ID работы: 12984184

Круто. Ты попал

Слэш
NC-17
Завершён
890
автор
Размер:
92 страницы, 7 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора / переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
890 Нравится 49 Отзывы 232 В сборник Скачать

Тринадцатый отчетный концерт (и то, что было до)

Настройки текста
Суббота выдается суматошной. Утром после выматывающего концерта и ухода Лёли Оксана никому не дает передышки и заставляет спешно чистить зубы, глотать кофе на пустой желудок и собираться с армейской скоростью. Сегодня все шестеро оставшихся в живых фабрикантов должны присутствовать на съемках концерта ко Дню России, и тут не отвертеться. Им нужно-то всего лишь пооткрывать рот под «Круто», да постоять в роли красивой мебели в конце вечера, пока Лещенко поет гимн, но на поездку, подготовку, томительное ожидание за сценой уходит почти весь день. Вдобавок возникает какая-то путаница с фонограммой, и вместо последней записанной версии главной фабричной песни — еще на семь голосов, с Лёлей — врубается вариант с первого отчетного концерта в исполнении всех восемнадцати фабрикантов. Арсений чувствует себя самым палевным мошенником на свете, когда «поет» голосами Айдара и Димы, но ему грех жаловаться, потому что Яне и Марине вообще приходится делать вид, что они исполняют все женские партии. Впрочем, по стеклянным глазам в зрительных рядах ГЦКЗ «Россия» вообще не скажешь, что кто-то обратил внимание на явную наебку. Одно радует — переживший номинацию Сережа вновь тепло улыбается Арсению. Когда он выходил во время голосования к микрофону — в этот раз, спасибо Яне, которая Чурикова, не последним — то уверенно произнес: — Вы знаете, наверное, что Серега здесь стал моим лучшим другом, но я сегодня голосую не за товарища. Я голосую за трудолюбие и упорство, целеустремленность и желание самосовершенствоваться. И немного за умение раскрывать другим людям глаза на очевидные вещи. Сережа, забирая из рук Арсения звезду, посмотрел удивленно, растерянно, но спустя секунду на лице отразились признательность, смущение и радость. После этого они проболтали весь вечер, начиная с поездки в автобусе и вплоть до отбоя. Арсений рассказал новости про группу. Официально о создании «Бусинки» другим фабрикантам еще не объявляли, но, похоже, все уже успели догадаться по обрывкам чужих разговоров. Во всяком случае, Сережа не выглядел сраженным бандитской пулей. Он усмехнулся и почесал нос: — Ну, походу, теперь у нас всех окончательно не осталось шансов. Собрали из двух главных любимчиков аудитории сокрушительного Вольтрона нам на голову. Арсений виновато сделал попытку оправдаться, но Сережа сам его остановил: мол, забей, хуйня это все. И Арсений смог наконец-то расслабиться. Почти. Потому что оставалась еще одна нерешенная проблема. Антон. После крышесносного украденного поцелуя в гримерке, оборванного звуком приближающихся шагов по коридору, они не то что обстоятельно не поговорили, но даже парой слов перекинуться не успели. В пятницу после концерта Арсений был занят Сережей, суббота прошла впопыхах, и Арсений успевал только украдкой бросать в сторону Антона жалкие взгляды. Непонимание того, что между ними произошло или, если допустить оптимистичную мысль, происходит, мучает совсем немного очень сильно. Арсений предпочел бы, чтобы Антон послал его куда подальше, чем оставаться в таком подвешенном состоянии. Тот же, какашка, вообще никакой инициативы не проявляет. И ведь даже не отведешь его в сторону и не припрешь к стенке с этими приставучими камерами по всем углам. Но есть и хорошая новость. В этот раз после завершения съемок их повезут не, как обычно, на Дмитровское шоссе, а сразу в дом отдыха. Впервые с ночевкой, как совсем больших. Арсений намерен действовать соответствующе. Он заранее, еще до посадки в автобус, подходит к Оксане и просит разместить его сегодня вместе с Антоном, а не Сережей, мотивируя это тем, что им нужно больше репетировать и привыкать к обществу друг друга. Оксана то ли остается удовлетворена таким объяснением, то ли ей бриллиантово похуй, но без лишних вопросов соглашается. Арсений ждет заселения, как не ждал каждый вечер четверга выкладки торрента с озвучкой свежей серии «Доктора Хауса» от «Лостфильма». На ресепшене, когда Оксана инструктирует их шестерку по поводу размещения, Антон удивленно хлопает глазами и