Танец под небом цвета стали

      Эти покои –пропитаны тайной. Окутаны странным запахом чабреца и сладким омутом благовоний. А ещё тут никогда не горит очаг. И от жуткой прохлады мурашки проступают на коже. В покоях Лариса Стронга всегда густой полумрак. Окно небольшое, но напрочь закрыто ставнями. Любой ощутил бы себя здесь в норе или глубокой западне из которой уже не выбраться. Но Эллин не любая. И ей почти не страшно. Страшно было в отцовском чертоге, в септе, и в комнатах Хелейны, когда та говорила пустые, но одновременно таящие смысл слова. Именно это стало последней каплей? Или решение давно вертелось у неё на уме?       Она входит. Кажется в комнатах ни души и отчаянно пусто. Но стоит осмотреться – и в одном из затянутых тьмой углов проступает сутулый профиль. Косолапый ожидает. И он донельзя терпелив. Когда Эллин ступила на этот порог впервые в ушах колоколом бил набат. Что-то внутри вопило о затерявшейся тут опасности. Чтобы переступить через себя понадобилось недюжинное усилие, но после она привыкла и внутренний голос понемногу начал умолкать, наверное, понял, что его всё равно здесь никто не услышит.       Поначалу они говорили. Он - долго объяснял ей сложность устройства двора, она – задавала глупые вопросы. Калека отвечал выверено и спокойно, разрывал ее мозг на кусочки и собирал их вместе, потом решал, что этот порядок ему не нравится, и снова рвал. Теперь ей казалось, что к дню, пока лорд Ларис не постучал в дверь её покоев, она и вправду оставалась несмышленым ребёнком у которого ветер в пустой голове. Не опасней Хелейны. И не мудрее короля Эйгона. Теперь всё будто прояснилось и каждый шаг имел последствия, а не проходил просто так. Только вот цена оставалась высокой. - Он вернулся ночью. Извлек послание из внутреннего кармана и долго читал. После сжег. А утром в дверь постучали с рассветом. Сам открывал. Быстро оделся и тихо вышел, посыльный пришел из города, какой-то оборвыш, кажется, сирота. – Слова четко слетали с пересохших губ без замедления. Она запнулась лишь единожды упуская то, что слышала краем уха послание продиктованное мальчишкой. «Пиявка, выполнено, ожидает, Блошиный конец».       Озвучить это – значило сдать его напрочь с скованными руками. Не оставить и шанса. Приковать к стене. А она не хотела. Или не могла. Не смогла бы его уничтожить собственными руками. Эймонд Таргариен – тот, кто заслуживает ненависти, презрения, жалости, личного котла в преисподней, но не надежд разбившихся в дребезги, для него это будет хуже чем смерть. Он увечен. И дело не в глазе, а где-то глубже самого сокровенного уголка души. Эллин почему-то до рези в груди его понимала. Может, потому что ещё с детства знала какого это вечно оставаться в тени, быть невидимым даже если кожу из себя спустишь и выше головы прыгнешь.       По началу каждый день в шаге от него казался ей танцем на острых шипах. После Эллин поняла – ей не стоит его бояться. Она - пешка и слишком мелка чтобы впасть кому-то в глаза. Видит, слышит, знает, но остается незамеченной. Только вот скоро Эймонд заметит. Непременно. И тогда сотрёт в порошок?       Это предательство. Измена. Но, кажется с этого у них всё и началось. Просто теперь они попытаются быть на равных. В конце-то концов что значит её предательство перед его изменой королю? Да ничего. Она просто пытается выбраться из трясины, что утягивает любого, кто окажется рядом с ним. Эллин сомневается. Ей хочется вымыться. В кипятке. Скрести тело столько чтобы снять с себя это глупое наваждение. Её вырастили не здесь, не при наполненном лжецами королевском дворе, где один опережает в своей лжи другого.       Ты не такая. В круговороте замковых интриг ты затеряешься и больше не пристанешь к берегу. Берега не будет.       Калека внимательно слушает буравя её карими, умными глазами. Будто взгляд его может оказаться у неё внутри, проскользнуть сквозь сплетение ребер и пересчитать каждую косточку. Или переломать. В воздухе стоял удушающий флер опасности. - Чудесно. Думается мне, что вы достойны большего. – Его слова тягучей патокой заполняют уши. – Ступайте, милая, до следующей встречи. Будьте осторожны и спокойны. Страх плохой соратник и может вас выдавать.       