***
— Сесилия Уайтфур, двадцать пять лет, её привезли сюда после нападения около парка, — объяснял Козлов стоящему перед ним Каледону Рогателло, заместителю Анабель Буйволсон и её брату. Супруга капитана полиции осталась на дежурство в хирургическом отделении, и раненую Сесилию привезли во время её трудовой вахты. — В каком она состоянии? Можно увидеть её? — Сэр, — проникновенно обратился к нему Каледон. — Она на операции, её состояние тяжелейшее. Делаем всё возможное! — Ей что-нибудь нужно? — не успокаивался Козлов, не сводя взгляда с доктора. — Да не молчите же! — Сейчас ей можем помочь только мы! — отрезал Рогателло, разворачиваясь, чтобы идти в операционную. — Ждите и надейтесь. — Она выживет? — крикнул ему в спину Козлов. — Выживет? Вы оглохли?! Быстро шагая и словно не слыша отчаянного крика Козлова, Рогателло скрылся в операционной. Одолеваемый горем, злостью и гнетущей неизвестностью, Козлов с глухим рыком хлопнул себя по бокам. Время тянулось медленно, текло, словно могучая и широкая река. Козлов, Кевин и Рэймонд сидели в широком коридоре прямо перед операционной. Все трое молчали — ни у кого не нашлось от общего горя ни слова. Да и говорить никому не хотелось — потрясение от произошедшего было равносильно гигантской физической усталости. Козлов сидел, сгорбившись и спрятав морду в ладонях. Всеми фибрами души Козлов надеялся, что врачи спасут Сесилию, и в то же время опасался ужасного исхода. Хотя после гибели Морриса он был уверен, что никакое горе не сможет потрясти его с такой силой. Спустя час, который показался Козлову вечностью, двери операционной распахнулись. В коридор вышла Анабель и сняла маску. Медведи поспешно вскочили с мест и подошли к буйволице. — Ну, как она? — выдохнул Козлов, ожидая ответа. Но серая морда супруги Буйволсона была печальной. Кевин с Рэймондом переглянулись, они поняли, что за ответ последует. Страшные слова не заставили себя ждать. — Мне жаль, мистер Козлов, — тихо произнесла Анабель. — Сесилия умерла.***
— Тебя на самом деле это заводит? — игриво стреляя глазами и ухмыляясь, спросила молодая тигрица. Лонгтэйл с масляным блеском в глазах смотрел на любовницу, одетую в слишком короткую юбку и лёгкую серебристую жакетку. — Ещё как! — промурлыкал он. — Сколько раз ты приходила ко мне и сколько раз тебя поражала дьявольская сексуальность? — Твои же слова, — хихикнула тигрица. — Узнаю своего периодического любовника! — Какого по счёту, Эм? — хохотнул Лонгтэйл. Вместо ответа любовница подошла к нему, наклонилась и, щекоча дыханием его морду, шепнула: — А какая тебе разница? Хочешь меня прогнать? — Никогда! Сидящий в кресле Лонгтэйл, отставив в сторону стакан с текилой, медленно поднялся. — Правильно, потом допьёшь! — одобрила Эм. — Иначе не справишься! — Это я-то не справлюсь? — деланно возмутился Лонгтэйл. — Ну-ну, не бухти! — Эм прижала лапу к его пасти. Ещё миг она смотрела ему в глаза, потом начала медленно расстёгивать на нём рубашку. Лонгтэйл закрыл глаза и запрокинул голову назад, дожидаясь сладострастного момента. Управившись с последней пуговицей, Эм провела лапой по его морде, затем мягкая тёплая лапа переместилась на грудь и поползла на живот, скользя в пушистом бело-рыжем меху, затем ещё ниже. По телу побежали горячие волны возбуждения. Лонгтэйл положил лапы тигрице на плечи, когда она расстегнула ширинку на его брюках. — Сними ты эту куртку! — шепнул он, увлекаемый на стоящую у стены тахту. Эм поспешно стащила с себя жакетку и сбросила её на пол, оставшись в полупрозрачной маечке. Но и любовника раздевать не перестала — раздражающе-медленными движениями она спустила с него сначала брюки, а затем — трусы. Развернув любовницу к койке, Лонгтэйл осторожно уложил её на спину и навалился своим немалым весом. Оба опаляли морды друг друга жарким дыханием, неудержимое желание металось в их душах. Следом за курткой на пол отправились коротенькая майка и юбка, под которой сегодня ничего не было. Усмехнувшись, Лонгтэйл властно раздвинул ноги тигрицы. Едва начавшееся действие прервал оглушительный удар в дверь — такой силы, что створка чуть не слетела с петель. Лонгтэйл и Эм мгновенно отпрянули друг от друга. Он поспешно натянул трусы с брюками, и набухший член остался без влажного приюта. Эм поспешно подняла юбку с футболочкой и прикрылась. На пороге стоял разъярённый Роговски. — В чём дело? — рявкнул Лонгтэйл, чувствуя, как в трусах опадает член. Яростно дыша, Роговски прошёл внутрь помещения, подобрал куртку и грубо швырнул её Эм в морду. — А ну вымелась отсюда! — прорычал Конрад. Испуганная и вместе с тем возмущённая тигрица подхватила с пола майку и, накинув куртку на голое тело, выскочила из комнаты. Роговски направился к Лонгтэйлу, сжимая копыта в кулаки. — Нашёл время, Конрад! — взорвался недовольный Лонгтэйл. — Ты… Высказать то, что думает о Роговски, он не успел. Сильный удар в челюсть выбил пол из-под ног Лонгтэйла, отлетев к стене, он ударился об неё головой. Чувствуя, как в голове шумит от удара и как пульсирует кровь, Лонгтэйл вмиг впал в ярость. Сказывался инстинкт самосохранения, присущий любому живому существу. Вскочив, Лонгтэйл с гортанным рычанием метнулся на ударившего его Роговски. В воздухе сверкнули когти, тигр замахнулся на противника. Последовавший мощный удар в промежность парализовал все его движения, с громким стоном Лонгтэйл согнулся пополам. Роговски