Танец под небом цвета стали

      Какой прекрасной была наступившая ночь. Почти не морозная, почти-что тёплая, в такую ночь как раз впору пить борское вино, смеяться до рези в животе или подниматься к седьмому небу.       Стоит смежить веки и перед глазами всплывает водоворот хохочущих оруженосцев на улицах Староместа, пугливых девиц отданных на воспитание септ и юнцов кующих мейстерские цепи. Дейрон вспоминает их теперь, словно сон, их и себя среди всего этого шумного сброда. Это ведь было так давно. До того, как он покинул твердыню Хайтауэров. До коронации Эйгона. До войны…       Когда-то он любил ночи в сотни раз больше чем дни. Ночью в крови ощущалась иная степень свободы… Ночью можно мечтать и путать мечты с явью, возводить замки из непрочного хрусталя и рушить стены в собственной голове, но всё это станет пылью с рассветом.       Латный воротник сдавливал горло. Его хотелось содрать, отбросить прочь, как и целую груду ненавистной брони включая искусно выделанную кольчугу. Всё это спасет его, если стражение будет вестись с земли, в небе же ниодна сталь не устоит против гнева дракона.       Башни Харренхола угольно-черной громадой нависли над внутренним двором и конюшней, но с непроглядной тьмой сгущающихся сумерок отчаянно стражалась лишь тройка горящих факелов. Для ночи всё это было уже ни по чем. Она не терпела света в своих владениях.       Дейрону тоже не терпелось. Он измерил двор шагами трижды, но в окне королевской башни всё никак не затухал свет. Что-то внутри подмывало подняться туда по витым ступеням. Но Эймонд старше, и теперь он — король, не Дейрону с ним тягаться или же спорить. Алис просила его это уяснить, может она и права, эта кудрявая, кареглазая Алис, что уверяла всех в том, что видит тени в горящем огне. Жаль лишь, что всё это лишь её выдумка.       Тесарион недовольно урчал подле стаен и вскидывал голову к небу. Ожидание мучило и изводило. Дракон то и дело бил землю под собственными лапами чешуйчатым хвостом и извергал в воздух струйки дымящего пара. Всадник же… всего лишь изодрал заусенцы на пальцах в кровь и теперь бессильно щелкал фалангами. — Долго ещё? Сколько ждать Эймонда? — он неосознанно вновь заламывал пальцы, но тут же оправился. Не хотел чтобы заметили. Здесь его считают отважным, ведь он побывал в бою. На самом же деле, в крохотной стычке на пограничье битвы, где больший урон принес вид дракона, чем жгучее пламя, что изверглось с него. Но рыцарям и латникам нужно во что-то верить. Строить надежды и лелеять иллюзии с фундаментом на песке. — Ваше Высочество — пожилой стюарт согнулся втрое. Запавшие среди борозден морщин глаза влажно глядели из-под наплывших век. — Его милость не отбудут сегодня. Велели ждать рассвета. — Почему? — Дейрон взвился, а латный ворот показался удавкой на горле. — Утро мудренее вечера будет. Да и что может значить пара-тройка часов. — заикался тот слюнявя седую бороду неосознанно пятясь прежде чем с опаской выдать: — Король занят, приказано не тревожить. — Чем? — злость не решала ничего, но оседала на стенках вен парализируя кровоток. И злость эта застилала глаза, слепливала веки. — Он в покоях… с женщиной…и будет с ней до утра.       Сначала ему хотелось переспросить… уточнить не подвели ли его собственные уши. «Он с женщиной». С другой женщиной, не с той, что была ему женой перед богами и людьми. Неужели то, что Эймонд так яро презирал в Эйгоне теперь его очередной порок? Ещё одно клеймо набитое ему на теле. За одно биение сердце человек, что внушал страх показался ничтожным и слабым. Дейрон бы простил Эймонду всё, он бы стерпел и сглотнул то, что должно терпеть от его корлевской милости. Но он в покоях с женщиной, пока Королевская Гавань в крови и огне, пока его ждут в стенах Красного замка, пока на земле есть Эллин. Эймонд славился тем, что мог переступать через тела и живых и мертвых. Может, он и вправду чудовище, так ведь о нём говорят. Эллин не узнает об этом. Если бы знала, выслушала бы Дейрона тогда? Нет. Но он никогда бы не поступил с ней так же, только вот она и никогда не была его… Всего лишь мечта. Одна из многих и невоплотимых. Да даже сейчас перед мысленным взглядом стояли её синие, печальные глаза, светлые, будто ясное небо. — Подлец.       Он выхватил седло из ящиков подле стаен, принялся затягивать ремни и цепи на хребте дракона. Руки подрагивали. Вместе с злостью в теле плескался страх. — Прокляте! Седьмая Преисподняя! — Ругнулся ощутив, как прямо под пальцами лопнули кожаные крепления, и громко звякнула свалившись наземь стальная пряжка. — Седло Эймонда мне! — Вскричал он не разбирая слов от нахлынувшей ярости.       Тисарион не противился, он глядел на всадника ореховыми глазами сквозь ночь и не издал даже звука, когда чужое седло затянули надежно и цепко на самом верху позвоночника. Дейрон скользнул по морде ящера затянутой в перчатку рукой. Тессарион всегда был ему ближе чем отец, мать и родные братья. Ведь он тоже всегда был младшим, даже не вторым — третьим. Злая участь, когда трон недосягаем, но тень от него всё равно закрывает солнце. Они с драконом познавали жизнь вместе с первого дня, с того часа, когда яйцо цвета весенней зелени оказалось в его колыбели. И впервые содрав коленки мальчишка тянулся не к няньке, не к ласке матери — а к крохотным перепончатым крыльям и маленьким изумрудным рожкам.       Дейрон бросил последний взгляд на свечу в королевских покоях, та горела на подоконнике скупо роняя свет. Он бы простил ему всё… но только не это.       Крылья вспороли небо поднимаясь выше пик Харренхола, когда миновал час совы. И всадника и дракона под ним милостиво сокрыла самая темная пора ночи.

