Танец под небом цвета стали

      На одной из тысячи галерей длинным рядом стоят устаревшие зеркала. Их видимо вот-вот собирались снести в подвалы. Стекла у некоторых потемнели и взялись пятнами, у других – безнадежно испорчена оправа, у третьих трещины от угла до угла. Она не удержалась – посмотрела. Хотя матушка всё детство твердила, что если взглянуть в испорченное зеркало – быть беде. Беда не спешила. А в мутных разводах отражения на неё глядит незнакомка с холодной и взвешенной полуулыбкой на бледном лице. Красивая незнакомка с чудесно завитыми волосами. И синей бездной выразительных глаз.       Сегодня королева пожелала пройтись с ней по саду. Опять вливать в уши бред о почтении, верности дому и семье? Семья Эллин осталась в стенах Штормового Предела, а здесь и дом и всё семейство – гнилы. Её злит терпимость в глазах королевы, её раздражает сладкий, успокаивающий тон и истины, которые ей настойчиво и тщепетильно объясняют, как несмышленому ребенку. Подле идеально правильной королевы она удивительно остро ощущала каждый собственный изьян. Поэтому Эллин не пошла. Нет, Даже не так. Она сбежала. Вышла из покоев крикнув служанкам ждать не выходя. Как же испугалась милая Оленна, наверное, до этого они думали, что она напрочь нема.       Солнце медленно опускалось за пламенеющий горизонт. У Эллин опускались руки. Это тупик. И в конце коридора и в её сознании глухая стена и ни тени от понимания что нужно делать. Может, она всё таки переоценила себя решив, что Эймонд играет с ней в паре на равных. Нет. Это он всё время вел танец. Говорил, что делать, с кем стоит говорить, а к кому лучше вовсе не приближаться. И Эллин слушала, внимала ему и верила. Поначалу ей и вправду казалось, что она способна с ним совладать или хотя бы сжиться в одних покоях. Теперь ей было страшно даже открывать их общую дверь. Он хочет бороться за трон? Что ж, с него станется. И что тогда сделает с ней? Отправит на шелковую улицу, а в их покои приведет свою шлюху? Эллин не может ответить на этот вопрос даже самой себе. А вопросов чертовски много. Они стучат в голове поочередно, будто трость Лариса Стронга , когда та касается земли. - И что в пекло ты делаешь здесь, когда королева просила составить компанию в прогулке по саду?       От его сухого голоса сердце могло опуститься в пятки. Раньше. Сейчас же этот разбавленный пренебрежением тон не вызывает даже рассеянности на лице. Она привыкла к нему. Поэтому не поворачивается лицом,а смотрит на него сквозь отражение. Фигура в последних солнечных лучах обретает размытое очертание. Остальное дорисовывает воображение. Фиалковый глаз, острые черты, вечно хмурые брови.       У Эллин в груди замирает мучительный вздох. Опять Эймонд. Он везде. Он на каждом шагу. Даже здесь, среди малой залы, где так редко блуждает кто-нибудь кроме горстки спешащих слуг. Но даже их нет сейчас, должно быть заняты ужином. - Не захотела – ей ничего не стоит добавить каплю одолженной у него дерзости в ответ - Давно стал для меня служанкой? Кажется это их работа ходить за мной по пятам.       Его шаги по каменным плитам медленно приближаются к ней разливаясь эхом среди пустынного зала с чудным видом на залив Черноводной сквозь балкон. Там так чудно купалось уходящее солнце оставляя рябь на воде. - Если ты думаешь, что они ходят за тобой по пятам просто так, то ты настоящая дура. – Он говорит так, будто ему нравится растягивать каждое слово добавляя ему значимости. - Я думаю, что дурой меня считают все в этих стенах. Включая твою мать – И тебя. Но это остается невысказанным осадком на губах. - Отчаянно хочешь доказать обратное?       Она хочет не видеть этих стен из красного камня. Остаться за тысячи миль от железного трона, но вынуждена держаться в тени. Ей хочется выйти из игры. Но ставки на столе, стороны выбраны, а начало уже положено. - Хочу не отвечать на этот вопрос, но... – Ложь. Ложь. Ложь. Она лжет сейчас чаще, чем когда либо в жизни. Потому что в этом замке ложь – вернейший пропуск в круг придворных лжецов. Её глаза скользят по его точеному профилю и спотыкаются. Тонкая струйка стекает с разбитой верхней губы выверенным ручейком опускаясь на шею . Кровь будто россыпь огненной яшмы на бледной коже – это ужасно заметный контраст. – У тебя рана.       Он проводит ребром ладони по линии челюсти и коротко бросает: - Задели на западном дворе. - Помогу? – звучит как вопрос заданный не ему, а самой себе. От такой раны не истекают кровью и не умирают, но если уж она и он пока на одном корабле.       