схватил его за грудки и, приподняв, прижал спиной к стене. — Что. Ты. Сделал?! — проревел он, опаляя морду Лонгтэйла запахом алкоголя и недавно выкуренной сигареты. — От… отпус… — прохрипел Лонгтэйл, чувствуя разливающуюся по телу сильную боль. Оскалившись, Роговски ударил поднятого Лонгтэйла спиной о стену, так что она дрогнула. Затылок вновь чувствительно соприкоснулся со стеной. Лонгтэйл зажмурился от боли и посыпавшихся в глаза пыли и штукатурки, и в этот момент Роговски отпустил его. Лонгтэйл мешком свалился на пол, потирая грудь и шумно дыша. После нескольких глубоких вздохов Роговски вновь схватил его за воротник расстёгнутой рубашки. — Я сделал, что ты велел! — прошипел Лонгтэйл, глядя Роговски в глаза. — Ааргх! — со злобным рычанием Роговски пинком опрокинул кресло и вновь направился к Лонгтэйлу. Тот едва успел увернуться от его могучего кулака, врезавшегося в стену и чуть не проломившего в ней дыру. — Ты тупой сраный ублюдок!!! — окончательно дал волю эмоциям Роговски. — Ты убил не того, кретин! Задавил Козлова-младшего, а не Бориса! Чем ты думал? Башкой, когда выполнял задание, или членом, когда думал о своей курве?! — Слушай… — тяжело дыша, пытался оправдаться Лонгтэйл. — Я сам видел Козлова с теми носорогами, сам видел его лимузин. Он часто появлялся в компании той или иной провожатой, откуда я знал, что это его сын? Я сам недавно узнал, что у него отпрыск есть! — Надо быть дегенератом, чтобы не отличить Бориса от Морриса! — продолжал нестись на струе злобы Роговски. — Ты понимаешь, что теперь нас ждёт! Этот Рикард приехал к брату, он подчинённый Страйпса, которого нам пришлось убрать. Он дружен с Козловым! А помнишь этого медведя со львом из полиции? Понимаешь, что нам полная… Притворяться, что ничего не понял, для Лонгтэйла смысла не имело. О полиции Зверополиса и об Эддрике Буйволсоне он знал не понаслышке — капитан никогда не успокоится, пока не поймает преступника, будь то вор или убийца. Под стать шефу были и его сотрудники, тоже никогда не останавливающиеся на уже достигнутом. И это была не единственная причина, по которой сотрудников Буйволсона и его самого прозвали в Зверополисе «Несгибаемыми». А если речь идёт о гибели его подчинённых — тут бандитам оставалось только молиться. Та же мысль мелькнула в голове у Лонгтэйла, но он тут же прогнал её. Он понимал, что Роговски об этом не подумает совсем. А ситуация для банды складывалась нешуточная — то, что полиция и мафиози из Тундра-тауна объединятся против врага, было вопросом времени, и очень скоро они обрушат на них свою ярость и гнев. — И эта медведица! — бушевал Роговски. — Она тебя могла видеть! — Я застрелил её! — на этот раз Лонгтэйл с лёгкостью перекричал главаря. Отмахнувшись, Роговски отвернулся и достал заходящийся в требовательной трели телефон. — Да! — сердито ответил Роговски — остатки вспыхнувшей злобы ещё до сих пор бродили в нём. — Да, знаю уже! Да… ага… Что? Ты уверен? Лонгтэйл слышал возмущённый писк трубки — очевидно, невидимый собеседник что-то оживлённо рассказывал. — Это хорошо. Хоть одной проблемой меньше, — выдохнул Роговски. Но тут же напрягся. — Что ещё? Нет… Что? Чего?! Ты уверен? Нет, серьёзно, это был его сын? Твою мать! — рявкнул он. Лонгтэйл с лёгким прищуром глаз смотрел на Конрада. — Ладно, я с этим разберусь. И ты держи всё на контроле. Разберёмся. Пока! — В чём дело? — спросил Лонгтэйл. Роговски не ответил, лишь только тяжело вздымались его мощные плечи, на широкой спине бугрились мускулы, выдавая настроение. Медленно повернувшись, он вперился взглядом в Лонгтэйла. Исходившие от Роговски волны ярости, казалось, были осязаемыми. — Ты на шаг ближе к смерти, — прорычал он. — Либо от меня, либо от копов, кретин! — С какого… — С такого! — рявкнул Роговски. — Там был сын Буйволсона, он различил тигра! Говнюк! Лонгтэйл напрягся. — Ты говнюк, а не мальчишка-шефёныш! Пошёл вон, дегенерат! — пророкотал Роговски, взмахнув кулаком. Лонгтэйл хотел что-то сказать в ответ, но передумал, опасаясь за целость частей тела. Потирая ушибленное место и еле слышно бормоча себе под нос проклятия, он вышел из комнаты. Роговски, посмотрев по сторонам, заметил текилу на столе и прямо из бутылки сделал несколько глотков. «Наверняка сейчас своей шлюхе звонит, если дать ему не успела!» — со злостью подумал он. Лонгтэйл спустился по узкой лестнице и вышел на улицу. Деревянная дверь за ним закрылась с глухим ударом. Лонгтэйл достал телефон и, чуть слышно выругавшись, вошёл обратно в подъезд — начинался холодный апрельский дождь. Эм не отвечала. «Опять забыла зарядить телефон или не слышит», — подумал Лонгтэйл. На лестнице послышались шаги. Кто-то большой спускался к выходу из подъезда. — Не выходил бы ты на улицу раздетым, — раздался голос. Его обладатель, Хармони Урсус, остановился и навалился мощным животом на перила, глядя сквозь темноту на Лонгтэйла. В слабом свете лампы блеснули прищуренные глаза белого медведя. — Приятно, что ты обо мне беспокоишься, — огрызнулся Лонгтэйл, хотя присутствие Урсуса, как и всегда, внушало ему скованность со страхом. Вида он, впрочем, не подавал. Вспомнив Роговски, Лонгтэйл тут же взлетел на струе злости: — Какого хрена я должен изображать перед Роговски невинного мальчика, Харм? Он меня чуть не убил! — Тон сбавь, Сириус, — небрежно рыкнул Урсус, затем сунул лапу за пазуху и вытащил оттуда две