Il onai au

Жиль Кремье находится за закрытой дверью. Сложно сказать, сколько на самом деле он провёл времени, стоя на месте, вслушиваясь в стук собственного сердца да тяжёлого дыхания за стеной. Он прокручивает в голове все придуманные за день слова. Снова и снова. Казалось, любой человек уже сошёл бы с ума от безумия, царившего в его хрупком сознании. Но он знал — это единственный способ выжить. На мгновение отшатнулся, — ведь существует ещё одна причина, оглашать которую даже в мыслях было постыдно, — закусил нижнюю губу. По коридору раздался звонкий стук о дерево, а секундой позже и ответ обладателя баритонного голоса: — Войдите. Переступая через порог, он заставлял уйти во тьму себя настоящего. Раствориться во мраке без следа. Да, Жиля Кремье больше не существовало. Вероятно, весьма печальным был исход, что для него это стало такой же обыденностью, как, например, разговоры на выдуманном «Фарси» или чистка картофеля на кухне поздними вечерами. Увы, такова была жертва. Клаус сидел за письменным столом и напряжённо вчитывался в текст — почти что бытовая иллюстрация жизни Гауптштурмфюрера. Наконечник пера был аккуратно подставлен к подбородку, едва примыкая к коже, а тёплый свет мягко обрамлял изящный профиль. Было необычайно тепло и уютно. Будто кабинет был вовсе не строгим напоминанием о том, что жизнь больше не подчиняется твоим правилам и распорядкам, а давным-давно позабытым домом прошлого, где из года в год не происходило никаких перемен. Лишь когда дверь была успешно закрыта, Кох встрепенулся и оценивающе прошёлся взглядом по собеседнику. И под его взором хотелось находиться как можно дольше, тонуть в невероятных от природы аквамариновых глазах, захлёбываться и оставаться навсегда. Они поражали своей искристостью и заставляли содрогаться в райских чувствах, будоражить трепетную, избитую душу. Можно поклясться — к этому невозможно привыкнуть. Стоило лишь ненароком столкнуться взглядами, как мышцы мужчины расслабились. Брови поднялись, а лучезарная улыбка, — самая искренняя из всех, что наблюдал Реза за последнее время, — расползлась по лицу. — А, это ты, — Клаус тут же отложил письменную принадлежность на край стола, развернувшись в сторону излюбленного гостя, — Проходи. Несколько робких шагов, и заключённый уже сидел напротив немецкого офицера. Стоит добавить, что у Реза было всего два состояния поддержки визуального контакта: первый — когда он без остановки следил за каждым движением говорящего, подмечая про себя характерные действия и мимолётные привычки, способные сообщить о настроении или даже грядущих планах. И второй — он не обращал абсолютно никакого внимания на собеседника. Именно это временами попросту выводило Клауса из себя и заставляло чувствовать уколы совести на каждом проклятом вздохе. Ему была необходима поддержка, особенно такого уникального человека, который в одночасье перевернул принципы и моральные устои взрослого человека без малейших колебаний. Кажется, в этот зимний вечер мужчина как никогда находился в хорошем расположении духа. Он достал из ящика сигарету и зажигалку. Поджёг её под испепеляющий взор узника, выпустил изо рта волнистый клуб дыма, обволакивающий пространство и рецепторы. Этот аромат нельзя перепутать или забыть — терпкий, отрезвляющий и страстный. Внушающий спокойствие и нечто большее, чем мог простой запах. Нечто, покрытое пеленой тайн и неизвестности, пока не доступное для любознательного парнишки. Клаус вальяжно откинулся на спинку кресла, выдерживая сладостную паузу и наслаждаясь видом сидящего напротив человека. Тот, совсем не моргая, вопрошающе искал ответы в сияющих, цвета ледяного океана, глазах. До побеления костяшек сжимал кулаки, когда ненароком цеплялся за аккуратной формы губы, такие соблазнительные и властные. — Сегодня без новых слов, — он отряхнул сгоревшие частицы в пепельницу, мечтательно выглядывая за окно, уходя далеко за пределы лагеря, леса и звёздного неба. Затем обворожительно улыбнулся до образования на щеках мелких ямочек и, мотнув головой, внезапно придвинулся ближе. — Давай поговорим? Вопрос был исключительно риторическим. В следующее мгновение