к микрофону. — Я… — говорит он и осознает, что в горле пересохло, а голос совершенно сел. Он сглатывает несколько раз и пробует снова, — Я… Вновь осекается, потому что замечает, что стойка опущена вниз до уровня роста последнего проголосовавшего — Марины. Он раскручивает держатель и тянет микрофон наверх, тратя на это что-то уж слишком много времени. Из зала доносятся уже недовольные выкрикивания: «Дима!», «Антон! Антон!» — Я… — в третий раз попугайничает Арсений, но микрофон фонит и гласная неприятно визжит. Арсений невольно отшатывается от стойки назад, вскидывая руки к ушам. — Арсений, мы все понимаем, как тебе тяжело, но нужно сделать этот сложный выбор. Сложный?! О чем ты, Яночка? Проще выбора перед Арсением еще не стояло, это тебе не два знаменитых стула. Сейчас он скажет: «Дима», — и все закончится. Все его страхи проиграть, не стать лучшим, все эти неловкие, непонятные моменты, вся немытая посуда, бессонные ночи и растрепанные чувства. Нужно просто открыть рот и произнести нужное имя. Арсений оглядывается. Дима смотрит прямо на него — спокойно, хоть и хмуро. Лица Шастуна не видно: он стоит, ссутулившись, опустив голову, и только заметно, как быстро пальцы бегают по ребрам двух звездочек в его руках. Арсению хочется прикрикнуть на него: да распрямись уже, ты же артист, ты на сцене, на тебя смотрит вся страна… — Арсений… — Яна не договаривает, но голос ее внушительно понижается. Крики из зала становятся громче и пронзительнее: «Антон-Антон-Антон», «Дима-Дима», — их хочется приглушить, как визгливых чаек на пляже. В голову лезет глупая навязчивая мысль: слова «выбор» и «обрыв» являются анаграммами. Арсений чувствует, как по спине и виску одновременно ползут вниз две капли пота, соревнуясь в скорости. Ему бы тоже поторопиться. Свет слишком яркий, почему этого осветителя еще не уволили? Кто нацепил на Яну это колье, оно же просто отвратительно? Отец будет злиться из-за того, что Арсений так медлит? Что за странный запах висит в воздухе, чьи это духи? Что Шастун подумал, когда услышал, как Арсений играет?.. Нужно сделать выбор. Выбор, выбор, выбор. Обрыв, обрыв, обрыв… — Арсений! — рявкает Яна. — Антон, — Арсений выдыхает эти два слога в микрофон и едва не роняет стойку, делая шаг назад.