пачки банкнот, перетянутых резинками. Задержав на них взгляд на долю секунды, протянул деньги Лонгтэйлу. — Держи. Это твоё. За сегодняшнее. Сделал всё как надо. Лонгтэйл начал пересчитывать деньги. Слушая тихий и приятный шорох банкнот, Урсус нагнул к Лонгтэйлу голову и тихо прошептал: — Почти как надо. Со свидетелями прокололся! Но мы займёмся парнем с девкой, а потом смоемся! Так что там меньше, чем я обещал, но больше, чем заплатил бы тебе Роговски. Вот, слово своё держу… в какой-то мере. — Урсус усмехнулся, его толстое брюхо подпрыгнуло. Лонгтэйл пересчитал всю сумму и остался ей доволен. — Этот однорогий псих мне точно не заплатит, ведь для него я сильно ошибся, ведь так? — Лонгтэйл подмигнул Урсусу. — Не забудь, что для тебя главный — я, — посуровел Урсус. — И вообще — даже брат его, фигура более видная, у меня под колпаком! — Урсус многозначительно опустил лапу на перила, затем спустился и подошёл к Лонгтэйлу вплотную. — Он мне платит — я его прячу. А Конрад для меня — пустое место. — Думаю, Майкель очень обрадуется, — саркастически протянул Лонгтэйл. — Значит, продолжай ломать комедию, — заявил Урсус. — Ты совершил ошибку, ты перепутал и так далее, понял? Ты убил его по ошибке! — Тогда ты тоже псих! — взвился Лонгтэйл. — Если ещё я что-то не так сделаю, то они меня на месте похоронят! — Не похоронят, — возразил Урсус. — Смотря кто кого похоронит, Сириус! Оба помолчали, потом Лонгтэйл спросил: — Когда ждать следующего звонка? — Не завтра, — ответил Урсус. — И не послезавтра. Есть дело, где ты не нужен. Лонгтэйл повернулся. — Не нужен! — не дал ему возразить Урсус. — Тебе надо хвосты подчищать.***
Тихий стук в дверь. — Можно к тебе? — тихо спросил, всовывая голову в большую комнату, Рэймонд. Усталым взмахом лапы Козлов пригласил его. Рэймонд, одетый в домашний халат, прошёл к брату и сел перед ним. На столе перед Козловым стояли две бутылки — одна, пустая, лежала на боку, на дне второй осталось ещё немного виски. Чёрный пиджак, испачканный кровью, лежал на полу. Помещение наполнял густой сизый дым выкуренных сигар. Через окна внутрь заглядывали приветливые лучи восходящего солнца, но Козлов не замечал их яркого сияния. Всю ночь после возвращения домой он провёл в кабинете. Тяжесть случившейся трагедии наваливалась на него немыслимым грузом — до самого восхода солнца Козлов просидел в своём кресле, куря сигару одну за другой и заливая в себя виски. Он лениво взглянул опухшими глазами в сторону посветлевших окон и отвернулся. — Я решил не ехать домой, — тихо сказал Рэймонд. Козлов с трудом сфокусировал взгляд на Рэймонде. Действие виски уже сказывалось — немалому количеству алкоголя огромная масса тела сопротивляться уже не могла. Но голос оставался твёрдым. Рэймонд с сочувствием посмотрел на старшего брата с пустым бокалом в дрожащей лапе — порция виски отправилась в желудок до прихода Рэймонда. Козлов, издав странный звук, похожий на хрюканье, потянулся к бутылке. — Хватит пить, Борис! — решительно произнёс Рэймонд, легонько шлёпнув по лапе брата. — Забыл, что нам завтра предстоит? И сегодня? — И что? — икнул Козлов, распространяя запах перегара и курева. — Если не допью, то Моррис с Сесилией воскреснут? — Брат, — проникновенно обратился к нему Рэймонд и, поднявшись, положил лапу на его плечо. — Их уже не вернуть, что бы ты ни делал. Мне тоже тяжело от их потери, поверь. — Потери? — прорычал Козлов и резко поднялся, но тут же пошатнулся. Огромная тень упала на стол. — Это не потеря, Рэйм. Это убийство! И эти мрази за всё ответят! Со вздохом Рэймонд взял фужер из лапы Козлова и поставил его на стол. Козлов тяжело опустился обратно в кресло. Голова его на миг свесилась на грудь, но он тут же встряхнулся и, не обращая внимания на брата, вновь плеснул в фужер виски. Лапа Рэймонда дёрнулась, чтобы опять помешать брату, но он лишь вздохнул, когда Козлов проглотил содержимое фужера. Рэймонд видел, что брат, сквозь наплывшую алкогольную одурь, пытается о чём-то думать. — А ты, Рэйм, — обратился он к Рэймонду, — что бы ты чувствовал на моём месте? — Наверное, то же, что и ты, — после паузы признал Рэймонд. — Ту же тяжесть, которая давит на сердце, ту же утрату надежды в светлую жизнь. Выжженное пепелище на месте души, линялая выцветень… Козлов опустил голову и вздохнул — описанное красивыми словами состояние сейчас испытывал и он, но это только на словах. Груз горя был в сотни раз тяжелее, чем если бы описать его. Сразу после смерти Морриса жизнь теперь казалась отцу гигантской чёрной пустыней, которая равнодушно окружала его со всех сторон. Алкоголь не помогал Козлову — ощущение тяжести трагедии становилось только сильнее. — Я их уничтожу… — пробурчал Козлов, угрюмо уставившись на остатки спиртного в бутылке. — Всех до единого! И не вздумай меня остановить! — Козлов резко поднял лапу, чуть не сбив штоф. — Мне плевать, что Роговски мне сделает, я не успокоюсь, пока не сожгу и его, и его грязную шоблу! Моррис ещё мог жить и жить! А всё рухнуло из-за какого-то… Голос Козлова дрогнул и оборвался. Предостерегающие слова и советы так и просились Рэймонду на язык, но, зная характер своего брата, когда он пребывает в стрессовой ситуации, тот не решился их озвучить. Горе отца, потерявшего своего единственного и любимого сына, слишком велико, чтобы против него шли какие-то доводы. Пусть даже и убедительные. — За что он