Самый хрупкий мальчик на свете

Вечером после тренировки стало попроще. В общей душевой Тимур провел больше времени, чем обычно. Закрывая глаза, он подставлялся теплым струям и чувствовал, как с ними уходит напряжение. Мышцы приятно каменели, наливаясь силой после упражнений. Выключив воду, парень стал вытирать стоявшие ежиком русые волосы. В раздевалке он неспешно собрался. Ребята из секции борьбы позвали его вечером потусить, но он отмахнулся. В планах было другое. Накинув черную куртку и не став ее запахивать, он пошел к выходу, мельком заглянул в зал из коридора. Опять понадеялся увидеть Рому. Все-таки он не был уверен, что парень обязательно будет сегодня на трубах: кто он там в этой компании — важная птица? или так, гастролер, который заходит время от времени?.. Но в зале его не было. Тима с досадой цокнул языком, подумал: «Вроде такой спортивный на вид, а неделю его уже тут нет… Куда-то еще что ли ходит тренить?». Дома с порога юноше в нос ударил удушливый запах свеклы, поэтому он быстро спрятался в комнате, отмахнувшись от бабушкиного предложения поесть. Мать работала, а значит, можно было выдохнуть и спокойно позаниматься своими делами — дел у него, кстати, было немного. Из любимого — залипать в тикток. Раньше он внимательно следил за своей лентой. Лайкал только всякое тру-пацанское, потому что они часто могли смотреть какие-то приколы вместе с Артаком и долго гоготать, сидя где-нибудь на фуд-корте. Последние месяцы Тима стал позволять себе больше свободы. Перестал показывать другу тиктоки со своего телефона (с недовольным лицом говорил: «Слуш, у меня заряда мало, давай на твоем посмотрим») и, ощущая себя двойным агентом, стал бороздить квирную сторону этого приложения с короткими видео. Поначалу было очень странно. Потом он привык. Ему не нравилось все, что касалось лесбиянок. Они часто заливали что-то про феминизм, и он оставлял обидные комменты. Контент с геями ему тоже нравился не весь: напомаженных, манерных мальчиков Тима крыл матом не хуже гомофобов, а вот подкачанные, маскулинные ребята, смело шутившие про однополый секс, ему очень нравились. Тимур вообще в какой-то момент ощутил, словно ему стало легче дышать. Потребляя больше контента, парень все чаще натыкался на ребят, похожих на него. И каждый раз это было таким приятным открытием: «Вот этот выглядит, как натурал. Нормальный ваще. И парень его тоже такой… Только штаны не такие обтягивающие надо. Я бы не подумал, что они типа вместе». Тимур не очень понимал, почему ему так важно видеть, что среди геев действительно много парней, внешне и по поведению близких ему. Возможно, ему было легче от осознания, что он сможет внутри сообщества найти кого-то, с кем ему будет привычно и здорово. Возможно, парень чувствовал, что при желании он сможет вписаться, не меняя чего-то в себе. Он всю жизнь играет натурала. Если еще и оставшуюся часть жизни нужно будет играть гея, чтобы соответствовать, — он на стенку полезет! Когда же уже можно будет просто побыть собой, не впихиваясь в какой-то шаблон?.. Позже, когда свекла была готова, он без особого аппетита (нервишки все же шалили) поел. Бабушка, сидя по другую сторону маленького стола с граненым стаканом чая в руках, рассказывала ему про сына соседки Жени. Юноша слушал вполуха и изредка блеклым голосом задавал вопросы: «А она че?», «А он че?», «И чего теперь?». Бабушка закончила свой невеселый рассказ так: — Нормальный был пацан, а потом начал эти наркотики. На человека уже не похож. Ты сам-то понимай. А то так же вот. Как она его сейчас вытаскивает — мы тебя так не вытащим! Ты ведь тоже здоровый — а голова, как у маленького. Влезешь куда-нибудь и… — Ба! — Тимур вспыхнул в секунду, поднялся и грохнул посудой об раковину. Хотелось наговорить всего и сразу, но он сдержался, матерясь себе под нос, ушел надевать спортивные штаны. Думал, что к ночи подморозит, а нет — тепло, хотя уши холод, конечно, покусывает, поэтому коричневую