***

       Ему доложили, когда пробил час соловья.       Он вскочил с кровати, содрал простыни с мерно сопящей Алис и едва ли не удушил чашника, что принес ему весть слишком поздно. — Что ты натворила? — Эймонд шипел ей это в ухо вытащив с теплой перины и недоумевая, что за омут окутал его вчера, ведь глаза у неё были тусклые, совсем обычные, где тот блеск, где лукавая улыбка? Исчезли, остались в воспоминаниях. — Отвечай!       Ему казалось, что он вытрясет с неё душу, но чертовка лишь лениво поднялась с пола выискивая в ворохе одежды остатки собственного белья. Потянулась, встряхнула копной волос расправляя темные кудри. — В тебе живёт душа дракона. — она потерлась ему о плечо будто разнеженная кошка, но он оттащил её рукой толкнув в сумятицу на постели. Алис глядела на него миг, а после фыркнула сквозь сжатые зубы— Он будет гореть в красном адском пламени. Я знаю. Видела в очаге этой ночью.       Эймонд пронесся сквозь двор разбросав пару нерасторопных конюхов у стаен. Ночь серела, теряла чернильные краски, но даже сквозь неё горели янтарные драконьи глаза и бронзовая чешуя переливалась сотней оттенков под милостью воткнутых в стальные кольца факелов.       Вхагар ждала, глядела ему в душу проницательными зрачками. И видела насквозь. Между драконом и всадником связь крепкая, сильнее стали, мощнее огня. Эймонд смотрит на дракона в ответ и видит в нём себя. Ярость, Гнев, ненависть, непонимание, там было всё, даже осколки Древней Валирии, и где-то на самом краю — синева ясных, голубых глаз.       Эймонд вскинул голову к небу. Там не было ни блюдца луны, ни звезд. Всё затянула липкая поволока тумана.       Странная ночь, долгая ночь. По всем меркам рассвету было должно наступить часом раньше.       Вхагар взмыла вверх стрелой, туман расходился рябью под мощными взмахами крепких крыльев. В том тумане Эймонду чудилось всё: ласковый голос матери, поучения отца, смех Хелейны, улыбка Эллин на рассвете. Туман — это обман, место для лжи, теней и образов прошлого. Между ними казалось стоял и Дейрон, тот мальчишка, в котором Эймонд не посмел бы усомниться ни за что на свете, но нет, все они предают.

