Танец под небом цвета стали

      Небу перерезали горло.       Резанули ровно над четкой полосой горизонта и оттуда брызнуло ярким пурпуром. Поэтому и черноводный залив, и вся река казались залиты в багровой крови. Жуткое зрелище — кровавые закаты, а ещё хуже рассветы. Первые знаменуют окончание, вторые же кровавое начало. И в пору эту, как на зло Королевская Гавань встречала рассвет. Яшмовый. Горький. Пахнущий смертью.       Сир Кристон глядел на разгорающуюся в небе преисподнюю из окна башни белокаменного меча. Мысленно перебирал в уме ставки и взвешивал по новой. Когда-то сама идея Игры казалась ему тошнотворным бредом. Сейчас же он погряз в ней, будто в трясине. Всё из-за этой проклятой чертовки Рейниры. Это она извлекла первый камень из стены его принципов. И камень тот, как на зло оказался несущим. Дальше последовал камнепад.       Белый плащ за спиной оттягивал спину громоздкой, но никому не нужной ношей. Свидетельство присяги королю, который королем быть не достоин давило шею и причиняло зуд, не более. Руки в латных перчатках впечатались в парапет. А солнце всё вползало на небосвод огненной бестией. Сегодня он во главе войска должен бы выдвинуться к Харренхоллу, осадить проклятые стены и водрузить голову Деймона над замковой стеной. Только вот, Черные нанесли удар раньше и меч воткнули глубже. Да так, что мир вокруг застыл и будто погрузился в патоку. А как иначе, если в сердце королевства, посреди королевских покоев пролилась кровь и едва не убили принца? А ту молодую вздорную девчушку с синими глазами, что так и сверкали вызовом, истыкали промасленым в чем-то кинжалом.       Ей не выжить. Вчера он нёс караул у двери её пропитанных жаром покоев. Служанки вереницей сновали туда-сюда. С приоткрытой двери тянулся тяжелый, сладковато-горький запах от скорой смерти — такой же десятилетия таился в покоях короля, но этот чувствовался гораздо резче. Кристон видел те раны, видел те повязки, видел воспалившуюся плоть. Боги, лучше бы она умерла ещё на полу в комнатах королевы, но нет, горячка и бред томили её и съедали заживо по кусочку. Будто в наказание. Эймонду не стоило с ней жениться, не стоило привозить в Гавань, от неё веяло бедой ещё с первого дня, когда каблук мягких туфель переступил замковые пороги.       Убийцу так и не нашли. Подлец исчез внезапно, как и появился. Беду не отвели ни рыцари в латах, ни вооруженная стража. Весь замок изрыт ходами, как кротовья нора и целой жизни не хватит чтобы изучить каждый. Кристон беспомощно сотый раз всматривался в нарисованный строителями чертеж, но всё это не приносило смысла. Глаза то и дело поднимались к пунцовому небу.       Стук вырвал его из туманного омута. Дверь в горницу тихо открылась, а оруженосец по обыкновению подал меч. Лорд-командующий прикрепил его к поясу. — Бледная леди любопытствует о вас, милорд. — Шепнул мальчишка будто невзначай сунув в ладонь жалкий клочок пергамента. — Место то же? — Нет, милорд, говорила ждать на вашем.       Кивок. И мальчишка расторопно ускользает прочь плотно прикрыв за собою двери. Кристон стоит ещё миг. Сжимает записку. Ощущает даже сквозь кожу её тонкий аромат шалфея и пряности. Улавливает и спешку и тень беспокойства в сумбурном росчерке пера.       И идет по четко выверенной дорожке. К преисподней? Нет, к её личному котлу в Седьмом Пекле.       В подвалах влажно, сыро и чуточку мокро. От крысиного писка и вони нездорово болит голова. Но у Миссарии гордо расправлены открытые плечи и по-прежнему высоко вздернута голова. В ней будто вовсе нет места для холода и дрожи, словно кровь в тонких жилах до сих пор несет в себе частичку заморского тепла. Разве земля может носить таких жутко прекрасных существ? Кристон вспоминает Рейниру и понимает — может.       