шапку он натянул до бровей. Артак встретил его в своей узорчатой шапке с помпоном. Тимур ее, честно говоря, просто ненавидел! Он понимал, что его друг часто ведет себя, как клоун, но зачем этот образ поддерживать и одеждой — парень не очень понимал. Артак, к слову, свой головной убор считал абсолютно нормальным, вовсе не вызывающим, но у Тимы на этот счет были свои мысли: он всегда из одежды старался выбирать все самое нейтральное: черно-белое, серое, блеклое, привычное всем. Из самого яркого у него — темно-зеленый адидасовский костюм. Ну, был он по акции такого цвета — пришлось брать, а так — никаких излишеств, иначе начнутся ненужные разговорчики и намеки… К восьми вечера они уже пришли на трубы. Зимой эта локация была лучшая в городе: с одной стороны — отделенный дорогой полуживой завод «Металлист», с другой — ветхая детская площадка, напротив — глухая стена облупившейся пятиэтажки, позади — бетонный забор с колючей проволокой. Сами трубы (две штуки, метровые в диаметре) шли параллельно забору и после ныряли под землю. Компании Кузьмы здесь не оказалось. Тимуру хотелось прикопаться к кому-то от досады, но он решил не показывать своего настроения ребятам: устроился на горячей трубе и свесил ноги. Артаку понадобилось несколько попыток, чтобы запрыгнуть на нее (для его роста высоковато), справившись, он сел рядом с другом и стал активно рассказывать ребятам вокруг (они либо тоже залезли на трубу, либо стояли перед ней) какие-то рандомные истории из своего запаса. Тима с хмурым видом хлебал из своей полторашки и не слушал его. Часто его компания боялась веселиться, когда он был не в духе. Знали, что, разозлись он — за громкий смех у него под ухом может и прилететь… Но сегодня они все, видимо, были слишком взбудоражены сменой декораций (в этом месте их давно не было) и верещали вокруг молчаливого Тимы, как стая воробьев. Время вязко тянулось, а пиво мазало, но не расслабляло. Достав от скуки телефон, Тимур стал листать мемные каналы в телеге. Заметил непроверенное сообщение от неизвестного контакта, нажал на аватарку и тут же погасил экран. Испуганно покосился в сторону Артака, то и дело касавшегося его плечом, — не заметил ли он? Но нет — юноша, активно жестикулируя, рассказывал всем, как к нему на районе докопалась пара каких-то офников-недоскинхедов, а он заболтал их и вышел сухим из воды. Спрыгнув с трубы, Тима отошел в сторону. Привалившись плечом к дереву, разблокировал телефон и еще раз вгляделся в фотку: не показалось ли ему? Кажется, сейчас он охотнее бы поверил, что этот мифический Рома сам как-то почувствовал его влечение и решил сделать первый шаг, но нет. На аватарке была улыбчивая девочка с ярким каре: у корней фиолетовым, а у кончиков зеленым. В пышной юбке, она обнимала одно колено и показывала пальцами знак «peace». На душе от этой милой фотки у Тимура тут же стало теплее, он давно не видел Алису: вживую последний раз, когда год назад она отчислялась из их колледжа. Потом он часто сталкерил за ее инстаграмом с фейка, узнал, что она поступила куда-то в приличное московское художественное училище и даже обрадовался. На самом деле ему хотелось, чтобы у нее все наладилось после истории с травлей, но при этом он продолжал со своих анонимных аккаунтов писать ей что-то типа: «Это че девка твоя лезба? На хуя ты показываешь? Что бы все поржали?», «Все ясно вумен момент», «Бля вот вы фемки типа за справедливость ты говориш а какже мужчины? Типа за мужчин почему неборитесь?». Смысла в его подъебах было мало, чаще он просто отправлял оскорбительные эмоджи, а Алиса игнорировала или банила. Закрыв аватарку, Тима глянул сообщение: «Привет, Тимур, я тебе пишу, потому что мне прислали кое-что, что кажется тебя. Возможно, это просто панк или кто-то издевается, но я но всякий скучай хочу переслать тебе, чтобы ты знал, что кто-то такое растывает. Ты можешь попробовать продать желобу в телеграме на этого человека. Не укрывай