это больно — умирать?

Её впору назвать душегубкой и искусительницей, ведь Цирилла порочна с самой макушки до пят; собирает остатки гордости/чести, бежит подальше от братьев; Пока не поздно. /Боги смеются/ Грехи умрут вместе с ней. В тайне от чужого суда. Выбеленная кожа, стальное небьющееся под ребрами; потемневшие глаза Эйгона и Эймонда на церемонии - мысль насадить голову Старка на пики не так уж плоха, зацикливается в их головах. Эймонд - свирепеющий с каждым днем все сильнее и больше от боли; дракон, истлевший в огне, безжалостно расплавляются все внутренности. Он сидит по правую руку от матери; пальцы сжимаются с такой силой, что костяшки белеют и кожа вот-вот лопнуть готова/порваться. Север забирает у него всё, что хранилось в полумертвой душе; пекло. В груди горит пожар, Эймонд едва ли не рычит, подобно Вхагар - ему больше не получить её. Янтарное плещется в пустом желудке, вызывая рвотные спазмы: Эйгону глубоко плевать на осуждающие взгляды матушки, и как сильно жмется к нему Хелейна. Брачное ложе ждёт его следующим, как только король отдаст приказ; Хелейна едва ли возлюбит своего мужа, жестокого извращенного принца-наследника трона; Цирилле почти что жаль сестру /ни капли/ Корона не терпит сожалений. - Какого осознавать, брат, что сегодня какой-то вонючий волк Старк залезет на нашу Цири и трахнет её? Что в её чреве останется его поганое семя? Эйгон подливает масло в огонь; ещё немного и все разнесет в щепки для адского пламени. Он пьяно скалится, хлопая Эймонда по плечу. - Не кажется, что пекло, сейчас всё стало паршиво? Ему остаётся только сжать зубы, дабы не ударить Эйгона по лицу; злоба достигает апогея, в голову словно черви со всех сторон «волк оседлает дракона». - Паршиво стало уже давно. По краям Цириллы осколки и стекло одних и тех же ран, что она оставляет братьям после себя - иней забирается под кожу, острый и больнючий. Чтобы пронять до голых костей. Северный. Алисента излучает злорадный восторг: падальщик питается своей добычей. - Я — его, и он мой, - пустота выедает внутренности так, что скулить хочется /искать растерянным взглядом в каждом лице - Деймона, которого нет/ Плащ опускается на её плечи. Не её Порочный принц сейчас далеко, на Драконьем Камне, занятый политическими интригами и супружеским ложе с её сестрой. Седьмое пекло. Ему нет дела до неё, потерянной и брошенной на растерзание волкам; горло сводит саднящей болью. Новоявленный муж годится ей в деды: невысокого роста, обрюзгший, с проблесками седины в курчавой бороде. Цирилла впервые молится Семерым; лучше убейте. - Да породнятся сегодня наши дома, - в ушах звенит «приговор» короля. Она с трудом поднимает взгляд, отвечая на поцелуй своего уже мужа, и земля снова уходит из под ног. - Никакого провожания, отец. Ты обещал перед Семерыми, - в Цирилле ни толики подчинения и покорности; сплошная резкость, сплошь острые грани. - Служанки все равно заберут простыни. Терпение лопается, вскипает раскаленной лавой под кожей; Цирилла обходит отца, склоняясь к Алисенте - едва слышно, шепотом, ядом /снести бы её голову с плеч/ - Королева боится, что бастард делила постель с её золотыми мальчиками? Я лично принесу вам простыни, моя госпожа. Цирилла едва ли по швам расходится, но умело прячет свои ножевые под маской безразличия, поджимая губы; почти не больно. - Ещё вина, любовь моя? - цинично-надломленная улыбка трогает губы Цириллы, когда она наполняет бокал Даваса янтарным вином. /никто не должен видеть как ты разбита/ Эймонд ловит её в коридоре замка в последнюю минуту, перед тем как супругам положено удалиться; он немного пьян и взвинчен, слова застревают в глотке. Последний шанс. - Нас могут увидеть, поэтому прошу простить меня, мой принц, - Цирилла пытается скрыть отчаяние, нервно смеется, намереваясь тут же уйти. - Твоя мать настоящая сука. И да будут сочтены её дни. Он одним движением вжимает её в стену, надавливая ладонью на горло; её испуганный взгляд бегает по лицу принца в попытках понять его действия. Сложно угадать эмоции, ведь он ровно так же убит до щелчка. Эймонд видит её насквозь: на дне зрачков безграничные океаны боли, покрытые тонкой коркой льда; храбрится, пытается быть сильнее. Их поцелуй пропитывается вязкой обреченностью, горечью полыни; Эймонд слишком импульсивен, берет в плен её рот, настойчиво целуя; до голодной жадности. Цирилла подчиняется, льнет ближе в последних попытках запомнить его губы, влажные и горячие, проходится подушечками пальцев по его скуле. - Если ты только скажешь, я перережу глотку Старку, выкраду тебя и сделаю своей женой. Цирилла отступает на шаг, проводит ладонью по повязке, что прикрывает шрам на лице Эймонда; пекло. - Мне пора. Промозглая зима накрывает инеем сердца как минимум троих здесь присутствующих разом. Ни он, ни Эйгон не слышат, как в супружеских покоях она лопатками в стены бьется-бьется-бьется, игнорируя боль в позвонках; бесшумно скулит, навзрыд; Давас сильно пьян, едва завалившись в постель, храпит на боку. Цирилла во-второй раз молится Семерым; будто слышат, будто спасти пытаются. Сталь ножа сверкает в бликах потрескивающего камина, ровный надрез вдоль ладони под тихое шипение; Цирилле плевать на традиции - «ты от крови дракона, ты можешь делать всё, что захочешь». Простынь обагряется красным, слезы застывают в кобальте её глаз: проснувшийся Давас смотрит на неё в упор, почти успевает что-то сказать, но Цирилла подносит окровавленный палец к его губам; - Ты можешь прямо сейчас выставить меня за дверь, окрестив перед всеми клеймом шлюхи, и я буду за это тебе благодарна, мой муж. Я лучше умру, чем дам увядшему жеребцу покрыть меня как кобылу. Её глаза горят пламенем, её сумасшедшей породой; Таргариены через одно поколение рождаются безумцами. Цирилла скидывает с себя одежду, оставаясь стоять обнаженной перед постелью. Давас поднимается с кровати, не отрывая от Цири свой взор; помешанная, лихорадочная, будто ведьма стоит пред ним. Не может ей воспротивиться. - Можешь сохранить мою душу, спасти, и я буду отрадой твоих оставшихся дней, - она проводит раненой ладонью по лицу, начиная от самого лба, пачкает груди агатовой кровью; Струйки стекают по животу, стоит сильнее надавить на рану в ладони, кровавые бусины капают на босые ноги. Цирилла видит смятение мужа, и пекло, услышь ещё кто-нибудь её вероломные речи - не избежать палача и гнева Септы. - Но если решишь иначе - я буду твоим кошмаром, приходящим в час летучей мыши. Я придам драконьему огню твои земли, твой дом, твоих детей и тебя.