Глава 17.
29 сентября 2023 г. в 20:29
Очевидно, тем вечером Майк позвонил друзьям и рассказал о случившемся так подробно, как смог, потому что утром Стэн столкнулся с Эдди прямо на крыльце своего дома. Он был бледен, взволнован, успел высосать полбутылки ингалятора, но терпеливо ждал Стэна, даже не пытаясь надавить на кнопку дверного звонка, чтобы поторопить друга. Казалось, Эдди мог даже провести целый день у его двери, если бы Стэн решил не идти в школу, и никто в доме Урисов так и не узнал бы, что он всё это время стоял на пороге.
Он был храбрецом. Но храбрецом не отчаянным, как Бэн, который иногда даже пугал своей отвагой, и не идейным, как Билл, руководствующийся мыслью: «Кто-то обязательно должен это сделать, и если никому нет дела до царящей кругом несправедливости, это буду я». Нет, Эдди отчетливо представлял, какие будут последствия, и от того его поступки, даже самые крохотные, обретали большую ценность. Узнай его мама, что он решил прогулять школу, Эдди заперли бы в доме до конца жизни.
И тем не менее, он был здесь — терпеливо ждал Стэна, никак не выдавая своего присутствия.
– Как у тебя дела? – спросил Эдди, хорошенько встряхнув ингалятор, чтобы как следует вдохнуть.
Будь на месте Каспбрэка кто-то другой, Стэн, возможно, не стал бы откровенничать. В последнее время ему казалось, что от него одни неприятности. Друзьям то и дело приходилось помогать ему, выслушивать его проблемы, переживать о его самочувствии. Будь рядом Ричи, он отшутился бы. Будь рядом Беверли, сказал бы, что ему уже лучше. Но к нему пришел Эдди, и Стэн не мог обесценить его желание помочь отчужденностью и обманом.
– Я... проплакал всю ночь, – проговорил Стэн, рассматривая носки своих начищенных до блеска туфель.
Собственное чистоплюйство сейчас нервировало больше обычного, но Урис не мог концентрироваться ещё и на этом, потому что стоило ему заговорить, и наружу потекла боль — слабо, но упорно, как ручей. Ночью Стэн так до конца и не разобрался, что стало причиной его слез — рана, оставленная предательством Генри, или осознание того, что они больше не будут вместе.
Эдди смотрел на него большими карими глазами, из-за чего немного напоминал печальную лань.
– Сейчас мне пусто, – наконец, сказал Стэн. – И ещё меня немного... тошнит. Но не так, как Ричи, – добавил он, на всякий случай.
Встретившись с ним взглядом, Эдди криво улыбнулся и понимающе кивнул. Ричи всегда тошнило буквально.
– Будет трудно, но я надеюсь, что переживу это, – подытожил Стэн, неуклюже потоптавшись на месте, прежде чем они вновь двинулись по дороге. – Мне кажется, это возможно, пока вы рядом, – помолчав, проговорил он, и Эдди тут же толкнул его плечом, улыбаясь чуть теплее. – Просто... я не хочу больше видеть Генри, никогда в своей жизни.
– Боюсь, именно это твое желание так и не исполнится. По крайней мере, в ближайшее время, – сочувственно заявил Эдди, осторожно перепрыгивая через трещинки на асфальте — Стэн сам не заметил, как начал следовать его примеру. – Он будет попадаться тебе на глаза ещё чаще.
– Знаю, – кивнул Стэн — теперь он старался прыгать на одной ноге, что существенно усложняло задачу. – Но я его больше не люблю.
– Это не правда, – усмехнулся Эдди и сделал ещё один вдох через ингалятор — прыжки через трещины на асфальте его немного утомили. Хотя, конечно, дело было не только в них.
Стэн фыркнул, не решаясь возразить, потому что Эдди был прав. Он, конечно, не мог разлюбить Генри за одну ночь, именно поэтому ему было так больно. Внутри неприятно подтачивало — чем больше Стэн об этом думал, тем хуже себя чувствовал. Генри целовал его всего, с ног до головы, и при этом считал грязным, презирал то, какой он есть... Не признавал даже полноценным человеком, если не мог показаться в его обществе перед друзьями и отцом.
– Мы идём в школу или нет? – спросил Стэн, наконец. – По-моему мы как-то... медленно движемся.
