Танец под небом цвета стали

      Эллин проснулась в холодном поту на смятых простынях. Пальцы вцепились в собственную шею. Воздуха не хватало. Перед глазами дрожал весь мир. Кажется, она закричала. Ненамеренно. Просто ужас вгрызся в тело острыми шипами и дырявил его насквозь. Раз за разом. Жестоко. Резко. — Дурной сон?       Она не могла ответить. Внутри всё оцепенело, а слезы выжигали глаза. Сон. Всего лишь сон, но он казался настолько отчетливым и ясным, будто это уже случилось, будто она это уже прожила. — Не отправляйся к Харренхолу.- Вот и всё, что смогла выговорить сквозь слезы. И звучало это надломлено, почти умоляюще. — Никогда, прошу тебя, никогда. Бой у Божьего Ока может стать поражением. А я, я…       « Я не хочу тебя потерять» — застыло и внезапно стало комом посреди сжатого спазмом горла.       Только вот разве совсем недавно её единственным желанием была его смерть? Разве не она так тщательно и упорно помогала Стронгу плести паутину, разве не её вина в том, что Кристон Коль гниет в сырых подземельях Красного замка? Её. Она виновна в этом как никто другой, но не может, не хочет, не признает свою вину перед ним. Не хочет потерять то, что приобрела. Не хочет потерять его? — Это война, Эллин. — Ей сложно привыкнуть к металлу в его голосе, что звучит постоянно, как бы он не пытался его скрыть. — Я не могу прятаться от битв и бежать от стражений. Деймон тот ещё пес, который за милю ощущает слабость и наносит удар именно туда. Доказательство этому убийцы в покоях матери и смерть Эйгона. Два пропущенных удара и ни одного ответа. Действовать пора было начать десятки дней назад. Мне нельзя медлить. Просто нельзя.       Она понимала это, хотя мало смыслила в войнах. Понимала, что он не мальчишка и не будет прятаться в замковых стенах, но чувство чего-то опасно близкого тревожило и разъедало внутренности. — Прошу, хотя бы не сегодня. — Эллин, — он выдохнул её имя медленно, будто пробуя на вкус его звучание. — Теперь важны даже не дни, а минуты и часы. Почти все Речные Земли под Черными. Сир Отто хочет подпустить их ближе и лишь тогда отдать решающий бой, но это будет ошибкой. Наше преимущество — драконы.       Ей не было что возразить в ответ. Он прав. И звучит это здравомысленно. Но смириться и свыкнуться с этим ей почему-то до рези в глазах тяжело. Может, потому, что она чертовски сильно к нему привыкла.       Солнце поднимается на небосвод лениво, точно тучный разнеженный хозяйский кот. Слишком быстро. Хотелось ухватить его за золотые лучи обжигая пальцы, остановить, придержать, запечатлеть мгновение хотя-бы на целое столетие. Или на вечность.       Эллин проснулась когда вокруг царствовал серый сумрак и предрассветная мгла. Проснулась и осторожно высвободилась от руки, что прижимала её к теплой груди, где спокойно и мерно билось чужое сердце. Она прижалась бы к нему ближе, уткнулась в плечо, укрываясь под ворохом одеял, будто озорная девчушка. Но сон растворился, словно сахар в жгучем кипятке. — Ударь туда, куда они не ждут. — прошептала тихо, почти по заговорчески. — Разве тебе не кажется, что тот бой у стен Харренхола тебе пытаются навязать? Деймон хитер, будто змей. Прошу тебя, ударь в его логово. — Первым указом этого утра я назначу тебя своим первым генералом. — На его тонких губах улыбка, но не острая, словно лезвие меча. Скорее печальная и горькая, будто ягоды красной рябины. — Будем проводить советы на постели в моем шатре и уничтожать последние крепости Черных.       