Танец под небом цвета стали

      У них с Харренхоллом одна пустота на двоих. Такая же громкая и звенящая, будто бой колокола среди тихой, безветренной ночи. И шаги среди этой пустой пустоты разлетаются к самому потолку огромного чертога эхом с разгона врезаясь в высокие всводы.       Вокруг пахнет дымом. Но никак не понять, запах исходит от сожженного столетия назад камня стен или от дублета Эймонда, что насквозь пропитался пеплом и гарью. Сегодня он сеял огонь. Опять. Под крыльями Вхагар все долины речных земель и поля с несобранным урожаем казались игрушечными, а под жаром её пламени — бумажными, воспламенялись легко и горели ярко, будто факелы среди ночи. Черные штандарты Рейниры воспламенялись ещё ярче, пока замки и деревушки под ними превращались в груды горящих останков и чадящей золы. Но этого мало. Этим пеплом не заполнить ни раны, что гноятся внутри, ни пустоту, которая у них с Харренхоллом общая.       Чертог огромен. И среди темного величия укрытых древней копотью стен снуют маленькие, размером с мурашей, люди, всё спешат сами не зная куда и не прекращают молву о несобранном урожае и проклятье стен Харренхола. Говорят, эти камни держат в себе несчастье. Пусть так. Несчастье у них с Харренхолом, как и пустота, — равные.       Миновала неделя со дня, когда он покинул Драконий камень. Дурное место, где воздух пах серой от кратеров дымящейся горы и соленой примесью моря. Там было сердце Рейниры. И Эймонд вонзил меч прямо туда. Все советники твердили ему, что это будет верная победа. Они, конечно, были правы. Но он был дурак, что послушался их. Проклятая сестрица улизнула, а вскоре нанесла удар в ответ, только уже не в сердце… В спину. И у неё получилось больнее в стократ. Теперь его тронный зал — мрачный сумрак башен Харренхола. Замок чудовищ и призраков, наверное, ему под стать. Король ничего. Король лишившийся трона. Это съедало плоть изнутри порционно, подмывало уверенность, силу, а с ними и осколки надежды. И он снова — мальчишка, а все попытки высечь из себя бесстрастное создание — провалены. Он не таков. А гнев будто сошедшая с горных шпилей лавина, которую не посадить на цепь, не обуздать. Как можно посадить на цепь то, что так трепетно взращивал годами, и считал своим оружием, пока это оружие не сделало его своим рабом. Впервые за столько лет он ощутил страх. Страх от бездействия, который ворочался внутри гнездом противных слизней. Он кормил его очередной сожженной крепостью, уничтоженным фортом, но тот насытится лишь тогда, когда вся Королевская Гавань вновь окажется под его ногами. А пока нужно ждать… Ждать, пока Рейнира роет себе могилу, а Вхагар подтачивает опору её королевства среди Речных земель. Так никогда не поступил бы тот Эймонд, которого знала сестрица. Ему вообще не было свойственно чего-то ждать, когда это можно отнять силой. В том Эймонде жестокости было с лихвой, но такой едкой ненависти, как сейчас, к Рейнире он не таил с самого рождения.       Она послала ему письмо. Длинное. Красочное и с витиеватыми описаниями. Сначала о том, как наденет его голову на пику, потом, как разместит голову Вхагар на соседней, закончила тем, что проклятье на его черную душу пошлют с небес сами боги, а после в кратце добавила, будто бы невзначай, что женушка его боится огня, не пристало мол это драконьей невесте. Это выбило землю из-под подошвы его сапог. Ужалило до скрипа в сжатой челюсти. Эта война началась за Железный Трон, а закончится соревнованием по причинению друг другу боли.       Эймонд придвинул к очагу уставшие от драконьих поводьей пальцы. Пламя плясало и извивалось, но никогда не могло достаточно натопить громадный замок и прогреть толщу каменных стен. Бывало, сквозняк забирался в щель оконной рамы, или проникал в дымоход, а после танцевал по пустынным залам скуля свою скорбную песнь.       Дверь отворилась громко. Кто-то с размаху врезал в неё хорошенько встревожа древние петли. Эймонд лишь лениво перевел глаза от огня, голова и без этого казалась свинцовой. — Я думал, мне врут, когда говорят, что ты бездействуешь! — Дейрон вихрем влетел в покои, как был, в дорожных сапогах и дорожном плаще с волосами растрепанным полетом и буйным ветром. — Как ты можешь сидеть здесь, пока Черные безчинствуют в столице! Проклятье! Сколько ты медлишь? — Около недели. — небрежно бросил брату, будто собаке кость. Пусть обгладывает, пока не остепенится. — И буду столько, сколько придется. — Безумец! — мальчишка бросился к нему через все покои, приблизился почти вплотную крича в лицо. Такой бледный, такой испуганный, если и Эймонд выглядел таким же, когда прочел принесенное вороном послание впервые, то хотя-бы попытался это скрыть. — Они отняли у нас столицу. Мы должны согнать её с трона отца! — С моего трона. — Ты не можешь его удержать. — Дэйрон ткнул пальцем в его грудь и разгорячено уцепился в рукоять меча на поясе. — Все говорят, что Король струсил, что уступил власть сестре. Она пирует в чертогах, награждает своих прихлебателей и казнит наших советников. Если ты одноглазый калека, то спроси у других, тех кто видит получше.       