Теперь он заметил, что они не просто еле тащились, но ещё и медленно направлялись в сторону административного центра Дерри, будто собирались сделать небольшой крюк. Говоря откровенно, они ещё не опаздывали, но утро выдалось такое теплое, почти жаркое, что казалось будет преступлением сегодня явиться в школу и целый день сидеть в душном классе.
– Если ты не хочешь сегодня видеть Бауэрса, можем пойти в любое место, куда тебе захочется, – просто сказал Эдди. – Но если ты вдруг всё-таки хочешь пойти в школу, я буду сопровождать тебя и там.
Эдди так и не вытянулся, по крайней мере, по сравнению с Большим Биллом, Ричи или им самим, поэтому его предложение казалось трогательным. Стэн живо представил, как Генри хватает Эдди за шкирку и засовывает в кладовку уборщика, не видя в нем даже намека на препятствие. В легких неприятно кольнуло — теперь, когда они поссорились, вряд ли Бауэрс будет церемониться с его друзьями.
Впрочем, это был лишь вопрос времени.
– И куда же мы пойдем?
– Может, ты хочешь мороженое? – поинтересовался Эдди и важно похлопал себя по нагрудному карману. – У меня осталось немного карманных денег.
Удивительно, что у Эдди осталось хоть что-то, потому что он расставался с деньгами легко, не задумываясь, хотя миссис Каспбрэк обычно давала ему самую малость — боялась, что друзья вроде этого неприятного Билла Денбро, тучного Бэна Хэнскома или того черного мальчика приучат Эдди пить пиво или курить.
– Похоже, это ты хочешь мороженое, – заметил Стэн.
Эдди застенчиво улыбнулся.
Любовь к сладкому у Эдди была удивительная, и этим он немного напоминал Генри. Бауэрс расправлялся с конфетами в мгновение ока и практически не выпускал со рта фруктовую жвачку. Стэн невольно поморщился — конечно, теперь буквально всё на свете будет напоминать ему о Генри. Он ещё ни разу ни с кем не расставался, но уже отчетливо понимал, что из себя представляет разрыв. Вот ему хорошо, даже весело, но всего какие-то тридцать секунд, а потом мысли снова будут блуждать по кругу, разрывая его на части.
Стараясь отвлечься, Стэн сосредоточился на мороженом. Грядущее лето могло бы стать прекрасным, но теперь оно будет самым кошмарным в жизни Стэна Уриса. Даже если Генри не попытается отравить его жизнь приставаниями и колкостями, Стэн всё равно будет ощущать себя невыносимо. Видя, как Генри катается со своими друзьями на машине или обнимается с кем-то другим, его сердце будет разрываться от боли. Может, у него получится и не пересекаться с Генри, но его мысли он точно не покинет. Даже когда Стэн будет веселиться с друзьями, его будут мучить воспоминания.
– Я так и не понял, как и когда в него влюбился, – сказал Стэн, не замечая, что липкое ванильное мороженое стекает по его пальцам.
– Разве это важно?
– Может, если я пойму, как я его полюбил, то смогу понять, как его разлюбить, – пробормотал Стэн и перевел взгляд на Эдди. – Что думаешь?
Эдди задумчиво зачерпнул языком мороженое.
– Думаю, если бы это было так просто, то люди бы не страдали из-за любви так много и так долго, – заметил он и как-то грустно подпер кулаком щеку. – Знаешь, я думаю, моя мама до сих пор любит отца. Хотя прошло уже одиннадцать лет с момента его смерти, и я даже не помню его лица, мне кажется, она его помнит и очень хорошо, и даже плачет по нему, когда меня нет рядом, – печально проговорил Эдди. – Я знаю, моя мама очень громкая, и... она довольно крупная женщина, и ещё она бывает резка в своих суждениях, но...
– Нет-нет, – Стэн протянул ладонь, чтобы коснуться Эдди липкой рукой, но вовремя остановился и потянулся за салфетками. – Я думаю, она очень хорошо знает, что такое любовь. Мне вообще теперь кажется, что очень глупо недооценивать взрослых, – добавил он, недовольно вытирая сладкие пальцы. – Я до этих выходных считал, что они ничерта не понимают, и чувствовал свое превосходство, когда обманывал родителей, а теперь... теперь я чувствую себя дураком, потому что Генри не стоил того, чтобы я ради него лгал людям, которые меня любят.
– А мне даже казалось, что ты и нас теперь любишь чуточку меньше, – невзначай произнес Эдди.
