Танец под небом цвета стали

      Она хотела быть сильной, но Королевская Гавань не Штормовой предел.       Тут нет моря и безумных волн, но опасные приливы норовят подмыть под ногами почву. Сначала поставить на колени, а после подчинить и заставить целовать грязь сапог Кристона Коля, Отто Хайтауэра, Королевы. Эллин изворачивается, но чем яростнее сопротивление тем глубже проклятая трясина.       И она тонет? Да. Болотно обволакивает всё тело.       Записка от лорда Калеки лежит в руках неподъемной свинцовой ношей. Непослушные пальцы мелко подрагивают. «Моя милая, наши встречи теперь пусты. Королева не отводит от вас своего пристального взгляда. Она одержима идеей удержать в своих руках трон. Нам же необходимо думать о целом королевстве.»       «Нам» — звучит, как обещание, что ты более не одна. Что кто-то вот-вот подаст тебе руку и вытащит на поверхность, но после изящно выведенная строчка твердит: «Сделайте всё чтобы ваш муж выдал себя сам. Об остальном, уверяю, я позабочусь.»       И вот из-под ног уходит последний клочок земли. От радости разрывающей сплетение ребер? Или от того, что страх колотит в саднящих висках?       Стронг избавит её от изнывающего зноя Гавани. От алых стен пропитанных смрадом лжи изнутри и снаружи. Обещает, что при первой возможности сделает вдовой. Но Эллин почему-то мешкает и заново читает сминая клочок бумаги в ничто.       Пожар уже начался, и только умельцы вроде Лариса Стронга теперь имеют право подливать масла в один котел и тушить водой другой. Подобные игры — не для маленькой пешки. Задача донельзя проста — устроить всё так, чтобы королева узнала, а Эймонд не смог сочинить опровержение. Это просто. И сложно. Он не из тех чудовищ, которых нужно жечь на кострах. Ведь такими заселена почти вся королевская гавань. — Эллин, я иду проведать матушку в её покоях. — От принцессы, нет, уже королевы веет безмятежным спокойствием. Тихий голос, будто кокон обволакивает с ног до головы. — Ты с нами? — Простите, — она спешно сотрясает с себя все мысли, будто дурной сон — но мне не здоровится. — Прошу — мягкие руки заключают её ладонь, а в сиреневых глазах Хелейны почти мольба. И ни одной попытки просто приказать без права возражения. — Ты так печальна в последнее время, будто… будто ты уже искупалась в алом море, а все ниточки порвались, будто крысы уже всползли с подвалов.       Эллин не слушает. С течением дней вся вереница бреда стала казаться связкой слов от которых ни ущерба, ни пользы. Пустое сотрясание воздуха.       Она отложила пяльце, расправила усеянный складками подол темного платья и оставила недошитого шелком дракона одиноко нежится под солнечным зноем на подоконнике.       За окном миновал полдень, а в замке стояла мертвенная тишина. Ряды рыцарей и латников выезжали за открытые ворота. Где-то среди них Эймонд на вороном жеребце и Кристон Коль на белоснежно белом. Они отдают команды, а пажи и оруженосцы разносят их вдоль колоны не позволяя разорвать строй. Войско отправится завтра. На рассвете. Осталось слишком мало времени, но Эллин упрямо цепляет улыбку на лицо и принимает крохотную ладошку Джейхериса.       Весь путь к покоям королевы напоминает ей бой с самой собой. Жестокое сражение. Каждый пролет крутой лестницы — громкий удар в собственные ребра. Вкус недавнего унижения ещё саднил где-то на языке, его не перебить ни вином, ни сладостями. Вся земля под ногами — будто сплетение умело раставленых снастей и едва ли выпутавшись из одних так легко попасть в следующие.       Хелейна должно быть не знает. Поэтому и ступает счастливая и радостная с лучистой улыбкой на лице. Всё мурлычет что-то себе под нос и баюкает на руках спящего Мейлора не позволив кормилице приблизиться даже на шаг.       Стражники открывают дверь в низком поклоне. Путь открыт, но первый шаг даетс сложно. В покоях королевы запах благовоний туго смешан с роскошью и благодатью. То тут, то там виднеется крохотный томик молитв или мейстерское чтиво с септонскими гимнами. От септы тут в тысячи раз больше, чем от роскоши дворца. И желчью пахнет куда больше, чем веньем благовоний       Под пристальным взором ядовито зеленых глаз тяжело не согнуться вдвое, но она умудрилась удержаться. Или ладонь Джейхериса зажатая в её всё же помогла? Он славный мальчик, от его улыбки тает всё вокруг и даже королева вдруг оставляет корону. Но Эллин это не поможет, она здесь чужая и всегда будет чужой. Не стоило так долго сомневаться над предложением Стронга. — Хелейна, Джейхерис, Джейхейра, Мейлор — улыбка растекается позволяя парочке морщин проступить на лице. Королева усаживает девочку на колени, а принца подзывает рукой к себе. — Побудь нашей чашницей, Эллин. Мы просим.       Эллин опять почувствовала, как единственный взгляд почти дробит кости в суставах. Они рассыпаются песком прямо на мирийский ковер. Это впору бы счесть за оскорбление, но она покорно и молча ступает прочь из горницы за кувшином, будто прислуга. Это отступление позорннее побега. Но у неё в голове и так целый осиный рой, который гудит и норовит вырваться. Нужно поспешить.Сделать всё сегодняшней ночью, ведь с рассветом будет уже поздно.       