***
Все мои затеи — неосуществимые. Все мои разговоры — не телефонные. Все знакомства — подозрительные. Сергей Довлатов. «Чемодан»
Миша возвращается к озеру буквально на следующий день. Горшенёв искренне надеется, что противный «метатель шишек» нашёл себе какое-нибудь другое место. Иначе Миша точно озвереет и выместит всю злость на раздражителе. Он буквально вчера закидал шишками, унизил за музыкальные способности и посоветовал больше никогда не играть, чтобы не пытать людей. Тогда Миша не смог выплеснуть всю злость на обидчика: тот, как какая-то обезьяна, смог улизнуть, перемещаясь по веткам деревьев. Миша же остался с синяками и разбитыми чувствами. Он снова садится под дерево и тяжело вздыхает. На поиски другого укромного места нет сил от слова совсем. Конечно, для этого придётся долго-долго бродить по деревне, заглядывать в каждый угол и сталкиваться с местными. Те мило улыбнутся, а потом расскажут Юре, где его сын прячется. Так что Мише остаётся только довольствоваться местом, где могут забить шишками. Миша достаёт из чехла, заботливо сшитого мамой, гитару и просто прижимает её к себе. Кажется, только этот музыкальный инструмент на стороне Миши. Он сейчас стоит против целого мира более сильного физически и морально и грозного как дикая собака. Тут союзник нужен! Вот просто необходим! У Миши же есть гитара, но она неживая и неспособна выслушать и поддержать. Молодой человек ловит себя на мысли, что ему сейчас нужен «старый» Лёша. Раньше он всегда приходил, осторожно обнимал и шептал: «Миш, ну не расстраивайся. Всё у нас будет хорошо». «Новый» Лёша больше никогда так не скажет, скорее он просто грубо бросит: «Вытирай сопли и иди извиняться перед родителями! Ты мать до слёз довёл, выключай ребёнка и начинай действовать по-взрослому!» Мишу всегда подобное злит, но он никогда не может нормально ответить, поэтому просто молчит, глядя на злое лицо брата, сжимающего кулаки. Рука тянется к волосам. Миша закрывает глаза и гладит пряди, вспоминая, как это делал Лёша. Он до тринадцати лет (роковой возраст) тянулся к старшему брату. Тот отмахивался, грубил и, откровенно говоря, издевался. Миша до сих пор стыдится того, что принижал Лёшу за его любовь к стихам русских классиков. Лёша с восторгом в глазах пытался поделиться своей небольшой страстью с Мишей, а последний только смеялся и говорил, какая это всё ересь. Забавно в некотором роде то, что сейчас ситуация повернулась на сто восемьдесят градусов. Теперь это Миша тянется к Лёше, пытается поделиться с ним своими увлечениями, а в ответ получает сплошные язвительные комментарии. Хочется заткнуть уши или даже вырвать их, лишь бы больше не слышать, как Лёша смеётся. «Миш, ну прекрати же ты этот ужас слушать. Лучше бы ты деньги родителей на что-то хорошее потратил, а не на детские безделушки. Повзрослей уже и возьми себя в руки» — плевался «ядом и желчью» Лёша, когда Миша включал новую кассету. Он сжимает кулаки. Сейчас бы подойти к Лёше да как треснуть ему, чтобы кровища из носа хлынула! Тогда уж Лёша всё-всё поймёт и перестанет копировать отца. Возможно, к Мише вернётся «старый» младший брат, потерянный из-за пагубного влияния отца. Как же хочется, чтобы всё оно было так просто. Миша может сколько угодно мечтать о том, чтобы прибить брата, но никогда не поднимет на него руку. Как только Миша представляет себе это, так сразу морально плохо становится, а колени принимаются трястись. Проще говоря, Миша любит брата, а заслуженных трындюлей вставить не в состоянии. — Да пошли они все, — шипит Миша и поджимает губы. — Достали они, чтобы их там… Да чтобы их! Миша так и не придумывает, что там должны сделать с ними. Поэтому просто нервно выдыхает и издаёт звук, отдалённо похожий на скулёж. Он выходит каким-то отчаянным и жалобным. — Кто-то ещё не оценил твоих музыкальных способностей? — Слышится голос метателя шишек откуда-то сверху. Миша нервно озирается по сторонам, но ничего не видит. Он не встаёт и не уходит. Лучше уж потерпеть противные комментарии в свою сторону от незнакомца, чем от отца и брата. Последний