Краска стыда немедленно залила лицо Стэна. Несколько секунд он облизывал сладкие губы, рассматривая растаявшее мороженое, прежде чем сумел перевести взгляд на друга. Эдди всё так же смотрел на него встревоженной ланью. В его больших карих глазах не было ничего даже отдаленно похожего на осуждение. Только бесконечное внимание напополам с терпением.
Стэн вдруг понял, почему именно Эдди был лучшим другом Билла. Почему именно он сумел стать самым близким человеком для Большого Билла в тот год, когда он потерял своего младшего брата Джорджи и его жизнь раскололась на части.
– Так и было, – сказал Стэн, чувствуя, что слезы неприятно раздражают глаза. – Я, действительно, любил вас чуть меньше. Думал, что Вы не понимаете, но надеялся, что когда-нибудь поймете.
Если бы от стыда можно было провалиться сквозь землю, Стэн уже сидел бы в канализации Дерри.
– Есть вещи, которые очень трудно понять даже друзьям. Главное, чтобы ты понимал себя сам, – беззаботно ответил Эдди.
Грудь Стэна наполнилась странным, почти болезненным теплом.
– Как же я люблю тебя, Эдди, – серьезно проговорил он, сжимая друга в крепком-крепком, почти болезненном объятии. – Я просто не могу себе представить, что бы мы все без тебя делали!
– Уколы от столбняка, – задушено прохрипел Эдди, впрочем, не пытаясь вырваться из объятий Стэна.
Моменты, когда он не мог дышать не из-за астмы, Каспбрэк очень ценил.
Это был прекрасный день, но ночью Стэн всё равно тихо плакал, укрыв голову одеялом, чтобы приглушить рвущиеся наружу звуки. Он пытался думать о том, каким хорошим будет день завтрашний — его вновь встретят друзья, они пойдут веселиться после уроков, в аркадный зал или, может, в кино, если получится выпросить у родителей деньги на карманные расходы, да и в школе будет чем заняться, но мысли вновь возвращались к Генри, и стоило подумать о нем, как грудь сотрясало рыдание.
Наконец, Стэн, замученный бесконечной чередой слез, повернулся на бок и вложил одну свою руку в другую. Слезы опустошили его до такой степени, что он еле соображал, и каждая часть тела казалась тяжелой и чужой.
«Это рука Генри, – подумал Стэн беспомощно, ощущая давление собственных костей. – Он сейчас рядом со мной. Он меня любит. Любит меня всего. Этих выходных не было. Они мне просто приснились. Он меня любит. Он рядом со мной».
Мысль была жалкая, но вместе с тем утешающая. Повторив это про себя ещё раза три или четыре, Стэн, наконец, сумел уснуть.
Следующее утро далось ему хуже, чем предыдущее. Стэн рассчитывал, что день за днем ему будет становиться легче, но знал, что худшие моменты ещё впереди. От слез у него опухло лицо, и мама даже решила, что он заболел. Стэн вновь обманул её — сказал, что переживает из-за теста, который обязательно нужно написать, потому что он влияет на итоговый балл. Если бы миссис Урис решила, что ему лучше сегодня остаться дома, Стэн мог и с ума сойти в четырех стенах.
В этот раз Стэн решил не пропускать занятия — частые прогулы могли вызвать подозрения. Он живо представил, как секретарь, сидящий в приемной у директора, звонит на работу мистеру Урису, сообщает о том, что его сын не появляется на занятиях, дальнейший разговор в кабинете... Стэн терпеть не мог разговаривать в кабинете. Во время таких бесед не происходило ничего хорошего — обычно он уходил с чувством вины, а потом ещё и бывал наказан.
На его счастье, Генри в школе не было. По крайней мере, Стэн не встретил его перед первым уроком и надеялся, что не увидит вовсе. Он даже сумел прочитать свое эссе и получить за это хороший балл. Но — как любил говорить Ричи — везение и Стэн Урис очень часто расходились в противоположные стороны. Генри поймал его на большой перемене прямо посреди коридора, когда друзья Стэна разбрелись, каждый по своим делам, договорившись встретиться в кафетерии чуть позже.
