Имбирный пряник

       Пребывающий в состоянии смутного необоснованного веселья Гоголь, напевая себе под нос какую-то рождественскую мелодию, перебирал в руках несколько разноцветных колод игральных карт, теряясь в догадках, какую же из них выбрать. Сидел он на жестком антикварном стуле, непонятно как оказавшемся в его гостиной, ведь подобной мебели у него раньше не было. Резная деревянная спинка болезненно впивалась в кожу чуть пониже лопаток, да и ягодицы начинали ныть от контакта с твердой поверхностью, из-за чего парню приходилось неустанно ерзать, меняя позы. “Что за ужасное кресло, из каких глубин преисподней оно ко мне попало?” — думал блондин, хмуря брови.        В скором времени ему это надоело, и, отложив в сторону ровные столбики карточных колод, Николай резко поднялся с места и развернулся к причине своего дискомфорта. Стул молча замер на месте, никак не выдавая своих эмоций, хотя Гоголь почти физически ощущал повисшее в воздухе надменное злорадство. Обойдя мебель вокруг, он прикоснулся к спинке, сдавив ее, и потянул на себя, после чего его взору открылось нечто невероятное. Маняще привлекательная, сияющая красочным великолепием, до безумия правильная в своей угловатости — взгляд Николая привлекла изогнутая лакированная ножка стула.        Широко распахнув глаза и затаив дыхание, он медленно продолжил тянуть спинку кресла вниз, пока та не оказалась полностью прижата к земле. Опустившись на колени, Гоголь осторожно приблизился к предмету обожания, захватившему все его внимание. Жесткая ткань брюк болезненно впилась в область паха, удерживая полностью возбужденный, вовсю сочащийся смазкой член. Напряженной рукой он плавно потянулся к лакированной поверхности. Горячие пальцы нежно обвели каждый чарующий выступ, каждый зазор рельефного дерева, то с силой сжимая, то почти невесомо проходясь по поверхности.        С уст Николая сорвался несдержанный стон, когда он одним рывком стащил с себя нижнюю часть гардероба до середины округлых бедер, освобождая болезненно тянущий стояк. Придвинув головку к ножке, он плавно толкнулся вперед, откидывая голову и прикрывая глаза.        Невероятно.        Внутренности трепетали от проносящихся по телу искр удовольствия, разум заволокло сладкой пеленой, а конечности подрагивали от немыслимого возбуждения. Несколько раз мазнув членом по гладкой поверхности, он коснулся словно охваченного вулканической лавой ствола рукой, помогая себе тем самым приблизиться к пику блаженства. Нагнувшись над ножкой так, что позвоночник отозвался тянущей болью, Николай принялся осыпать поцелуями предмет обожания, лаская проворным языком все, до чего мог дотянуться.        Ножка стула никак не реагировала на проявленную нежность, оставаясь холодной и равнодушной к процессу соития, что немного печалило блондина. Впрочем, он был так охвачен пронизывающей его насквозь истомой, что для полноценного проявления неприятных чувств попросту не оставалось места. На языке ощущался легкий аммиачный привкус лакокрасочного покрытия, однако даже он казался сейчас Николаю сродни самому сладкому прянику, честно спизженному с какого-нибудь рождественского прилавка посреди праздничной ярмарки.        Слишком хорошо. Слишком приятно.        Все это — слишком.        Гоголь буквально разрывался напополам от этих ощущений. Продолжая одаривать ножку оральными ласками, согнувшись в неестественной позе, он с протяжным громким стоном кончил, забрызгав каплями спермы свое лицо, после чего завалился набок, не отнимая руки от деревянной поверхности.        Полулежа на левом предплечье и восстанавливая сбитое дыхание, он с мягкой улыбкой на лице продолжал обводить пальцами очертания ножки, даже не потрудившись стереть семя со своего лица. Сладость полученного намедни оргазма приятно оттягивала низ живота, и его состояние было похоже на самую настоящую эйфорию.        На этот раз Дух Прошлого Рождества был совершенно ни при чем. Никакого тумана, никакой вспышки, никакой магии — только обезумевший Гоголь, мысленно планирующий совместное будущее со своей новоиспеченной любовью.