убил Сили? — обращаясь словно к самому себе, тихо спросил Козлов. — Что ему сделала несчастная и беззащитная девушка? — Ненужная свидетельница, — вздохнул Рэймонд. — Сын Буйволсона и его девушка сказали, что за рулём сидел тигр, — пробормотал Козлов. — А Буйволсон… Я удивлён, что он меня отпустил. Но это ненадолго. — Козлов поднял голову. — Мы очень скоро с ним увидимся. Голова Козлова после этих слов вновь свесилась, и он безразличным взором уставился в столешницу. Рэймонд отвернулся на миг, не зная, что сказать. — Есть в шайке Роговски только один тигр, способный на самое жестокое преступление, — вновь заговорил Козлов. — Уверен, что Страйпс погиб от его лап, от его грязных лап. И Моррис на его совести! Лонгтэйла! Произнеся фамилию убийцы, Козлов замолчал. В дальнейших словах смысла не было — Козлов вынес приговор всем, кто стоял за убийством сына и его возлюбленной. Слабеющим от изнеможения и опьянения рассудком Козлов зацепился за одно слово из сказанных. — Совести… — глухо сорвалось с языка. — У Лонгтэйла — и совести… Рэймонд встал и подошёл к брату. — Борис, что бы ты ни задумал, знай — я буду с тобой, — с этими словами он обнял его за плечи. — Смерть Морриса для меня тоже личная потеря. А теперь убирай виски и ложись спать. Завтра и сегодня — тяжёлые дни. Ты звонил Мирель? Сквозь туман опьянения до Козлова не сразу долетели звуки имени бывшей жены. Едва оно затронуло его сознание, он дёрнул головой. Она мать, но она ничего не знает… — Я боюсь ей звонить, Рэйм, — хрипло пробормотал Козлов. — Не знаю, как ей сказать про Морриса… просто не знаю! — Я ей позвоню, — пообещал Рэймонд и повторил: — Сегодня тяжёлый день. Иди спать, я с ней поговорю. Козлов медленно, словно нехотя, поднялся из кресла, опираясь лапами на стол. Движения его стали вялыми и тяжёлыми, перед глазами всё плыло. Он пошатнулся, но его удержали крепкие лапы брата. — Пойдём-пойдём, — Рэймонд осторожно вывел брата из кабинета и повёл по второму этажу. — Мы должны… вечером… — прозаикался Козлов, но сил говорить внятно у него уже не было. — Да-да… — похлопал его по плечу Рэймонд и подтолкнул к распахнутой широкой двери. В большой комнате с великолепной кроватью посередине было прохладно. Утренний ветер, прорывавшийся сквозь приоткрытое окно, властно колыхал ослепительно-белый тюль и с осторожностью шевелил раздвинутые тяжёлые тёмно-фиолетовые гардины. Козлов споткнулся и упал на колени, не дойдя до кровати. Пьяно выругавшись, поднялся, но Рэймонд был рядом. Он помог брату снять чёрный свитер и брюки, на которых темнели пятна засохшей крови. Козлов уже ничего не говорил, он молча принимал заботу брата. Он что-то промычал, но заснул мгновенно, едва голова коснулась подушки. Рэймонд заботливо укрыл брата одеялом, поднял брюки и вышел. — Дина! — властно выкрикнул он, забрав из кабинета Козлова пиджак. У подножия лестницы стояла уже пришедшая на службу домработница. — Отправь в химчистку, — велел Рэймонд, протягивая ей костюм. — Где Митч и Кевин? — Митча вчера сам хозяин отпустил, — ответила Дина. — При вас сказал — свободен. Кевин в половину пятого утра уехал. — Хорошо, вызову обоих, — кивнул Рэймонд. — Езжай в химчистку. Дина кивнула и понеслась исполнять приказ. Рэймонд пошёл к телефону. Ему предстояло сообщить страшную новость — старший брат сейчас был не в состоянии. «Только бы не переехала или дома была», — вдруг подумалось Рэймонду. Мирель действительно могла сменить адрес или быть на работе. В Зверополисе стрелки часов подкрадывались к шести утра, а за океаном, в Арвиэре скоро будет три часа дня. Однако трубку сняли сразу, и знакомый голос воскликнул: — Слушаю! — Мирель, здравствуй, — глухо начал Рэймонд. — Это Рэймонд, брат… — Я тебя узнала, Рэйм, здравствуй, — приветливо, но с небольшой прохладцей произнесла бывшая жена брата. — Что-то случилось? — Да, случилось, — с силой выдохнул Рэймонд. — У нас… В трубке замолчали, потом Мирель повеселевшим голосом выпалила: — У вас настоящий праздник, как и у меня! Моррис вчера звонил, сказал, что сделал наконец Сили предложение! Обязательно прилечу на свадьбу. — Мирель, первым рейсом лети в Зверополис сегодня, — совсем тихо сказал Рэймонд, который ошеломлённо слушал звенящий счастьем голос Мирель. И уже по наитию выпалил громче: — Моррис погиб, его ночью убили.***
Рэймонд оказался прав — день действительно оказался тяжёлым. Козлов, несмотря на обильную выпивку, смог поспать не больше пяти часов. Забываясь коротким и тревожным сном, он вскоре резко просыпался — ему то и дело снился Моррис. Каждый раз он тянулся к сыну, а когда открывал глаза — лапы обнимали пустоту. Измотанный горем, совершенно разбитый, с опухшими веками, Козлов поднялся около одиннадцати утра. Держась за голову, он медленно прошёл в подвал, но кратковременная ледяная ванна не принесла никакого облегчения. Надо было заниматься предстоящими похоронами, а ещё Козлову предстояли встречи с бывшей супругой и младшей сестрой. Мирель, живущая за океаном в городе Санта-Зверра, возможно, не знает о страшных новостях. И тут же Козлов вспомнил — ей обещался позвонить Рэймонд. Подумал он и о сестре, живущей в городе Роарлэнд. Если Рэймонд позвонил ей, то Мартина, любящая тётушка и сестра, которую с братьями разделяли двести восемнадцать миль, наверняка уже в пути. — Дина! — позвал Козлов и не узнал свой осипший голос. Домработница вошла через