***
Попадая в квартиру, Чимин первым делом находит в одном из шкафов со всяким хламом полотенце и мягкое одеяло, закутывает в них замёрзшего кота, после чего вместе с образовавшимся коконом идёт на кухню, где достаёт из аптечки ватку, малость мочит её нашатырём и подносит к носику, опираясь поясницей на стол. Уставший, да и выпивший. Но это всё не важно, когда животное бьёт дрожь от переохлаждения. То шевелит головой, пытаясь уйти от запаха, чихает, облизывает нос, и Чимин с облегчением убирает вату. Глаза приоткрываются, но сразу же закрываются обратно, даже не позволив увидеть цвет радужек. Тем не менее Чимин относит кота на диван. Вновь скрывает тёплой тканью мордочку, всё так же аккуратно укладывает между спинкой и отодвинутой подушкой. Тишину нарушает лишь едва слышный стук каблуков его ботинок, которые он наконец снимает, возвращаясь к входной двери, вместе с немного запачканной курткой. Но это ничего, мелочи, когда под угрозой чьё-то здоровье и, возможно, жизнь. — Сейчас всё порешаем, — говорит своему отражению в ванной, вымывая руки и убирая чуть смазанную косметику с лица, после чего вновь зарывается в шкаф, где несколько полок выделены специально для таких гостей. — Ну-у-у, пусть будет пока переноска… Небольшая, компактная, на одну ночь сгодится. Чимин протирает её со всех сторон дезинфицирующим средством, берёт заодно заранее обработанные ложку — вероятно, не справится сам в столь ослабленном состоянии — с миской, шприц на всякий случай, если вдруг окажется совсем невмоготу, градусник и грелку, которую наполняет горячей водой из крана на кухне. Там же, пока та чуток стынет, ставит кастрюлю с кусочком курицы из морозилки на электрическую плиту, выставляя минимальную мощность. Будущий бульон. Справившись, он возвращается в гостиную, сгружает необходимое на другую часть дивана, присаживается возле укутанного кота и медленно разматывает мокрое тельце. Это тому, ожидаемо, не нравится, зато видно, что в сознании и реагирует на все раздражители. — Потерпи, маленький, — просит ласково, осторожно вытирая краем полотенца шерсть и перекладывая его к себе на колени, чтобы измерить температуру. — Извини, но вот это уж однозначно надо, так что придётся тоже перетерпеть, — в ответ доносится тяжёлый вздох. Недовольный такой, замученный. Чимин поглаживает животное по спинке совсем легонечко, дожидаясь писка градусника, вновь обматывает в два слоя — полотенцем, чтоб впитывалась влага, а поверх одеялом, к тому же избегая так лишних загрязнений — и для обеспечения ещё большего тепла прикладывает грелку к туловищу. Оставляет без лишних опасений — если очухается, устроив дебош, то это будет, наоборот, хорошо, даже отлично. Ближайший час он готовится ко сну, варит нежирный куриный бульон, зависает на диване в телефоне, ещё дважды меняет воду в грелке и записывается к ветеринару. — Я бы тебя расчесал, но нам обоим нужно поспать, — говорит Чимин, придерживая кота двумя пальцами за мордочку и заставляя пить из — всё-таки — шприца. — Кушай-кушай. Тот не особо охотно, но глотает жидкость. Веки по-прежнему не размыкает. Лишь ворочается недовольно да сопит громко-громко, явно выражая претензии спасителю. Высох, отогрелся, наелся — прелестно, уже можно и привередничать. Чимин невольно улыбается, домучивая нужную дозу, менее плотно заматывает в одно только одеяло и помещает вошкающийся комок в переноску, которую оставляет на тумбочке в спальне. Туда же приносит другой — чистый, для питья — шприц и парочку таблеток «от похмелья» для себя, оставляя у графина с водой. Убирается, вновь тщательно моет руки, наконец-то добирается до кровати и наводит несколько будильников. — Спокойной ночи, мальчик мой, — бубнит сонно, устраиваясь поудобнее и смыкая веки. В комнате тихо-тихо, под одеялом тепло-тепло… Красота. Сон приходит быстро.***