же со своими дружками наверняка найдёт Мишу, если тот попробует отыскать себе другое «укрытие». — А тебе какое дело? — Зло шипит Миша и обнимает себя за плечи. — Будь добр, не лезь ко мне. И без тебя тошно… Сверху слышится заинтересованное мычание, заставляющее оторваться от мыслей о ссоре с отцом. Метатель шишек словно решил прилипнуть к Мише и выпытать у него все-все тайны и секреты. Таких личностей Горшенёв обычно посылает в пешее путешествие на три весёлые буквы. Вот и метатель шишек не станет исключением из правила, а то и так он чересчур наглый. — А что там у тебя случилось? Неужели ты так дуешься из-за шишечек? — Весело хихикает наглец. Миша раздражённо вздыхает и громко цокает языком. Молодой человек ненавидит таких псевдоспасателей, стремящихся залезть прямо в душу. Зачастую подобные личности всё-всё выслушивают, запоминают, а потом рассказывают каждому встречному-поперечному. Последнее, что нужно сейчас Мише — тупые слухи, которые разрастутся в новый домашний скандал. — Да мне плевать на твои сраные шишки! Просто отстань, уйди и не делай мне мозги, придурок, — Миша из-за всех сил старается звучать угрожающе и опасно, дабы собеседник отстал. — Я тут живу, поэтому никуда не уйду, музыкант хренов, — противный смешок снова слышится. — Ты сам ко мне припёрся, а теперь ещё какие-то претензии мне в нос пихаешь. Не боишься снова получить за это? У меня ещё много-много шишек есть, и я не побоюсь ни одну из них бросить в тебя. — Да пошёл ты! — Не выдерживает Миша, чьи чувства и без этого растоптаны и опущены в грязь. Сейчас морально так плохо и паршиво, что беспомощно плакать хочется. Незнакомец же отвлекает от грусти и вызывает тупую злость. Проще говоря, Миша сейчас мечется из крайности в крайность. — Рискуешь, парень, очень рискуешь, — буквально в метре от Миши пролетает шишка. — Вот тебе предупреждение. Горшенёв сверлит взглядом несчастную шишку и замечает, что она как-то странно блестит. Миша берёт «плод» в руки, они тут же пачкаются в странной и непонятной слизи, чем-то похожей на ту, что есть у лягушек. Возможно, «шишечный метатель» начитался книг об индейцах и тоже решил начать натирать свои снаряды мускусом несчастных и многострадальных лягушек. Миша брезгливо отбрасывает шишку и принимается вытирать мокрую ладонь о траву. Последняя начинает блестеть. Как обычно бывает после дождя. Миша назвал бы это зрелище красивым, если бы не знал, что растение испачкано лягушачьим «потом», разбавленным ещё с чем-то. — Просто дай мне немного отдохнуть! — Горшенёв вертит головой в попытках понять, где именно находится «хозяин» берега. — И так все мозги мне вечно делают, так ещё и ты к ним присоединился! — А к кому это я присоединился? Хочу знать своих верных союзников! — Хихикает метатель шишек. — К моей семье, идиот! — Совершенно не думая, выпаливает Миша, поддавшись власти злости. Тут же повисает напряжённое молчание. Тишина не появляется из-за шелеста листьев, журчания воды и пения птиц. Однако даже такие приятные звуки не в состоянии перекрыть собой наколившееся напряжение. Оно давит на Мишу, и тот не может вздохнуть нормально: слишком тяжело. — Скажешь хоть кому-нибудь — найду и убью. Голыми руками на части разорву, — Миша фактически рычит. Он не может позволить одной случайно брошенной фразе перерасти в сплетню, которая обязательно дойдёт до отца. Он точно не оценит мнение Миши о семье и снова втянет в ссору. Последняя только ухудшит непростые отношения с братом и расстроит маму. Она вообще может расплакаться, ведь её семья буквально рушится на глазах. Точнее, это происходит только в присутствии Миши, без него нет ни ссор, ни криков, ни недопонимания. Всё самое плохое приносит Миша. — Да мне некому рассказывать, успокойся. Я только со своей бабушкой общаюсь и иногда бешу таких дуриков, как ты. Но чаще только с бабушкой. Так что о твоих семейных драмах никто не узнает, — преспокойно отвечает метатель шишек и, судя по звукам, зевает. — Не надо так зло пыхтеть, я не заставил тебя говорить правду. Моя совесть в этом вопросе чиста и невинна. Слово «Дурики», на удивление, не оскорбляет Мишу. Тот пытается обидеться, но ничего не выходит. Наверное, потому что само слово «дурики» не является обзывательством. Скорее, это ласковое обращение, которым обычно награждают самые близкие люди. И всё равно Миша не в восторге, что его, гениального музыканта, бесцеремонно записали в ряды каких-то там дуриков. — Тогда чего же ты не спускаешься ко мне, а, шишкомёт хренов? Боишься, что я по морде тебе дам за шишки и обзывательства? — Миша старается хоть немного, да задеть самолюбие собеседника. Миша сколько угодно может угрожать избиением и мечтать об этом, но он никогда не полезет в драку первым. Это Лёша мог стать зачинщиком мордобоя и потом не жалеть ни о чём. А вот Миша слишком мягкий, пусть и пытается показаться сильным и грубым. Он будет драться, только если его кто-то затянет в процесс. Обычно же молодой человек старается решать все вопросы словами. — Мне нечего бояться: я невинен и чист, как и моя совесть. Это ты у нас провокатор номер один, — фыркает собеседник Миши. — У меня есть более веские причины, чтобы не спускаться и не говорить с местными лицом к лицу. И поверь мне, соловей, ты тут не при чём. — И что же тебе мешает слезть, Пулемётчиков? — Миша громко и показательно цокает языком, закатывая глаза. Сперва Миша слышит тяжёлый и грустный вздох, а после чувствует резкую перемену в чужом настроении. Это нельзя нормально объяснить, но Миша именно ощутил, как сама атмосфера изменилась в худшую сторону. Значит, что тема для шишечного пулемётчика болезненна. — Потому что я урод, такими обычно детей пугают. Вот я и прячусь ото всех, чтобы никто не мог меня обозвать. Ну, не я один прячусь, раньше нас было больше, но все разъехались кто куда, а я с бабушкой остался. Она меня к пиву засушит, если я в люди выйду, — серьёзно говорит шишечный пулемётчик. — Я, вообще, отсюда редко ухожу, потому что бабушка запрещает. Миша хмурится, считая услышанное бредом, но ничего об этом не говорит. В голове резко всплывает книга, где рассказывалось про цирки уродов. Автор писал, что иногда новых работников создавали искусственно, то есть просто-напросто калечили людей. Это продолжалось долго, особенно в деревнях. Возможно, шишечный пулемётчик является потомком тех самых уродов. Наверняка бабушка хочет уберечь внука от насмешек и издёвок, поэтому и запрещает ему всё. — А ты больно послушный, я смотрю, — Миша старается скрыть жалость, возникшую из-за мрачных предположений. — Потому что я люблю свою бабушку. Она у меня одна из семьи осталась, и я не хочу заставлять её мучиться из-за какой-то ерунды, — грустно усмехается скрывающийся среди деревьев парень. — Мне очень хочется уйти отсюда, но она так боится… Она же у меня старенькая и больная, ей очень тяжело ходить и плавать. Не думаю, что она переживёт, если я уйду отсюда. Собеседник Миши слишком сильно и наивно откровенничает. Горшенёв подозревает, что ему доверяют столь личную и в некотором роде интимную информацию из-за недостатка общения. Когда последнего нет в жизни, волей не волей становишься слишком доверчивым и порой говоришь то, о чём следует молчать. Миша не осуждает противного паренька за это и даже сочувствует ему. — Может, тут включишь смелость и пойдёшь со мной в деревню? Устроим там с тобой дебош и хаос! — Усмехается Миша. — Не кидайся шишками, я пошутил… — он в ответ слышит тихий смех. Миша понимает — ему больше не хочется уходить отсюда. Атмосфера становится лёгкой и ненапряженной, как в то время, когда рядом был «старый» Лёша, просящий научить правильно зажимать аккорды. — Меня, к слову, Миша зовут, — говорит Горшенёв. Прижимаясь спиной к стволу дерева. — А тебя как? — Я Андрей, — называет своё имя шишечный метатель. — Приятно познакомиться, Миша. Надеюсь, что ты не будешь жаловаться на меня родителям. А то моя бабушка обо всём узнает и закроет меня дома. — Мой рот на замке, никто о тебе не узнает! — Важно заявляет Миша, решивший поддержать общение ради собственного комфорта, вызванного ностальгией по прошедшим временам, которые уже не вернуть.***