минуту. — Где мой костюм? — Ваш брат велел отдать в химчистку, — тихо ответила медведица. — Он был… в крови. Я его заберу скоро. Сварить вам кофе? — Да, иди. Козлов поворошил свой довольно большой гардероб и остановил выбор на тёмно-синем костюме. Надев брюки, он спустился вниз и услышал звонок мобильного. Звонил Рэймонд. — Я уехал за Мартиной, Борис, — оповестил он. — Привезу её и встречу Мирель, она прилетает в семь. — Митч, снова поедешь со мной, — велел Козлов, связавшись по интеркому с будкой охранника. Потом его позвала Дина и сказала, что что-то нашли в костюме и она это забрала. Козлов не глядя взял протянутое ему и сунул в карман. Козлову понадобилось много времени и нервов, чтобы договориться с похоронным бюро и агентом и получить в полиции разрешение на выдачу тела. Уставший от мрачной суеты, он ехал домой, унося в памяти изувеченное тело Морриса, лежащее на железной каталке в морге, и едва уловимый взгляд Буйволсона. Капитан всё это время молчал — он тоже пребывал в раздумьях после того, как вчера, поддавшись непонятному порыву, отпустил Козлова. Оба за всё время не сказали друг другу ни слова, только шеф, не глядя на убитого горем отца, разрешил забрать тело в шесть вечера. Одолеваемый мрачными мыслями и головной болью, Козлов посмотрел на свои лапы. Ему казалось, что они до сих пор ощущают холод тела Морриса… — А что с той девушкой? — спросил, нарушив тяжёлое молчание, Митч. — Сесилию тоже разрешили забрать, — буркнул Козлов. — У неё нет родных, совсем никого. Только мы, Митч. — После тягучего вздоха Козлов еле слышно повторил: — Только мы… В четыре часа дня Козлов приехал домой. Братьев ещё не было, но дежурный охранник сообщил о том, что скоро приедут Рэймонд и Мартина. Кивнув, Козлов поднялся в дом. В холле, на диване, лежал привезённый из химчистки костюм. Терзаемый болью, Козлов выпил две таблетки обезболивающего и запил тремя стаканами воды — жажда терзала его с момента пробуждения. — Скоро все приедут, так что займитесь гостиной и кухней. И побыстрее — сегодня вечером забираем тела! — приказал Козлов прислуге, потом неторопливо пошёл наверх. Путь его пролегал мимо комнаты Морриса. Остановившись перед дубовой двустворчатой дверью, Козлов опустил голову. В голову полезли щемящие воспоминания — добрые, но причиняющее боль. Ещё когда Моррис был маленький, Козлов каждый раз будил его после того, как мама приготовила кофе с любимыми тостами с джемом. Даже будучи взрослым, Моррис не утратил предпочтения в завтраке. Вспомнилась также и игра в «угадайку» — каждый раз в день рождения Морриса Мирель оставляла по всему дому записки с указаниями, в какую сторону огромного особняка идти, в какую комнату заглянуть. Мальчику очень нравилась эта забава, он всегда находил замечательные подарки от родителей и дядюшек. А потом родители развелись, но тринадцатилетний Моррис решил остаться с отцом. Весёлая мордочка медвежонка мелькнула перед глазами отца, и в сердце больно кольнуло — больше Козлов никогда не увидит улыбки сына, никогда не поговорит с ним по душам… Подняв отяжелевшую лапу, Козлов тихо отворил дверь. В большой комнате по-прежнему пахло жилым, к аромату кофе примешивался запах дома, но хозяин больше не вернётся сюда, никогда. Огромная кровать с балдахином была аккуратно застелена, нигде — ни на столе, ни на стульях — не была разбросана одежда. Даже в детстве Моррис был патологически аккуратен — всегда вешал одежду в шкаф, вытирал после еды стол и мыл посуду. Взгляд Козлова задержался на подоконнике, где лежала старая игрушка сына, давным-давно подаренная отцом. Козлов подошёл к окну и взял вещь. Это была небольшая статуэтка, изображающая отель «Palm Hotel» в Сахара-Сити. Она была подарена маленькой Мартине отцом, а потом Борис отдал её Моррису. Внимательно, словно изучая, Козлов смотрел на миниатюрную пальмочку. Вдруг он почувствовал в кармане пиджака ещё кое-что. На свет явилась маленькая коробочка с бурым бархатом, в котором лежало так и не понадобившееся Сесилии красивое кольцо. Вот что отдала ему Дина — Козлов совсем забыл о кольце, которое передал вчера так сочувствующий ему сын Буйволсона. Молча Козлов смотрел на две вещи, принадлежавшие родному медведю, чувствуя, как начинает щипать в глазах, и не видел тихо приоткрывающейся двери. — Эту модель отеля папа сначала подарил мне, — раздался от порога знакомый голос, когда несколько слёз упали на ковёр. — А потом, когда я сломала у тебя железную дорогу, он отругал меня и отобрал фигурку. Но ты всё равно давал мне иногда играть! Козлов печально улыбнулся сладким воспоминаниям детства. Медведица, стоящая на пороге, грустно вздохнув, закончила: — А потом ты подарил её Моррису, он тоже полюбил эту игрушку, как и ты. — Теперь у меня ничего, кроме этой безделушки, от него не осталось, — чуть слышно произнёс Козлов и, вытерев слёзы, обернулся. В комнату шагнула та, о которой он думал сегодня утром, на её глазах блестели слёзы. Козлов медленно подошёл к гостье и крепко обнял её. — Здравствуй, сестрёнка! — прошептал он и поцеловал Мартину в щёку. — Семь лет… Вот как пришлось увидеться… — Я никак не могу поверить в это, Борис, — всхлипнула сестра и уткнулась носом в широкую грудь брата. Сам Козлов тоже отказывался верить в то, что Морриса нет в живых, но действительность была иной. — Мне тоже кажется, что сейчас дверь откроется, и Моррис войдёт, — сказал