Громко. Басы вибрацией сотрясают внутренности. Шумно. В ушах отдаёт ещё и ядрёная смесь из голосов. Жарко. Пот скатывается по вискам к шее, брендовая рубашка липнет к спине. Душно. В ноздри забивается и сигаретный, и кальянный, и искусственный дым. Перед глазами знатно плывёт — мириады ярких цветов вокруг перемешиваются. Веки то и дело прикрываются в эйфории, а губы распахиваются, время от времени пропуская язык, всё тело отдаётся царящей атмосфере от и до, растворяясь в тесной толпе. Тэхён танцует, выгибается, прыгает, подставляется под чужие бесстыжие ладони. — Прекратить лав стори мотивы, — подпевает, резко дёргая плечом. — И твой аперитив больше не килла, — хватает чей-то коктейль с барной стойки, осушая тару залпом. — И все, кто растворится в бокале, — мычанием, где-то между глотками. — Она уйдёт, вы уже проиграли, — возвращает пустой, проезжается зубами по кусочку цитрусового и вновь без лишних раздумий ныряет между незнакомцев, возобновляя самоотверженные движения. В мыслях больше не крутятся обвинения в предательстве, якобы «я думал, что могу на тебя положиться, старший братик, но, видимо, всегда был лишь удобным плечом, чтоб поплакаться, когда это надо тебе, а я должен как-то справляться в полном одиночестве». Сознание затуманенное, разум затянут поволокой, голова пуста… Всё смазано. В мыслях больше не крутятся столь колючие воспоминания о собственной нелепой влюблённости или сгорающем на протяжении стольких лет сердце, даже ни о верности, об которую ноги вытирали, ни о самом человеке, что всё уничтожил, нет малейшего намёка. — Недели в огне, чтобы понять, — пальцы скользят под ключицами и по бедру. — Это не пауза, не таймаут, — волна, слегка согнутые колени. — Точка, а не запятая, — в низкий бархатный голос пробивается смех. — Уходить, не доверяя, — едва ли не крик; отступает на шаг назад, в чьи-то объятия, тем самым вжимаясь задницей в однозначную проблему. Соображает туго, но всё равно улавливает момент, когда его пытаются уломать на плотские утехи и утащить прочь от людей. Без особых усилий подзывает персонал, сходу прося счёт и вернуть вещи. Неудавшийся любовник отлипает сам собой. Ловить нечего. И Тэхёну в этом ночном клубе тоже ловить больше нечего. Наскучило да и попустило немного, можно двигать дальше. С карты списывается очередная кругленькая сумма, приложение оповещает о том, что такси прибыло к центральному входу-выходу, а зимний морозный воздух, как только открываются двери, нещадно бьёт по разгорячённому лицу, вынуждая чуток очухаться. Тэхён откидывается на спинку, опуская немного сидение, открывает до половины окно, из-за чего по правой части головы и частично предплечья вновь скользит ветер, на миг словно обжигая, и опускает тяжёлые веки, стараясь дышать через раз да через рот. Машина останавливается, так что он нехотя выпадает на улицу. Замечает, что не тот адрес указал, порядком позже — закуривая и осматриваясь. Залезает в навигатор, едва ориентируется, плетясь абы куда идти, плюёт, вновь выключая телефон — зачем вообще включал или когда это было, Тэхён сам не знает, но вдруг вспоминает, почему вырубил смартфон и, брезгливо морщась, пусть не с первого раза, но попадает по нужной кнопке. По пути… Куда-то его внимание привлекает относительно невзрачный тихий бар. Почему, собственно, нет? Просто перейти дорогу, подойти к стойке, взобраться на высокий стул и заказать несколько напитков подряд. Внутри диковинно умиротворенно. — Однажды укушенный, вдвойне пуглив, — изрекает ни с того ни с сего бармену, ловит сочувственный — с чего это вдруг, если ему очень даже зашибись? — взгляд и случайно разливает немного алкоголя при неосмотрительно резкой жестикуляции, тут же умолкнув. Пачкает с липкой рукой заодно ещё лакированное дерево под локтем и уже отчего-то влажный рукав рубашки, заторможено моргает, наблюдая за тем, как молодой парень хмыкает, качает головой и вытирает лужу, приподнимая его руку за запястье. Хочется широко улыбаться. Очень широко, искренне, своей фирменной прямоугольной улыбкой. И Тэхён улыбается, когда его ладонь тоже заботливо вытирают. Наклоняется чуть сильнее, опирается подбородком на кулак, смещая щёку, не сразу понимает, что какой-то подсевший молодой человек обращается к нему. Без униформы, обычный посетитель. О чём они говорят? Кто ж его знает… Всё настолько спутывается — не