Кайл в цепях

      Когда я проснулся рано утром, первое, что я сделал, это улыбнулся. Картман мирно спал рядом со мной, его сильная рука, как обычно, прижимала меня к себе. На целых пять блаженных секунд я забыл о вчерашних событиях. Затем всё вернулось — гнев и смятение, повышенные голоса, удар… И знаю, что очень скоро мне снова придётся со вем этим разбираться.       Не могу решить, с кем мне лучше решить свои проблемы в первую очередь — с семьёй или со Стэном. С одной стороны, наверное, очень важно, чтобы я как можно скорее разобрался с семьёй, ведь мне нужно думать не только об одном человеке. Судя по его лицу вчера, я почти уверен, что Айк не против всего этого, но я ещё даже не слышал мнения отца. Он вообще довольно рациональный мужик, так что даже если он не одобрит, надеюсь, он отговорит маму от резких действий. Её возможности всегда приводили меня в ужас — уверен, она поведёт войну против Картмана или что-то столь же впечатляющее. И хотя она полная стерва, и мне абсолютно всё равно, что она думает, я бы предпочёл, чтобы она не обижалась на меня за то, что я такой, какой я есть. В конце концов, она моя мама.       С другой стороны, мы со Стэном настолько близки, что он практически член моей семьи. Несмотря на то, что вчера он вёл себя как абсолютный придурок и совершил, мягко говоря, катастрофическую ошибку в суждениях, он всё ещё мой лучший друг. Уверен, что у него есть какие-то причины для того, что он сделал. Ну он же сказал, что не хочет, чтобы мне было больно, так что он сделал это, потому что ему не всё равно, верно? И в каком-то смысле он избавил меня от необходимости вести сложный разговор с мамой — она, наверное, всё равно бы взбесилась, как бы я ей ни сказал. Я правда думаю, что смогу простить Стэна, если он объяснится. И извинится. О, и примет тот факт, что я останусь с Картманом, несмотря ни на что.       Мне просто нужно, чтобы и он, и мои родители увидели, что мои отношения с Картманом — это не плохо. Ну я же счастлив, как никогда в жизни. Я влюблён, мать вашу. Почему всем так трудно это принять?       Звучит будильник Картмана, и он начинает ворочаться. Он быстро выполняет свой утренний ритуал: хрюкает и швыряет часы через всю спальню. Я реагирую как обычно: называю его ворчливым жиртрестом и вырываю подушку из-под его головы, когда он пытается перевернуться и снова заснуть. Он кричит «Да пошёл ты, еврей!», затем перекатывается на мою сторону кровати и пытается меня трахнуть. Не могу не задаться вопросом, просыпаются ли таким образом другие пары, когда он с силой целует меня, а я просовываю руку в его боксеры.       Наша жаркая сессия поцелуев прерывается, поскольку нам нужно вставать в школу. Сначала я принимаю душ, и улыбка возвращается на моё лицо, когда я вспоминаю, как весело мы провели прошлую ночь и какими словами обменивались. Я быстро одеваюсь и беру свой инсулин, а когда спускаюсь вниз, обнаруживаю, что Картман приготовил для меня завтрак. Он закатывает глаза, когда я благодарю его, а затем исчезает наверху, чтобы принять душ. Моя улыбка не сходит с лица, пока я грызу рогалик и потягиваю апельсиновый сок — к этому можно привыкнуть.       Пока мы идём в школу, Картман настойчиво пытается взять меня за руку. Не для того, чтобы мы выглядели милыми и похожими на парочку, а чтобы позлить меня. Он знает, что я ненавижу эти «держания за руку во время прогулки». Это нормально, если тебе пять лет и идёшь с мамой, но в остальных случаях этого делать не следует. Картман соглашается, но это не мешает ему пытаться вывести меня из себя, безостановочно хватая меня за пальцы. Конечно, каждый раз, когда я его ругаю, он смеётся надо мной. Типичное поведение Картмана. Но это не убивает мою улыбку — думаю, приятно знать, что некоторые вещи никогда не меняются.       