он. — А потом вспоминаю, что он сейчас лежит в морге… Не живым он вернётся домой… При звуках жуткого слова Мартина заплакала. — Как это случилось? — спустя минуту спросила она. Чувствуя, как в сердце прокрадывается боль, Козлов рассказал о страшных событиях. — Бедный мальчик!.. — прошептала заплаканная Мартина, спрятав белую морду в лапах. — Чем он заслужил такое, чем? Медведица сидела рядом с братом на кровати Морриса. Козлову нелегко дался страшный рассказ, на протяжении этих долгих минут он словно заново пережил всё случившееся, изломанное тело Морриса снова возникло перед его глазами. От слёз ему тоже не удалось удержаться, а Мартина и вовсе не могла. — Только-только начал жить по-настоящему, собрался жениться… и сразу этот ужас! И Сесилия… такая молодая красавица… — Мы сегодня их привезём домой, — тихо сказал Козлов. — Я обо всём распорядился. Завтра простимся и похороним, а потом… Неосознанно вырвавшееся Козлов попытался задушить в себе, но Мартина поняла брата по-своему. — Что — потом, Борис? — с тревогой переспросила она. — Что ты задумал? — Найду того, кто это сделал, — твёрдо сказал Козлов. — Найду и уничтожу! А про себя добавил: «Лучше тебе не знать, сестрёнка…» Мартина, давно знакомая с криминальным миром братьев, решила промолчать. Она много лет знала, как страшен бывает Борис, мстя за родных, знала, каким опасностям они подвергались, но всех троих братьев любила. — Давай закроем тему, сестрёнка. Лучше расскажи — как живёшь? — велел Козлов и попытался улыбнуться, потрепав сестру по плечу, но не получилось — вся морда будто окаменела. Всё для себя он уже решил. — Я не устала, — отмахнулась Мартина на предложение Козлова отдохнуть с дороги. — Мне не по себе, Борис, скоро Морриса привезут… А живу там же… Время продолжало свой равномерный серый бег, и на Зверополис опустился вечер с непогодой. В Тундра-тауне дул пронизывающий сильный ветер, поднимая рваные полотна снега. Всё ближе был очередной тяжёлый момент для всей семьи. Приехал печальный Кевин, но его глаза радостно блеснули при виде сестры, которую он тут же крепко обнял. Её душила не меньшая грусть, но брату она улыбнулась. — Когда едем? Будем дожидаться Рэймонда? — спросил Кевин. — Едем без него, — решил Козлов. — Он в аэропорту, ждёт Мирель, но самолёт задерживается из-за непогоды. Приезда бывшей супруги Козлов ждал со всё возрастающим беспокойством. После развода за двенадцать лет она лишь несколько раз прилетала в Зверополис, да и то на пару дней. Моррис, пользуясь каникулами во время учёбы и отпусками на работе, всегда улетал к матери на неделю. Бывал он за океаном и с Сесилией, уже после своей болезни. Всего раз Мирель увидела сына с возлюбленной… Как пройдёт встреча с Мирель, Козлов не знал, но, предвидя её встречу с погибшим сыном, на всякий случай вызвал своего доктора. Тяжёлые мысли не покидали его весь путь до полицейского морга и обратно домой. Он помогал братьям нести тело сына в микроавтобус, в то время как Сесилией в госпитале по распоряжению Козлова занимались её подруги — она была сиротой и никого из родных не имела. Возле полицейского морга Козлов опять встретил Буйволсона. Они окинули друг друга долгим и внимательным взором, но никто из них не сказал ни слова. Буйволсон вчера хоронил своих погибших сотрудников, и Козлов чувствовал его настроение. И прежнюю ненависть — Козлов всё равно был для него врагом… но надолго ли он останется им в свете будущих событий? Думая об этом, Козлов слышал тихие всхлипывания приехавшей с ним сестры, и вновь его думы вернулись к сыну. Козлов, как никогда погружённый в себя, сидел молча, обнимая тихо плачущую сестру. Позади них ехал микроавтобус с телом Морриса, и грустный отец ощущал разнородное — уже разделивший их с Моррисом холод отчуждения, тяжёлую горечь утраты и постепенно разгорающееся в груди чувство мести. Совсем немного ярдов разделяло Козлова с Моррисом, но оба находились в разных мирах. Время летело, приближая встречу с Мирель, неизвестность её хода внушала Козлову страх и неуверенность в себе — он не верил в то, что сможет успокоить бывшую жену, как только она увидит тело единственного сына. Стрелки часов перебрались за восемь вечера, когда гробы с телами Морриса с Сесилией были внесены внутрь дома и поставлены на столах в огромной гостиной. В доме было тесно от приехавших помощников и нескольких друзей Морриса, решивших взглянуть на погибшего друга. Холл озарил яркий свет фар, через открытую дверь донеслись громкие голоса. Козлов обернулся на звуки, и сердце его замерло — он услышал голос бывшей жены. Он не разбирал, что она кричала, но по голосу Рэймонда он определил, что брат пытается её от чего-то удержать. Вихрем медведица ворвалась внутрь огромного холла, в котором собрались более двух десятков зверей — знакомые, друзья, охрана, члены семьи… Все стали свидетелями эмоциональной сцены. Заплаканная Мирель с порога закричала, сразу увидев бывшего мужа: — Ты, мерзавец! Это ты виноват! Ты! Рэймонд ухватил Мирель за локоть, но она, яростно вырвавшись, метнулась к Козлову. Увесистой чёрной сумкой, которую её лапа судорожно сжимала, она с размаху ударила Козлова по голове. — Ты! — кричала она всё громче, голос её становился всё выше. — Это всё из-за тебя! Из-за тебя он умер, из-за тебя, сволочь! Козлов даже не прикрывался от ударов, которые наносила ему рассвирепевшая медведица — боль