***

      Мир окутала молочная пелена. Меньше чем за час предрасветная серость сменилась белесой патокой. Это было не страшно, стоило лишь направить дракона ввысь, выше грузных облаков и туч скрывающих звезды, как перед глазами оказывался и тусклый лик луны и остатки созвездий, что должны исчезнуть к рассвету. Звезды тихонько шептались под едва ощутимым ветром. Звезды смотрели с своих высот и, кажется, смеялись с него. С его глупости. Он ведь так долго думал, что посвящен во все тайны.       На самом же деле неведине — чудная вещь, пока ты слеп будто щенок весь мир кажется честным и благородным. Пусть будет проклят тот день, когда он опустил дракона на громадный двор Харренхола. Его место всегда было в Староместе, с лордом Хайтауэром, что почти заменил отца, с его сыновьями, которые были ближе, чем родные братья. Его война была там, там он мог быть собой, не скрываться за напускной личиной отважного принца, не ощущать шлейф смерти тянущийся за Эймондом куда бы тот не ступал.       Дейрон хочет забыть обо всём, что когда-либо знал и видел. О крови, о боли, о страхе. О женщине, которую любил. Любил ведь? Любовь к ней сама по себе уничтожительна.       Тессарион мерно плыл в тумане парируя лазурно-зелеными крыльями. Тишина вокруг стояла немая и блаженная. Некому было её нарушить, ни одна птица не посмела бы петь на такой вышине. Но что-то всё же пело, вдалеке, на расстоянии края слуха, но звук ощущался в сознании будто набат. Дейрон натянул поводья, попытался спикировать вниз. Дурное предчувствие сдавило тисками горло.       А после огромная алая тень свалилась на них с небес. ***       Он всматривался в туман и казалось, что цель так близка. Но нет, это было лишь самовнушение. Время текло сквозь сжатые пальцы подобно ручейкам песка. Проклятая мгла не рассеивалась, оставаласт густой и вязкой, как проклятье. А поэтому такая желанная тень до сих пора оставалась ему не видна.       Эймонд встряхнул возжи направляя Вхагар на запад, в сторону от Божьего ока, ведь туман над водой ещё гуще. Не дурак же мальчишка, чтобы направить дракона туда. Или же дурак? Конечно дурак, иначе бы не рискнул лететь на обум в одиночку. В Девичьем пруду уже больше недели играют пиры. Старый Моутон принимает в своих чертогах Деймона, а вместе с ним и замарашку, бастардку с Драконьего камня — Крапиву.       Каждое утро они покидают замок с рассветом и рыщут, роют, перекапывают небо в поисках крыльев Вхагар. Глупцы. Поэтому Эймонд всегда держит драконана расстоянии двадцати футов от земли, пока Порочный принц со своей потаскухой напрасно бороздят небо.       Туман подле земли был гуще. В него можно бы зарыться, будто в перину и задохнуться от влаги с сыростью. Но Эймонд вел Вхагар на запад не сбавляя скорость. Нужно нагнать Дейрона раньше, чем рассеется мгла. А потом… Что потом? Заключить в темницу? Запереть в покоях? Высечь розгами? Или просто… Туман ведь всё скроет…       Эймонд зажмурил веки от навящивой боли в висках. Дурацкие мысли в голове вились в клубок, будто змеи. Он отбросил их всех оставив только одну. Найти Дейрона. А после… после будь что будет.       «Он хочет её» — продолжало визжать внутри черепа эхо.       «Он любит её» — вторило где-то внутри мозга.       «Ты ведь с самого детства сходил с ума, когда кто-то поягал на что-то твое, на то что ты любишь»       Вхагар почти обогнула илистое побережье, когда солнечный лучь осторожно пробился в царство туманного мрака, ещё через миг водную гладь сотряс донесшийся с высоты рев дракона.

***

      Дейрон забыл молитвы и слова. Они были не нужны, когда вокруг и так царила преисподння. Настоящее пекло с Неведомым во главе. Тот восседал на кроваво красном драконе в своих черных, как уголь доспехах. И убивал.       Караксес появился из ниоткуда. Вылетел из тумана за считанное мгновение, наверное, так и должно появляться Демону ада. Он свалился сверху, вцепился стальными когтями в спину Тессариона и начал рвать. Цепкие лапы терзали спину, рвали чешую и плоть, кроили мышцы. Изумрудный цвет померк, окрасился в темную, пышущую жаром жидкость.       Тессарион кричал. Праведные боги, он кричал так, что казалось, сотрясается земля и небо, пока Караксес цеплялся в него вновь и вновь, налетая будто коршун на раненную добычу.       Дэйрон бы тоже кричал, но глотку сдавило спазмом, а перед глазами стояли лишь алые крылья кошмара.       Он ощутил, как ветер вгрызается в уши. Снижается высота. Им нужно бежать. Как можно дальше, к Эймонду, к Харренхолу, но Тессариону не скрыться перед мощью Караксеса, им не преодолеть даже мили.       Дейрон отважный… Наверное, они в насмешку назвали его таким, отваги в нём жалкие горсти, всё больше страха и боли. И ужаса от которого цепенеет тело. А ещё ненависти. Всепоглощающей и всеиспепеляющей. — Будь проклят, Деймон! — Крик ничтожно слабый, но всадник Караксеса слышит и ухмыляеться в ответ. — Zer sena! Zer sena! Zer sena!       «Убей его!» — кричит он до хрипоты, до осипшего голоса. Это не приказ, это мольба. Последння мольба к другу, который подчиняется.       Ветер в ушах ослабевает, прекращает быть настолько неистовым. Тессарион делает тяжелый взмах крыльями и шатко удерживается на лету. Караксес приближается вновь чтобы завершить начатое последним, решающим всё ударом.       Но молодой дракон с изумрудно-кровавой чешуей мертвой хваткой цепляется ему в горло.