Я ничуть не удивлён, обнаружив, что Стэна сегодня нет у ворот школы. На самом деле никого нет, поэтому мы с Картманом сразу же входим в школу через главные двери. Пока мы идём по коридорам, я не могу не заметить странные взгляды, направленные на нас. Куда бы мы ни пошли, разговоры прекращаются и начинаются перешёптывания. И тут меня осеняет — кому же еще мог рассказать Стэн? Сильно сомневаюсь, что он сел за телефон и набрал все номера, какие только мог придумать, чтобы рассказать новости, но сплетни здесь распространяются как лесной пожар. Группа девчонок хихикает, когда мы проходим мимо, и я беспокойно переминаюсь с ноги на ногу.       — Мне кажется, все знают, — пробормотал я.       Картман пожимает плечами.       — Если Стэн рассказал своей сучке, она рассказала Биби, так что, наверное, все знают. Какая разница?       Правда. Я сказал Картману, что с радостью объявлю о наших отношениях всему миру, как только мама узнает. Это мнение не изменилось — мне действительно всё равно, кто узнает. Мне просто неприятно, когда на меня пялятся. Конечно, Картман не возражает — он экстраверт. Я скорее интроверт и с удовольствием прожил бы всю свою жизнь, никогда не оказываясь в центре внимания.       Если только Картман не будет уделять мне внимание.       Мы без слов расходимся и идём к своим шкафчикам. Несмотря на то, что Картман находится всего в нескольких футах от меня, я всё равно чувствую себя немного тревожно. Что, если кто-то начнёт задавать мне вопросы? Смогу ли я справиться с этим сам? Пока я открываю шкафчик, я слышу позади себя дыхание. Голос похож на голос Стэна, но когда я оборачиваюсь, то вижу, что Крейг и Клайд смотрят на меня. Я тяжело сглатываю, готовясь либо к допросу, либо к прямому натиску издевательств. Крейг протягивает руку и сжимает моё плечо, словно утешая.       — Чувак, мы слышали, что тебя выгнала мама. Ты в порядке?       Я моргнул. Это всё, что они слышали? Наверное, эта история где-то исказилась.       — Ну… она не совсем выгнала меня. Я просто… я сказал ей, что я гей, и ей это не понравилось, поэтому я ушёл.       К моему удивлению, они не вздрогнули от новости о том, что я гей. Не знаю, что мне делать — радоваться или обижаться.       — Это отстой, — говорит Клайд, пожимая плечами. — Так у тебя есть где остаться?       Крейг закатывает глаза.       — Конечно, тупица. Он будет жить у Стэна.       Я слегка вздрагиваю, когда слышу это имя.       — Вообще-то, я пока живу у Картмана.       Оба смотрят на меня так, как будто я только что прискакал к ним в юбке с рюшами и предложил им сделать минет. Наверное, это звучит довольно странно, если подумать.       — Типа… у Эрика Картмана? — спрашивает Крейг, вздёрнув бровь.       — Да.       — Эрика Картмана? Толстожопого, расиста, антисемита и просто мудака?       — Эээ… да.       Крейгу требуется время, чтобы переварить эту информацию.       — А, ладно, — говорит он наконец. — А почему?       Хороший вопрос. Я глубоко вдыхаю через нос, надеясь, что внезапный прилив кислорода запустит мой мозг. Что я скажу? Потому что он парень, с которым мы спим? Мой парень? Мой любовник? Как лучше это сформулировать?       — Потому что он… ну, просто мы… то есть, он…       Клянусь, иногда я так хорошо изъясняюсь, что поражаюсь сам себе. Они смотрят на меня с ожиданием — почему я не могу просто сказать то, что хочу сказать? Прежде чем я успеваю что-то пробормотать, я чувствую, как чья-то рука хватает меня за запястье. Я поворачиваюсь и вижу ухмыляющееся лицо Картмана, и прежде чем я понимаю, что происходит, он наклоняется и грубо прижимается своими губами к моим. Я настолько ошеломлён, что отстраниться даже не приходит мне в голову. Поцелуй заканчивается так же внезапно, как и начался, и Картман бросает косой взгляд на Клайда и Крейга.       — Вот почему, придурки, — холодно говорит он.       Ну, это один из способов поставить точку. Я жеманно пожевал нижнюю губу, когда моё лицо стало тёплым. Мы никогда раньше не целовались на глазах у кого-либо — во всяком случае, не намеренно. У меня дежавю реакции Стэна, когда я оборачиваюсь и вижу бледные лица Клайда и Крейга. Они выглядят слегка травмированными. Судя по выражению лица Картмана, я бы сказал, что это был желаемый эффект.       Крейг приходит в себя первым.       — Ну… нет…       Клайд медленно моргает.       — Вы двое…?       Картман удовлетворённо вздыхает.       — Ага. Кайл мне очень нравится. Посмотри, как раскраснелись его маленькие щёчки.       Самодовольный мудак! Я отдёргиваю его руку, когда он пытается коснуться моего лица.       — Конечно, я раскраснелся, когда ты пристаёшь ко мне на людях без всякого предупреждения!       Картман смеётся и обхватывает меня за плечи, притягивая к себе, пока ухмыляется нашим двум удивлённым одноклассникам.       — Чувак… это довольно странно, — замечает Клайд.       — Я всегда знал, что ты окажешься педиком, жиртрест, — хихикает Крейг.       Картман хмурится.       — Эй! Не принижай нас, гомофобная задница!       Я закатываю глаза. Уверен, что это смешно в каком-то ироническом смысле.       Крейг поднимает руки, защищаясь.       — Чувак, я не гомофоб. Я не против, если тебе нравятся парни.       — Да, нам, настоящим мужчинам, достанется больше тёлочек.       Мы все оборачиваемся на голос Кенни и видим, что он приближается к нам, а Баттерс идёт позади него. Кенни смотрит на руку Картмана на моём плече и ухмыляется.       — Значит, это правда?       — Боже, ребята, это круто! — кричит Баттерс. — Я так рад за вас!       В типичной своей манере он притягивает меня к себе и крепко обнимает, затем делает то же самое с Картманом, который отступает назад так быстро, что почти сталкивается со шкафчиками позади него.       — Не трогай меня, Баттерс, — говорит он категорично.       — Ага, — кивает Кенни, усмехаясь. — Это только Кайлу можно.       — Думаю, это объясняет, почему вы, ребят, в последнее время не так злитесь друг на друга, — размышляет Клайд.       — Да, нет ничего лучше хорошего жёсткого траха, так сказать выплеснуть ненужное напряжение, — вклинивается Кенни. — Кстати говоря, а каковы евреи в постели, Картман? Я всегда хотел узнать.       Прежде чем Картман успевает ответить, Кенни обхватывает меня рукой и шепчет так, чтобы все его услышали.       — Знаешь, Кайл, если тебе было интересно узнать о парнях, ты мог бы просто прийти ко мне за… просвещением.       Кенни нагло подмигивает, а Картман поспешно оттаскивает меня от него.       — Отвали, Кенни! — рычит он. — Тебе даже не нравятся парни.       Кенни пожимает плечами.       — Может, и нет, но я всегда готов и хочу помочь другу.       Прозвенел звонок, не дав Картману ответить. Он смотрит на Баттерса.       — Что ж, нам пора на географию, — он оглядывается на меня. — Кайл…       Он нахально улыбается, обнимает меня за талию и легонько целует в щеку. Если я не покраснел раньше, то теперь точно покраснел Я знал, что Картман не против, чтобы все знали о нас, но не думал, что он будет так откровенно ласков. Что на него нашло? Когда он отпускает меня, Кенни хитро ухмыляется, а Баттерс сияет от счастья. Я застенчиво улыбаюсь в ответ. Если бы только Стэн мог так отреагировать… Картман подмигивает мне, прежде чем ударить Кенни по затылку.       — Держи свои ебучие глаза, руки и всё остальное подальше от моего еврея, бомжара.       Кенни хмурится, массируя голову, пока Картман исчезает в коридоре, а Баттерс возбужденно болтает с ним. Класс трудов Кенни находится на пути к моему классу обществознания, поэтому мы поворачиваемся и идём вместе в другую сторону. Я так рад, что Картман взял ситуацию под контроль. Как уже говорилось, я не умею быть в центре внимания. Если бы Картман не вмешался, я бы, наверное, до сих пор стоял там и тупил с Крейгом и Клайдом, как зануда.       Кенни хихикает.       — Чувак… у тебя сейчас такое красное лицо.       Наши взгляды встречаются, и мы ухмыляемся друг другу. Я рад, что теперь мы вдвоём. Так намного легче.       — Значит, Стэн тебе рассказал?       Кенни кивает.       — Мы встретились вчера вечером, и он сказал, что видел, как вы целовались, и что ты сказал ему, что любишь Картмана. Я сказал ему, что не могу понять, почему он так удивился. Ну типа это должно было произойти в конце концов. Напряжение между тобой и Картманом накалилось до такой степени, что вам пришлось бы либо убить друг друга, либо трахнуться.       Я неловко улыбаюсь наблюдениям Кенни. Он, безусловно, знает, что сказать.       — А Стэн что?       — Ничего. Он просто покачал и ушёл, ещё за переносицу себя ущипнул, как всегда.       Я бы и сам сейчас не отказался ущипнуть себя за переносицу. Итак, Кенни положительно отреагировал на то, что мы с Картманом вместе, а Стэн просто ушёл от него? Если Кенни принимает это, тогда, конечно, всё не так плохо, как думает Стэн. Я просто не понимаю, почему он не может отнестись к этой ситуации более открыто. Почему он не может быть таким же, как все, с кем я сегодня столкнулся, и принять то, что я нашёл человека, с которым мне хорошо? Почему он не может порадоваться за меня, вместо того, чтобы пытаться всё испортить? Что напоминает мне…       — Он сказал тебе, что рассказал об этом моей маме?       Кенни останавливается так быстро, что, клянусь, он чуть не вылетает из ботинок.       — Что?! Какого хрена он это сделал?       — Он хотел, чтобы кто-то достучался до меня и отговорил меня быть с Картманом, — объясняю я, жестом показывая, чтобы он продолжал идти. — У неё была не самая лучшая реакция на это.       — Так вот что случилось с твоей губой?       Я прикасаюсь кончиками пальцев к ране на лице. Она всё ещё не зажила и немного болит, но уже не кровоточит и не пульсирует, как это было вчера вечером. Большая часть повреждения находится на внутренней стороне губы, поэтому я не думал, что она так заметна. Наверное, я забыл, что Кенни специализируется на домашнем насилии, бедный парень. Я медленно киваю.       — Да. Так заметно?       Он пожимает плечами.       — Вроде того. Хотя я не собирался ничего говорить. Я думал, что она у тебя появилась после бурного поцелуя с твоим парнем-мачо.       — Не в этот раз. — говорю я в шутку.       Он смеётся.       — Почему Картман? Серьёзно? Апатичный антисемитизм тебя заводит или что?       — Немного.       Сегодня можно быть честным. Кенни снова смеётся, машет мне через плечо, входя в класс труда. Я мельком слышу, как учитель выговаривает ему за опоздание, и перехожу на медленный бег, не желая встретить такой же приём, когда приду в свой класс.       