уже много часов не покидала его. Рэймонд с вынырнувшим из гостиной Кевином и Мартиной бросились к Мирель. Рыдающая медведица отбросила сумку в сторону и уже начала молотить Козлова кулаками по мощной груди. — Только посмей сказать, что ты ни при чём! — с рыданиями кричала она. — Моррис на твоей совести, всегда будет, всегда, всегда! С трудом вздохнув, Козлов шагнул к Мирель и попытался обнять её, но тут же чуть не упал от тяжёлого удара в живот. — Успокойте её! — рявкнул Рэймонд. — Мирель, прекрати, прошу! Борманд! Примчавшийся на зов доктор помог всей медвежьей компании увести навзрыд плачущую Мирель в одну из комнат, а в лапе Борманда блеснул шприц. Едва дверь закрылась, Козлов обхватил голову и тяжело рухнул на колени. Он жмурился до огненных брызг в глазах, а в ушах по-прежнему стояли обвиняющие крики Мирель и её проклятия в адрес бывшего мужа. Боль от ударов была незаметна на фоне душевной, но события, вырвавшиеся из-под контроля, вновь обрушились всей тяжестью на Козлова. Он так и стоял на коленях, пока кто-то не дотронулся нерешительно до его плеча. Козлов поднял голову и увидел участливо склонившуюся над ним бегемотиху. Это была подруга Сесилии, Ирэна. Она молчала, но помогла Козлову подняться с пола. Горе у всех было одно, но только один участник событий не способен был понять и принять состояние разбитой души отца. Ночью особняк поглотил беспокойный сон, только у Козлова не было сна ни в одном глазу. Он долго ворочался в постели с боку на бок. Смотря в потолок, он слышал с первого этажа сочувственно переговаривавшихся Мартину и Рэймонда с Кевином и немного — звонкий говор Ирэны, которая пообещала прибыть завтра на похороны. Борманд дал Мирель успокоительное, и она сейчас спала под присмотром Мартины. В суете мало кто думал об ужине, и Козлов вспомнил, что за весь день ничего не съел. Организм не мог принимать пищу. Весь вечер в левой стороне груди давило и ворочалось что-то тяжёлое, а с течением времени это превращалось в боль. Козлов пусть и был могуч и вынослив, но уже не молод, но о себе он думал редко. Сейчас голову занимали другие мысли. Внизу скрипнула одна из дверей, выходящая в холл, а затем, судя по шагам, кто-то пошёл к гостиной. Там сейчас Сесилия и Моррис, которых окружили посмертной заботой и вниманием. Разум подсказывал Козлову, что к сыну пришла мать. Козлов понимал, что рано или поздно надо поговорить с Мирель, поэтому встал и тихо пошёл к коридору, а потом — спустился вниз. Дом Козлова спал, лишь на стенах горели несколько слабых светильников. Дверь в гостиную была приоткрыта, но оттуда пробивался слабый свет от уличных фонарей. И оттуда доносился тихий плач. — Уйди, — раздался из плотного мрака искажённый болью и охрипший голос Мирель, когда Козлов отворил дверь. — Не уйду. — Это было первое, что он сказал бывшей жене, пока она была в адекватном состоянии. — Не тебе одной больно, Мирель. Ты не знаешь, что мне пришлось пережить вчера. Крупная фигура быстро двинулась навстречу Козлову, и он предугадал очередное действие Мирель. Он перехватил её лапу, занесённую для удара. — Мне уже ничто не причинит большей боли, — холодно произнёс он, крепко сжимая запястье. И совсем тихо из пасти помимо воли вырвалось: — Даже если ты убьёшь меня, хуже не будет… — Мирным жителям этого города было бы лучше! — В темноте блеснули яростные глаза Мирель. Она ещё многое могла сказать Козлову, но он решительно прервал её. — Хватит, Мирель, — внушительно сказал он, не отпуская лапу медведицы. — Ты можешь говорить мне что угодно, но Морриса не вернуть! — Я… — вновь начала Мирель, но поперхнулась очередной гневной репликой, когда Козлов вновь за эти часы попытался обнять её. — Пусти! — Она шлёпнула его по плечу, потом снова, только Козлов не выпускал её. — Я сказала — пусти! — уже выкрикнула она и, вырвавшись, крепко сжатыми кулаками начала молотить по его груди. Терпение Козлова кончилось, и после нескольких ударов он ухватил Мирель за плечи и с силой встряхнул. — Успокойся! — басовито прорычал он, но без сдерживаемой злости. Судорожно всхлипнув, Мирель сначала отстранилась от него, но тут же прижалась к его огромному телу и, уткнувшись в грудь, заплакала — отчаянно, горько и безнадёжно. — За что, Борис? Почему? — сдавленно шептала она, растеряв вмиг все запасы ненависти и презрения. «Не знаю», — хотел ответить он, но слова застревали в горле колючими комьями. Ему не хотелось сейчас нагружать бывшую жену подробностями, сейчас было важно хоть как-то утешить её. Она всё равно потом продолжит обвинять его в гибели сына — то же, что Козлов не перестанет делать с собой. Медведица продолжала плакать на его груди, и Козлов, чувствуя, что расплачется сам, ласково гладил её по спине. У них — одинаковое горе, но боль матери передавалась отцу вместе с дрожью. Эта боль и выплеснулась вечером с приступом отчаяния, и сейчас Мирель чувствовала то же, что и бывший супруг. Пустоту и мрак в душе, тот же ледяной булыжник вместо сердца, те же слёзы на глазах. В груди уже в который раз за этот кошмарно долгий день будто что-то оборвалось, и по мохнатым щекам, уже не подчиняясь власти хозяина, побежали горячие капли. Всхлипнув, Козлов с нежностью поцеловал мокрую щеку Мирель. — Рэймонд по дороге рассказал мне, как это случилось, — еле слышно выдавила она. — Я всё видел… — прохрипел он, положив лапы ей на плечи. — Моррис смотрел на меня в последние мгновения… шептал: «Папа!» Он хотел что-то сказать… пытался… — Вновь всхлип. — Он не хотел уходить, Мирель… вот что он хотел сказать. Мирель по-прежнему плакала, но ничего не говорила — со слов Козлова она наконец поняла, что ему было куда хуже, чем ей сейчас. Их роднил не только сын, но и боль, а Козлову сейчас, рядом с гробами, казалось, что душа Морриса ещё осталась здесь и с грустью наблюдает за родителями…***