Она рассмеялась. Громко. Не заботясь, что волосы темными змеями непослушно норовили упасть на лицо водопадом юрких локонов. Эймонд убрал их осторожно запрятав за ухо. Поцеловал в висок. Обнял сильнее, будто Эллин могла в этот же миг исчезнуть, ускользнуть прямо из-под пальцев. Но она не могла, не хотела. И эти покои, и постель, и навязчивый солнечный лучь — всё это хотелось оставить с собой на долгую вечность.       Стук в дверь прозвучал будто набат, словно сигнал начавшегося внезапно бедствия которого уже не миновать. — Войди! — крикнул Эймонд быстро набросив рубаху и подхватив валявшиеся на полу штаны. Бросил ей взгляд из-за плеча. Короткий и быстрый. Прощальный? А после скрылся под аркой ведущей в горницу.       Эллин осталась одна. Одна на теплом, мягком, огромном королевском ложе, что скрывалось под пологом роскошного балдахина. И все грезы, что царствовали тут под покровом ночи исчезали с первым прикосновением дня. Иллюзии из хрусталя усеяли пол тысячью мелких осколков. — Ваше величество! — запыхавшийся голос почти задыхающегося от спешки гвардейца был слышен ей отчетливо и ясно. Страх заполнил помещение. Пробрался внутрь сквозь щель в двери и замочные скважины — Беда, Ваша милость. Нас разгромили подле Каменной ограды. Страшное поражение. Убитыми устлано поле, раненых не счесть. Замок Бракенов взят, а лорд убит. Милорд десница собрал Малый совет. Вас ожидают. Извольте спуститься.       Дыхание камнем застыло в её горле. Ей хотелось расцарапать его ногтями, изорвать, лишь бы вдохнуть полной, ничем не скованной грудью. А солнце поднималось. Всё так же лениво и медленно неизбежно приближая новый день, день, которого она когда-то ждала, а сейчас почему-то боялась.       Может всё это просто приснилось ей в том дурном сне? И чтобы прекратить этот день нужно всего лишь открыть веки? Нет, не поможет, потому что всё это — жестокая явь.       Она стояла на коленях посреди септы. Сверху молчаливо глядели боги, снизу витал запах благовоний возложенных на каменные алтари. Пред алтарем и мраморной фигурой Матери стояла королева Алисента — будто изваяние из белого воска с явной примесью седины в каштановых волосах. Молилась. Рыдала. Смотрела в небо сквозь разноцветные окна- витражи.       Проклятое солнце взбиралось всё выше. Карабкалось на небесную синеву и вместе с тем острым кинжалом урезало время. Почти миновал полдень, когда тройка служанок собрала ей прическу, затянула на платье корсаж. В зеркало на неё глядела строгая, прямая, будто струна, фигура с алеющей вдоль скулы царапиной скрытой под плотным слоем пудры. Незнакомая. Другая. Уже не горюющая по самой себе, а скорее по утраченным дня, по потерянным мгновениям.       Её не услышали боги, её не услышали люди. И вся надежда её теперь заключена в ней самой. И в драконах. В могучих крыльях Вхагар, что способны закрыть собой солнце и часть неба.       Когда Эймонд вернулся в покои — уже собранный, в сапогах и в дублете застегнутом по самое горло — она ничего не сказала. Ничем не показала, что страх внутри неё ворочается, будто клубок змей. Просто подошла и расправила рукой несуществующую складку на бархатной ткани, а после поправила брошь, что сцепляла на плечах плащ.       Прикосновение плавило кожу на кончиках пальцев. Слезы разъедали глаза, будто известь. Но она не заплакала. Разве в тот миг, когда дверь закрылась за его спиной, будто ворота открывающие преисподнюю.       Дверь закрывается — и сердце теряет опору, падает в пятки. Она хватается за край подоконника, но мир по ту сторону дребезжит и дрожит затянутый в пелену слез. Ей снился сон, где дракон упал с высоты неба, а всадник остался намертво прикован к седлу. Снился сон, где голодные рыбы обгладывают кожу и выедают глазницу наездника.       Но это всего лишь сон?