разобрать. Но, кажется, обсуждают что-то связанное с бывшим, ориентацией и публичностью. Или нет… Или один Ким Тэхён всё-таки вываливает бесконтрольно информацию о себе случайному незнакомцу, какому-то встречному-поперечному, внешность которого не удосуживается даже попытаться запомнить. Сохраняются-откладываются лишь смутные очертания, только размытая картинка, словно камера не сфокусировалась. А дальше… В памяти вообще запечатлеваются всего несколько коротеньких отрывистых фрагментов. По крайней мере, приходя в себя, буквально воскресая на просторной кровати, хрен пойми где находясь и неизвестно как там оказавшись, он больше ничегошеньки откопать из стенок своей непутёвой черепной коробочки не может. Да кто ж так нажирается-то, а? Тэхён страдальчески стонет, переворачиваясь на другой бок и сгребая подушку в охапку. Удивительно, но кроме незначительной ломоты во всём теле его больше ничего не тревожит. Такая приятная нега, слабенькая боль в мышцах и, в принципе, общая слабость. Тишина, темнота, теплота. Постельное шуршит при малейшем движении, глаза разлепляются с трудом, но для того, чтобы осмотреться, хватает. Красиво, дорого, стильно. Приелось, правда, порядком. Но это куда лучше, чем очухаться на помойке — ладно, просто не добравшись до хоть какой-то кровати — и подыхать от последствий собственной неосмотрительности. Разве что напрягает отсутствие одежды, не беря в учёт оставшееся на месте бельё. Тем не менее Тэхён ничего подозрительного, не считая сам факт столь чудесного самочувствия, не ощущает. Вылезает из постели, плетётся в душ, находит на тумбочке у кровати новенькие брендовые брюки, толстовку, бельё и даже носки. Удивляется немного, но не обращает должного внимания, просто приводит себя в надлежащий вид и спускается заказать еды, заодно прочёсывая телефон для того, чтобы составить хронологию событий. Большинство воспоминаний, пусть и обрывками, но присутствуют. Только вот последние два или три заведения едва ли можно описать. А ещё один человек — парень или мужчина, точно не скажешь — присутствует, но только в амплуа долгой беседы. В последующих фрагментах вроде бы он же является ключевой фигурой. Вот его пальцы на губах — касаются невесомо, пока сигаретный дым растекается по языку и скатывается в лёгкие при очередном вдохе… Отстраняются. Возвращаются. Почему-то под боком этого человека Тэхён чувствовал себя в безопасности. Вот его — его же, да? — сильные руки прижимают к твёрдой груди, придерживают под коленями и спиной. Держат в лифте, заносят в номер… Укладывают на кровать. Мать честная, да почему настолько обалденно было находиться в этих объятиях? А вот… Тэхён безропотной куклой позволяет стягивать с себя одежду. Всё больше и больше кожи оголяется, пока не остаётся одно лишь бельё… Но ничего такого — память не подводит, к сожалению или к счастью — не происходит. Он просто укутывает в одеяло. Как его там звали? Да что там! Выглядел-то он как? Бесполезно. Сколько не старайся, мозг сотрудничать, похоже, не намерен. Так что Тэхён только раздражённо вздыхает, продолжая бродить по улицам. Стоп-стоп-стоп. Он аж сбивается с шага. Ещё кое-что… Пальцы. Пальцы в волосах, массируют аккуратно, перебирая пасма… Что-то тёплое на лбу. Кожа? Этот некто вроде как нависает — ощущается фантомная тяжесть чужого тела. Лоб, что ли? Немного погодя там же отпечатываются губы… Тоже тёплые — даже непозволительно горячие — и сухие. Да, это точно поцелуй. Такой невинный, нежный… Непродолжительный. Тэхён поджимает губы от досады. Мало. Слишком мало. Он давно, очень давно, не чувствует ничего подобного. От людей, в принципе, и от Чжохуна тоже. Вот именно так тот не прикасался — не то что не целовал — последние несколько лет. И не коснётся уже. Ни он, ни… Кто-либо ещё? Возможно, вполне вероятно… Не хотелось бы. Себе-то в этом сознаться можно. И полноценную настоящую семью хочется, и от брата внимания с былой заботой хочется, и партнёра… Парня. Пару хочется. Очень-очень. А всё, что у него есть в реальности — это любимые чай в руках и парк у реки. Тэхён в который раз