Батистовый платок зажатый в ладони отвержено касается раны. У кого смелости больше? У неё? Или у клочка ткани, который больше не станет белым никогда. Платок аккуратный. Изящный. Дошила только вчера. На белоснежной глади красные анемоны* сплетаются стеблями с пурпурным амарантом*, а теперь и с разводами крови. Ей не жаль. Она жалела о многом, но не об этом. Методическое движение осторожно утирает кожу. Ещё немного и останется только запекшийся след на губе. И крохотная, рассеченная ранка. Далеко не первый его шрам. Главный из них сейчас прикрыт черной повязкой, но Эллин так живо его представляет, что мурашки бегут по спине. - До чего же чудотворные у миледи руки. – Насмехается с кривой ухмылкой на лице.       Она видит так близко и его единственный глаз, и жилку пульсирующую на шее. Если захотеть очень сильно можно сосчитать каждую затянувшуюся ранку и царапину. Одна на скуле, вторая у виска. Третья пересекает бровь маленькой белесой черточкой. - До чего же лживый у милорда язык.       Нет, не чудотворные у неё руки. Под ними всё рушится. И даже очевидные вещи теряют свой смысл. Она молча проводит платком убирая остатки крови из шеи. Не заканчивает. Просто не успевает. Он перехватывает её руку и держит в горячей ладони целый мучительно долгий миг.       Вокруг ни души. Закат рубиново-алой пеленой затянул небосвод столицы. Напрочь пустая зала. Уродливые зеркала у стены искажают их отражения будто в насмешку. У неё пересохло в горле. Тело будто окаменело и ноги мгновенно затекли.       Если попытаться сделать шаг – упадет. Единственным верным или вовсе неверным решением остается замереть под его горящим впереди взглядом. Они так близко. Ей ничего не стоит сорваться с места и броситься ему на шею. Мимолетная глупость. Но внутри что-то всё равно зазывно трепещет. Её накрывает с головой большая волна. Волна спокойствия? Нет, отчаянной глупости. Нужно остановиться. Сейчас. Пусть сгорит в котлах преисподней король, королева, Эймонд и Ларис Стронг.       Поцелуй у него такой же, как и он сам. Горький, приправленный злобой на мир и обидой. Всё равно, что губы у него мягкие. Эллин всё равно ощущает соль. Должно быть это из снова кровоточащей раны. Но на миг ей вдруг становится отчаянно важно вдыхать запах железа, который таился в его дублете и почти что таять под напором губ.       Он целует её впервые? Нет. Но раньше всё это казалось лицедейством при других людях. Где зрители сейчас? Их нет, только с балкона глядит изумительно красное солнце, но даже оно через час напрочь скроется за горизонт.       Платок ускользает из пальцев и летит на пол пропитанной кровью тряпицей с нелепым кроваво цветочным полем по краям. Ну и пусть. Мир перед глазами дрожит и кружится. Всё обретает новый, но ещё не понятный смысл. Эллин хочет крепко зажать его в ладони, удержать, а потом разгадать.       Она ощущает руку Эймонда где-то на ребрах. Он притягивает к себе почти осторожно. Словно сомнения ещё где-то роятся в его голове. Но это последний шанс для него. Или последнее для неё мгновение. Если не сейчас, то уже никогда. Решение почти принято, но Эллин нуждается в подтверждении. Чтобы усыпить чувство, что ворочается внутри подозрительно и неспокойно. Никто не знает, что именно на его лукавом уме – вкрадчивый шепот Лариса Стронга. У принца Эймонда есть шлюха в борделе на шелковой улице. – будто ветер за ухом шелестит в предвечернем воздухе. Ваш муж – высокомерен и жесток, бывает даже сверх меры, его гордыня и своенравие делают его опаснее чумы.       Эллин отрывается задыхаясь от нетерпения клокочущего внутри. - Куда ты ходишь ночью? Что у тебя на уме? – собственный голос сиплый, кажется почти шепотом.       Она утратила рассудок? Или поверила, что если чудовище близко к тебе и ты можешь положить ему руку на голову, то нет опасности в том, чтобы заглянуть ещё и в пасть. Её кожа горела. И внутри тоже клокотал пожар.       Эймонд уже не целует её. Он отстранился и глядит на неё первый миг с дурацким неверием. После это соскальзывает и оставляет привычное дерзкое выражение на лице. - Для тебя это неважно. Просто помни, что мы на краю обрыва. Вместе. На одной стороне. - Каждое слово четко отмереная порция, будто всё, что было до этого привиделось ей во сне.       С последним его словом рушатся все возведенные башни. Они оказываются песочными и их смывает в море первым прибоем. Слишком слабым был фундамент для стен, замки уже не строят на надежде. Недоверие - фундамент надежней. Прочней.       Он уходит, а Эллин стоит опершись на перила с зажженым внутри пожаром и солью на губах, которая будто проникает сквозь кожу в её собственные ноющие ранки и разьедает на мелкие частицы долго и степенно, у всех на глазах.       Нельзя смотреться в испорченные зеркала. Иначе грянет беда. Окатит ледяной водой не сбавляя напора. И отступит оставит с знанием того, что она была к сущности Эймонда Таргариена близко, как никогда. Почти видела его настоящим на короткое биение сердца. А после поняла, что он никогда не сможет быть искренним. Никогда.