Самый хрупкий мальчик на свете

Тима проснулся без будильника раньше Кости и пошел на кухню. Ночью он часто открывал глаза, поэтому не чувствовал себя отдохнувшим. Пока яйца варились, он сидел помятый в трусах и майке и вейпил. Повернувшись вполоборота к окну, парень пустым взглядом следил за краснеющим на хмуром зимнем небе рассветом. На душе было так пусто, что эта слабость передавалась телу — и он забывал подносить вейп к губам. — Доброе утро, — Костя, растрепанный, потирал заспанное лицо. Тима даже немного испугался от его появления: дрогнув, кивнул и, отвернувшись, смахнул влагу с глаз. — Блин, ты сколько их варил? — поморщившись, сказал Костя, когда они уселись завтракать. — Какие-то они резиновые, — отпив побольше чая, парень выдавил себе в тарелку кетчупа и замешал его с майонезом. — Не помню… Костя поднял на юношу удивленные глаза и, заметив его понурый вид, замолчал. Тимур тоже ничего не сказал. Съел только одно яйцо и отодвинул тарелку. Они посидели еще. Вдруг у Тимы щелкнуло уведомление, и он быстро схватил телефон, глянул на оповещение и, шумно выдохнув, опять отложил. Костя с интересом проследил за тем, как за секунду оживилось его лицо (он и брови приподнял, и рот приоткрыл) и как за секунду же оно опять угасло (полузакрыв глаза, парень прислонился спиной к холодильнику). Побоявшись спрашивать, Костя только робко глянул на него, и Тимур, покривив рот, бросил: — Чего? Парень в ответ пожал плечами, и Тима, цокнув губами, тихо добавил: — Не отвечает… — Оу, — Костя сочувственно понизил голос. — Обидно… ну… может, лучше ты к нему в колледже подойдешь? Чтобы поговорить вживую… — Да не про Артака я! — резко ответил тот и зло нахмурился. Парень посоображал секундочку и вдруг сам грубо бросил: — Да ты издеваешься?! Ты опять ему написал? Тима вскочил, звякнул тарелкой о раковину и пошел в комнату. Костины слова догнали его уже там: — У тебя есть хоть чуть-чуть самоуважения-то?! — Нету у меня ничего! Нету! — прокричал парень в ответ и стал нервно одеваться: прыгать у дивана, не попадая ногой в штанину. — Я просто не понимаю… Ты хочешь, чтобы он извинился? — юноша привалился к косяку двери. — Ты хочешь, вот, объяснить ему, что ты, мол, страдал от него, и ждешь… чего?.. Что он скажет: «Ой, извини… Я больше так не буду!» — Бля, ты мне хуже хочешь сделать, что ли? — Тима сверкнул глазами так злобно, что Костя сбился и ответил спокойнее: — Ну… ладно. А чего ты ему написал-то? — Тебе какое дело?! — гаркнул юноша, проходя мимо, и стал обуваться в прихожей. — Нах ты докапываешься? Я тебе уже сказал, что ебать тебя не буду! Что ты допрашиваешь: кому я пишу, кому я не пишу… Сиди вон свои дела решай. Костя закатил глаза и, прилагая усилия, сдержанно сказал: — Да ладно, блядь, понял. Ну чего ты всполошился? Ну хочешь, вон, сядь — расскажи. Но, бля, Тим, ну ерунда какая-то… Ну он вел себя, как мудила, а ты чего-то еще хочешь там… — Иди на хуй, Кость, — парень ответил неожиданно спокойно и, закинув рюкзак на плечо, добавил: — Хорошего дня… Это… Давай я мусор вынесу, а то Матвей увидит, как его много — поймет, что мы тут вдвоем. — Да и так он все понимает… Ну сейчас, — устало выдохнув, Костя принес три пакета с кухни. — Вот этот — в синий бак. — Понял. — Только обязательно в синий! Не перепутай! — Да понял я! Понял! Не тупой! Пока. — Тебе тоже хорошего дня… — Ага… На улице Тима выматерил себя вслух и опять глянул на переписку с Ромой: старые Тимины сообщения, которые он писал только после их разлада, были прочитаны, а