Клаус будто пробудился ото сна и направился в сторону закрытого шкафа с припасами. Только на подкорке бодрствовавшего сознания Реза услышал стук бьющихся друг о друга бокалов и шуршание бутылки по деревянной поверхности. Ошарашенный и встревоженный таким внезапным в своей любезности поступком, он не двигался, вероятно, совершенно позабыв, как дышать. Продолжалась эта безмолвная сценка ровно до той поры, пока над ухом не пронёсся отчётливый хрип, совершенно сбивший с толку бедного гостя и окончательно разрушивший невидимые стены самообладания. Сильная рука поставила перед ним стеклянный сосуд, в то же мгновение наполненный янтарно-медной жидкостью с золотыми вкраплениями. Он был близко. Слишком близко. Сердце сделало кульбит, когда фигура отстранилась, оставляя после себя едва различимые нотки тонкого парфюма. Реза невольно вдохнул его глубже и… Чёрт бы его побрал, насколько же он был искушающим! Родом не из этих мест, лучше любого блюда или женских духов. Он позволил себе насладиться им больше, прикрыв веки и блаженно растянувшись в удовольствии. До мурашек, мимолётно пробежавших по разгорячённой коже. — Мне стало любопытно, — Клаус, оперевшись о край стола, пригубил напиток и вновь закурил, — Ты мечтаешь о чём-нибудь? Было множество причин назвать этот вечер странным, но апогей определённо заключался в том, что на такие личные, едва ли не интимные темы они прежде никогда не переходили. С одной стороны она была банальна, но с другой – тёмной, сокровенной, непостижимой и далёкой для Реза. Он находится в лагере уже достаточно долго, чтобы исключить из мышления такую глупую несуразицу, как мечта. Она здесь просто не имела ценности и являлась не более, чем утешением в отчаянные времена, не способная предоставить защиту или стать опорой выживания. Предаваться фантазиям — прерогатива всеми забытого Жиля Кремье, но не его. Нет, больше нет. — Иногда, — робко начал он, засмотревшись на вид за окном. Снежные крыши и одинокие лампочки-огоньки вдалеке вселяли крохотную долю уверенности, что этот разговор не закончится на минорной ноте. Решено: если ответить явственно он не в силах, то будет брать искренностью, — Я закрываю глаза и надеюсь, что больше никогда не проснусь. Может, уйду в другой мир, где нет ни боли, ни страха. Обрету настоящее счастье, начну всё с чистого листа. Мужчина одёрнул ворот рубашки и прошёлся свободной ладонью по волосам. Ему чудилось, будто Реза говорит его голосом (что было не так далеко от правды), но не своим. Клаус любил ставить перед собой невыполнимые задачи, и никто не мог предугадать, что следующей станет возвращение личности бедному персу. Однажды судьба свела их вместе, и теперь он считает себя обязанным спасти человека от кошмаров и людской жестокости, господствовавших в протоптанном смертью месте. Любой ценой. Было ли его стремление мотивировано другими желаниями? Более милосердными и в какой-то степени любовными? «Что ж, — цитировал он про себя вызубренные до тошноты слова, более походившие на молитву, — Невозможно дать ответ, пока не разберёшь проблему вдоль и поперёк». Это простое как по формулировке, так и содержанию предложение спасало в горячие ночи, когда Клаус искал все возможные варианты не думать о заключённом так часто. Да, он был одержим его состоянием, проблемами и мыслями. Всё, что беспокоило Реза Джуна, распространялось и на него. Но это не более, чем чувство долга в обмен за обучение новому языку. Ведь так..? — И что же для тебя счастье? Реза с опаской глянул на мужчину, чей корпус был развёрнут в сторону так, что он мог отчётливо проследить за вздымающейся грудью. Обхватил дрожащими руками бокал и опробовал алкоголь на вкус: изысканный, насыщенный и чрезмерно контрастный с похлёбкой, которую он употреблял каждый день. Страх, что иная сторона жизни, роскошная и непоколебимая, находившаяся под властью офицеров уже несколько лет, ему слишком понравится и он войдёт во вкус, на долю секунды захватил вершины разумного. Нельзя раскрепощаться. — Забыть всё. Клаус ухмыльнулся, мучительно решая что-то внутри себя. — В Тегеране всё совсем по другому. Я хочу… Измениться, понимаешь? — получив