вздыхает. Столько вопросов к незнакомцу… Уйма просто, но наиболее интересно, свезёт ли ему повстречать этого обаятельного молодого человека ещё раз? Или хотя бы кого-то похожего — тоже ведь пойдёт. Ну, например, вон тот — второй посетитель парка в столь позднее время — ничего такой. Даже кажется знакомым внешне. Что мешает поступить, как все нормальные люди, когда их привлекают чем-то (на миг даже просто) другие люди? Только один разочек отбросить все опасения и заморочки. «А там будь что будет», — мелькает в мыслях, и он решительно шагает вперёд. Подходит максимально близко, останавливается совсем рядом. Беспардонно, чуть склонив голову на бок, разглядывает немного детское лицо, на которое падает тень его фигуры — фонарь находится за спиной. Розовые губки с родинкой под нижней, пухлые щёчки, пышные реснички. Ну, миленький. Хотя чёрная оверсайз одежда, татуировки на тыльной стороне правой ладони и по два массивных кольца в ушах неоспоримо придают брутальности. Как бы правильно сказать… Мало ли, что за тело под тканью скрывается. Размышлять о таком, пожалуй, срам, но кто осудит, если в поле зрения никого больше нет, а читать мысли сей притягательный человек не умеет? И всё же… Что-то в нём есть. Надо бы там для начала представится, познакомится, попытаться поговорить… Пока что незнакомец медленно приоткрывает веки, устанавливает зрительный контакт, немного приподнимая брови, и сбивает тем самым все путные мысли. Сердце почему-то ускоряет свой ритм, а пульс начинает отдалённо стучатся где-то в висках. Воу, Ким — возьми же себя в руки — Тэхён не в состоянии подойти к человеку. Ви-модель-актёр не может заговорить с целью сблизиться… Попробовать заново. А ведь хочется. Столько всего, на самом деле, хочется… И в голове откуда-то всплывают слова о двух условиях, при соблюдении которых сбывается всё. Чьи это…?***
— Всего два условия, — растекается по бару безмятежным тоном с импровизированной сцены: — истинное желание и искренняя вера. Произнесите вслух, пропишите на бумаге или проговорите про себя — неважно, какой способ вы предпочтёте. Без разницы, как это будет зафиксировано. Достаточно только неповинного хотения и непорочного верования. В зале приглушено освещение, всего несколько лент по периметру и свечи… Как электронные имитации, так и самые настоящие, различной формы, из разного материала. Барная стойка подпирает две стены, помещение само по себе маленькое, столики расставлены причудливым узором. На небольшой возвышенности чёрный лакированный спинет, минимум аппаратуры и сегодняшний артист. Певец с абсолютным слухом, весьма признанный музыкант, в репертуаре которого струнные и клавишные инструменты, или просто Чон Чонгук. Псевдоним в виде исключения использует, в связи с немножечко иной сферой деятельности. Состоит тот из двух первых букв инициалов на английском — «JK». Но здесь и сейчас не об этом. Не совсем, точнее. Раздаются вступительные ноты очередной песни в его исполнении. Спустя пару секунд разносится завораживающий голос… Оставаться равнодушным просто нереально. Чонгук чувствует, как воздух всё больше и больше наполняет праздничный дух. Новогоднее настроение, рождественская атмосфера… Сие слияние витает, парит. Обнимает, окутывает, обуревает… Пропитывает и преисполняет присутствующих. Другая песня плавно перетекает в последующую, короткие вставки подготовленной речи оседают в головах гостей, закрепляются прочно где-то на подкорке мозга каждого, и так постепенно выступление подходит к концу. Звучат последние аккорды, прощальные слова… Зал заходится в аплодисментах. Чонгук скромно улыбается, учтиво поклоняется, обводит неприметный снаружи бар взглядом ещё раз, спускается помеж людей и невольно задерживается глазами на одной фигуре у стойки. Что-то в нём есть… Не подсесть просто не представляется возможным, так что он присаживается на соседний стул и пробует для начала хотя бы поздороваться, но парень — мужчина? — никак не реагирует на чужое присутствие или потуги пообщаться, лишь задумчиво потягивает напитки один за другим. — Дорогой, мне некогда, — первое, что