Эта похвала для нее — как новая порция кислолиста для того, кто жует дурманное снадобье десятилетия и уже не остановится. Стоило ей получить новую дозу признания - она уже думала, как добыть следующую. Успех доводил ее до ощущения пожара внутри. Но всё это лишь временное облегчение и гордость. Она так жаждала этой похвалы, что чувствовала ее каждой частичкой собственного тела.       Неужели она, как он? Неужели у неё с Эймондом Таргариеном одинаковый страх под кожей?       Ты видишь чудовищ в глазах мира, Эллин, но видит ли мир пустую бездну в твоих.       Сомнения держат её за горло не отступая. Эллин ускользает из покоев, не уходя – исчезая из сокровищницы сотни тайн. Спешит вдоль коридоров в надежде очутиться в покоях раньше, чем кто-нибудь да заметит в каких мрачных местах она бывает ближе к полуночи. Или увидит, как лихорадочно блестят у неё глаза, будто у ребенка ввязавшегося в нечто захватывающее опасное или у игрока ожидающего крупный выигрыш из-за стола.       Чьи-то шаги тихо приближаются с оставленного за спиной прохода. Близко. Опасно близко, но ей некуда бежать. Это проверка на то насколько способная у лорда Калеки ученица и хорошо ли она научилась лгать. Но кому? Кто бродит вдоль коридоров посреди темной ночи? - Простите, я не хотел напугать.       Поздно. Слишком поздно. Её голова уже забита сотней планов побега и тысячью отступлений. Но Эллин стоит повернувшись к пришельцу спиной, как в землю влитая. Дэйрон. У него нежный, приятный голос. Не сухой, будто кусок метала. Щенячья преданность в глазах. Не презрительная насмешка единственного глаза. Он совсем не похож на собственного брата. Но ты ищешь похожие черты.        Всё в младшем принце тошнотворно вышколено до безупречия. Словно у рыцаря из слащавой песни, который идеален и благочестив, как септон. Такой же нелюбимый отцом и незамеченный матерью мальчик, который к чему-то стремился, но быстро свыкся с выделенной для него ролью. А Эймонд не смог. Что ж, в этом и заключено его проклятье.        Если бы в тот день во двор Штормового предела на своем драконе влетел он. Ты была бы счастлива? Нет, тогда ей пришлось бы переломать себя вдребезги и заново собрать по кусочкам. - Ваше высочество. – Кивок. Реверанс. Глаза в пол. Взгляд выдает слишком многое. - Я увидел вас здесь одну и решил проводить, вы не против? - Принц улыбается виновато. Улыбка у него открытая. Ничего не таит. Если бы у всех в этом замке были такие – Эллин не ломала бы голову не понимая как дальше жить.       Что ей стоит коротко кивнуть и молча подать ему руку.       Они шагают рука об руку вдоль коридоров. Слишком медленно. Слишком долго. Ей так хочется сорваться с места и убежать вон. Скрыться в собственных покоях, наглухо запереть двери и сползти на каменный пол бессильно привалившись к стене. Со стороны их ночная прогулка, должно быть выглядит жутко нелепо. Но Эллин лишь устало прикрывает глаза. Лучше пусть молча ступает рядом, чем донимает вопросами где она, седьмое пекло, была. Под белоснежной аркой в разветвлении коридора, когда к двери её комнат так близко – рукой подать. Сердце замирает чувствуя что-то неладное, но ей удается унять встревоженный бой. - Спасибо, доброй ночи. – Тихо обрывает залегшее молчание парой коротких фраз.       Он не отвечает. Просто отпускает руку. Эллин делает первый шаг, но в верности дурных предчувствий сомневаться не приходится. - Я люблю тебя, Эллин – ей хочется спросить за что, но почти получается сдержаться. Он с таким дурацким упоением заглядывает ей в глаза, что мир вокруг на миг теряет все свои очертания. – А Эймонд никогда не полюбит. Он не умеет. Пойми.       Ведь этот идеальный мальчик – совсем не идеальный. Он такой же порочный, как и все они. Окутанный своими целями и желаниями, может он тоже строит на трон свои нелепо-прекрасные мечты. - Я верна мужу. – Словно чеканка слетает с губ выверено и сухо дробя воздух на крохотные порции. Она придвигается к нему ближе, почти вплотную, поправляет невидимую складку дублета на груди. – Не горячитесь с вином, оно знатно туманит голову.       Вдруг спину слева обожгло жгучим, всепоглощающим пламенем. Проплавило бархат ткани, прожгло корсаж. Она так и и застыла возле Дейрона на расстоянии не больше шага ощущая, как все краски стекают с её лица. Как разрушаются позвонки хребта и напрочь теряется опора.        В конце коридора из вязкой тьмы вырисовывалась фигура. Их пристально разглядывали темные, как сама ночь глаза.