Когда я поворачиваю за угол, меня чуть не сбивают с ног, и я врезаюсь в кого-то. Когда поднимаю голову, то вижу, что смотрю в знакомые голубые глаза. Они смотрят на меня, их отсутствие эмоций пробирает меня до костей. Мы с моим «супер-лучшим другом» стоим лицом к лицу в пустом коридоре, почти оспаривая друг у друга право первым заговорить. Эта последняя встреча со Стэном почти такая же ужасно неловкая, как и вчерашняя, и напряжение, витающее в воздухе, заставляет меня чувствовать себя просто ужасно. Лучшие друзья просто не должны быть такими. Я уже собираюсь сказать об этом, как вдруг Стэн качает головой и бодро проходит мимо меня, не удостоив даже взглядом. Я поворачиваюсь и второй раз за столько часов смотрю, как он уходит от меня.       И впервые за сегодня моя улыбка исчезает.

***

      — Я сегодня видел Стэна.       Мы с Картманом оба немного неуютно чувствуем себя на холодной земле, где сидим. Новость о том, что мы вместе, распространилась быстро, как и ожидалось, и нас обоих допрашивали без остановки всё утро. Поэтому мы решили пообедать на улице, а не сидеть в кафетерии, полном любопытных людей. Или «любопытных сплетников», как сказал бы Картман. Сегодня довольно холодно, но отморозить себе задницу — это лучше, чем сидеть в помещении, и чтобы на нас глазели, будто мы обезьянки в зоопарке. Картман смотрит на сэндвич, приподняв бровь.       — Да? Что он сказал?       Я вздыхаю.       — Ничего. Он меня проигнорировал.       Картман фыркает.       — Жесть. Наверное, боится, что ты отхуячишь его за то, что он на тебя донёс.       — Я бы никогда не ударил Стэна.       — А я бы ударил, — я бросаю на Картмана недовольный взгляд, на что он пожимает плечами. — Что? Насколько я понимаю, это он виноват в том, что твоя мама психанула и ударила тебя.       Я вздрагиваю — не от холода, а от образа моего парня и лучшего друга, стоящих друг против друга, промелькнувшего в моей голове. Надеюсь, что это единственное место, где мне когда-либо придётся увидеть это зрелище снова, но я беспокоюсь, что это не конец. Картман и Стэн умеют держать обиду. Лично у меня нет ни времени, ни энергии, чтобы тратить их на такие вещи.       — Она всё равно могла это сделать, — говорю я. — Стэн виноват в том, что рассказал ей, но он не виноват, что она так отреагировала.       Картман издаёт неодобрительный звук.       — Ты слишком снисходителен, еврей, — слегка улыбается он. — Хотя, наверное, если бы ты не был таким, я бы тебя не трахал.       Я позволяю себе улыбнуться и на это, прежде чем снова стать серьёзным.       — Не бей Стэна, хорошо?       Он закатывает глаза.       — Да, хорошо. Да и зачем его бить. Просто поговори с ним, как ты вчера с мамой, и он сам охереет, — хихикает он.       Я сердито закатываю глаза.       — Это не смешно, чувак!       — Конечно, смешно! Это было так круто! Ты точно поставил эту сучку на место. Я такого не ожидал. Честно говоря, я не знал, что ты такой!       Он смеётся, как будто это самая смешная вещь на свете, но в то же время он выглядит таким гордым за меня. Я улыбаюсь, довольный тем, что произвёл на него такое впечатление. Я уже собираюсь наклониться и поцеловать его, когда мне приходит в голову одна мысль.       — Кстати о сюрпризах, я не знал, что ты так любишь публичные проявления привязанности. Зачем ты поцеловал меня в коридоре?       Он резко прекращает смеяться, и клянусь, что он немного краснеет, прежде чем внезапно обнаружить, что его бутерброд очень интересно выглядит.       — Я просто охренел от того, что у меня есть привилегия всем показать, чья ты сучка, — говорит он. — Я просто хотел показать, что ты мой.       -Как когда собака ссыт на дерево, чтобы пометить свою территорию, да?       