фото, если с тобой ест кто-то рядом». Выдохнув, парень сильнее всмотрелся в экран и прочитал медленнее, вглядываясь в каждое слово так, чтобы видеть слоги (буквы опять хаотично менялись местами и приходилось угадывать слова — чаще, кстати, получалось с первого раза правильно, но похожие слова он путал друг с другом (а с редкими было совсем тяжело)), вышло вот что: «Привет, Тимур, я тебе пишу, потому что мне прислали кое-что, что касается тебя. Возможно, это просто пранк или кто-то издевается, но я на всякий случай хочу переслать тебе, чтобы ты знал, что кто-то такое рассылает. Ты можешь попробовать подать жалобу в телеграме на этого человека. Не открывай фото, если с тобой есть кто-то рядом». Дальше была прикреплена скрытая картинка. Клацнув ее, Тима увидел свой дикпик и выдохнул усталое: — Ну ёб твою мать… Его поражало и дико бесило, что все эти годы, когда он жестко подстебывал Алису, она ни разу не приняла правил его игры — не нагрубила в ответ, не надавила на болевую точку — они с ней учились вместе не только в колледже, но и в школе, поэтому девушка все-все знала про его семейку и вполне могла выбрать какую-нибудь сочную историю, чтобы поделиться ею за спиной парня. Например, как он в детстве вызвал полицию на собственную мать, когда у них с бабушкой вышла громкая потасовка; и как нелепо закончилась эта история: через три часа к ним домой пришла участковая, прочитала десятиминутную лекцию о том, что в семье нужно жить дружно и что Тима — вообще «здоровый тринадцатилетний лоб» и должен слушать свою маму и молча терпеть, потому что взрослому человеку всегда виднее. Мальчик ощущал полную беспомощность после этого изнуряющего вечера: сначала мать с бабушкой орали полдня, потом сцепились, потом он позвонил в полицию у них на глазах, потом они объединились и стали вместе ругаться на него: «Какой же он Павлик Морозов! Предатель! что теперь об их семье подумают?!». Особенно его вымораживало, что бабушка в таких ситуациях сразу вставала на мамину сторону: «Ну как бы она там себя ни вела, ну, ты думай головой: какая милиция? Она же мама… Стыдно!». Но на следующий день кошмар продолжился: в школу пришел отчет о произошедшем. Подразумевалось, что учителя должны с чуткостью отнестись к проблемам ребенка и создать вокруг него доверительную и безопасную среду, в которой в случае чего он сможет попросить о помощи, но вместо этого уныло затянулась песнь о великом предателе. Их классная посплетничала об этом со старшаками: «Представляете, на свою собственную мать вызвал. Ну мы знаем все, какая она женщина. Что она пьет и вообще это никуда не годится… Но она мать! А он… Ваше поколение… У вас вообще сердца нет, головы нет. Только вот эти вот гаджеты. И сам такой здоровый! Мамы он испугался… Голову надо полечить. Он же неуправляемый. Чему там удивляться вообще!». После этого известие быстро перешло из учительской среды в ученическую. Тима тогда еще не был таким уверенным в себе, и его и без того много задирали. Он помнил случай, как поднимался по лестнице на четвертый этаж, в глаза слепило апрельское солнце, а в коридоре было тихо — уроки уже кончились, но он должен был прийти с чем-то там помочь учительнице, чтобы она «начирикала» ему тройку. На последней ступеньке он остановился — услышал свое имя и свою историю, замерев на секунду, уныло опустил глаза на свои прохудившиеся кроссовки с наполовину смывшейся надписью «Abibas» — бабушка их вроде заклеила, а они опять разошлись… Втягивая голову в шею, вцепился в лямку рюкзака и решил с мрачным видом быстро проскользнуть мимо сплетничавших в коридоре девчонок. Завидев его, обе шестиклассницы замолчали, но вдруг одна из них, юркая и маленькая с небрежным каштановым хвостиком, побежала за ним следом. Тимур остановился, глянул на нее удивленно. Она сказала тихо: — Мне очень жаль, что это происходит с тобой! И еще обидно, что все вокруг так плохо о тебе говорят! Мне очень жаль тебя! Честно!!! Парень раньше