оглядывается на Арсения, но в этот раз он сам не выдерживает напряжения и малодушно отводит взгляд на часы с кукушкой. А что, производитель — фабрика мебели «Алтай-командор», не фигня какая-то. До номера они поднимаются вчетвером, потому что Тимур с Сережей будут ночевать в соседнем помещении, и неловкости удается избегать до той секунды, пока Арсений не закрывает за собой дверь, оказавшись внутри. Мать честная, че ж делать-то? Завести разговор сразу? Дождаться удобного момента? Каким способом определить удобство момента? — Ты где спать будешь? — спрашивает Антон, кивая на две кровати-близнецы. — Не знаю. Все равно. — Ну, тогда я у окна, — и он кидает рюкзак на выбранную койку. Лучше бы кинул Арсению в голову, может, запустил бы поток крови в мозгу. Так же невозмутимо Антон интересуется, куда Арсений будет вешать свое полотенце, может ли Антон занять свободный стул, когда сосед намерен занять душ — до или после ужина, и прочими общественно полезными вопросами. Он специально, что ли, делает вид, будто вчера ничего не случилось? Или действительно совершенно не придал этому никакого значения? Нихрена себе они за один день откатились к заводским настройкам. С Арсением вообще случалось, что его матросили и бросали, и это бывало обидно, однако в этот раз его бросили сразу, даже не заинтересовавшись тем, чтобы поматросить. Что, прям, вообще не захотелось?! Это уже походит на унижение его как личности и сексуально не удовлетворенного индивидуума. Во время ужина Арсений агрессивно пережевывает гречу с сосисой, прожигая Антона взглядом, но этот говнюк не горит, что твой огнеупорный гипсокартон. Сережа рассказывает что-то про то, как за кулисами увидел Сергея Зверева и испугался, Марина делится тем, что у нее разошлась молния на юбке прямо во время исполнения гимна, но Арсений, строго говоря, не следит за общим разговором. Фабриканты вымотанные и обесточенные, сил на развлечения ни у кого не остается, и, поужинав, они просто расползаются по номерам, невнятно желая друг другу спокойной ночи. Арсений не сильно внимательно перечитывает, как Остап Бендер обещает переименовать Москву в Старые Васюки, когда Антон вываливается из ванной комнаты. Арсений возвращается к тактике пассивно-агрессивного игнорирования, складывает руки на груди, дует губы и смотрит из-под бровей. — Ты нормально? — озадаченно спрашивает Антон. — Все просто чики-пуки, — Арсений пытается вложить в елейный голос как можно больше сарказма. — Ну, ладно тогда… — Антон пожимает плечами, раздевается до трусов, откидывает край одеяла и ныряет под него длинными ногами. Он несколько секунд устраивается на подушке, а потом отворачивается к окну. — Споки-ноки. Здесь терпение Арсения лопается. — Ты, блядь, охуел?! — ошарашенно выпаливает Антон, потирая затылок, в который мгновением ранее прилетела книга. Пусть спасибо скажет, что в мягком переплете. — Это ты охуел! Ты серьезно и дальше собираешься меня игнорировать?! — В смысле, я тебя игнорирую?! Я вот прямо сейчас с тобой же разговариваю! — Ты из себя дурачка-то не строй, — Арсений спускает голые ноги с кровати и угрожающе упирается кулаками в матрас, расставив руки по бокам. — Вчера ты налетаешь на меня в гримерке, и мы сосемся так, будто от этого зависит судьба человечества, а сегодня все, что тебя интересует, — это какого цвета одноразовую зубную щетку я выберу?! — Блядь, — Антон тоже садится на постели лицом к Арсению. — Блядь. Сорян, я… Сука, я не знал, как попросить прощения за это, поэтому просто… Ну, короче, извини. — Извини?! — Сережа и Тимур все еще спят за стенкой, поэтому Арсений старается скопировать антоновскую манеру говорить громким шепотом, но получается хреново, голос все равно летит куда-то вверх. — Извинить за то, что ты поцеловал меня, или за то, что потом сделал вид, будто ничего не произошло? — Блядь, — у Антона очаровательная привычка начинать все изречения с этого вступления. — Получается, и за то, и за это. Сука. Прости, Арс. Все еще хуже, чем я думал. — Ты жалеешь, что сделал это вчера? — сердце у Арсения обрывается и висит на тоненькой сопельке. — Ну конечно, жалею, — сокрушается Антон. — Я просто весь номер смотрел на тебя и пиздец как был счастлив после выступления, и ты так светился… В общем, я не сдержался. Ты прав, я накинулся на тебя, и это вообще ни в какие ворота. Мне очень стыдно, Арс, правда. И