***

      Они летели вниз вместе. Алый и зеленый дракон. Черный и золотой всадник.       Эймонд видел, что Тессарион уже не жилец, кровь хлестала из него, как с изодраного псами лиса на охоте. Караксес падал вниз вместе с ним, остервенело рвал плоть с шеи и груди целыми кусками.       Он врезался в них стрелой. Вхагар вцепилась в крыло Караксесу, но вместе с тем терзала Тессариону грудь. Это бесполезно настолько же, как колотить воду в ступе.       Туманный воздух пах илом Божьего ока, смертью и кровью. Полнился рыком драконом и хохотом Деймона, тот что-то кричал вынув из ножен Темную сестру, но ветер глушил слова превращая в несуразные звуки.       Эймонд видел, как умирает дракон, как летит вниз Дейрон, отчаянно цепляется за шлеи седла желая отцепить их с тела полумертвого дракона.       «Он успеет» — безумно скользнула в голове отчаянная мысль. — "успеет ведь"       Всадник прильнул к шее Вхагар и шепнул заветное: — Dracarys!

***

      Проклятые щеколды не поддавались. Он пытался расцепить их, потом рвал под сумашедшее биение сердца, но надежный механизм продолжал противиться, упрямо сопротивлялся каждый ненавистный засов. — Dracarys! — врезалось под дых с разгону и на миг оглушило.       Дэйрон с нечеловеческим рвением вновь вцепился в стальныше засовы. Рвал их, и кожу на руках, ломал пальцы и сбивал плоть на ладонях в кровь. Он хотел соскочить вниз, растегнуть ремни и сбросить ненавистные цепи. У него почти получилось. Один из трех засовов поддался, но два остальных намертво застыли в замках.       Ещё хотя бы мгновение, короткий миг, но его не было. Было лишь пламя. Пламя и кровь.       Он бессильно расплылся в дурацкой улыбке, когда с пасти дракона вырвался жар. В темной бездне вод Божьего ока ведь можно найти спасение… Но ремни Эймонда всегда были слишком прочны. Тот боялся слететь вниз с дракона, как Люцерис Веларион, а не умереть вместе с ним.

***

      Он не успел.       Эймонд увидел это позже, чем с горла Вхагар вырвался огненный столб. Он не успел, но последний взгляд Дейрона до сих пор являлся перед глазами.       Плоть плавилась на лету, а драконы летели вниз сцепившимся воедино пылающим клубом. Чешуя дракона тверже стали, ей не страшен огонь, она не боиться меча. —Дэйрон! — Эймонд кричал и ветер с беспощадностью зверя вгонялся в глотку. Кричал остервенело и дико, а крик больше походил на звериный рев. — Дэйрон!       Они летели вниз, но он не мог поделать ничего. Лишь глядеть и слушать, как оглушительный плеск воды с шипением тушит огонь. Дейрон мертв. Он убил его? Но он не хотел его убивать.       Лишь оправдание. Дракона и всадника связывают узы мощнее, чем цепи. Он ощущает и злость, и ненависть, и жгучую боль. Дракон не умеет прощать. Обида в нём скапливается подобно жидкости в тонком сосуде. Беда начинается лишь тогда, когда эта жидкость выливается за края. Зло не может быть ошибкой, оно выше случайностей. Оно в основе тела Эймонда, в его душе. И если признаешь это — легче не станет. Дракон может поступать как угодно — он не становится ни злым, ни… другим. Но Эймонд ощущал себя чудовищем.

***

      Женщина устало оперлась на край стола. Дышала тяжело и громко. В глазах плясали разноцветные кружева. Сквозь окно виднелось небо цвета стали.       Она вытерла пот со лба. Отбросила темные кудри с глаз, встряхнула головой и расправила плечи. Потушила жаровню, где час назад глядела на танец теней.       Сегодня она обыграла судьбу, сторговалась и обманом подсунула смерти другого.