не слышал такого (даже Артак в знак поддержки лишь по-дружески пихал его кулаком в плечо и выплевывал что-то типа: «ну они и дебилы, не слушай их»). Стало как-то кисло и сально. Он оторвал от грустного лица девочки свой растерянный взгляд и скрылся в кабинете. Тогда он впервые и заметил Алису. Никто, кроме нее, не пытался выразить сострадание. Он догадывался, что кому-то, наверное, его жалко, но ни один человек не сказал этого вслух. Ни один. Кроме нее. И то, что, несмотря на его неадекватное поведение на протяжении всех этих лет, она ни разу не отступилась от своих принципов, не использовала какие-то такие свои знания ему во вред — поражало его. Даже сейчас. Это тупое фото… Она единственная написала ему, чтобы предупредить. Ну ладно, еще Артак сказал, но Артак понятно — он вообще ему сильно сочувствует. Только Тиме от этого сочувствия как-то душно. Последние годы парень сам нащупывает между собой и своим лучшим другом стену: Артак тоже явно замечает напряжение и недосказанность между ними, но он не знает, из чего эта стена сделана. А Тима знает: его молчание о домашних склоках и своих мастурбационных фантазиях — вот ее стройматериал. Артак грешит только на нежелание друга распространяться о ссорах их семьи: он давно чувствует, что Тима там в одиночку переживает такое грузное страдание, что оно не может не оставлять следа, но он так уверенно заталкивает его в самую глубь, молчит о нем, что не оставляет другу и шанса узнать себя по-настоящему, поддержать. Тимур же смотрит в другую сторону: Артак временами кажется ему совсем чужим, ведь он знает только его гетеросексуальную маску. В последние годы половина его волнений, накручиваний — она все-таки о парнях: «Я правда такой, да? И как же мне тогда жить жизнь?..» Сложно доверять кому-то, кто не в курсе про твою каждодневную боль. Покусав нижнюю губу, Тима затянулся вейпом и написал: «а че как тебе мой хуй? Ну хоть понравился или ты все еще по девочкам или увидела и передумала?». Подождав минутку, что она ответит (девушка была онлайн, но сообщение не читала), Тима испугался, что Алиса кинет его в чс, и набрал, внимательно следя за исправлениями корректора: «видел фотки твоего бывшего. По моему он ебанулся и решил стать тобой. Он теперь тоже типа лезба с зелеными волосами». Тима простоял, подпирая плечом дерево, еще минут пять, но девушка так и не ответила. Со скучающим видом сунув телефон в карман, он встретился глазами с Артаком. Тот слез с трубы и подошел к нему. — Чего ты такой тухлый? — Да так… — махнул рукой Тимур, принимая поданную ему бутылку пива. — А писал кому? — Да одной там девке, — парень привык, что его друг часто начинает такие допросы: Тима не раз замечал, как Артак словно пытается разгадать его — и был не в восторге от таких попыток. — И че там? — Да ниче пока. Артак понял, что парень не настроен на разговор, и, затянувшись электронкой, перевел взгляд на ребят. Тима решил спросить в лоб: — Слуш, это… мне надо, чтоб ты чела одного помог найти… Ну короче, ходит со мной в «Олимп» один… Его Рома вроде зовут, он с Кузьмой ошивается. Он с «Шестой гимназии» был, но ща уже не там. И у него пятно типа родимое на животе. Артак недоверчиво покосился на друга, но кивнул. — Поспрашиваю парней. А тебе зачем? — Ну надо с ним вопросики порешать, — Тима не знал, куда ему деть глаза, и отхлебнул пива. — А че там? — Ну… перетереть надо с ним… Ну, насчет девки там одной. — Че, прессануть его, может? — Да не! — Тимур даже испугался, но совладал с собой и продолжил спокойно: — Просто, бля, надо мальчику показать кой-че, чтоб не борзел. Объяснить, понимаешь. Только я сам, а то испугается. Вы его не трогайте с парнями, лан? — Окей. Тебе телегу его дать?.. — А можешь типа сказать мне, где он будет, чтобы я залетел перетереть типа случайно?.. — Постараюсь. — Спасибо, — с деланным равнодушием бросил Тимур, а сам воодушевленно подумал: «Я тебя еще дерну! От меня так просто не спрячешься!».