Вино хорошее. Из Арбора. Эллин наполняет чаши и карминовый цвет мерно льется из горлышка в серебряные кубки. Когда-то она так же приносила поднос из кубками в горницу отцу, но то был отец, а ей в ту пору даже не минуло десять. Сейчас же она, будто служанка должна подать вино женщине, которую взаимно ненавидит. Подать его с улыбкой на лице.       Но разве лорд Стронг не учил её, что путь к вершине идет только сквозь терпение? Сквозь нервы, что натянуты будто канаты.       Терпи, лей, дыши. Не забывай дышать, иначе и вправду упадешь на колени.       Но она опять забывает. В тот миг, когда комнату наполнил сдавленный вскрик, а Мейлор зарыдал на руках у Хелейны. Внутри что-то свернулось наподобии испуганого зверька. Сердце пропустило парочку ударов прежде чем снова забится, а страшный крик ребёнка всё звучал и звучал. Отчаяяно. Надрывно. Страшно. В горницу вела сводчатая арка, никакой защиты, никакой двери. Поставить поднос обратно на стол — показалось ей непреодолимым усилием, хотя пальцы уже дрожали.       Их было двое. Она рассмотрела их из тени и едва ли сама не закричала. Двое мужчин, что появились будто из ниоткуда и опустили засов на внутренней стороне двери. Один огромный, исполосованый шрамами, а второй щуплый, резкий, опаснее и изворотливее первого. Снаружи уже копошились гвардейцы, но дверь в покоях — дубовая, окованная железом. Стук превратился в бой, потом в громыхание. Стражник колотил по двери, как шальной. И сердце у Эллин колотило так же. — сын за сына. — застыло в воздухе последнее внятно услышаное ею слово и в сознание врезался опасно громкий набат.       Первый выхватил к себе вопящего Мейлора, второй прижал к горлу Джейхериса кинжал. Королева неустанно звала стражу, пока вовсе не охрипла, не осунулась на пол белая, будто мел. Хелейна ползала на коленях пытаясь поцеловать убийцам сапоги.       От зрелища кровь в жилах густела и тут же сворачивалась. Вот они — всесильные Драконы, великие короли, а на самом деле всего лишь женщины. Одни из многих, которые неистово хотят сохранить своих детей. И готовы бросить всё собственное богатство под чужие ноги.       В дверь похоже били тараном. Но промасленный дуб не сдавался — даже не хрустел. Прежде чем подоспеет подмога весь мир Хелейны разлетится в проклятые щепки — быстрее, чем проломят чертову дубовую преграду и железные оковы.       Эллин стоит застыв в безопасной тени горницы. Ей опять восемь, отец опять взял с собой на охоту. С ней опять её любимая гончая Лилит. Поджарая, тонкая, а на самом деле почти что щенок. Лесная чаща расступается когтистыми ветвями, дышит вечерней прохладой, она собирает ромашки и ещё не видит, не чувствует, что на поляну прямо из-за спины выходит волк. Большой, свирепый, с клыками будто кинжалы. Эллин так далеко от лагеря, что нет смысла даже кричать, бежать тоже нет смысла. Вопль просто застывает посреди сжатого спазмом горла.       И только серая тень от Ли мозолит распахнутые в ужасе глаза. Тень, которая бросается вперед и вцепляется волку в горло.       Эллин боьше не восемь. Отец не берет её с собой на охоту, но страх такой же остервенело дикий, как на поляне тогда. Отличие состоит лишь в том, что сегодня серая тень, которая безропотно бросается наперерез смерти не Лилит, а она сама. Только страх, как и раньше непосильно давит на грудь и плечи.       Нож на столешнице до жути тупой. Годится разве на то, чтобы кромсать фрукты. Им тело насквозь не порезать, не исполосовать. Но и зубы Лилит тогда разорвать волчий мех не имели шанса.       Мир едва ли не плывет в затуманенных зрачках, но Эллин скользит из горницы мимолетной тенью вдоль опорной стены сжимая рукоять ножа до побелевших костяшек на пальцах. У неё нет вторового шанса — только одна попытка.       Зачем ты делаешь это? Они не твоя семья. Они бы не сделали того же, если бы беда настигла тебя. Ты слишком мелкая фигура в их больших, беспощадных играх.       Отец учил бить без промаха. Брал её тонкое запьястье в свою огромную ладонь и держал так, чтобу не дрожало. Бить нужно резко. Туда, где мягче и лезвие легче войдет. Только тогда перед ней была лесная чаща и испуганная, уже подстреленая олениха, а сейчас семифутовый человек. Лезвие и вправду входит в рыхлую шею мягко, как в масло, но не глубоко, упирается в что-то твердое и не двигается уже ни на дюйм. А под громкий вскрик Джейхерис отползает прочь освободившись от хватки. Хватка теперь эта — для Эллин. Вся её собственная. Руки, будто дубовые колодки туго держат за шею. Не позволяють вздохнуть. — Гнусная сука.       Теперь для неё тут всё. И хватка. И слюна брызжущая изо рта человека, и кинжал, который сначала дважды вгоняется под ребра, а после… после Эллин чувствует, что сама она уже не своя. Тело онемело. На языке появилась оскома. Со вкусом крови. Предельно гадкий вкус.       Перед глазами кружевные вензеля, голубое небо, лес, поляна и Лилит, которую волк изорвал на части.       Она чувствовала, что тонет. В липкой алой луже, которая растекалась прямо под ней. Нет, не луже, в целом безграничном море. Воздуха не хватало, она царапала горло, но легче не становилось. Рука ухватилась за тонкую цепочку, за рубин в серебряной оправе, за воспоминание, что должно бы удержать на поверхности.       Эллин хотела быть сильной, но Королевская Гавань не Штормовой предел. И моря тут нет. Разве что кровавое.