последнее («Привет. ты как?»), которое он отправил вчера вечером — нет. На работе он ходил чернее тучи, и мужики, удивленно переглядываясь, держались от него в стороне. Вечером он вернулся подавленный, и сидел один в квартире, не включая света. Долго листал инсту Ромы (она у него была большая), разглядывал его лицо: на редких фотографиях Рома улыбался — и они тут же становились Тимиными любимыми. Потом он полез к нему в твиттер и копался там около часа, с трудом пробираясь через его хитровыебанный слог. Вначале этого «исследования» у Тимы было много различных чувств: восхищение от красоты Ромы и тонкости его мыслей, горделивое чувство причастности ко всему этому (какой же он потрясающий, а выбрал меня!), приятная ностальгия (как же мы здорово с ним проводили время!) и даже радость (как же мы похожи! Вот тут он пишет — я так хорошо его понимаю! Я тоже так живу!). По итогу этого очередного погружения в Ромин мир у Тимура сложилось четкое впечатление: они вовсе и не расстались — это лишь испытание, пройдя через которое, они оба только укрепят свою связь. В каждой красивой любви есть момент, когда паре выпадает шанс проверить чувства. И это — их шанс! Еще день-другой и Рома увидит: как много на самом деле для него значил Тимур… Ему просто было страшно в этом признаться! Рома заметил, как их связь становится чем-то большим, и испугался — решил оттолкнуть. Тиме всего лишь нужно быть уверенным, терпеливым и доказать, что он не из слабых — и такой ерундой его не оттолкнешь… Так же и выглядит настоящая любовь, да?.. Из мыслей парня вырвал звук открывающейся двери. — А ты чего в темноте сидишь? — удивленно спросил Костя. Тима, не ответив, щелкнул включатель и проморгался от резкого света. — Держи! — парень протянул ему три коробки с пиццей. — Надеюсь, ты ешь грибную — там было по акции за полцены три штуки. — Я все ем, — слабо улыбнувшись, Тима унес их на кухню. Вечер пошел как обычно — они сидели на разложенном диване, пили пиво, жевали пиццу и слушали музыку на фоне. Взяв еще кусочек, Костя, морщась, сказал: — Бля, пиздец, конечно, пицца. Какие-то они склизкие… и холодные еще, жесть… Шампиньоны «Красная цена» нахуярили просто… Честно. Еще и как будто ее сначала запекли и только потом их наклали… — Да норм. Ну такая она… домашняя. — Хуевая она — вот какая! Блядь, я там больше брать не буду!.. — помолчав, Костя несмело добавил: — Слушай, извини что я утром… Наехал на тебя. — Да похуй, че ты?.. — отмахнулся парень. — Я думал об этом днем… — запив пиццу пивом, чтобы перебить вкус, не спеша проговорил он. — Я иногда, ну, тяжело короче въехать, что там у другого чела в голове… Я же со стороны смотрю и не понимаю, как ты это все, ну, внутри чувствуешь. Хотел сказать, что… э-э… мне жаль. — Да норм все, че ты? — Тима вяло жевал пиццу. — Хочешь, ну, расскажи сам, как обычно, — Костя не смотрел на него. — Что хочешь… Я не буду допрашивать и лезть со своими выводами… Парень долго молчал, потом сказал отрывисто: — Он перегревается, бывает. И меня вот тут гложет… Ну что я… Я же, типа, знал, что он перегревается. Ну, бля, когда постоянно с кем-то. И че-то я все равно терся… Хуй, в общем, вот. Костя, как и обещал, промолчал и только сочувственно покивал. — Мне надо с ним поговорить. Понимаешь? — тверже продолжил Тима. — Мне похуй, что ты там думаешь… И как это выглядит. Надо, чтобы он понял. Я, типа, понимаю, что ему надо. Потому что вдруг он не понимает… А надо, чтобы понял! — Я понял… — Во-о-от, ну. Пиздец че-то кроет последние