адресуется ему, брошено с нотками негодования. — Я мешаю тебе… Пить? — Чонгук выгибает бровь, получая в ответ лишь тяжёлый вздох. Следующее, что тот выдаёт спустя несколько минут молчания — реплика бармену: — Ещё не было ни одного снегопада! — громче нужного, поджимая тут же губы. Что за чудо чадо? Привлекательный до чёртиков и такой забавный в этот момент. Но попытки завести разговор проваливаются без права на успех… Пьян в стельку. Тем не менее сдаваться или проигрывать Чонгук не привык, не ведомо ему такое. Так что он с улыбкой наблюдает за незнакомцем и время от времени говорит. Что угодно, без разницы. Главное привлечь внимание, после — удержать интерес. — Я устал параноить, — а вот с этого жалобного факта уже начинается их беседа-монолог о бывшем парне, о скрываемой ориентации и об издержках рода деятельности. Вскоре какой-никакой контакт всё же удаётся установить. Незнакомец-то внешне весьма знаком… А когда некий Ви — ох, этот псевдоним — начинает болтать, соизволив представиться, Чонгук больше склоняется к тому, что просто не безызвестную личность повстречал, хотя остаточный вердикт вынести не может — уж больно подвох ощущается. А его чуйка никогда не подводит. Только дважды два он сложит порядком позже. — Меня это не удивляет, — продолжает Ви заплетающимся языком. Перескакивает из одного фрагмента на другой, почти что не соображает, но упрямо держится, выкладывает. Причём абсолютно всё. От знакомства в начале старшей школы до замятого с огромным трудом скандала год назад. Рассказывает, что об ориентации не знает больше никто, кроме старшего брата, который сильно отдалился последнее время, и родителей, которые закатили скандал, узнав о выборе профессии и отношениях с парнем. Не общаются. Ещё с момента выпуска из школы и поступления. Отказался от семьи, разорвал все связи, выбрал себя… Выбрал его. — Около десяти лет потрачено впустую, — констатирует удручённо. — Семь лет вместе в качестве пары! Целых семь долбанных лет быть в отношениях… — добавляет гораздо тише и выпивает очередной шот залпом, морщась то ли от алкоголя, то ли от озвученного. За это время были и громкие скандалы, и относительная бедность, и работа сутки напролёт, и нерациональные траты, и — как выяснилось с предательством — измены. А ведь только-только всё образовалось, как вдруг всплыла сокрытая от посторонних часть жизни с подачи одного из двух самых — единственных — родных людей… Ли Чжохун просто немножечко перегнул палку на этот — увы и ах, далеко не однократный — раз. — В сфере шоу-бизнеса лучше помалкивать о том, что ты гей, — изрекает, жуя апельсин. Ну, что есть, то есть. Тут только подпирать под бок да слушать внимательно. Ви вообще делится так, будто ни с кем не контактирует. Словно… Некому выговариваться. Хотя, по кратким упоминаниям, можно трезво расценить ситуацию: старший брат вечно за границей, общения критически мало, с роднёй не контактирует, друзей сейчас не имеет, последний год после расставания занимается исключительно работой. Прискорбно. И Чонгук же реально его слушает, вникает по максимуму, расспрашивает всякие подробности, подталкивает в нужном направлении, поддерживает во всех смыслах… Он просто находиться рядом. Между строк, правда, уговаривает-таки уйти из бара, помогает держаться на ногах, даже с несуразными попытками покурить справляется вместо него. Вынуждает присесть на ближайшую лавочку, чиркает зажигалкой, чтобы Ви сумел поджечь сигарету, подносит ту время от времени к искусанным губам, следит за каждой затяжкой и терпеливо переносит наличие дыма, хотя не любит, честно говоря, подобное. Не торопит, хотя всё же мягко предлагает… Но на этот раз внимание цепляется за слово «домой» с бешенной скорость, некой паникой и яростным протестом. Чонгук едва его успокаивает, сразу перечисляя альтернативы и порядком крепче прижимая к себе. Ви идёт на компромисс нехотя. Вновь укладывает голову на подставленное плечо, зажимает замёрзшие ладони между бёдер, обтянутых свободными брюками, и шмыгает носом. — Нельзя, — на грани слышимости, потупляя взгляд. — Мне нельзя сегодня