Vademecum

Санитарная обработка

      — И что, Ян, никто так и не появился? Ни ЛЕГИОН, ни милиция?       — Неа. Мы благополучно забрались на Мавзолей и развернули транспарант, — Яна наклонила стеклянный чайник над фарфоровой чашкой. — Простояли там с ним почти до полуночи, зажгли факел, а потом спокойно разошлись, — чайник вернулся на подставку, под которой горела чайная свеча. — Стелла говорит, это абсолютный рекорд длительности пикета за все те годы, что они выходят.       — Ты же говорила, её с вами не было, потому что она дома на карантине, — отозвалась собеседница с плохо сдерживаемым раздражением.       — Её и не было, Ев. Она мне в чат потом написала.       — Ну, Стеллу твою можно прогнать откуда хочешь одним лишь грозным «брысь!» Её слова — не показатель. А вот то, что вас никто не тронул, хотя вы были без неё — уже что-то, — Ева поднесла чашку к накрашенным губам и сделала глоток.       — Думаешь, они сменили тактику? — Яна сняла крышку с фарфоровой сахарницы и положила в свою чашку две ложки сахара с горкой.       — Может быть. А, может, затаились и смотрят на вашу тактику. В смысле, на твою — больше в ЖТР ни у кого мозгов нет.       — Да ладно тебе, Ев. Не всë так печально, — ложка стала со звоном ударяться о фарфоровые стенки. — Мы с ними математикой занимаемся и они уже почти освоили проценты.       — Удивительно, что не таблицу умножения, — язвительно сказала Ева.       — Её они и так знали. Ее во втором классе проходят, когда математика у девочек ещё есть, — Яна сделала большой глоток из своей чашки, с громким звяканьем опустила её на блюдце и достала из кармана толстовки телефон. — Вот, смотри, как мы хорошо смотрелись на Красной площади.       Телефон рядом с Евиной чашкой завибрировал, она провела наманикюренным пальцем по экрану, набрала четыре цифры и нажала на ссылку в уведомлении.       На открывшейся фотографии несколько человек в надвинутых на лица шарфах стояли на верхней части напоминавшего зиккурат здания, держа в руках большой белый транспарант — в ярких лучах подсветки на фасаде легко можно было разобрать надписи заглавными буквами «Ленин» и «Сталин», а на транспаранте — фразу «За отмену 7-й поправки». Одна из фигур, державших плакат, была выше остальных примерно на две головы.       — А кто вас фоткал? — спросила Ева, дважды нажимая на фотографию указательным пальцем.       — Один из ребят, которые в почётном карауле стояли. Старший лейтенант. Потом мне скинул, а я запостила в аккаунт ЖТР.       — «Старший лейтенант, мальчик молодой...», — пропела Ева. — Клеил вас, что ли?       — Ага, с шарфами на лицах — самое то, — саркастически отозвалась Яна. — Как будто в парандже...       — Многие мужики считают, что паранджа придаёт лицу таинственности.       — Тогда на их улице с завтрашнего дня праздник. Будем все таинственные — в медицинских масках.       — Да уж, — вздохнула Ева. — Ещё и санитарную обработку помещений в клубе придётся делать. Одни расходы...       — Если не делать, будут расходы на штрафы.       — А ты откуда про это знаешь?       — Так у моей подруги, с которой мы квартиру снимаем, тату-салон в Субуре.       Ева поджала губы, а её наманикюренный палец коснулся подписи под аватаркой, на которой была изображена перечеркнутая цифра 7, и открыл страницу, где красовалась аватарка с перечеркнутой цифрой 7 и подписью «Женщины Третьего Рима». В правом верхнем углу было видно приписки: «1457 публикации», «1 млн подписчи...», «49 подписки».       — Значит, вас поддерживает меньше одного процента населения, — задумчиво сказала Ева.       — Ноль целых семьдесят пять сотых. Но корректнее считать от общего числа русскоязычных пользователей инсты.       — И сколько их?       — Почти тридцать три миллиона.       — Тогда у вас целых 3%, — саркастически отозвалась Ева.       — Три целых три сотых. Но это на бумаге. На деле всë хуже: три четверти подписчиков в инстаграме ЖТР — мёртвые души.       — Накрученные?       Яна кивнула:       — Живых — тысяч двести пятьдесят, не больше.       — И зачем твоей Красновой мёртвые души?       — Для имиджа. Люди любят красивые цифры, а тот факт, что за ними пустота, их мало волнует. Но это не так страшно. Плохо, что двести пятьдесят тысяч — это 0,76% от русскоязычного сегмента пользователей инсты.       — Ян, тебе не надоело это всë?       — Что именно?       — Борьба эта твоя непонятно, за что...       — Почему же непонятно. Как раз понятно — за отмену седьмой поправки в Конституцию.       — Думаешь, люди помнят, что это за поправка?       — Ты же помнишь. Я помню. Девочки из 47-го детдома, которые организовали у себя политический клуб...       — Они дети.       — Они скоро вырастут. За ними будущее.       — Вот когда вырастут, тогда и посмотрим, какое там за ними будущее, — вздохнула Ева.       — А девицы из ЖТР?       — Девицы твои выступают за поправку иного рода — судьбу свою поправить хотят через замужество, — Ева глотнула из своей чашки и бесшумно поставила её обратно на блюдце.       — Какая разница, если нам с ними по пути.       — В том и дело, что не по пути. Они на стороне противника. Пали жертвой той самой поправки.       — Ну, мы все её жертвы. Ведь она запрещает женщинам занимать руководящие должности.       — Я не в этом смысле.       — А в каком?       — Седьмую поправку приняли не из-за Голышевой и её злополучной программы запрета абортов. Это был всего лишь повод.       — И какова же реальная причина?       — Элик говорит, что все концы уходят в лабораторию «Веста» и опыты в области партеногенеза, которые проводила там над приматами «Казанская Дева» Маргарита Ивлева.       — А что думаешь ты?       — Я думаю, что дело и не в Ивлевой. Точнее, не только в ней. А в тенденции на снижение рождаемости мальчиков. Женщин сначала стало бы просто больше, а потом — они могли бы начать размножаться сами, без участия мужчин, и, как говорят, производили бы на свет лишь себе подобных. Вот власти и подстраховались. По сути, закрепили дискриминацию по половому признаку на государственном уровне.       — Значит, снова сыграли на опережение...       — И, судя по количеству сторонников вашей ЖТР, весьма эффективно. За эти годы ни одной новой Ивлевой у нас не появилось. Да и вообще новые имена во всех сферах научного знания принадлежат исключительно мужчинам. Активные и недовольные поправкой женщины эмигрировали. Как Алла. А те, кто остались, либо молча терпят в надежде на лучшее — как я — либо и вовсе согласны быть людьми второго сорта, лишь бы их не трогали.       — Женщины научились не высовываться... — Яна посмотрела на горящую в подставке под стеклянным чайником свечу — язычок пламени едва колыхался.       — Увы.       — Но есть же и такие, как я.       — И сколько вас — меньше процента? — Ева усмехнулась, поднесла к губам чашку и посмотрела в окно, где на фоне чёрного неба падали хлопья снега. — Давай уедем, Ян, — наконец сказала она, а её чашка снова беззвучно соприкоснулась с белоснежным блюдцем.       — Куда?       — В Германию. Или в Чехию.       — Но ты же говорила, что не знаешь языка.       — Я знаю французский. Ты — английский и немецкий. Как-нибудь справимся.       — А как же клуб?       — Ну, вечеринки, корпоративы и костюмированные шоу в Европе тоже востребованы. А с этой эпидемией вполне может получиться так, что придётся и вовсе искать альтернативные источники дохода.       — А куда пропал твой страх начинать всë с нуля? — спросила Яна, изображая пальцами обеих рук кавычки.       — Мне сорок три. Сколько можно бояться. Тем более у меня есть поддержка в твоём лице. У тебя хорошие аналитические способности, ты не боишься рисковать. Зарегистрируем там отношения и...       — А как же Эльдар? И другие твои... знакомые?       — Это ведь всë не от хорошей жизни, Ян.       — А от чего?       — От желания защититься, подстраховаться. А на самом деле я ведь тоже... — Ева замолчала, снова сделала глоток из чашки и поставила её обратно на блюдце ручкой к собеседнице. — Когда ты сказала, что... любишь... меня, я... Я была очень тронута, потому что это прозвучало искренне. И мне показалось, что дверь, которую я давно считала не просто закрытой, а замурованной, вдруг пошла трещинами. И сквозь эти трещины стал пробиваться свет... И я подумала, что готова дать себе ещё один шанс. Нам...       — Ева, — Яна, сверкнув своим массивным перстнем в форме черепа, потерла глаза, словно пыталась отогнать наваждение. — Давай прекратим этот спектакль. Я... знаю про Эльдара.       — Что именно ты знаешь? — Ева подняла на собеседницу взгляд — в нем читался испуг.       — Что он сделал предложение Лиле, — ответила Яна, а сидевшая через стол актриса поморщилась, как будто только что съела ломтик лимона. — Ладно-ладно, своей хищнице-конкубине, — рука с перстнем изобразила в воздухе кавычки. — И, если я правильно понимаю, тебя здесь больше ничего не держит.       — А тебя?       — Дело не в том, держит меня что-то или нет.       — И в чем же тогда?       — В разнице взглядов и ценностей. Для меня возможность не быть прикованной, как гиря, к ноге одного человека и есть хорошая жизнь — свободная, лёгкая.       — Но ты ведь так ревновала меня к Эльдару...       — Одно другому не мешает. Ревность у меня идёт в комплекте с любовью, а не моногамностью.       — То есть тебе нужен гарем?       — Мне нужна свобода. Свобода быть с теми людьми, которых я люблю. И вариант с враньём или утаиванием меня не устраивает. Я хочу, чтобы всë было открыто и честно.       — Ты серьёзно сейчас?       — А похоже, что я прикалываюсь?       — Хватит отвечать вопросом на вопрос... — раздражённо отозвалась Ева. — Терпеть не могу эту манеру.       — Ев, это действительно не шутки. Лучше всë обсудить на берегу, до того, как пускаться в совместное плавание.       — Господи, какая ты, оказывается, расчетливая.       — А ты не расчетливая?       — Я?... Какая же ты...       — Ну?       — Несгибаемая. Как мужики.       — Слушай, я устала после пикета и, пожалуй, поеду домой. Поговорим в другой раз.       — В точности как мужики. Трахнуть не удалось — сразу теряешь интерес.       — Готичненько, — вздохнула Яна, поднимаясь со своего места. — Ев, ты меня, конечно, извини, но кончаешь у нас ты, а не я.       — Ага. Ты кончаешь не тут, а с твоими случайными прохожими, как настоящая ш...       — Вот, ты знаешь, с ними в этом плане действительно проще. И удовольствие доставляют, и шлюхой потом не обзывают.       — Вот и катись... — процедила Ева сквозь зубы.       Собеседница снова вздохнула, закатила глаза и направилась в коридор. Ева сделала глоток из чашки и с громким звяканьем опустила её на блюдце, а потом разблокировала телефон и взглянула на экран — в верхней части болталось несколько уведомлений — в последнем, отправленном в 16:12, Элик просил, чтобы Зайка его простила. Наманикюренный палец один за другим отправил все уведомления вправо, телефон лёг на стол экраном вниз, а из коридора послышалось лязганье ключей в замке. Ева резко встала из-за стола, схватила одну из двух кофейных чашек, которые стояли вверх дном на расстеленном возле тостера полотенце, и с размаху швырнула её в мойку — хрупкие на вид фарфоровые стенки остались невредимы и даже тонкая покрытая позолотой ручка не пострадала. Ева вздохнула, подошла к окну, цокая по кафельному полу каблуками, отдернула тюль и встала коленом на кожаное сиденье табуретки, демонстрируя красную подошву туфли-«лодочки» на высокой шпильке. За окном по-прежнему валил снег, машины на парковке уже напоминали сугробы и только внедорожник, стоявший с включёнными габаритными огнями у самого подъезда, всё ещё был похож на автомобиль, хотя тоже стремительно покрывался маскировочным белым налётом. Из подъезда появилась высокая фигура в кожаной куртке и, натянув на голову капюшон, быстрым шагом направилась к небольшому сугробу, который стоял поперёк парковочного кармана, перегораживая дорогу сугробу побольше, и приветственно моргнул оранжевыми огнями. Фигура в капюшоне стряхнула снег с двери, нащупала ручку, извлекла из салона большую щётку на длинной рукоятке и принялась энергично смахивать ею снег, возвращая машине привычный вид. Тем временем дверь подъезда снова открылась, её примеру последовала задняя левая дверь стоявшего рядом внедорожника — из салона вышел высокий широкоплечий мужчина, обошёл машину со стороны багажника и открыл заднюю правую дверь, которая находилась ровно напротив входа в подъезд. Невысокий коренастый мужчина в длинном кожаном пальто с огромной корзиной цветов в руках неуклюже вылез из машины и в сопровождении своего широкоплечего спутника медленно, чуть шатаясь, проследовал в подъезд.              Ева со вздохом задернула тюль, вышла из кухни и, цокая каблуками, прошла по коридору в просторную прихожую, где горел свет. Взглянув в зеркало, она поправила выбившуюся из причёски прядь кудрявых золотистых с рыжеватым отливом волос, одернула и без того идеально сидевшую на округлых бёдрах юбку-«карандаш» цвета брусники, достала из большой шкатулки на столике золотой браслет и защелкнула его на руке, словно наручник, как раз в тот момент, когда прихожую огласил мелодичный звонок, имитирующий птичьи трели.       — Здравствуй, милый, — холодно проговорила хозяйка дома, едва открыв дверь.       Над порогом висела в воздухе гигантская корзина припорошенных снегом розовых цветов, которую поддерживали две руки с короткими толстыми пальцами.              — З-зайка... — донеслось из-за букета. — З-зайка, ты ведь з-знаешь, я х-хочу т... — голос запнулся.       — Знаю, милый. Заходи в дом. Только охрану отпусти.       Букет не сдвинулся с места и продолжил:       — З-зайка... Я напился... Потому что эта шшлюха меня... Я ей ж-жениться, а она — «Расторгнем ннаш конкубинат, я пполюбила другого»... Дру-гого она... Шшлюха... Какого-то хахаля себе нашла... Я ей: уччись у моей ззайки — она мменя никогда... — корзина затряслась мелкой дрожью, а с розовых венчиков, цвет которых перекликался с цветом шёлковой Евиной блузки, полетели на пол капли талой воды. — Ты же знаешь, з-зайка, я...       — Знаю, милый. Заходи в дом. Только охрану отпусти, — повторила Ева все тем же ледяным тоном, поправила золотой браслет на руке, взглянула на настенные часы, которые показывали без десяти два, и шире открыла дверь.       Водительская дверь небольшой чёрной машины во дворе Евиного дома тем временем звучно захлопнулась, автомобиль выехал с прилегающей территории на хорошо освещенную пустынную улицу. Снаружи проносились светящиеся факелы фонарей, а внутри салона мелодичный мужской голос под тяжёлый металлический аккомпанемент настойчиво повторял, что иногда тьма может явить человеку свет. Машина долго ехала прямо, потом повернула направо на мигавшем зеленым светофоре и снова продолжила движение прямо при свете фонарей и пении о свете. Все последующие светофоры также приветственно мигали зеленым, не задерживая чёрное авто. Остановил его лишь взмах полосатой палочки в руке у автоинспектора, одетого в жёлтый жилет со светоотражающими полосами. Яна чертыхнулась, щелкнула поворотником и съехала на обочину. Впереди около белого щита указателя, который сообщал, что прямо по курсу находится Ясенево, а правее — улицы Миклухо-Маклая и Профсоюзная, стоял черный внедорожник с серебристой надписью на пластиковом боксе для запасного колеса «Defender».       Блюститель закона, помахивая своим полосатым жезлом, приблизился к водительской двери, Яна убавила громкость аудиоплеера, где на дисплее светилось «Disturbed “The Light”», и нажала кнопку на водительской двери.       — Доброй ночи! Старший лейтенант Клыков. Нарушаем, гражданочка? — проговорил автоинспектор в открывшееся окно. — Вы постойте тут пять минут, я сейчас с другой машиной закончу и к вам подойду.       Рядом с Клыковым, словно из воздуха, материализовалась фигура Лëни.       — А тебя-то... — начала Яна, но Лëня приложил палец к губам и жестом поманил её к себе, а старший лейтенант быстро отошёл к внедорожнику.       Когда дверь открылась, Лëня знаками показал, чтобы Яна оставила в машине телефон, та кивнула, вылезла из салона и уже хотела захлопнуть дверь, но Лëня придержал её, а потом осторожно прижал до щелчка.       — Ну что, как прошла фотосессия на Мавзолее? — спросил он, когда они с Яной отошли за багажник ее машины.       — Спокойно, — собеседница достала из кармана куртки пачку сигарет и зажигалку.       — Теперь так будет всегда.       Яна подняла брови, сунула в рот сигарету и щелкнула зажигалкой в форме волчьей головы.       — Они избрали ту же тактику, какую применяли с эсэрами в Петрограде, — продолжил Лёня. — Сначала будут вас игнорить, потом тем или иным способом покажут, что запроса на отмену 7-й поправки в обществе нет и выставят вас горсткой смутьянов, которые раскачивают лодку.       — Готичненько, — Яна усмехнулась, выдыхая дым в сторону и отводя туда же взгляд. — И как решать это уравнение?       — Ну, в нем есть одно неизвестное. Для той стороны.       — Что за неизвестное? — тонкие губы сделали ещё одну затяжку.       — Я. Я верю, что женщины заслуживают равных прав с мужчинами. Особенно, такие женщины, как ты.       — То есть равенства нет и среди женщин: есть обычные, есть — такие, как я, — проговорила Яна, выдыхая дым.       — Вот! Другая на твоём месте восприняла бы мои слова как комплимент.       — Угу. Ври кому-нибудь другому. Я в курсе, как тебе уволили, — Яна изобразила пальцами одной руки кавычки, — с одновременным повышением по службе.       — Они намеренно слили тебе эту информацию, чтобы ты перестала мне доверять. Их план сработал — ты меня динамишь уже который день. А на самом деле твой враг — тот, кто рассказал тебе про мое повышение.       — Если бы ты рассказал мне о нем сам, их слив не повлиял бы на моё доверие.       — Я не мог. На момент нашей прошлой встречи я ещё не знал о назначении, а рассказывать такое по телефону небезопасно.       — Мог бы встретиться со мной, как сейчас.       — Меня пасли и слушали. А за каждое самовольное отключение телефона я должен отчитываться.       — А сегодня у слежки выходной? — саркастически спросила Яна.       — У начальника случился форс-мажор. И я сразу же этим воспользовался.       — Готичненько. Думаешь, я поверю в это всë?       — Надеюсь. Потому что скоро тебе потребуется помощь. А я — могу тебе помочь.       — У меня есть ЖТР. Помощь от мужиков слишком дорого обходится.       — ЖТР — марионетка, которую дергает за ниточки мужская рука. Стелла не больна. Результат ее теста на вирус подтасовали, чтобы она сидела дома.       — И зачем же ей тогда вообще позволили организовать ЖТР?       — Чтобы создать конкуренцию «Петроградским феминисткам». А заодно посмотреть, есть ли запрос на их идеи в Столице. Если есть, дать этим людям возможность...       — Выпустить пар, — с досадой продолжила Яна, выдыхая дым.       Лёня молча покивал головой, а потом добавил:       — Если хочешь чего-то добиться, нужно переезжать в Петроград.       — То есть ты предлагаешь мне сложить оружие.       — Я предлагаю тебе сменить тактику. В Петрограде у тебя больше шансов создать организацию, которая будет иметь реальный политический вес. И тут наши с тобой задачи совпадают — по их плану, я должен увезти тебя туда же.       — Зачем?       — Чтобы в Столице было тихо.       — А в Петрограде им тишина не нужна?       — Они планируют там кадровые перестановки. И надеются таким образом подмять под себя всю тамошнюю оппозицию.       — И какой тогда смысл мне туда ехать?       — Ну, их надежды можно и обмануть.       — А какие у них надежды на мой счёт?       — Что ты, как остальные девушки из ЖТР, поведёшься на женское счастье, — Лëня изобразил обеими руками кавычки. — Я не стал их разубеждать, что ты не такая.       Яна бросила окурок себе под ноги и растерла его подошвой ботинка, а Лëня вернулся к водительской двери, открыл её и включил дальний свет фар, так что буквы «ДПС» на жёлтом жилете стоявшего впереди автоинспектора засияли, достал из кармана дубленки купюру и вернулся к Яне.       — Он должен тебя оштрафовать, чтобы не было подозрений, — Лëня сунул купюру Яне в руку, развернулся и быстрым шагом направился к чёрному внедорожнику.       Как только Яна села обратно за руль, к водительской двери снова подошел обладатель желтого жилета:       — Что же вы, гражданочка, дальний свет в черте города не выключаете.       — Забыла, простите...       — Штраф с вас, пятьсот рублей.       В руке у проштрафившейся водительницы на сложенной пополам купюре красовалась надпись «500». Купюра перекочевала в руку автоинспектора, тот протянул Яне уже заполненную бумажку с надписью «Квитанция» и, пожелав счастливого пути, отошёл к обочине. Белый свет двух узких нижних фар сменился желтоватым свечением двух больших верхних и машина, подмигивая оранжевым сигналом левого поворотника, плавно выехала на проезжую часть.