Сразу бросилось в глаза, что Генри непривычно бледный и очень взволнованный. Его глаза казались водянисто-прозрачными, за их пеленой Стэн видел медленно вращающуюся пустоту, увязнуть в которой не было никакого желания. Генри скользил взглядом по лицу Стэна так настойчиво, что хотелось отвести глаза, скрыться из виду. Стэну стало стыдно за свою ночную слабость. Как он мог грезить о прикосновениях этого человека?
– Почему тебя вчера не было? – чуть хрипловатым голосом спросил Генри, коснувшись его лица.
Тепло его ладони обожгло — Стэн отчетливо ощутил, что сам он внутри холодный. Его начал колотить озноб, или это был гнев, или страх, или желание прижаться щекой к его руке сильнее.
– Я тебе, кажется, понятным языком сказал: «Больше никогда ко мне не подходи», – проговорил Стэн, резким движением отняв руку Генри от своей щеки.
– Слушай, давай просто поговорим, – проговорил Бауэрс, тяжело дыша. Казалось, каждый вдох дается ему с таким трудом, будто воздух приобрел плотность воды.
– Отойди, – рыкнул Стэн, пихнув Генри в грудь. Его не заботило, что на них смотрят другие ученики — он ясно дал Генри понять, что серьезен в своем намерении его разоблачить. – Не приближайся ко мне, мудак! Ты тупой, грязный, никчемный и жалкий. Я тебя ненавижу, ты просто дере...
Голова взорвалась болью. Стэн даже не услышал, как его тело стукнулось о шкафчики, но тут же ощутил знакомое головокружение. Коридор плыл перед глазами, фигуры учеников сливались в одноцветное полотно. Хотелось стечь вниз, на пол, но Стэн из последних сил держался за шкафчики, чтобы не упасть. Тело неприятно потряхивало, будто его жилы закрыли прищепками и теперь кровь просто не поступала в конечности.
В этой боли не было ничего приятного.
– Давай, – мучительно выдохнул Генри, нависнув над Стэном огромной тучей. – Скажи это слово, зная, как мне больно слышать это именно от тебя.
Слезы вновь начали давить на гортань, но Стэн лишь прижался лицом к холодному металлу. Голос Генри звучал болезненно, и Стэн совсем не хотел думать о том, как на самом деле Бауэрсу неприятно, когда он зовет его деревенщиной.
Это не то. Это невозможно даже сравнить. Это совершенно другое.
– Я жалею, что выставил тебя позавчера и о том... о том, что хотел сказать, – проговорил Генри прямо в его ухо, вновь дотрагиваясь до лица Стэна мозолистой, грубой ладонью. Тело Стэна сладко свело — он так любил эти сухие, стертые руки, но всё равно дернулся от прикосновения, желая втечь в холодный металл школьного шкафчика. Генри наклонился ещё ближе к его лицу, мимолетно поцеловал пылающую кожу. – Я просто испугался. Я испугался, что отец убьет меня или будет тушить об меня сигареты, или забьет ногами, но сейчас мне плевать, – быстро произнес Генри, поворачивая лицо Стэна к себе. Его бегающий взгляд казался безумным, на мгновение Стэну даже стало страшно, и он закрыл глаза, чтобы не видеть искаженное помешательством лицо. Генри обхватил его голову обеими ладонями сразу, прислонился к его лбу. – Мне уже всё равно, пусть изобьет меня. Если ты этого хочешь, можем всем рассказать. Только прости меня, – шепотом попросил Генри и бегло поцеловал зажмурившегося Стэна в губы. – Ты мне нужен, Стэн. Пожалуйста, посмотри на меня, – попросил он и вновь коснулся плотно закрытых губ Стэна. – Ты мне нужен, очень. Я люблю тебя. Я люблю тебя, Стэн, – повторил Генри, осыпая пылающее лицо поцелуями. – Прости меня. Пожалуйста. Ты всё, что у меня есть, ты единственное, что мне нужно.
Стэн резким движением отвернул лицо, морщась от неприятной пульсации в голове. Слова Генри причиняли боль. Его поцелуи обжигали, словно каждый дюйм кожи Стэна превратился в открытую рану и теперь её обливали едко пахнущим бензином. Прикосновения казались тяжелыми цепями, из которых хотелось выпутаться.
– Не хочу я тебя прощать, – проговорил Стэн, сглатывая катящиеся по щекам слезы. – Ты каждый раз делаешь мне больно, потом... делаешь меня таким счастливым, что кажется, будто боли никогда не было. Но потом ты делаешь ещё больнее, чем прежде. Если я прощу тебя сейчас, ты меня просто уничтожишь, – беспомощно произнес он. – Я не могу представить, какую ещё боль ты мне причинишь.