из-за того, что зассал сказать о том, что мне стыдно, тоже стыдно. И стыдно, что признался в том, что мне стыдно, только после того, как ты сам меня спросил… — Падажжи-падажжи-падажжи, — прерывает Арсений этот рекурсивный поток стыда, пока сам не запутался. — Ты жалеешь о том, что поцеловал меня? — Ну а я о чем! Арс, клянусь, я тебя обидеть не хотел, я тебя уважаю и вообще так обычно не делаю, это все песня виновата, я… — Блядь, — Антон точно плохо влияет на него, потому что Арсений теперь тоже начинает предложения с этой лексемы. — Да как же сложно с этими ебучими словами! Я спрашиваю тебя не о том, жалеешь ли ты, что это произошло именно в таком виде, я хочу знать, жалеешь ли ты о самом факте поцелуя, сука, со мной! Ты бы хотел, чтобы это произошло в другой обстановке, но тоже со мной? — Блядь, — Антон бегает глазами по комнате и мусолит пальцами простынь. — Арс, я сейчас так боюсь пиздануть что-нибудь не то и обидеть тебя еще больше… — Антон, я тебя умоляю, ответь честно, не думая о том, чтобы не задеть мои нежные чувства, потому что я сам сейчас обосрусь от страха! Хотел бы?.. — Ну… — Антон сглатывает. — Вообще-то да… — Слава, блядь, богу, — богохульствует Арсений, в один шаг преодолевает расстояние между кроватями, опрокидывает ошарашенного Антона навзничь, забирается неловко на него сверху, придавливая половиной тела, и повторяет его же проступок — целует без спросу. Антон растерянно мычит первые несколько секунд, потом обхватывает Арсения за спину и отвечает ему, потом опять мычит, но уже болезненно, потому что в бедро остро упирается коленка. — Двигайся, двигайся, я же щас свалюсь, — спешно шепчет Арсений, оторвавшись от Антона. Тот возится, отползая назад и одновременно выбираясь из-под чужого корпуса, до тех пор пока они не лежат оба на боку лицом друг к другу. Антон тянется губами вперед, но Арсений останавливает его на полпути. — Стой, еще один момент. Мы сейчас это делаем, потому что это просто прикольно и приятно или… — Или, — твердо отвечает Антон. — Если ты это серьезно, то или. Ты же это серьезно? — Нет, это тебе подарок на День России. Получишь сейчас, но вообще на праздник. — Все, понял, понял, заткнись, сам дурак. И наконец они целуют друг друга нормально. Арсений все же поднимается на одном локте и немного нависает над Антоном, потому что в положении лежа на боку у него одна сторона лица, включая щеку и губы, собирается складками, а это не очень красиво — раз, не очень удобно — два. Губы у Антона, не тронутые гигиеничками, вновь немного обветренные, шероховатые, и Арсений лижет их, приятно царапая язык. Антон удерживает его лицо ладонями, и они такие огромные, что большие пальцы трогают подбородок, а средние, кажется, могут сомкнуться на макушке. Арсений немного поворачивает голову и тыкается губами в теплую ладонь, но Антон вновь тянет его к собственному рту. Язык и зубы у него любопытные, как и весь Антон, и он мелкими касаниями кусает, лижет — знакомится. Арсения накрывает та же эйфория, что он испытывал вчера, и он опять смеется в поцелуй, и Антон опять отвечает сдавленным хихиканием. Арсений отклеивается от Антона, когда губы последнего начинают напоминать два пельменя, если, конечно, к пельменям можно испытывать сексуальное влечение. — Слушай, погоди, я еще кое-что хочу прояснить, — Арсений спешно облизывает губы, разрывая тянущуюся между ними ниточку слюны. — Ты выбрал «или», а «или» может означать «ты мне нравишься, и я хочу посмотреть, во что это может вылиться»? — Можно и так выразиться. — Хорошо, — Арсений переводит дух. — В таком случае объясни, как «или» трактует наличие в твоей жизни Иры? Он спрашивает немного насмешливо, с вызовом, а сам замирает в ожидании ответа, потому что именно этот момент волновал его больше всего. Арсению уже неприятно, что он, по сути, выступил в роли интрижки на стороне, но, если Антона все устраивает в этом положении и он намерен и дальше продолжать отношения «на две семьи», то Арсений сматывает удочки. Антон смотрит непонимающе, будто даже не сразу может сообразить, о ком идет речь. — Иры?.. Ты Кузнецову имеешь в виду? А при чем тут она? Арсений тыкает Антона пальцем под ребра, и тот возмущенно ойкает. — При том, что она твоя девушка, и об этом вся страна знает, долбоеб. — Арс, ты серьезно? И это я долбоеб? Да между нами нет и не было никогда ничего! Я