домой. — Как скажешь, — легко соглашается примирительным тоном, сильнее натягивая край пуховика на чужую спину. — Отель так отель. Просто пошли уже, на улице холодно… — Только не домой, — шепчет, явно выбившись из сил и засыпая под тёплым боком. Чонгук лишь вздыхает, поднимаясь вместе с драгоценной ношей. Определённо не так он планировал проводить время, но что тут поделаешь? Пусть хоть кто-то ненадолго побеспокоиться и позаботиться о сей тонкой натуре. Так хрупок, так раним, так нежен… Как же можно было столько раз прямо в сердечко…? Кому пришло в голову терзать такую светлую душу? Естественно, что Ви окончательно закрылся, спрятался от жестокого мира, от подлых людишек, от каких-либо возможных разочарований… И не испытал облегчения. — Предложение… Так и не сос… Сос-то-я-лось, — едва выговаривает, ибо в прогретом такси развозит куда сильнее. — Я выбросил кольца… С моста. И билеты, — вздыхает протяжно, елозя щекой по плечу вплоть до того, что утыкается носом в шею. — Билеты тоже сдал. Никак не угомонится… — голос сходит на нет. — Я его ненавижу. Люблю ещё немно, — зевок, — жечко. Но прошло. Уже не болит… Совсем-совсем. Вот бы он забыл… Несвязное бормотание прерывается необходимостью зайти в отель и снять номер. Больше ничего внятно Ви не говорит. Ни когда Чонгук буквально на руках вносит его в нужную комнату, потому что «не хочу идти сам» видите ли, ни когда укладывает его на кровати как можно удобнее… Даже когда он зачёсывает графитового цвета волосы с лица, устраиваясь ненадолго на краю постели, прижимается своим лбом к его, склоняясь над расслабленным телом, и нашёптывает, зажмурившись, беглые пожелания хорошего самочувствия по утру, целуя туда же, где касался секундой ранее, ответом служит ничего. Ви лишь мычит время от времени что-то нечленораздельное и переворачивается на бок, пока Чонгук роется в своём рюкзаке. Он задерживается ещё немного, решая вопрос с чистой одеждой и отдавая грязную — бессовестно стянутую чуть ранее, к слову — хосту. Рукав рубашки порван, брюки липкие, бельё… Ну, спросонья — скорее всего даже после душа — без сомнений понадобится новое. В общем и целом, уйдёт новый знакомый отсюда в достойном виде, не заморачиваясь при этом ни над похмельем, ни над вещами. Это меньшее, что Чонгук может сделать в текущий момент в такой ситуации. Разобравшись, он захлопывает дверь снаружи и с чистой совестью возвращается к работе. Только разве тихонечко говорит «счастливого пути» на прощание до этого. И вновь действует на автопилоте. Всю ночь, всё утро и весь день. Работает, работает, работает. Пока не падает обессилено на первую попавшуюся скамейку в каком-то парке уже после захода солнца. Съезжает пониже, откидывает голову на спинку, прикрывает глаза. Говорят, если двумя людям суждено быть вместе… А что… Что уготовила судьба в канун Нового года? Чонгук задавался этим вопросом сутки назад, сидя на корпоративе. И подпирая в больнице стену тоже задавался. И даже выходя со снятого не для себя номера задумался. Он вообще частенько гадает а-ля «что да как предписано на сей раз?», в том числе сейчас вот, давая себе минутку передохнуть. Видит, знает, понимает… Чувствует гораздо больше обычных людей. Каждый дар — это проклятие, и каждое проклятие — это дар. У всего есть цена. У всего есть свои плюсы и минусы, позитивные-положительные и негативные-отрицательные стороны. Значение, вес… Как у любой монетки. Мельчайшая деталь может иметь вселенский смысл. Особенно пересечение людей. Особенно в празднество. Холодный воздух пробирается под расстёгнутый до половины пуховик, рабочий планшет с очередным оповещением вибрирует рядом с рюкзаком… Чонгук уже устал, а ведь главная ночь только лишь вступает в свои законные владения. Переход из года в год чувствуется как нечто невероятное, даже возвышенное и… Совсем чуточку неприятное. Приглушенный шум вечернего города разбавляют чьи-то шаги, постепенно ставая отчётливей. Человек останавливается в метре от лавочки, на которой он сидит… И — ох, дьявол — ему даже не нужно смотреть на, как будто несмело, боязно, подступившегося