удовлетворительный кивок, он расслабленно пожал плечами. Заглядывая глубже в душу сидящего рядом, произнёс сквозь стиснутые зубы: — Но не забывать. — На опыте строится наше будущее. Разница только в том, чьё прошлое более достойное и счастливое, а чьё нет. Имея хорошую предысторию легче идти дальше, не так ли? — Точно, — он облизнул пересохшие губы и залился слишком привычным для ушей смехом, — Точно. Но как поступить, если твоё прошлое не все, скажем так, воспринимают в позитивном ключе? — Мы говорим о твоём брате? В горле встал непроходимый ком. По спине стекли противные капли пота, а пульс заметно ускорился. Паника охватила его быстрее, чем тот успел взять ситуацию под контроль. Не взвесил все «за» и «против», а ответил по инерции. Ошибся. Мужчина вдруг напрягся. Выгнул бровь, переложил ногу на ногу и задрал подбородок, пока с лица медленно сползала улыбка. — Клаус, — Реза нежно прошёлся по гласным, почти шёпотом выговаривая имя. К счастью подействовало — собеседник отстранился, сощурив глаза выжидал продолжения без былого отвращения, — бессмысленно отрекаться от того, что ты делал. Если тебе правда так важно наладить с ним отношения, то лучше выскажи всё, как есть. Раскайся, если понадобиться. Докажи, что ты изменился. Кох смотрел в пустоту, принимая совет как наставление. Произнесённое встревожило бушующий океан эмоций, поднимая со дна омертвевшие частицы чего-то сокровенно забытого, слишком личного и раскалённого, к чему не смел прикасаться никто. И он позволил. Позволил никчёмному недо-персу, такому жалкому и беспомощному, обхватить своё жгучее нутро и ласково насладиться секретами, слишком долго находившимися в тени. Искры разлетелись в стороны, когда сигарета была грубо потушена о пепельницу. Реза находился в трепещущем предвкушении дальнейших последствий своей дерзости, до боли врезаясь ногтями в кожу запястья. — Забавно, — на лице снова воцарилась улыбка, а веки прикрылись в порыве победившей открытости. — Сколько доброты к людям не проявляй, а единственным, кто способен поддержать, был и остаёшься только ты. Последнее слово, сказанное с особой заботой, окончательно и бесповоротно выбило бедолагу из колеи. «Что это значит? Как воспринимать? Неужели это... комплимент?» - протараторил он мысленно. В это время мужчина наклонился ближе, с азартом наблюдая за тем, как маска безразличия рассыпалась на мелкие кусочки. Как обветренные губы распахивались в немом удивлении, как остекленевший взгляд больших глаз становился всё отрешённее. Как незаметный ранее румянец окрасил щёки в персиковый цвет и как тщетные попытки дышать медленнее терпели неудачу. Клаус увидел его в духовном неглиже и мог прочесть, как открытую книгу. Что самое удивительное — он ухмыльнулся шире, когда Реза тут же перевёл взгляд в сторону. Не выдерживая напряжённого ожидания импульсивно заиграл желваками. Парень судорожно выдохнул, сминая ткань затёртой куртки, когда Кох, наконец, отстранился и залился обворожительным хохотом. — Gæl', — он опрокинул стопку, собирая со дна последние капли волшебного напитка. Прошёлся языком по внутренней части щеки и прочистил горло, кажется, оставаясь в полном восторге от долгожданной встречи. Почему-то именно сейчас хотелось делиться больше, разговориться на самые беспокоящие темы, узнать невидимые прежде грани друг друга. И этому явлению не было объяснения, лишь магия невероятной атмосферы, существовавшей отдельно от реальных событий, желание возвращаться к которым с каждым разом становилось всё меньше и меньше. Этот миг хотелось продлить, сохранить глубоко в сердце и навсегда запечатать нитями памяти, будто сокровище, находившееся только в их заботливых руках. — Уже поздно, тебе пора, — произнёс он с хрипинкой, ставя на поднос бокал, где находилась подаренная руководством статуэтка металлической птицы, — И ещё кое-что: я хочу, чтобы ты задержался на кухне завтра. Клаус потянулся к стойке с висящей одеждой. Накинул на себя строгий плащ, пока заключённый вновь боязливо обхватил сосуд и влил в себя содержимое. По горлу растеклось нечто чересчур горячее и выжигающее — поморщился, ощущая некоторые сожаления за