думал, все в Доме в курсе. Арсений суживает глаза по-змеиному и нетерпеливо дергает подбородком: мол, объяснись. — Ты правда в это верил? Охуеть, значит, я не такой уж плохой актер. Ну или ты очень наивный зритель. Нас с Ирой Аксюта отвел в сторону еще до заселения в Дом и попросил изобразить роман для камер. Сказал, что это будет красиво — типа мы из одного города, но встретились только здесь, музыка нас связала, тыры-пыры… — Мать моя… ноги не побрила… И ты согласился?! — Ну а с чего мне было отказываться? Ты Иру видел вообще? Я к таким красоткам, как она, даже подходить всегда боялся. А тут мне безнаказанно разрешают с ней обниматься три месяца. Ну, в лучшем случае три. — Понятно, — обиженно тянет Арсений и отодвигается на максимальное расстояние, то есть сантиметров на десять. Ну а что, это Антон должен почувствовать вину, а Арсений-то почему должен страдать на расстоянии от него?! — Значит, к красоткам подходить боялся, а всяких менее привлекательных особ засосать — это с легкостью. — В смысле? — хмурится Антон, а потом до него доходит. — Ты про себя, что ли?! Арсений, еб твою мать. Да ты настолько красивый, что на зоне твою фотку на подрочить продавали бы за три блока сигарет! Нет, даже за четыре! — Боже, никогда больше не делай мне комплиментов. — Звучит, как вызов, — Антон солнечно улыбается, но потом опять возвращает лицу серьезность. — Короче, потом-то я понял, что херовая это была идея. Ну не мое это — вечно притворяться. Но там уже Аксюта со Стасом присели на уши — почему вы так редко вместе, а посидите вдвоем вон там, а теперь полежите вот здесь… Ирка прикольная, но я, если честно, даже рад немного был, когда она вылетела, что не пришлось больше строить из себя Ромео. — А ты уверен, что с ее стороны это тоже было только притворство? Вы вообще разговаривали на эту тему? Может, она искренне считает, что вы до сих пор вместе, и ждет тебя. — Разговаривали, конечно. Иру это в меньшей степени заебало, но она тоже не то чтобы в восторге была. Да и потом, с чего бы ей западать на меня? — Антон смешно крутит глазами, обводя собственный силуэт. — Идиот. Ты просто непроходимый идиот, — Арсений старается говорить с осуждением, но в него безбилетно проникает нежность. — Да на тебя невозможно не запасть, придурок. Не дав Антону возможности попререкаться, Арсений вновь лезет к нему с поцелуями, но на этот раз инициатором их приостановки выступает Антон. — Ух, блин, стой. Ты ж не расскажешь никому про все это? Мне-то, в общем, поебать, пусть думают, что хотят, но Иру ж никто не спрашивал. Ей может прилететь похлеще моего, если раскроется правда. — Не волнуйся. Буду хранить твой грязный секретик и использовать его в качестве рычага давления, если мне что-то от тебя понадобится. — А у тебя губа не дура. — У меня и нос не умственно отсталый. В отличие от твоего, — Арсений легонько щелкает по этому самому носу ногтем, и Антон очаровательно морщится. Арсений вообще замечает, что в его голове слова «Антон» и «очаровательно» стоят рядом подозрительно часто. — Это ж надо было на такую туфту согласиться… — Ой, вы посмотрите на него! Мне, значит, с живым человеком нельзя изображать отношения, в то время как ты чуть ли не трахаешь камеру под телеком! Вот черт, а Арсений был уверен, что на его дружбу с Семнадцатой другие фабриканты внимания не обращают. — Каждый трактует в меру своей испорченности, извращенец. Семнадцатая мне как сестра! И вообще, кто бы говорил, любитель солярия. — У Анжелы глубокий внутренний мир, не надо тут. Отнесись с уважением к нашим отношениям! — Я, может быть, ревную, — тут Арсений, может быть, даже не врет. — Это ты зря. Анжелу я точно не смогу сводить на свидание. — Ты и меня не водил… — Ну здрасте, — возмущается Антон, — а как же поездка на лошадках? Эти незабываемые три минуты? — А у тебя все мероприятия для двоих столько длятся? — Спроси у Анжелы. — Шаст. — М? — Мне с тобой так тепло. — Да еще бы, епта. Сейчас июнь, мы лежим в обнимку, так ты еще и почти все одеяло на себя стащил. — Ты понял, о чем я. — Да понял я, понял. Спи. Антон сползает ниже по подушке, уютно утыкаясь носом Арсению в шею. Чужие волосы щекочут последнему ноздри, и он боится расчихаться во сне, но ему так спокойно, хорошо и правильно, что не возникает даже мысли отодвинуться или перевернуться. Он засыпает, касаясь губами антоновской макушки.