Локоны разлетаются по острым плечам, будто целое гнездо юрких гремучих змеек. Сколько встреч они провели вот так? И на каждую он приходит, будто впервые. У них общая цель или схожие стремление, но вот, они опять стоят друг напротив друга. Единственный свет — факел впечатанный на стене в железный обручь. — К чему спешка в такую рань? — от холода подземелья в воздух с словами поднимается облачко пара.       Но её лицо непроницаемая восковая маска на которой ничего не разгадать, ничего не понять. — К вечеру, мой добрый сир, ваша покорная слуга может не сносить свою голову. От недоумения он на миг замолкает, торопеет. Отрицание с неверием колотит в зажатых висках. Как она могла? После того, как столько сделала с ними. После того, как он почти что доверился ей. — Что ты хочешь, ведьма? Спутала меня и септона и захотела сознаться мне? Это ведь ты провела убийц в замок? Ведь некому больше. Ты одна пресмыкалась перед Деймоном и будешь до конца своих дней. — латная перчатка почти что на тонком горле. Почти что отнимает у неё воздух, и жизнь, и свет в красивых глазах отражающих всполохи факела.       Во всём виновен кровавый рассвет. Предвестник бед и тысячи разочарований. — Я пришла, — даже голос не дрогнул, ни единая трещинка в тоне не пошла — Потому что разве не Делателю Королей дано рассчитаться со Свергателем? В случившемся нет моей вины, и ещё к полудню я покину Гавань, но ядовитый змей останется в замковых стенах и продолжит травить почву под вашими ногами. Он одержим. И убьет всех вас. Только вот мне уже нет к этому дела. Мои дела с принцем Эймондом и его белым рыцарем закончились. Партия в игре тоже. Я умываю руки. Но, может, мы встретимся позже. — Когда? — он пытался скрыть, но ещё никогда не слышал в собственном голосе столько щенячьей надежды. — Не скоро. Но… — Миссария провела ребром ладони по линии его челюсти вызвав реку тепла от мягкости бархатной кожи. Боги, внутри Кристона вновь забилось что-то живое, забывшее сколько раз в этой жизни он бывал отвергнутым. Рейнирой, Королевой, Бледной Пиявкой. — Я никому не приносила клятвы. Мы можем встретиться не на одной стороне.       Чтобы произнести следующее — слова приходится копить почти вечность. — Ведьма. — Кристон хрипнет от безысходности. Кажется, что между ним и рыбой бьющейся в лёд сейчас никаких отличий. — Убей змея — её нежная трель даже эти слова произносит сладко. — Или он убьет того, кому ты клялся, и того, кому ты верен, Делатель королей.       Рука сама нашаривает меч, сама с визжащим скрипом извлекает его из ножен, ещё немного и сама занесет лезвие прямо над ней, но Миссария уже шагает прочь по проходу. Его ненадежный союзник и указывающая цель тень. — Кто он? — произносит почти на выдохе. — Кукловод получше меня и вас, раз сумел так хорошо перетасовать карты. Девчонка знает о нём, но всё равно скоро умрет. — Её шаги затихли на миг, но продолжали разливаться среди туннеля призрачным эхом — Птицы в утреннем саду напели мне, что мейстер подаст ей слезы Лисса в сонном зелье. Поторопитесь и успеете оттянуть смерть игрушки принца... на миг.       Меч с тихим шелестом вернулся в кожаные ножны, руки опустились и показались безвольными плетьями.       Она ушла.        Её мерная дробь шагов отдалилась настолько, что даже самому чуткому уху уже не расслышать. Осталась только пряность и дурманящий шалфей, которым напитался воздух, влажные стены, Кристон. Он оторопело стоял среди замковых подвалов и хватал этот воздух. Будто целый мир на мгновенье вот-вот застынет и перестанет вращаться. Смотреть — не насмотреться. Дышать — не надышаться.       А после всё это пришлось отбросить и безжалостно растоптать под подошвой сапогов. Ему давно не двадцать.