Хоронили Морриса и Сесилию на кладбище в Тундра-Тауне. Большая толпа зверей окружила два стола, на которых стояли гробы с телами погибших, чуть поодаль были вырыты могилы. Равнодушная и страшная в своей черноте, земля будто звала их внутрь себя. По небу стремительно неслись облака, часто скрывая солнце, а налетающий сильный ветер поднимал снежные облака и грубо и небрежно бросал их на собравшихся. Козлов, прижимая к себе плачущую навзрыд Мирель, поглаживал её по спине, другая лапа покоилась на полированной поверхности гроба. Изредка Козлов угрюмо смотрел на выныривающее из-за облаков солнце. Позади Козлова стояли Кевин и Рэймонд с Мартиной, а также их жёны и дети, ещё собрались друзья и коллеги Морриса. Около огромной семьи, грустно переговариваясь, стояли друзья. Мирель, с мокрыми от слёз глазами, недоброжелательно смотрела на выражающих соболезнования Козлову медведей в чёрных костюмах и с перстнями на лапах. Козлов молча кивал, не отходя от Мирель. — Спасибо, что взяли на себя все заботы, сэр, — подошла к Козлову бегемотиха Ирэна. — Такой шок, никто из нас в себя прийти не может… — С недавних пор она была мне как дочь, — тихо ответил Козлов. — Тебе спасибо за помощь, Ирэна. — Держитесь, — грустно сказала Ирэна, коснувшись плеча Мирель, и отошла в сторону. Настал самый тяжёлый момент — прощание, и первыми к гробу с телом Морриса подошли родители. Крышка гроба была открыта. Козлов посмотрел на неподвижно лежащего сына. Лапы покойного были сложены на груди, глаза были закрыты, на холодном носу искрились в лучах выглянувшего солнца снежинки. Чёрная небольшая шапочка, надетая на макушку, закрывала разбитый череп. Козлов посторонился, пропуская к сыну мать. Мирель с видимым трудом подошла к гробу, сотрясаясь всем большим телом. Дрожащей лапой она провела по его холодной морде, в последний раз прикасаясь к такому пушистому и мягкому меху. Как и в те годы, когда Моррис был малышом… Поцеловав сына в лоб, Мирель вновь затряслась в рыданиях и уткнулась мордой в его грудь. Наблюдающему эту сцену отцу было не менее больно, груз трагедии давил на него с самого утра — ещё тяжелее, чем во вчерашний день. Козлов обнял бывшую супругу за плечи. Выпрямившись, Мирель повернулась к бывшему и через мгновение сотрясалась в плаче уже на его груди. — За что, Борис? — простонала Мирель. — Что он такого сделал? Не ответив, Козлов передал плачущую несчастную мать подошедшей Мартине. Золовка ласково обняла Мирель, сам отец тем временем повернулся к Моррису. Положив лапу на его навсегда застывшую грудь, Козлов тихо прошептал: — Лучше бы я был на твоём месте, сынок… По морде медведя скатилась слеза и упала в истоптанный многочисленными лапами снег. Козлов достал из кармана футлярчик с кольцом и вложил его сыну в лапы. — Такой прекрасный вечер был у вас… и так всё закончилось, — с трудом выговаривал Козлов, чувствуя, как подступающие рыдания начинают душить его. Справившись с ними, Козлов поцеловал сына в холодный лоб и шепнул: — Я найду тех, кто это сделал, Моррис, клянусь своей жизнью!.. Прощай, малыш… Ещё одна прозрачная капля упала Моррису на щеку. Вытерев морду от влаги, Козлов медленно подошёл к гробу с Сесилией. Стоящие рядом звери почтительно отошли назад. — Ты была бы для моего мальчика прекрасной женой, Сили… Я полюбил тебя как родную дочь… Если там, где вы сейчас, есть жизнь, надеюсь, что у вас всё хорошо, что вы сейчас вместе… На этих словах горло Козлова будто кто-то сжал, и он, поцеловав лоб медведицы, отошёл к своему лимузину. Тел уже не было видно — их окружили родные. «Клянусь своей жизнью», — повторил про себя Козлов и сурово нахмурился. Он ещё чувствовал слёзы на глазах, но в душе крепла решимость. Наказать убийц сына теперь стало смыслом жизни, и действовать нужно было начинать сейчас. Козлов достал телефон и набрал нужный номер. Дождавшись, когда закончится раздражающее сообщение о невозможности ответить сейчас на звонок, Козлов оставил голосовое сообщение: «Позвони мне, как сможешь. Большие проблемы. Всё при разговоре». Лапы набрали следующий номер. — Я только сейчас узнал от брата, — раздался знакомый голос. — Мне жаль, прими соболезнования. — Мне не до твоих соболезнований! — злобно прорычал Козлов. — Скинь мне номер брата. Быстро! Через пару мгновений телефон издал настойчивое пиканье, оповещая владельца о пришедшем сообщении. Козлов набрал отправленный в нём номер. Несколько длинных гудков. — Буйволсон, — раздался суровый голос. — Жди меня завтра, — пробасил Козлов. — Буду у тебя в восемь ноль-ноль. — Кто это? — ещё больше посуровел Буйволсон. — Отец убитого сына, капитан, — отрезал Козлов и отключился. Очередной важный шаг на завтра был намечен, но то — завтра. А сегодня надо достойно проводить сына, и Козлов вернулся к безутешным членам семьи. По пути к телам он медленно поднимал взгляд в равнодушные небеса с незатейливым танцем облаков — будто провожал уходящего на небеса Морриса.