***

У Арсения кружится голова. Все это словно происходит в параллельной реальности. Антон, который когда-то казался угловатым, холодным и неудобным, сейчас сводит с ума своей отзывчивостью. Его кожа на ощупь — как сметана. Волосы застревают меж пальцев скользкой прохладой. В глаза вообще смотреть опасно — они завороженные, распутные и жадные. Чтобы оставить себе хотя бы малейший шанс, Арсений разрывает зрительный контакт и припадает ртом к линии челюсти, слегка прикусывая, а затем зализывая кожу. Антон в ответ сжимает тесно руки на его боках и стонет в голос. Арсений влюблен в его тембр на всех частотах, но именно такой — низкий, хрипловатый — несомненно, попадает на вершину топа. Кровать все еще узковата для них двоих, но сейчас это Арсению на руку, и он может, не стесняясь, раскинуть бедра по бокам от тела Антона, цепляясь руками за его голову. Ладони же Антона плывут выше по корпусу, гладят плечи, прочерчивают спину, не позволяя беспокоиться о потере равновесия. У него на подбородке едва пробивается щетина, и Арсений с наслаждением возит по ней носом и губами, а затем ведет выше и вдыхает теплый аромат за ухом. Он дурманит еще больше, а когда-то Арсений саркастично заявлял Сереже, что Антон, небось, в качестве парфюма использует освежитель воздуха. Арсений прихватывает зубами мочку и тянет ее вниз, с восторгом подмечая, как плавно стон переходит в шипение. Антон вдруг цепляет пальцами подбородок Арсения и привлекает его обратно, лижет дразняще поверх еще сомкнутых губ, чтобы вслед раздвинуть их языком и прижаться вплотную. Они борются за доминирование в поцелуе, но в этом соперничестве нет ничего принципиального, и Арсений знает, что, даже если проиграет, все равно останется в выигрыше. Он опускается ниже и почти полностью ложится корпусом на Антона, а тот ныряет руками под мышками, фиксирует коленями ноги и, резко оттолкнувшись от постели, меняет их местами, вышибая из Арсения дух. Последний не успевает сделать даже один глоток воздуха, как Антон вновь целует, сам усаживаясь верхом на чужие бедра. Он быстро толкается тазом вперед — один раз, другой — и оба стонут друг другу в рот. Арсений не выдерживает, кладет ладони ему на ягодицы, стискивает и крепче вжимает в себя, повторяя долгожданное ощущение. Это так жарко, остро, необходимо, но все еще недостаточно, что Арсений почти плачет от эмоций в поцелуй. Антон, сжалившись, немного приподнимается над ним, просовывает руку между телами и наконец касается члена Арсения через белье, ведет по нему с нажимом большим и указательным пальцами, вынуждая прогибаться в спине и подставлять шею под быстрые касания губами. Антон недолго мучает его такой лаской, выпрямляется и смотрит сверху вниз, тяжело дыша, а потом убирает под недовольный вопль руку с паха и укладывает на грудь. Пальцы Антона обжигают. Они скользят по коже, и всякий раз, когда касаются нового не исследованного ранее места, Арсений вздрагивает. Он не знал, что его тело вообще на такое способно, и каждый его миллиметр может стать эрогенной зоной под чужими руками. Нет, не чужими. Под руками Антона. Тот прижимает ладонь к груди Арсения и замирает, прислушиваясь, как в нее учащенно выбивает удары сердце. Он уже готов взмолиться о продолжении, как Антон сам склоняется, целует в то место, где только что лежали его пальцы, обводит языком сосок и начинает медленно спускаться губами вниз по телу Арсения. Оказывается, что смотреть на такого Антона — выше человеческих сил, и Арсений блаженно прикрывает глаза, дрожа ресницами и полагаясь только на ощущение губ и пальцев на коже. Антон уже мокро целует его ниже пупка, когда поглаживающими движениями пальцев задевает кромку трусов. Он не торопит, не делает намеков, но Арсений сам нетерпеливо приподнимает бедра, позволяя стащить с себя тесное белье, и, когда уже голой кожей ягодиц касается простыни, с предвкушением выдыхает. Несколько секунд ничего не происходит. За это время Арсений успевает выровнять дыхание и потеряться в догадках, почему же Антон медлит или же какую новую пытку выдумал. Он все же решается задать недоумевающий вопрос, но тот застревает в горле, когда Арсений открывает глаза. Вместо Антона у него в ногах сидит Кадышева с пуделем на башке, жует «Московский картофель» и внимательно рассматривает его. У Арсения отвисает челюсть. — С креветками, — произносит народная артистка России и протягивает Арсению пачку. — Будешь? Свет в комнате вдруг вспыхивает и окрашивает и без того кислотно-зеленые стены до психоделической яркости. Из динамиков на полную мощь разносится «Завалинка», но ее перебивает визгливый голос Оксаны: — Арсений, зайди в аппаратную, смени батарейки. Арсений, зайди в аппаратную, смени батарейки. Арсений, зайди в батарейки, смени аппаратную… Арсений машинально шарит по груди, пытаясь нащупать петличный микрофон, и осознает, что сидит голый. Полностью. Он в ужасе водит руками по кровати в поисках простыни, одеяла или хотя бы подушки, но все белье и одежда как сквозь землю провалились. Камеры