дни, — отхлебнув побольше, он наклонил стакан и налил еще. — Все че-то думаю там о нем, нахуй… Идешь, типа, это, по улице, а че-то там все думаешь… Ну, что с ним идешь. Костя побегал глазами из стороны в сторону, не зная, что он еще может сказать в знак поддержки и, придумав, мягко ответил: — Со временем… пройдет. Тима зло зыркнул на него, и юноша, поежившись под его взглядом, добавил: — Тупой совет, наверное… Но может, ты еще с кем-то познакомишься? — Ты прав — совет тупой. — Ну… Других у меня нет. А ты ведь раньше ни с кем так не знакомился? Ну для… — Нет. — Но сейчас же… уже можно? Может, попробовать? — Бля, — Тима тяжело выдохнул. — Да как? Мне нравятся такие, как он… А таких, бля, больше нет. Он был такой один. Где я найду еще такого… — Долбоеба, — одними губами подсказал Костя — и Тима даже рот приоткрыл от его наглости — сам же обещал не цепляться! Не сдержавшись, Костя стал сквозь смех говорить: — Бля, сорри, не могу… — отсмеявшись, юноша успокоился. — Я щас, походу, блевану… — Да иди ты на хуй! Ты сам, блядь, сказал, что не будешь издеваться! — Не-не, я в смысле от пиццы… Пиздец, эти грибы ебанные, — Костя быстро поднялся и пошел в ванную. Тимур проводил его удивленным взглядом и, нервно усмехнувшись, кинул вдогонку: — Волосы тебе не подержать? — Отвали наф-ф… — договорить Костя не успел, потому что его действительно стало тошнить. Вернулся он в комнату раскрасневшийся, пахнущий мятной зубной пастой. Плюхнувшись на диван, он неприязненно отодвинул коробку с пиццей подальше от себя и выпил побольше пива. — Может, тебе от пива плохо? — спросил Тимур. — Пиво — это святое… — парень вытер рот и устало привалился спиной к подлокотнику. — Ладно, знаешь… Может, я и не прав… Может, он правда там остынет и извинится… Но хз, вот мне любопытно — тебе правда хватит его извинений? Тимур, повернув к парню голову, долго посмотрел на него. Костя встретился с ним любопытными глазами и даже брови приподнял: юноша смотрел на него вроде бы улыбаясь, но при этом с такой болью и тревогой во взгляде, что казалось — это просто судорога сковала его лицо. — Тим?.. Тот не сразу отозвался: нервно прыснул, смеясь сам над собой и, отвернувшись, бросил так, будто ему все равно: — Бля, ты… Мне вообще поебать на извинения. Толку от них. Костя помолчал и несмело ответил: — А если он еще раз так сделает? — А? — Позовет и отфутболит. — Значит, потом еще раз позовет… — И ты придешь? — Легко. Костя, покусал губы, думая и ответил: — Круто, что ты так смело это говоришь… — Я тебя не боюсь! — резко ответил Тима и опрокинул в себя оставшееся в стакане пиво. — Кто ты — чтоб я боялся твоего, типа, мнения? — Нет, — юноша помотал головой и продолжил вкрадчивее: — Круто, что ты не боишься признаваться в этом самому себе… Погрустнев, Тима помолчал. Тишина продлилась несколько минут: Костя искал другой плейлист на ноутбуке, а парень, погрузившись в себя, что-то прикидывал. То, что он там нащупал, ему не понравилось, и он сказал: — Слушай… Я просто не знаю, что мне делать. У меня такого раньше не было типа… Чтобы так тянулось. Мне так, а-а… тошно что ли. Прям невыносимая хуйня. Так свербит… И я просто не понимаю, как это закончить. Ты говоришь, что со временем пройдет, но мне хуево, типа, щас… И как мне здесь сейчас с вот этим сидеть ждать… Я просто не могу. У меня в голове будто какие-то дыры… и мысли они идут-идут и потом все время в эти дыры проваливаются… и через них сразу, вот, — к нему… И я устал просто… И хочу очень, чтобы как раньше. Ну хотя бы