* * *

      Под козырьком подъезда в жёлтом свете двух ламп стоял сутулый молодой человек ярко выраженной кавказской внешности и нервными движениями подносил к губам сигарету — как будто совершал нечто постыдное и боялся, что его застукают. В очередной раз выдохнув дым на быстро летящие вниз снежные хлопья, он взглянул на экран смартфона, который держал в левой руке — там был открыт чат с надписью «Сашка». В своём последнем сообщении Сашка писал, что скучает и хочет увидеться, а в предпоследнем — благодарил Виса за то, что тот его наконец разблокировал.       Из-за угла дома показалась чёрная машина, она проползла мимо мусорных контейнеров под занесённым снегом навесом, забралась на бордюрный камень сначала передним, а потом и задним правыми колесами и замерла в наклонной позиции. Стоявший у подъезда курильщик быстро потушил сигарету, сунул телефон в карман и подошёл к машине как раз в тот момент, когда фары перестали подсвечивать падающие на землю белые хлопья, а водительская дверь открылась и выпустила наружу Яну — она тут же натянула на голову капюшон толстовки.       — Какие люди! И без охраны! — проговорил встречающий. — А мы тебя потеряли.       — А ты чего тут делаешь в три часа ночи, Вис?       — Катюха попросила побыть у вас, на случай, если тебя после пикета в «обезьянник» загребут, — ответил Вис, подходя к машине.       — И чем бы ты мне помог? Поручителем ты выступать не можешь — тебе двадцать три всего.       — Зато мой муж может. И Барт. И Бартов муж.       — А, ну да, братство кольца. Благородные моногамные мужи ручаются за аморального человека.       — Не мужи, а мужья... Ладно, аморальный человек, давай уже мириться, — Вис протянул вперёд руку — рука с массивным перстнем в форме черепа ответила крепким пожатием, а затем открыла багажник, где лежала складная алюминиевая лестница и длинный рулон плотной бумаги, из которого торчали две рейки.       — Возьмёшь транспарант?       — За что хоть в этот раз выходили? — спросил Вис, подхватывая рулон.       — За отмену седьмой поправки, — рука с перстнем ловко вынула из багажника лестницу.       — И про что эта поправка, Ян?       — Она запрещает женщинам занимать государственные должности, — собеседница закрыла дверцу багажника и нажала на брелок — машина отозвалась однократным звуковым сигналом.       — И как прошло сегодня?       — В «обезьянник» никого не забрали. А один из ребят, которые стояли у Мавзолея в почётном карауле, даже пофоткал нас для инсты.       — А подпола того в пальто не было?       — Не было.       — Ясно.       — Ну что, пошли домой?       — Давай покурим сначала.       — Я не хочу.       — Ну, со мной постоишь.       — Да тут снег такой — вымокну вся.       — Не вымокнешь. Пошли под козырёк.       — Вис, а чего это ты меня домой не пускаешь?       — Ну, там у Катюхи вроде что-то намечалось... — Вис зажал рулон подмышкой и достал из кармана пачку сигарет и зажигалку.       — Что намечалось?       — Да к ней тётка какая-то пришла ухо колоть.       — Сюда, домой?       — Да нет, в салон.       — Что за тётка?       — Высокая рыжеволосая. На тебя похожа, кстати — даже одевается так же... Только, в отличие от тебя, ходит с двумя телохранителями, — продолжил Вис, зажав в зубах сигарету и пытаясь прикурить от зажигалки, которая никак не хотела потворствовать вредной для здоровья привычке.       — Что ты как этот самый... — Яна взяла зажигалку, с первого раза добыла огонь и поднесла язычок пламени к краю Висовой сигареты — тот кивнул и затянулся.       — А ту рыжеволосую случайно не Лера зовут? — спросила Яна, возвращая своенравное газовое огниво его владельцу.       — Лера, — отозвался Вис, выдохнув дым, и засунул пачку и зажигалку в карман куртки. — Предложила подвезти нас на машине, потому что Катюха распереживалась за тебя и стала плакать. Вообще у них с этой Лерой, похоже, такой же мэтч, как у нас с Димой. Помнишь, как мы впервые с ним встретились? — он опять затянулся.       — Ещё бы. Ты после одного рукопожатия с ним заблокировал в вотсапе своего Сашеньку, по которому чах до этого неделю.       — Во-во, — проговорили пухлые губы, выпуская дым тонкой струйкой.       — И как ваша семейная жизнь?       — Хорошо. Только воздуха мало.       — В смысле?       — Ну, как бы тебе объяснить... — Вис снова затянулся и выдохнул дым в сторону. — Мы с Димой всë свободное время проводим вместе. И он то и дело меня трогает — даже во сне норовит обнять.       — Тебе это не нравится?       — Да как тебе сказать... — Вис взъерошил волосы на затылке. — Сашка ведь постоянно у меня не жил, так, наездами.       — Тебе же это как раз не нравилось.       — Ну да. Но я успевал соскучиться, а тут...       — Не успеваешь.       — Неа.       — Продайте Димину квартиру и купите двушку в новостройке — у каждого будет по комнате.       — Так Диму-то как раз всë устраивает.       — Но ведь должно устраивать вас обоих.       — Должно. Только у меня так не получается. Всегда находятся какие-то вещи, которые мне приходится терпеть.       — А ты не терпи, а поговори с Димой. Объясни ему всë так, как мне сейчас. Он тебя любит, значит, прислушается.       — А если нет?       — Не попробуешь — не узнаешь, Вис. А гадать можно сколько угодно.       — Ты прям мудрая стала, как Магистр Йода, — рассмеялся Вис. — Сама-то как?       — Я после той нашей ссоры даже не знаю, как тебе про свои дела рассказывать. Шеймить ведь будешь опять.       — Обещаю не шеймить.       Собеседница рассказала про ещё одну ссору — с Евой — и про Стеллу, которая вторую неделю подряд была заперта на домашнем карантине.       — Думаешь, она правда болеет? — недоверчиво спросил Вис.       — Тест на вирус у неё положительный.       — А симптомы есть?       — Говорит, что нету. Но эта зараза может и бессимптомно протекать.       — А вот это плохо. Как бы мне бабку свою не заразить ненароком.       — А ты часто у неё бываешь?       — Раз в неделю. Продукты привожу.       — Ну, маску надевай и антисептиком пользуйся. И она пусть пользуется антисептиком. И дома сидит.       — Да куда ей — она по квартире-то еле ходит... Я тут посмотрел на неё и вдруг осознал, что у меня, кроме нее, больше никого нет. Ну, из родственников. И если она... В общем, я останусь совсем один.       — А Дима?       — Ну, Дима ещё, да, — без энтузиазма отозвался собеседник и стряхнул пепел в квадратную урну, куда падали крупные хлопья снега.       — Вис, ты чего темнишь? Не ладится у вас?       — Да как тебе сказать...       — Как есть, так и говори.       Вис снова взъерошил волосы на затылке:       — Разные мы.       — В каком смысле?       — Во всех.       — Ну, с Сашенькой, ты говорил, вы тоже родственными душами не были.       — Не были. Но с ним было как-то иначе. Он, конечно, мотал мне нервы, но никогда не учил меня жить, не навязывал свои взгляды, вкусы...       — А Дима навязывает?       — Ну... Он постоянно сыплет цитатами, которых я не знаю, книжки какие-то мне подсовывает. Приглашает к ним в универ на какие-то их спецсеминары по литературе. Хочет, чтоб я учил английский. Сам он свободно на нём говорит. Предлагает вместе бросать курить.       — Хочет, чтобы ты развивался.       Вис усмехнулся:       — Получается, такой какой я есть я его не устраиваю?       — Ну, он же с тобой не расстаётся.       — Не расстается... — Вис снова затянулся, выдохнул дым и какое-то время молчал. — А моя старая говорит, твои предки опять сошлись.       — У отца турбулентность на работе, могут сократить. А моя комната пустует — вот он и решил пока пожить там.       Вис снова усмехнулся:       — Думаешь, он спит один на твоей кровати?       — Вис, я им свечку не держала. Их жизнь — пусть сами решают, как им лучше. Мне они про воссоединение ничего не говорили.       — Как у тебя всë просто.       — По-твоему, это плохо?       — Да нет. Мне завидно. Тоже хочу так уметь.       — Что тут уметь? Не лезь в чужие дела и всë... Ну что, пошли домой?       — Пошли, — белый окурок зашипел, соприкоснувшись с внешней стенкой урны, и полетел в чёрное жерло, которое уже наполовину наполнилось снегом.       Когда рулон с торчащими рейками и складная лестница разместились у стены в коридоре, а носильщики сняли обувь и куртки, в прихожей появилась рыжеволосая гостья.       — Салют, Лер, — бодро сказала Яна.       — Привет... — отозвалась Лера со вздохом, а из-за её плеча показалась заплаканная Катя. — И где тебя черти носили? Остальные ваши девицы давно уже дома спят.       — Ездила по делам.       — Ночью?       — Да, ночью.       — А написать в чат, что у тебя всë окей, религия не позволила?       — Лер, ты пришла мне мораль читать?       — Человек из-за тебя волнуется, с ума сходит, — Лера указала на Катю.       — Я написала в общий чат, что всë прошло благополучно. Я должна эту информацию ещё и по всему контакт-листу рассылать? У меня нет на это времени, — Яна прошла в комнату, подошла к письменному столу, включила ноутбук и опустилась на скрипнувший под ее весом офисный стул, Лера последовала за ней и остановилась около дивана.       — А совесть у тебя есть? — спросила она и скрестила руки на груди, обтянутой тканью футболки-поло болотного цвета.       — Я не понимаю, в чем ты меня обвиняешь. Катюха могла сама мне написать и...       — Я не про это, — раздраженно ответила Лера.       — А про что?       — Про пикеты твои.       — И что не так с ними? — спросила Яна, со скрипом поворачиваясь на стуле в сторону Леры.       — На нас надвигается эпидемия. Влад сбивается с ног, пытаясь наладить все рабочие процессы. Его муж днями и ночами изучает вирус, консультируется со специалистами и принимает необходимые меры. А вам — именно сейчас приспичило раскачивать лодку.       — Лера, для борьбы за права не бывает удачного момента. Когда ни начни, это будет не во время для тех, кто находится у власти.       — Сейчас это не во время вдвойне. Я очень советую тебе завязывать с твоей затеей. Как минимум до конца всей этой ситуации с вирусом.       — Я приму твой совет к сведению.       — Другого ответа я и не ожидала, — отозвалась Лера с усмешкой, по-прежнему держа руки скрещенными на груди. — Катя поедет ночевать ко мне.       — Зачем?       — Чтобы ты ей нервы больше не мотала. Ну, и тут вам втроём с Виссариком будет тесно.       — Да какие нервы... — начала Яна.       — Катя, собирайся, поедем... Альбика тоже возьмём — в переноске, — сказала Лера, игнорируя реплику своей первой собеседницы.       — Я как раз пытаюсь его уговорить слезть со шкафа... — донеслось из прихожей.       — Я сниму его, иди одевайся.       Лера вернулась в прихожую, сняла со шкафа переноску и поставила её на пол. Кот подошёл к самому краю шкафа и стал внимательно смотреть вниз. Лера, не обращая на соглядатая никакого внимания, со стуком открыла решётчатую дверцу и по-хозяйски сунула внутрь руку — зверь на шкафу сполз передними лапами на лакированную поверхность дверцы, покачал хвостом и через мгновенье приземлился около Леры на все четыре лапы, ткнулся вибрисами ей в руку, протянутую к нему ладонью вверх, и быстро залез в переноску.       — Ты прямо укротительница тигров, — восхищённо сказал всё ещё стоявший в прихожей Виссарик.       — Я дрессировщицей работаю, — с улыбкой отозвалась Лера, закрыла решётчатую дверцу и задвинула в паз маленький засов.       — Кого дрессируешь?       — В основном, собак. Но у моих родителей есть кот. В смысле, у мамы. Так что...       — Я готова, — Катя поставила рядом с переноской небольшой рюкзак.       — Тогда одеваемся и на выход. Ребята сейчас поднимутся за нами.       Входная дверь выпустила из квартиры двоих женщин и кота в переноске, а Яна закрыла замок и взглянула на Виссарика:       — Ну вот, с тобой помирилась, а с Катюхой, наоборот, разругалась. И с Лерой...       — Да ладно, не бери в голову — поми́ритесь.       — Я так и не поняла, из-за чего Катюха на меня обиделась. Даже разговаривать со мной не захотела...       — Ну, она ожидала, что ты будешь её посвящать в свои планы.       — Интересные дела. С чего это вдруг?       — С того, что вы живете вместе.       — Мы не живём, а квартиру снимаем.       — Ну, у неё другой взгляд на этот вопрос.       — Вис, а ты на чьей стороне?       — Я... — Вис запнулся и полез в карман за телефоном. — Так, погоди, тут мне Дима что-то...       — А он чего не спит? Полчетвертого утра. Волнуется за тебя, что ли?       — Он любитель полуночничать. Ему на работу обычно только к двум дня.       — И что пишет?       — Что смотрит альбом с японской эротической гравюрой и спрашивает, могу ли я набить ему что-то подобное.       — И что там?       Виссарик молча протянул собеседнице телефон — на экране были изображены женоподобный юноша и лысеющий мужчина средних лет в момент любовного соития. Юноша лежал на боку, едва касаясь кончиками изящных пальцев татами, полы его бордового кимоно были задраны, левая нога с поджатыми пальцами согнута в колене и поднята к потолку, чтобы облегчить любовнику проникновение — внушительных размеров фаллос со вздувшимися венами, над которым топорщилась чёрная щетина лобковых волос, уже погрузился до половины. Правой рукой обладатель фаллоса обнимал юношу за плечи, а левой — ласкал его торс под тканью кимоно с растительным орнаментом, которое наполовину прикрывало безволосые гениталии юноши, не скрывая, однако, стойкости его эрекции. Щеки любовников касались друг друга, а язык мужчины — губ юноши, очевидно, стремясь проникнуть к нему в рот.       — И что, сможешь такое набить? Пошли на диван, — Яна щелкнула выключателем.       — В целом, тут нет ничего сверхсложного. Только возиться долго придётся — много мелких деталей.       — А где он хочет татуху?       — На бедре. Ну, точнее, я ему советую делать на бедре, а он вообще на рёбрах хотел.       — Там же, ты говорил, очень больно набивать...       — Вот-вот. У него ещё и повышенная чувствительность — я когда его там трогаю, он весь аж поджимается.       — Надо же... А с виду и не скажешь, что чувствительный.       — Вот-вот. Причём он во всём такой — любит, чтоб всë было тонко, изящно.       — И секс?       — Ага. Я иногда себя с ним чувствую как в фильме про трёх мушкетёров — только шляп с перьями не хватает.       — Ролевые игры, что ли, любит?       — Да не то чтобы игры. Скорее, долгий разогрев и всякие беседы. Сейчас я тебе покажу кусок из его переписки с бывшим, — Виссарик взял свой телефон, проскроллил чат и снова протянул его собеседнице.       На этот раз на экране светился скриншот переписки в мессенджере, подписанном «My angel». В верхней части справа виднелось окончание сообщения на английском «delicate scent of your perfume still stays in my office and you are not here. What a torture!», слева же располагалось сообщение на русском, занявшее всю остальную площадь экрана: «Милый, ты, наверное, ждешь, что я снова буду писать тебе признания на языке Шекспира. Я так и хотел поступить, но вдруг осознал, что английские слова недостаточно экспрессивны и слишком холодны, а внутри у меня уже очень горячо, и поэтому я решил написать тебе по-русски. Всего три слова. И не “я тебя люблю” — эти три слова я говорил и писал тебе множество раз — а другие три, которые повторял про себя, но не осмеливался сказать, чтобы не показаться слишком нетерпеливым. Но сил ждать дольше у меня не осталось и я пишу тебе, что нестерпимо тебя хочу. Видеть тебя, не имея возможности прикоснуться к тебе — вот где настоящая пытка и выдерживать её с каждым разом становится всë труднее — моё воображение тут же начинает рисовать множество будоражащих душу и тело картин. Милый, если моё желание взаимно, мы могли бы встретиться за пределами...»              — Поэтично.       — Ты думаешь? — недоверчиво переспросил Вис.       — Ага.       — Но ведь он тут расписывает и ходит вокруг да около, а по сути там «Приезжай ко мне, займёмся сексом»... — Вис взъерошил волосы на затылке. — Но Дима тоже в восторге от всех этих прелюдий. У него даже встал, когда он мне это зачитывал. Называет это «приближения, сближения» и что-то там ещё было третье, но я не запомнил...       — Сгорания. Это Блок.       — Какой ещё блок?       — Александр Блок. Это строчка из его стихотворения. Вы разве в школе не проходили?       — О господи, опять цитата, значит. В общем, Диме нравится такое. Его это прям заводит.       — А с чего он тебе всë это стал зачитывать? — Яна подошла к столу с ноутбуком, нажала мышкой на разноцветный кружок на экране и вбила в поисковую строку на открывшейся странице «Петроградские феминистки».       — Он предложил поговорить о том, что каждого из нас возбуждает. Подкаст какой-то послушал на Симплекс Музыке, где психолог советовал так делать, чтобы не дать огню страсти угаснуть, — Вис закатил глаза и изобразил пальцами обеих рук кавычки.       — И что возбуждает тебя?       — А я знаю?       Яна рассмеялась и нажала курсором мышки на верхнюю строку поисковой выдачи с надписью «Альвина Васильевна Турцева. Википедия».       — А чего ты ржешь? У меня всë просто: встал — жарь. Чего рассусоливать.       — И часто у тебя встаёт? — поинтересовалась Яна, продолжая смотреть на экран ноутбука, где появилась фотография длинноволосой девушки не старше тридцати лет с огромными выразительными глазами, в которых читалась непокорность. В статье сообщалось, что Альвина Турцева возглавляла феминистическую организацию «Петроградские феминистки» в течение последних четырех лет, пока на неё не напала бойцовская собака, что привело не только к отъезду заграницу самой Турцевой и её ближайших соратниц, но и полному роспуску всех участниц организации, оставшихся в Петрограде.       — Ну, раза четыре за день точно, — отозвался Вис.       — И что, каждый раз заканчивается сексом? — Яна сняла с кончика своей косы черную резинку и распустила волосы.       — Если мы оба с Димой дома, то да.       — А если его нет рядом?       — Тогда я справляюсь сам. Иначе я не смогу больше думать ни о чем другом.       — И о чем ты в такие моменты думаешь?       — Ну, представляю себе всякие сцены, наподобие той, с японской гравюры. Или гей-порно включаю.       — Вот и расскажи ему, что ты там себе представляешь, и опиши сцены из порно, которые тебя заводят.       — Меня заводят как раз такие мужики, как Дима. Чтоб с виду солидные, а схватишь посильнее — они и поплыли в твоих руках.       — Оо, Диме такое точно понравится.       — Думаешь?       — Зуб даю. Напиши ему.       — Сейчас попробую, — Виссарик стал быстро касаться экрана большими пальцами обеих рук.       — Вис, я спать. Устала как черт. Ты тут на диване располагайся. Постельное бельё в шкафу там где-то. Еда в холодильнике — бери, что хочешь. Только в ванной долго не находись. Там у нас энергетика плохая. Полотенце — тоже в шкафу.       — Лады, — отозвался Вис, не отрывая глаз от экрана, а Яна взяла со стола ноутбук, предварительно отсоединив от него колонки, и скрылась за дверью, которая вела в спальню.       На экране телефона у Виссарика в руках появилось сообщение с вопросом «А что тебе больше всего понравилось на той японской гравюре?» Два больших пальца с коротко стрижеными ногтями быстро набрали ответ «Даже не знаю» и отправили вдогонку вопрос «А тебе?». Собеседник прислал сообщение: «Что их фаллосы видно не полностью. От этого возникает удивительное сочетание непристойности и прикровенности» и добавил «Это щекочет нервы». «Только нервы?» — поинтересовались два больших пальца, сопроводив вопрос смайликом в виде ухмыляющегося фиолетового чертёнка. «Не только», — отозвался собеседник и прислал вдогонку смайлик в виде ангелочка с нимбом. Два больших пальца отправили в чат сообщение «У меня уже встал», после чего левый палец соскользнул с экрана вниз, а правый неуклюже набрал фразу «Я трогаю себя рукой и представляю, что там, вместо моей руки, твои губы и ты мне полируешь». «Я делаю тебе фелляцию в одежде?» — поинтересовался собеседник.