мгновенно пробуждаются от спячки и с возбужденным жужжанием разворачиваются в сторону Арсения. Их объективы на тонких «шеях» вытягиваются вперед что-то уж совсем неправдоподобно, практически утыкаясь Арсению кто в нос, кто в затылок. Дверь распахивается, и в комнату, кружась в ритме вальса, вплывает Стас. На голове у него вместо извечной кепки лавровый венок, а сам он облачен в греческую тогу. — Аллилуйя! — поет Стас, наворачивая круги по комнате. Добравшись до кровати Арсения, он падает на нее, вынимает из-за пояса пергаментный свиток с пером и протягивает это все фабриканту. — Месье, же не манж па сис жур. Гебен мир зи битте этвас копек ауф дем штюк брод, — жалостливо произносит Стас и кивает на пергамент. — Подпиши контракт, Арсюшенька. Арсений берет дрожащими пальцами перо и выводит золотыми чернилами неровный автограф, а потом спохватывается, что не успел прочитать условия. Они там вообще были? Но Стас уже сворачивает свиток обратно. — Ты сам принял это решение! — громогласно раздается голос от двери. Арсений поднимает голову и видит Яну, которая Чурикова. На ней костюм тарталетки с меренгой и шоколадной крошкой, а в руках — обоюдоострый меч. В два гигантских шага она преодолевает расстояние до кровати и одним точным ударом сносит Арсению голову с плеч… — …Арс! Арсений! Да проснись же ты! Арсений судорожно вдыхает, с размаху шлепает рукой себя по носу, тут же ойкает от этого и трет ушибленное место. Он беспомощно хлопает глазами и ничего не видит, на страшную долю секунды думая, что ослеп, а затем чувствует хватку чьих-то рук у себя на плечах. Спустя пару мгновений удается различить контур лица Антона и обеспокоенный блеск глаз. — Ты норм? Кошмар, да? — Я? Что… Я да… — Арсений медленно приходит в себя и восстанавливает границы окружающего мира: он в Доме, сейчас ночь, свет выключен, Антон рядом. Тот нависает сверху, уперевшись одним коленом в постель Арсения. Заметив его состояние, Антон делает быстрый жест, словно хочет забраться к нему под одеяло, но вовремя спохватывается и начинает нервно расправлять ткань, будто так и задумал. Арсений хочет пересказать ему сон (скорее всего, опустив первую его часть), но Тимур спит, Сережа вообще сладко похрапывает, а с Антоновым неумением общаться шепотом это может для них плохо закончиться. — Пойдем наверх, — шепчет Арсений, и Антон кивает. Он накидывает поверх майки и трусов одеяло и семенит к выходу, и Арсений следует его примеру. С камер ночного видения они, наверное, смотрятся странно: две огромные плащ-палатки плывут по гостиной, а потом поднимаются по лестнице. Наверху Антон устраивается на диване, и Арсений двигается к нему поближе. Хочется, как в детстве, соорудить из одеял шалаш, спрятаться в нем от камер и улечься головой Антону на колени, но нельзя. — …И, когда Яна отрубила мне голову, я проснулся, — заканчивает рассказ Арсений. — Антох, это означает, что в пятницу я вылечу. — Ну разумеется, ты не вылетишь, что за бред. Арс, это просто сон. — Нет, я сразу почувствовал, когда объявили номинацию, что это может стать моей лебединой песней. А теперь Яна с клинком… Это точно мой конец. — Да ты сам себя накрутил, вот твой мозг и подсовывает тебя всякую хрень, — невозмутимо отвечает Антон. Их руки на диване скрыты краем одеяла, поэтому никто не увидит, что Антон мягко перебирает и поглаживает пальцы Арсения. Только это не сильно успокаивает. Самая последняя номинация на их фабрике действительно сложная во всех отношениях — Арсений, Сережа и Марина. И если насчет себя Арсений предполагал такое развитие событий, то для Сережи номинация вторую неделю подряд стала ударом. — Ну все, — грустно сказал он в понедельник после отбоя, — это слив чистой воды. Не видать мне финала. Антон и Тимур тут же расшумелись, начали его подбадривать, а Арсений молчал и думал — какая же это несправедливость. Яна, чертова Яна, которая Кошкина, автоматом проходит в финал, непонятно за какие заслуги, а люди достойные вынуждены опять что-то кому-то доказывать. Но тогда он склонялся к тому, что Сережа действительно прав в своих догадках и эта тройка собрана таким образом, чтобы избавиться от него. А позже стали одолевать сомнения. Если из Арсения и Антона в любом случае будут делать группу, о чем и планируется объявить на последнем отчетном концерте, зачем номинировать отдельно одного ее участника? Арсений предполагал, что номинировать могут их обоих, а потом таким красивым жестом преподнести зрителям эту новость и аннулировать результаты голосования. «Бусинка» проходит в финал, никто не выбывает, ура-ура, все довольны. Но, похоже, продюсерам этот спектакль не был нужен, и они провернули все по старой схеме. И если Арсений сейчас вылетит, на судьбе группы это никак не отразится — ее презентация состоится, фабрика подойдет к концу, и какая всем разница, будет ли стоять Арсений рядом с Антоном, если последний выиграет? Даже без учета этих переживаний последние дни в Доме проходят для Арсения нелегко. Сближение с Антоном, из-за которого у него