увидеть его… Костя тяжело вздохнул и ответил, смотря на парня сбоку: — У меня было похоже… С ней. И я очень винил себя, что ее обидел. И что, ну, по-дурацки вел себя. Она же мне, знаешь, говорила не отвечать тебе, не вестись на твои провокации, но… мне, наоборот, так хотелось доказать ей, что меня не нужно защищать, что я сам могу защищать, а по итогу… Слушай, ну… может, напишешь ему письмо? — Э-э… Бумажное?.. — Тима нахмурился. — Нет, я имел в виду, ну, прям большое такое… Выскажешь там все, что тебе хочется… На самом деле, даже если и не отправлять, — полегчает… Мне Слава рекомендовал такое отцу написать… Я там три страницы в ворде ему нахуярил от души. Все припомнил! Потом удалил. Полегче стало… Правда. — Да я не злюсь на него, бля! — прервал его Тима. — Я же тебе, бля, объяснял, что он не понимал, что делал. — Ну что он, по-твоему, совсем дурачок, что ли? — мягко подвел Костя. — Нет! Но он же не знал, что я такая рохля. Может, он вообще это сказал своей этой Соньке, ну, девке его, чтобы она, типа, че не заподозрила… И, вот, и не хотел меня обижать… А я сам по-тупому, как телка, обиделся… — О-о-о… — юноша приподнял брови. — Че-то новенькое… Это ты сегодня сочинил? (Тима не ответил и потемнел лицом.) Давай я тебе еще туда классический сюжет накину: он понял, что не сможет сделать тебя счастливым и решил грубо оттолкнуть, чтобы тебе было его легче забыть… Какой благородный! Шумно дыша, Тима поднялся и секунду потупил, не зная куда деться, потом пошел в туалет. Вернулся оттуда чуть поостыв и холодно кинул Косте, наливая еще пива: — И что, блядь, дальше? Это все равно хуйня! Он мне когда про других людей даже говорил, там уже было ясно, что он не понимает — че там и кто чувствует… Ну… Я тоже типа не понимаю, но… С ним я старался понимать… Ну… — Почему тебе важно знать: сделал он тебе больно специально или нечаянно? — Костя внимательно вгляделся в его лицо снизу вверх. — Ну… — Тима задумался и, покрутив рукой в воздухе, опустился на диван. — Хер знает. Я часто, типа, наезжаю на кого-то случайно. Вон Артак разнылся — а я чего?.. Короче… — он отмахнулся. Костя, подумав, почесал голую коленку, и спокойно ответил: — Знаешь, вот Матвей… он тоже же случайно меня обижает… Ну, как сказать, причиняет добро и вот это все… Но я злюсь на него и злюсь как следует. И мне правда легче, когда я думаю: «Вот Матвей задрал!», но при этом я и люблю его… Ну… Я просто хочу сказать, что я много сейчас думаю про наше с ним детство, про то, как он решил не обижаться на отца… и как бегает к нему, как собачка… В общем, я просто сравниваю нас с ним. Смотри. М-м-м… Я злюсь на отца. Я разрешаю себе злиться на него. Это, м-м-м, осознанно. И это дает такую свободу… и уверенность. Я сразу понимаю: окей, никто не может делать мне больно: такое — не ок. А Матвей, наоборот, — ему делают больно, а он сидит… И я даже не знаю, что он там про себя думает: что он недостаточно хороший и поэтому заслужил или что другие люди дурачки и нечаянно его ранят, а он умный и вот он должен сидеть и терпеть, значит, что ему делают больно… Понимаешь? — Нет. — Он сделал тебе больно, — с расстановкой проговорил Костя. — Ты сел и сказал: «Окей, это я виноват, что мне было больно, потому что он, мол, как слепой котенок с людьми общается, и вообще — это я должен был быть готов к любому удару в отношениях, а я расслабился и…» Слушай, в отношениях вообще не должно быть ударов! Там должно быть максимально безопасно и… — Ладно, ну, хватит… — пробурчал парень и обхватил