Эймонд схватил его за ворот дублета и притянул к себе заставив глядеть в глаза. Точнее, в единственный глаз, пока не сдернул повязку с правого. Пустого и безжизненного. Увечного. Сумятица лица напротив забавляла. Там и ненависть, и ярость, и испуг. Но он продолжал держать, пока спесь с мальчишки не истаяла. А после оттолкнул прочь, как щенка. Дейрон не удержался, попятился и едва ли не грохнулся на пол. Когда он успел так скоро вырасти и с мальчика превратиться в юнца? Неуж то война так поспешно его закалила? — Пойди отмойся от драконьей вони. От тебя несет за милю.       Он стоял над братом, пока тот глядел в немом изумлении широко распахнутыми глазами цвета индиго. Не такими, как у Эймонда, а яркими, искренними, наивными. Как он зелен — проскользнула дурацкая мысль. Как он похож на рыцаря из слащавой баллады. — Ты… — Дейрон оправил дублет и стоял перед ним, будто до конца не узнавая — Всегда был ублюдком, а сейчас ещё хуже.       Эймонд усмехнулся, когда громко рухнули створки двери за спиной его глупого братца. Нет, скорее отчаянно отважного. Так его, кажется, начали называть в отряде Хайтауэров после последнего боя. Пусть бы и оставался там. Незачем было ему без его согласия тащиться к Харренхоллу. Не к чему было без позволения хвататься за меч и называть при нем это запретное слово «калека». Вместе с ним ворохом взмывают вверх затравленные временем воспоминания: Крошечный кинжальчик в руках бастарда Стронга, боль пульсирующая в разрывающихся висках, маленький мальчишка, у которого нет ни любви, ни внимания, ни триклятого дракона.       Он и без того знал всё, что держал на языке Дейрон. Королевскую гавань взяли, в Красном замке вина льются рекой. Сира Отто казнили, весь совет повязали и упрятали в подземелье, знатных лордов — будто помойных крыс. О матушке и Хэлейне никто не слышал. Слухи твердили разное. Кто-то роптал, что из замка их всё же успели увести, другие шептались, что королева нашла им место в борделе. Перекатывая эти горькие мысли в собственной голове Эймонд не был уверен ни в чем, кроме того, что уничтожит Рейниру. Оставит ей то, что её драгоценный Люцерис оставил от его глаза.       «женушка твоя боится огня» — строчка стояла перед взором будто приговор на исписанном желтом пергаменте.       Когда-то наступит день и Рейнира начнет боятся собственной тени. Но не сегодня, не завтра, не в это это самое мгновение. — Не торопись, милорд — судьбу не догонишь, да и от судьбы не уйдешь, а будет срок — сама найдет. — Она появилась из-за балдахина, словно темноволосая тень, кареглазый мираж, мечта среди полумрака покоев, ступала по истлевшему мирийскому ковру с грацией заморской кошки. Тихо и неспешно, покачивая пышной грудью в незамысловатом корсаже, который шнуровался всего лишь на две тесемки. — Чужой судьбы не выпросишь, от своей не уйдешь. А уйдешь — себе же на гибель. — Ты в меня слабо веришь. - усмехнулся Эймонд возведя глаза к сокрытому во мраке потолку. — Я в тебя вообще не верю! Верю лишь в солнце и луну. Они ведь вечные, все остальные — смертны.       Чернавка с копной непослушных кудрей и темными, будто чернила, глазами, заерзала за спиной цепляясь руками в обтянутые тканью дублета плечи. Пахла сборищем каких-то курений разительно отличающихся от септонских благовоний. Попыталась взобраться на колени, но он отвел её в сторону придержав за точеную талию. Хорошо было держать её при себе. Хотя бы за то, что она ему доносила. Пела песенку о всех, кто сеет ропот против их короля и чествует милостивую королеву с драконьего камня. Наверное, у всех Стронгов это в роду. Плевать, что Алис бастардка с грязной кровью. — Не извивайся подле меня. — Король верен своей несчастной леди? — ехидный смешок повис в воздухе нагнетая его до бела.       Ведь сегодня она опять ему приснилась. То ли во сне, то ли в пелене полубреда Эймонд видел её глаза, даже небо подле них казалось грязным, и кожу, рядом с ней и снег казался бы черным. Хотел прикоснуться. Осторожно, будто к поверхности непрочного фарфора, но образ распался, разлетелся под пальцами оставшись пылью на ладонях и оскмой на языке. — Возьми вина, Алис. — пламя в очаге извивалось, будто стая ужей. — Пойди в покои к моему братцу и утешь его так, чтобы он забыл и забылся.       Алис Риверс обошла стол по-кошачьи, забрала наполненный штоф и уселась прямо на лакированной поверхности из белого чардрева. Кощунство. Северяне за это уже бы отдали ей добрый десяток плетей. Но она всё знай себе болтает длинными ногами. — Он не знал женщины? — её ровный ряд белесых маленьких зубок скалится в злой насмешке.       Эймонд не мог поручиться, временами в глазах у братца скользило странное мечтательное нечто, будто чей-то призрак стоит у него по ту сторону сознания и никак не желает исчезать. Может, его мечта одна из матушкиных фрейлин, или смазливая дочь лорда Редвина. Как бы то ни было, что-то грызет его изнутри, что-то тревожит, может поэтому он и мечется, будто ужаленый в зад осел. — Он и битвы то толком не знал. Остуди его пыл, и, если хочешь, разбереди душу. — Мои исповеди получше тех, что у септона. — вкрадчивый шепот щекочет кожу прямо за ухом. Обжигающе горячий. Трепетный.       Она придвинулась к нему игриво мотая локон на палец. — Тогда уберись вон и не закрывай мне тепло.       У них с Харренхоллом одна пустота на двоих. И шлюхам с вином её не заполнить.