на прошлой неделе открылось второе дыхание, после их объяснения становится мучительным. Арсению теперь до зуда в пальцах хочется его трогать, целовать, пялиться на него часами, не стесняясь. Вместо этого они могут только улыбаться друг другу, да и это, наверное, со стороны выглядит подозрительно. Жизнь за стеклом на финальном витке оказывается невыносимой. Арсений пытается уйти с головой в работу, но это тоже своеобразная сладкая пытка, потому что работает он вновь бок о бок с Антоном. В рамках сольного номинационного номера Арсения будет представлена их первая песня в качестве дуэта — «Красивая». Полотенце, которым Арсений вытирается по утрам, не настолько махровое, как эта попса. Андрей опять фонтанирует идеями, в девяти из десяти которых хочет подвесить ребят на тросы над сценой, чем приводит Антона в неописуемый ужас. Песня — говно собачье. Хотя нет, собака такую огромную кучу навалить не сможет. Говно слоновье — вот так точнее. С другой стороны, в песне упоминается именно собака. Да, пожалуй, эта куча — совместное творчество двух животных. Что довольно символично, учитывая, что над ней работали сразу два дуэта: Дрон и Стас да Арсений и Антон. Дрон, кстати, совсем сдает к концу проекта. Когда в среду Арсений приходит в студию на запись, обнаруживает того сидящим на диванчике в углу и нервно подергивающим и без того жидкие волосы. — Дрон, — тихо зовет Арсений и теребит его плечо, — ты как? Он поднимает голову. Очки съехали на переносицу, в глазах застыла мировая скорбь. — Хреново, Арс. У меня творческий кризис. Муза покинула меня. Твою мать, то есть раньше она все-таки присутствовала?! — Ничего дельного не получается написать, — продолжает Дрон. — Вот послушай: Я любовною любовью Полюблю тебя сегодня. Окроплю тебя я кровью — Как красива ты в исподнем! Можешь ничего не говорить, я по лицу сам все вижу. «Кровь — любовь» — совсем моветон, да? — Угу. И, в целом, немного… мрачновато, — Арсений бы выразился пожестче, но Дрон и без его критики выглядит так, будто его целый день драли бомжи у вокзала, распевая его же песни. — Не переживай ты так. Ты просто устал. — Да-да, я знаю, — кивает Дрон. — Ты тоже не переживай, вот сейчас фабрика закончится, я, как следует, отосплюсь и вернусь в форму. Я вам с Антохой столько новых хитов напишу, я тебе обещаю! Арсений внутренне холодеет.

***

— Готов? — спрашивает Антон, останавливаясь перед ступеньками, ведущими к сцене. Сережа только что выступил с минорной балладой «Человек, проходящий мимо» (он невесело шутил, что правильнее было бы назвать песню «Человек, проходящий мимо финала»), и теперь очередь «Бусинки». Арсений выходит на сцену первым, Антон — сюрприз! сюрприз! — должен присоединиться к нему под выхлопы из конфетти только в припеве. — Готов, — нервно отвечает Арсений. Антон, видимо, чувствуя его состояние, притягивает к себе в коротком объятии и ухитряется быстро поцеловать в шею. Камер здесь нет, зрителей тоже, а все остальные слишком заняты своей работой, чтобы обратить на это внимание. — Все хорошо будет, Арс. Я же тебе обещал: мы выиграем, — шепчет еле слышно. Арсений хочет было ему ответить, что это уже не так и важно, но включается фонограмма, кто-то сзади подгоняет криками, и он, украдкой сжав влажную ладонь Антона, поднимается на эту сцену в последний раз. Андрей в этот вечер превзошел сам себя. В центре стоит огромная арка в виде то ли сердца, то ли перевернутой жопы, под сводами которой Арсений запевает куплет. На полу вокруг сидят девушки с ангельскими крыльями за спинами и музыкальными инструментами в руках, старательно изображая игру на них. Половина из этих инструментов в аранжировке песни даже не присутствует, но это мелочи. Арсений поет о жестоком женском сердце и краем глаза замечает, что одна из девушек держит гитару, развернув нижней декой к залу. Другая засунула себе в рот флейту аж до клапанов, будто пытается из нее застрелиться. На сцену нагоняют тумана, так что он застилает девушек вплоть до макушек, а потом снизу из него рядом с Арсением выныривает Антон. Зал заходится в экстазе. Они шагают вдвоем из арки вперед (Арсений боится споткнуться о чью-нибудь конечность, скрытую под плотным белым слоем) и поют: Ты сегодня такая красивая, Без тебя заскулил, словно псина, я. Будь моей и забудь прежних пацанов, Я тебе покажу всю мою любовь! В кульминационный момент, на третьем припеве, девушки взмывают вверх, потому что Андреева мечта повесить кого-нибудь все же осуществилась. Ангелы опасно низко, как ласточки перед дождем, летают над сценой, фонограмма завывает, зрители качаются, будто на сеансах Кашпировского. Арсений вытягивает вперед руки, на финальных аккордах обращаясь к неведомой красивой, и едва успевает отшатнуться в сторону от летящей в его голову ангельской ноги. Нога врезается в итоге в жоповидную арку, и та угрожающе дрожит, но за общим шумом этого никто, кажется, кроме Арсения и девушки, которой лучше бы намазаться сегодня гепариновой мазью, не замечает. Всё. Можно выдохнуть. Яна, которая