то, что не соизволил распробовать напиток как следует. Кто знает, быть может, это был его последний алкоголь в жизни? Не смея забивать голову столь бестолковыми размышлениями, он подорвался с места и аккуратно задвинул стул. Клаус уже ожидал его возле двери, задумчиво обводя взглядом фигуру, словно вовсе не желая отпускать гостя в гниющий, затхлый барак. — Реза, — он прошептал нежно. Выдержал паузу, чтобы обратить внимание и в конечном счёте вновь столкнуться с пронзительно-серыми, напоминавшими разбитые льдины и заснеженные пустоши, в которых смешались воедино страх и героизм, глазами. Они были так же недосягаемы, как луна или звёзды, но ими хотелось любоваться каждое мгновение, – Il' iko au. Ответ не требовался – так принято обходиться с мнением тех, кто не достоин существовать на землях государства. Но по какой-то причине, грешной и неведомой ранее, мужчина жаждал одобрения и понимания. Не хотел вести монолог и быть «выше всех», как того требовал устав. – Il' bar iko au. Они стояли достаточно близко, чтобы перейти на почти беззвучный шёпот. Всего несколько ничтожных сантиметров разделяли их друг от друга, но этого было достаточно, чтобы почувствовать горячее дыхание на своей коже. Всмотреться в густые брови Реза Джуна и выразительные черты лица Клауса Коха, которые хотелось запечатлеть в мраморной скульптуре. Невесомо пройтись по мягким волосам, обвести руками утончённые скулы и бархатные щёки, прильнуть к притягательно-изводящим губам... Скрип дверных петель выдернул из всепоглощающего транса. Следующее, что почувствовал Реза, как его грубо взяли под руку и повели вперёд. Но стоило лишь подчиниться и хватка ослабла, отдавая мерзкой болью после на местах, где красовались бордовые синяки. Тёплый свет коридора внезапно сменился чёрным небосводом и неприветливыми стенами лагеря. Клаус в последний раз показательно одёрнул парня, достал из внутреннего кармана портсигар. – Уведите его. – он махнул рукой в сторону перса. Из-за спины тут же возникло два грозных солдата. – Пошёл! — по-звериному прокричал один из них. Ему пришлось держать равновесие, чтобы не рухнуть на колени после того, как по плечам во всю силу ударили винтовкой. Он перебирал ногами и на ментальном уровне ощущал провожающий взгляд офицера. Благодаря ему по венам растеклось тепло, а от осознания знаменательности вечера для их взаимоотношений тело охватывал приятный мандраж, ещё долго не отпускавший дрожащие от мороза мышцы, пока на макушку сыпались хлопья белоснежного снега.

***

Жиль Кремье лёг на деревянные брусья кровати в глубокой ночи. По каменному полу гулял жуткий сквозняк, а северный ветер жалобно завывал сквозь щели барака. Стояла небывалая тишина. Он свернулся калачиком, накрываясь курткой в отчаянном стремлении вместиться под импровизированное одеяло целиком. Подложил локоть под голову – сон всё никак не принимал измученный организм в свои объятия. Напротив, вбросил адреналин в кровь и заставлял предаваться пошлым размышлениям. – Il' iko au. – прошептал он одними губами, а после уста дрогнули в улыбке. Он не млел радостью уже очень давно, а сейчас едва ли не таял в пьяном возбуждении. Представить невозможно – он, достаточно зрелый и повидавший всякое человек, испытывает совершенно девственное чувство влюблённости. Такое яркое, пылкое и чистое, что кости содрогаются в мании чужих отзывчивости и прикосновений. «Странный он» – однажды сказал доктор в лазарете. Теперь он, наконец, мог полностью согласиться с его мнением. Жиль утыкается носом в куртку. Она не была такой изношенной и сохранила почти неуловимые нотки старого парфюма Коха. Он вобрал его в лёгкие и покраснел – столь постыдными и сказочными были его деяния. Словно вокруг не существовало умирающих людей, уничтожавших как морально, так и физически условий жизни, ослеплённых лживыми обещаниями немцев и беспросветного будущего. Был только Клаус, имя которого по удачному стечению обстоятельств навсегда отпечаталось в сердце. Он проваливается в сон, даже не подозревая о том, что где-то на другом конце лагеря от бессонницы мучается точно такой же человек, а с губ его слетает бережное: – Реза...