Танец под небом цвета стали

      В трепещущем пламени от свечи все лица кажутся искаженными. Даже любезные улыбки ощущаются, как оскал. Среди смеющегося прищура глаз можно увидеть молчаливое недоверие, или презрение, или страх. Это зависит от выбранного для просмотра угла. Но свеча горела. Оплывала воском марая подсвечник на ладном дубовом столе и подсвечивала очертания собравшихся здесь настолько, чтобы каждый мог дорисовать окончательный образ в собственной голове.        Среди низкого зала с причудливыми фресками на стенах мало места. Мало воздуха. Слишком много жизни и похоти. Это чувствуется ясно даже среди наполненного дымом раскуренных благовоний воздуха и едкого запаха кислолиста. Где-то впереди девчонка бренчала на высокой арфе нагло фальшивя у всех на глазах. Но время уходило далеко за полночь, луна вальяжно взобралась на небосклон, а слушатели охмелели настолько, что с трудом перебирали собственными языками растекшись на мягких обитых мирийской тканью тахтах.       Возле шумно хохочущего сброда их компания кажется почти что немой , скупой на смех, ещё скупее на разговоры. Трое мужчин и женщина в безумно дорогом плаще. Все в капюшонах, а тусклый свет не может должным образом осветить лица. - Странное место же вы выбрали, сир – Приглушенно выдавливает из себя человек семи футов роста. Будто опасается собственного голоса. Хотя все присутствующие знают, что это совсем не так. - Ваше любимое, сир Лоттар, я любопытствовал. – легко выдыхает Эймонд продолжая калечить стол острием кинжала вертящегося в руке. - Я составил список.       Остальные молчат. Мужчина справа от него намертво сцепил пальцы на кружке эля, но так и не удосужился отпить прячась в тени собственного капюшона. Женщина слева скучающе обводила глазами всё, что ещё могло ходить, говорить или двигаться в помещении. - Всех ворот? – вопрос прозвучал режче, чем он намеревался, но человек напротив будто ничего и не уловил. - Всех. – ответ сливается с задорным хохотом кудрявой шлюхи разносившей вино поситителям зала. – Деймон создал золотых плащей, дал плащи и жалование, времена изменились, но многие всё ещё верны ему. Их нужно убрать. И я, как начальник как никто в этом заинтересован.       Тонкий исчерченный кривым почерком лист ложится на стол и тут же исчезает под ловкими женскими руками. Но на лице сира Лоттара проступает равнодушное безразличие. Эймонд смотрит на эту каменную властолюбивую глыбу и усмехается. Преданность таких измеряется только в золотых и серебряных мерках. - Ну что ж, безмерно благодарен. – Он пожимает дубовый кулак мужчины, пока справа предпреимчиво суют в руку золотой кошель. – Это награда за труды, не знал капитана отважнее вас или достойнее.       Напускная любезность стекает з лиц, как воск с оплывающей свечи. Стоит только широкой спине Люттора Ларджента скрыться в дверном проеме, а колокольчику у входа печально прозвенеть сообщая об уходе самого дрянного посетителя заведения. Ну, может, кроме этих троих. Всё ещё сидящих за одним столом и молча обменивающихся взглядами целое мгновение после. - Он не верен. – бледная женщина первой нарушает нависшую между ними тишину. Её изящнейшие руки складываются в замок и она расслаблено укладывает на сцепленные пальцы голову. – Список, что он притащил лживый. От первого и до последнего имени там люди верные вашему королю.       Последние слова звучат едко и пропитаны таящейся злобой. - Нашему, но не твоему? - Мой король далеко за узким морем, на моей родине. А Вестерос – место где всегда было и будет тысячи королей. – мелодичный, почти распевный голос с чужеземным акцентом способен очаровать даже полу глухого, когда эта женщина в дорогом бархате начинает свой разговор. - Или твой истинный король Деймон Таргариен, женщина? – голос мужчины справа отрешенно прерывает её сладкую трель и услада для ушей прекращается. - Деймон Таргариен – человек, который клялся сделать меня своей женой, милорды – почти выплевывает им в лица снимая собственный капюшон. – И королевой обещал тоже сделать. И сделал. Королевой шлюх. А сам женился на самой принцессе Рейнире. Она, говорят, располнела от частых родов, потускнела, стала вялой, рыхлой и теперь не прекраснее меня.       Волосы у Пиявки – шелк рассыпавшийся по узким плечам. Кожа – тонкий атлас оттенка белейшего фарфора. А глаза в обрамлении густых ресниц глядели на собеседников пристально и призывно. - Даже и в половину. - Ох, сир Кристон – имя рыцаря слетевшее с пухлых губ показалось оглушающее громким. – Мне безмерно приятно. Вы ведь знали принцессу. Были её… гвардейцем. – напряжение становится натянутой тетивой, что вот-вот оборвется - А теперь вас называют делателем королей. Только вот скажу вам по огромному секрету. Первый король у вас получился неудачным. Бывает… Просто человек не с того теста. Вторая попытка несомненно будет удачней.       