03:55

Ты в своём тёмно-синем костюме, в рубашке и галстуке стоишь на коленях на ковре перед диваном прямо у меня между ног.

03:55 Черт, я с этим отмечанием Серегиной регистрации забыл забрать костюм из химчистки.

03:55

Не переживай — я утром его забрал перед работой.

03:55 Ручки, сложенные в молитвенном жесте 03:55 Я готов полировать тебе, пока розовоперстая Эос не коснется неба на востоке, царь Колхиды.

03:55

Полируйте молча, профессор.

03:55

У меня от вашей розовопëстрой опадает.

03:55 Три смайлика в виде ручек, сложенных в молитвенном жесте       Два больших пальца на несколько секунд отвлеклись от виртуальной фелляции, перешли в чат с заголовком «Сашка», в котором так и остались висеть два неотвеченные сообщения от собеседника, и быстро добавили контакт в список заблокированных.       Тем временем на кровати в соседней комнате палец с кольцом в форме черепа нажал на тачпад и включил на ноутбуке видео с названием «Первое интервью Альвины Турцевой после эмиграции, декабрь 2019», а затем поправил под длинной прядью волос беспроводной наушник.       На экране появилась женщина в серой неопреновой маске, закрывавшей её лицо почти до самых глаз; взгляд её был потухшим и она часто опускала длинные чёрные ресницы, словно стыдливо пыталась скрыть отсутствие огня во взоре, и поправляла маску, из-под которой то сверху, то по бокам периодически выглядывали участки красноватой рубцовой ткани. В нижней части экрана вспыхивали субтитры на английском с вопросами о том, есть ли у неё подозрения по поводу организаторов покушения, чем она занимается в Германии, собирается ли возвращаться на родину и продолжать борьбу. Девушка на экране отводила взгляд, маска в районе ее рта чуть шевелилась, порождая строчки «Нет, я ничего не знаю», «Я прохожу здесь реабилитацию», «Нет, не собираюсь». Финальный вопрос-просьба снять маску остался без ответа, а интервьюируемая в изнеможении закрыла рукой глаза.              Рука с кольцом в форме черепа закрыла крышку ноутбука, а затем отправила наушник в кейс и звучно хлопнула крышечкой.