– Я люблю тебя, – шепнул Генри ему на ухо, целуя щеку, скулы, волосы — всё, до чего мог дотянуться. – Я люблю тебя, Стэн.
– Отойди от меня, – прошептал Стэн.
– Я люблю тебя, – как заведенный, повторил Генри, убирая упавшие на его лицо кудри. – Я так люблю тебя, я не могу дышать, когда тебя нет рядом.
Последняя фраза подействовала отрезвляюще, будто на несколько секунд Стэна окунули в холодную воду. Стэн быстрым движением стер слезы с лица и посмотрел на Генри изумленно, широко распахнув глаза.
– Правда? – неверяще спросил Стэн. В его голосе звучала злая насмешка, и любой другой на месте Генри бы отстранился, но Бауэрс так и прижимал его к шкафчикам, будто рядом никого не было, хотя, похоже, в коридоре собралась добрая половина школы. – А что поменялось с позавчерашнего дня, когда ты боялся, что тебя увидят в компании еврея?
– До того, как ты ушел, я боялся, что отец изобьет меня. Господи, ты не представляешь, что он мог со мной сделать, – Генри на миг отвел глаза, по его лицу прокатилась волна ненависти и страха. – Но когда ты ушел, и я подумал, что ты больше не вернешься, мне стало так страшно, как никогда в жизни. Мне даже... – голос Генри глухо упал. – Даже по ночам, когда эта мерзкая холодная луна светит в окно, мне не бывает так страшно. Я намного больше боюсь потерять тебя, – проговорил Бауэрс, беглым движением заправляя волосы Стэна за ухо. – Если бы у меня был выбор, я бы никогда в тебя не влюблялся. Но это уже случилось, – выдохнул Генри. – Я разрываюсь на части, но не могу перестать тебя любить.
От злости Стэн вновь ударил Генри в грудь. Бауэрс машинально закрылся рукой, и череда ударов пришлась куда придется, словно внезапный град. Стэна трясло от ярости, от беспомощности, от того, что Генри говорил такие вещи, не думая о том, как они ранят.
– Ты меня никогда не любил, – крикнул Стэн, толкая Генри с такой силой, будто он был огромной бочкой, которую нужно было скатить с горы. – Если бы ты любил меня по-настоящему, то любил бы меня всего! – Стэн тяжело выдохнул. События позавчершанего дня напомнили ему о самом важном, поэтому когда он снова посмотрел на Бауэрса, взгляд его был холодным. – Подойдешь ко мне ещё раз или сделаешь что-то моим друзьям, в частности Майку Хэнлону, очень пожалеешь, Генри. Я тебя предупредил, – с ненавистью бросил Урис. – А теперь отойди.
Презрение и отвращение настолько исказили его голос, что Генри невольно отшатнулся в сторону. Стэн машинально поправил рубашку, зная, что это никак не поможет, и помчался по коридору, не обращая внимания на удивленные взгляды и тихий шепоток, скользящий вдоль стен, точно сквозняк. Ему было уже всё равно, что о нем подумают и что скажут — ему хотелось скорее оказаться в кафетерии с друзьями.
– Дамы и господа, не удивляйтесь, в нашей студии не Марлон Брандо, но его точная копия — Стэнли Урис, прошу любить и жаловать, – принялся верещать Ричи, когда Стэн рухнул рядом с ним на свободный стул. – Сегодня он выглядит особенно хорошо!
Стэн даже не взял поднос — от одной мысли, что придется стоять в очереди и разговаривать с поваром, неприятно зудела голова. Возможно, Генри ударил его слишком сильно — точнее Стэн мог бы сказать по прошествии времени, а сейчас его всё ещё потряхивало после неприятного разговора. К тому же в кафетерии было ужасно шумно — ученики гудели, кричали и очень громко смеялись.
– Со мной всё в порядке, – огрызнулся Стэн, уронив голову на руки.
С минуту Ричи молчал, но Стэн буквально слышал, как в его голове сменяют друг друга шутки. Тем не менее, Тозиер нашел в себе силы не произнести ни одну из них.
– Пойду принесу тебе что-нибудь пожевать, – проговорил он серьезно. – Если у тебя есть какие-то пожелания... можешь даже их не озвучивать.