Мужчина справа вскакивает из за стола. И если бы женщина сидела к нему на дюйм ближе - руки сцепились бы на безупречно тонкой шее и выпустили из изящного тела весь имеющийся в нём дух. - Хватит. – нож врезался в стол расколов древесину и проложив в ней глубокую трещину. – Сир, присядьте. Её шлюшье величество пришла сюда не за тем.       Эймонд переводит взгляд на неё и на смутно освещенном лице проступает лукавая улыбка. - Я пришла сюда чтобы вершить сладкую месть и вернуть Деймону хоть каплю причиненной боли. – её голос опять льется успокаивающим ручьем, будто сладкая колыбельная песнь. – Нет человека опасней в мире, чем безумец или женщина, которую предали. Запомните, принц.       Девчонка за арфой подхватывает последнюю визжащую ноту и принимается бренчать новую , ещё хуже первой. В зал выходит новая дюжина шлюх ожидая знака от посетителей. Но маленький стол в самом углу борделя по прежнему тускло освещен. Разве при свете творится измена? - Сир Отто сам сам поставил Ларджента капитаном. – Эймонд слышал это в малом совете ещё в начале минувшей луны, когда гниющее тело Визериса ещё было закрыто в покоях – Я не думаю, что десница мог так оплошать.       Пиявка усмехается склонив набок маленькую голову. - Думайте, что хотите ваше одноглазое высочество. Но Лоттар сдаст столицу как только вы отступите и он ощутит вашу слабость. Он самый верный гончак Деймона. И даже обставленный Хайтауэрами способен учинить бунт золотых плащей.       Молчание висит между ними меньше мгновения. Но каждому ясно, что от принятого решения зависит чей-то крах. - Его должны найти повешенным до следующего полнолуния. А прощальной запиской должен стать список всех, кто поддерживает Черных в отряде. – В каждом слове Эймонд ощущает, как под собственными ногами рушится всё, что он строил годами подчиняясь и слушаясь. Не оспаривая и выполняя. Даже если ему и не сесть на Железный трон, то вся столица всё равно окажется его. От первого и до последнего стража. Глупо было бы выступить на Харренхол и утратить за спиной Королевскую Гавань и замок. - Какая отвага и жестокость. – насмешливо фыркает Миссария заглядывая в его единственный глаз – Вы напоминаете мне одного человека. Тот тоже был готов ради короны идти по головам.       Когда он и присяжный рыцарь выскальзывают на ночную прохладу сквозь приоткрытую дверь дышать становиться подозрительно легко и удивительно сладко. Навязчивый смрад от курений уже не сжимает виски, а нахальный окружающий со всех сторон хохот больше не действует на нервы. Эймонд наконец-то вдыхает полной грудью чтобы свежесть и мягкая изморозь отрезвили от благовоний и чада пропитавшего кожу насквозь.       Когда они минуют последний переулок шелковой улицы и ступают в начало улицы ремесленников контраст даже в лунном свете беспощадно мозолит глаза. Дома, что остались позади лучше, ставни надежнее, нет ни покосившихся крыш ни истресканого кирпича. У короля Эйгона два королевства. Одно ему до тошноты противно, во втором он готов править ночью и днём. Наказывать, а после миловать, иметь по семь раз за ночь, а после напрочь забывать имена, а ещё осыпать золотом из казны своих драгоценных подданных шлюх, чтобы после уморившись от справедливого правления уснуть в собственной блевотине. Его величество Эйгон второй этого имени. Король борделей, потаскух , но не обычных смертных людей. Защитник Шелковой улицы и покровитель притона «Лиссенийская дева», щит и благодетель всех шлюх от Винтерфела до жаркого Дорна. Сейчас его светлость чудом спит в замковых стенах на пуховых перинах, а всё его маленькое королевство несет скорбь и траур. Всего лишь до завтра, пока он снова не улизнет из дворца.       Эймонд выжег бы это место, лишь бы Хелейна никогда не плакала. Но он не король, а вся его власть и ответственность распространяется только на себя… и на жену. Жену в которой смелости и отваги больше, чем в нём самом. Она тонкая, хрупкая, но одновременно будто стальная. Метал, который ни грозе, ни ветру не согнуть. Не переломить ни матушке, ни замковым уставам. Она кажется ему такой настоящей. Что рядом с ней не хочется разбивать вдребезги миры и ломать то, что люди строили годами. Если бы вернуть время в тот день в Штормовом Пределе он хотя бы что-нибудь изменил? Да, он поцеловал бы её ещё в ту ночь у зажженного камина, когда между ними оставалось не меньше дюйма, а её голубые глаза неотрывно смотрели на уродующий его шрам в близи. И не боялись.       На улице глухая ночь. Эймонд глубже надевает капюшон. Запахивает плащ и оставляет маленькое королевство Эйгона далеко позади. Вся Королевская гавань скоро станет его собственным.