руками колени. Они помолчали, и Тима вдруг понял, что ему обидно, что Костя прекратил говорить… Что, с одной стороны, ему не нравится чувствовать себя неправым (Костя явно разговаривает лучше и легко его переспорит), а с другой — кажется, ему просто хочется, чтобы юноша защищал его перед Ромой и винил его (Рому) и дальше. — Ладно, в пизду это пока. Потом разберусь, — отмахнулся Тима и кивнул на коробку. — Доем? — Ох… — Костя поморщился, вспомнив про тошноту. — Тебе она понравилась, что ли? — Нет, — парень прожал это как-то сдавленно. — У меня просто, ну… Если я че-то покупаю… Я не могу это потом отложить на завтра, там, или выбросить… Ну, типа, вот она будет лежать в холодильнике, а я буду про нее думать. Мне даже сейчас нервно: мол, она недоеденная лежит тут… — О-о… Ешь, конечно. Я к ней больше не прикоснусь. Тима стал жевать, а Костя, сглотнув, добавил: — Блин, я только теперь есть хочу… Погнали в шаурму сходим? — Да время уже… — На станции еще работает. — Ну погнали, че. Когда они собирались в прихожей, Тима с неловкостью спросил парня: — А че ты без шапки?.. Надень. — Да там тепло и идти-то десять мин, ты че… Заботишься обо мне? — он с вызовом улыбнулся, но юноша проигнорировал выпад и пошел вперед. А в палатке с шаурмой (там было небольшое помещение) он пожалел, что не настоял на своем предложении. Когда ребята заказали и ждали вдвоем у холодильников, Костя сказал: — Ща, я голосовое запишу, — и пошел на улицу, но в дверях столкнулся с парнем с девушкой. Он вежливо пропустил их, и они, пристально оглядев его задорный зеленый хвостик и парку-унисекс, прошли к кассе. Когда дверь за Костей закрылась, вместо заказа они встретились глазами и, обменявшись мерзкими репликами, рассмеялись. — То ли баба, то ли мужик. — «Оно». — Не урод и не уродка, а уродище. — Точно! Тима стоял за их спинами и чувствовал, что готов провалиться сквозь землю, словно все сказанное — было о нем. Самое обидное — они даже не выглядели, как быдло, — просто обычная парочка лет за двадцать… В ушах громко застучала кровь, но через минуту стало еще противнее — вернулся Костя и тут же, радостный, обратился к Тиме: — Ты работаешь в пятницу? Со мной сменщица сменами махнулась. Поедешь со мной в Москву? Мне в магаз один надо… Тимур покраснел и испуганно покосился на юношу, но тут же опустил глаза — заметил, с какой неловкостью на него глянули эти парень с девушкой — они явно не ожидали, что он из его компании… Ничего не говоря, Тима только покрутил в воздухе рукой. Захотелось сделать вид, что ему тоже нужно срочно записать голосовое, выйти за дверь и по-детски убежать, потому что весь этот липкий стыд «не баба и не мужик», «оно», «уродище» плавно подползал к нему самому. С Ромой Тима так сильно проваливался в чувство любви и страсти, что забывал, каким большим позором его ориентация обернется, если кто-то об этом узнает… А тут ему напомнили. И Тима четко понял: к такому он не готов. Особенно сейчас. Когда он и так — брошенка и ему не на кого опереться. Бороться один против всего мира за любимого человека — это еще ладно. Бороться за то, что ты сам по себе урод — такое себе… Когда они шли вдвоем обратно, Тима специально ускорил шаг, чтобы эта пытка скорее кончилась, и натянул капюшон чуть ли не до носа. Ночью он долго ворочался, не зная, как быть, и все-таки пришел к решению: завтра он его точно увидит… Даже если напрямую договориться о встрече не получится. Жалко, конечно, что нельзя опять попросить Артака помочь им пересечься… или все-таки можно?