Чурикова, приветствует триумф новоиспеченного коллектива и во всеуслышанье объявляет о создании «Бусинки». Зал гудит и визжит, кто-то в первом ряду плачет, и Арсений чувствует себя в третьем составе «Ласкового мая» на гастролях по Сибири в начале девяностых. Они долго раскланиваются, потому что публика их не отпускает, и Яне не с первого раза удается призвать к тишине перед раскрытием главной интриги вечера. Антон напоследок оборачивается и ободряюще улыбается, а затем его место рядом с Арсением занимают Сережа и Марина. Яна говорит про то, что это самое важное голосование сезона, потому что в нем решится состав финалистов, а Арсений думает: будь что будет. Как бы там оно ни сложилось, эти бестолковые три месяца прошли не зря. Если он не попадет в финал, то, по крайней мере, порадуется, что это смогли сделать Антон и Сережа. А мечта, победа… Они же не обязательно должны осуществляться в той форме, в какой ты их себе когда-то представлял? Может быть, тот факт, что он сейчас готов покориться судьбе и без сожалений подставить шею под Янин обоюдоострый меч, — это и есть настоящая победа? Победа не на фабрике, но победа над собой? Может быть, то, что зародилось здесь между ним и Антоном, на самом деле гораздо больше, чем… — АРСЕНИЙ ПОПОВ! — кричит Яна, вновь пробуждая в зрителях разрушителей децибелов и вырывая Арсения из его рефлексии. На экране горит его фото с какими-то большими цифрами, на которые он уже не обращает внимания, Сережа что-то быстро ему говорит и улыбается, Марина вроде бы тоже поздравляет. Не в руку, получается, был сон?.. Арсений немного оглушен и даже чуть-чуть расстроен тем, что проходит в финал, когда это уже не имеет для него большого значения, но потом вновь попадает в объятия Антона — абсолютно оправданные в этой ситуации — и слышит его голос: — Я же говорил тебе! Я же говорил! И Арсений решает: ладно. Ради такого счастливого Антона можно еще побороться. Начинается голосование команды. Первой выходит Яна, которая Кошкина, и без особых расшаркиваний отдает звезду Марине. После нее голосует Тимур, и он, наверное, сам того не понимая, мучает и Сережу с Мариной, и зрителей, пока долго объясняет, насколько оба номинанта достойны финала и это трудное решение. Наконец, вдоволь запутав всех комплиментами в обе стороны, Тимур озвучивает, что профессионализм Марины заслуживает того, чтобы побороться за призовые места, и протягивает ей звезду. Остается только Антон, но его голос уже ничего не решает. — Серега! — орет он в микрофон, согнувшись в три погибели после невысокого Тимура. Арсений закатывает глаза, но с нежностью думает: какой дурак, мог бы потратить три секунды, чтобы поднять стойку до высоты своего роста, но ему тупо лень. — Ты в мою последнюю номинацию проголосовал против меня, но я, знаешь ли, не злопамятный. От души, братан! Это слегка разбавляет драматичную атмосферу, многие в зале смеются, даже Сережа улыбается, но видно, что он все равно расстроен. Всю неделю предчувствовал этот момент, говорил о том, что в финал не попадет, и все-таки огорчается, когда все это обращается в реальность. Команда собирается вокруг него, чтобы обнять, на фоне Яна призывает к порядку и просит отпустить Сережу к микрофону для последнего слова. Он выпутывается из групповых объятий, послушно подходит к стойке и успевает произнести только одно-единственное «спасибо…», когда со стороны преподавательского стола раздается голос. — Одну минуточку! — Стас возвышается среди рядов кресел и довольным жестом поправляет кепку. — Хотелось бы прояснить нюансы по поводу состава финалистов. Как сегодня уже было объявлено, с этого момента Антон и Арсений являются творческим коллективом — группой «Бусинка». И раз уж сегодня Арсений отвоевал свое право биться за призовые места, то в финале они будут делать это совместно, а не как отдельные артисты. Таким образом, в финал проходят Яна, Марина, Тимур и группа «Бусинка» — четыре творческие единицы. Однако изначально мы преподавательским составом предполагали, что финалистов должно быть пять. Получается, одно место остается вакантным. Сережа. Я хочу воспользоваться правом вето и попросить тебя занять это место. Такой вот казус. Арсений первым срывается с места и бросается к Сереже, сгребая его в охапку. Сзади поспевают остальные, окончательно погребая опешившего, но счастливого Сережу под кучей малой из конечностей. Стас — пидарас, конечно. Знал же, что так все будет. Видел, как все нервничают. И ни губой, ни бровью не шевельнул, чтобы намекнуть на такой исход. Интриган хренов. Пидарас как есть. Но молодец. Яна выстраивает фабрикантов на сцене в шеренгу в последний раз, вновь поочередно всех представляет, объявляет их номера для голосования за победителя и прощается со зрителями до следующей недели. Три месяца зависти, конкуренции, стыда и паники подошли к концу. Осталось только последнее испытание — концерт в «Олимпийском». …И семь лет в продюсерском центре с песнями Дрона.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.