Он хмурится, но я просто шучу. Знаю, что ревность не должна быть желательной чертой в партнёре, но мне очень нравятся иногда возникающие вспышки собственничества Картмана. Это напоминает мне, как много я для него значу, и это не значит, что он относится ко мне как к неодушевленному предмету, в чём обвинил его Стэн.       — Эм… ты чувствуешь себя… неловко? — спрашивает Картман, звуча обеспокоенно.       Я ухмыляюсь. Эрик Картман думает о моих чувствах? Я больше не могу бороться с желанием и наклоняюсь, чтобы прижаться губами к его губам. Он нежно целует меня в ответ, переплетая пальцы одной руки с пальцами моей. Мы целуемся недолго, но этого всё равно достаточно, чтобы у меня участилось сердцебиение и чтобы немного согреться. Картман отстраняется и усмехается, но его улыбка исчезает, когда что-то привлекает его внимание. Я поворачиваюсь и вижу Венди, стоящую позади нас. Она пристально смотрит на наши руки, прочищая горло.       — Кайл, могу я с тобой поговорить? — она бросает взгляд на Картмана и добавляет. — Наедине?       — Нет, — автоматически отвечает Картман от моего имени.       Я бросаю на него взгляд, но поспорить с ним не могу.       — Если ты насчёт Стэна, то я правда не хочу сейчас об этом слышать.       Венди бросает на меня умоляющий взгляд.       — Кайл, Стэн сделал то, что сделал, только потому, что ты ему небезразличен.       Картман щёлкает языком.       — Если бы ему правда было не всё равно, он бы сам сказал Кайлу, а не посылал сообщения через свою шлюшку, как будто мы в начальной школе.       — Я не с тобой разговариваю, придурок! — огрызается Венди, а затем снова смотрит на меня. — Стэн знает, что ты злишься на него. Он просто не хочет, чтобы ты пострадал. Просто, пожалуйста, постарайся понять, что он преследовал твои интересы.       Тогда почему он не мог сказать это сегодня утром, а просто прошёл мимо в коридоре, как будто это я сделал что-то не так? Я не знаю, что бесит меня больше — то, что он предал меня, или то, что он не может заставить себя прийти и поговорить со мной об этом лично.       — Возможно, это и так, Венди, — говорю я. — Но так получилось, что Стэн предал меня со своими якобы «добрыми намерениями». Он говорит, что боится, что Картман причинит мне боль? Ну, позволь мне сказать кое-что — Картман в прошлом совершил целый список злодеяний по отношению ко мне. Но все эти вещи вместе взятые не сделали мою жизнь такой сложной, как эта одна вещь, которую сделал Стэн. И у него даже не хватает смелости объясниться со мной лично. Так что пошёл он. Пока у Стэна не вырастут яйца, скажи ему, что пусть идёт нахер.       — Ага, пусть отвалит! — говорит Картман.       Мы оба встаём и собираем вещи, оставляя Венди одну. Я раздражённо вздыхаю, когда мы входим в здание школы. Мой сердитый голос эхом разносится по пустому коридору.       — Как Стэн мог? Какой же он мудак!       — Да… уверен, что мне нельзя его ударить?       Я резко смотрю на Картмана, но выражение моего лица тут же смягчается — по его лицу я понимаю, что он шутит. Звенит звонок, заканчивая обеденный перерыв. Я снова вздыхаю и мягко улыбаюсь, глядя, как Картман роется в сумке в поисках учебника истории.       — Пойду-ка я в туалет перед началом уроков.       Картман кивает, ухмыляясь.       — Увидимся после школы, еврей.       — Конечно, жиртрест.       Я наклоняюсь и быстро целую его в щёку на прощание, а затем иду в ближайший туалет. Там пусто, кроме Баттерса, который стоит у раковины и моет руки. Он смотрит на меня и лучезарно улыбается.       — Привет, Кайл! Знаю, что уже говорил это, но ещё раз поздравляю тебя и Эрика!       Так редко можно встретить человека, который так искренне радуется, узнав о счастье других людей. Баттерс — один на миллион и отличный друг.       — Спасибо, Баттерс.       — Нет, нет, это вам спасибо! Я был так рад видеть двух своих самых близких друзей такими счастливыми. Я так рад за вас двоих! Особенно за Эрика, учитывая, что я знаю, как давно ты ему нравишься.       Я поднимаю бровь.       — Правда?       — Ну конечно! — Баттерс пожимает плечами. — Он сказал мне пару лет назад, что ты ему нравишься. Ему было так грустно думать, что он не нравится тебе. Он похудел даже. Он писал грустные стихи и даже резал себя. Я постоянно говорил ему, что ему станет легче, если он просто скажет тебе, но он всегда боялся, что ты его заругаешь или скажешь всем, что он педик. Ну и ну — похоже, я был прав, да?       Он хихикает, вытирая руки полотенцем. Я ошеломлён — Картман говорил мне, что понял, что я ему нравлюсь, когда нам было четырнадцать, но я никогда не связывал этот факт с воспоминаниями о том, как он был подавлен в то время. Я был причиной этого? Я был причиной того, что он вдруг так сильно похудел? Я знаю, что в том, что он чувствовал ко мне, не было моей вины, но я всё равно чувствую себя очень виноватым за то, что заставил его пройти через всё это. Замечаю, что Баттерс с любопытством наблюдает за мной, и выхожу из транса, нерешительно улыбаясь.       — Ага… Так что ещё он тебе сказал?       — Хмм… он больше не сказал мне ничего, но думаю, что для меня всегда было очевидно, что у него есть чувства к тебе. Думаю, ты даже нравился ему, когда нам было лет девять. Помнишь, какие приятные вещи он для тебя делал?       Хочу посмеяться. Всё, что я помню — это то, как он мучил меня за то, что я еврей, и пытался убить меня битой для игры в вайфлбол.       — Какие приятные вещи?       Баттерс выглядит немного встревоженным, нервно шаркая ногами.       — О боже… он заставил меня поклясться никогда не рассказывать тебе.       Ладно, теперь я заинтригован. Я медленно подхожу к своему нервному светловолосому другу, осторожно кладу руку ему на плечо.       — Всё в порядке, Баттерс. Между мной и Картманом больше нет секретов. Он не будет против, если ты мне расскажешь.       Я скрываю тот факт, что это полная чушь, за ободряющей улыбкой. Баттерс улыбается в ответ и начинает о чём-то думать.       — Ну, например, когда он спас тебя и твою семью из Сан-Франциско. Это самый приятный поступок, мне кажется.       Вау… это, мягко говоря, бомба. Мне всегда было интересно, как моя семья спаслась от шторма в Сан-Франциско. Всё, что я помню, это как кто-то в оранжевом костюме навис надо мной, и следующее, что я помню, это то, что я был в автобусе, возвращающемся в Южный Парк. Я ни на минуту не подозревал, что это Картман помог нам. Интересно, почему он никогда не рассказывал мне об этом, хотя бы для того, чтобы затаить на меня злобу и сказать, что я ему чем-то обязан?       — И он всегда говорил, что мы с ним делаем что-то вместе, чтобы заставить тебя ревновать, — продолжает Баттерс со вздохом. — Я даже раньше думал, что это единственная причина, по которой он со мной общается.       Его слова прозвучали как-то грустно. Интересно, а они… Нет. Они не могли…       — Баттерс, а вы с Картманом когда-нибудь…       Он смотрит на меня пустым взглядом, прежде чем понять, к чему я клоню. Он вздыхает, на его лице мелькает выражение лёгкого ужаса.       — Ой, блин, нет! — он смеётся. — Мы с Эриком просто приятели, и всегда ими были! Я вообще только по девочкам.       — Правда?!       Я сокрушаюсь. Это прозвучало очень грубо. С таким же успехом я мог бы добавить: «Но ты ведёшь себя голубее некуда!». К счастью, Баттерса не так легко обидеть, и он небрежно пожал плечами.       — Конечно! Ты ведь знаешь Порше из «Изюминок»?       Я на секунду задумался, пытаясь вспомнить девушку.       — О! Та с тёмными волосами?       — Да! — радостно ухмыляется он. — Мы встречаемся уже шесть недель, но я уже знаю, что она — любовь всей моей жизни. Мы так друг друга понимаем, это невероятно!       Я киваю, стараясь не ухмыляться. Итак, парень, спящий под одеялом «Hello Kitty», встречается с девушкой, которая не может понять, зачем людям руки. Похоже, у нас с Картманом есть конкуренты на звание самой идеальной пары в Южном Парке.       После школы мы с Картманом встретились и пошли к нему домой. Картман приготовил нам перекусить, пока я пытался дозвониться домой. Айк ответил и настоятельно рекомендовал мне не разговаривать сегодня с мамой. Он согласился встретиться со мной завтра утром перед школой, чтобы рассказать мне о том, что происходило дома со вчерашнего дня. Он говорил кратко, и голос его был очень тихим, так что я догадался, что мама где-то рядом. Мы с Картманом ужинали, болтая ни о чём конкретном. Я даже не знаю, как мы дошли до нынешнего места в нашем разговоре, но он, как обычно, превратился в мелкий спор.       — Кроличий мех называется кашемиром, ты, свиноголовый дебил.       — Я тебе говорю, что это ангора, придурок. Есть порода кроликов, которая называется ангора. Ты что, думаешь, это просто ёбаное совпадение?       — Ну, тогда что такое кашемир?       — Откуда, блядь, мне знать, еврей? Ты, наверное, вообще его просто выдумал.       Я вздыхаю.       — Давай потом погуглим, а сейчас просто расслабимся и будем благодарны за то, что сегодня всё прошло хорошо.       — Звучит неплохо.       Его рука скользит по моим плечам, и я втягиваюсь в короткий, хотя и жаркий поцелуй. Мы отстраняемся и улыбаемся друг другу. Интересно, выгляжу ли я таким же счастливым, как Картман… И тут я вспоминаю свой разговор с Баттерсом, и моё лицо становится серьёзным.       — Я сегодня разговаривал с Баттерсом.       Картман фыркает.       — Соболезную.       — Это правда, что ты раньше резал себя?       Он замирает, затем отводит взгляд от меня.       — Блядь, Баттерс, — бормочет он. Наступает короткая пауза, и в конце концов он снова смотрит на меня. — Слушай, это не то, что ты думаешь. Он, наверное, представил всё так, будто я был каким-то плаксой с разбитым сердцем, поющим «Total Eclipse of the Heart» и режущим себе вены. Я смотрел на твои фотографии и резал себе предплечье ножницами. Знаешь, типа терапия отвращения? Я решил, что если буду продолжать так делать, то твоё лицо будет ассоциироваться у меня с болью, и я больше не буду чувствовать к тебе то, что чувствовал. Как ты знаешь, это не сработало.       Он сардонически ухмыляется. Я заставляю себя улыбнуться в ответ и беру его руку в свою.       — Обещай мне, что больше никогда так не поступишь.       Он закатывает глаза.       — Кайл, это была всего лишь дурацкая идея, которая пришла мне в голову, когда мне было четырнадцать. От этого даже шрама не осталось.       — Я знаю. Просто не хочу, чтобы ты чувствовал, что тебе нужно делать это снова.       — Это была не твоя вина. Не заморачивайся, — он крепко сжимает мою руку в своей, заставляя меня посмотреть вниз на место их соединения. — Итак, какие ещё мои секреты раскрыл тебе этот недоразвитый маленький придурок?       Я снова поднимаю взгляд.       — Он рассказал мне о Сан-Франциско.       Картман в ужасе смотрит на меня, а затем глубоко вздыхает.       — Господи Иисусе…       — Почему ты никогда не рассказывал мне об этом?       — Потому что! Это позорно! — бормочет он, покраснев. — Я не мог допустить, чтобы кто-то знал, что я спас жизнь еврею-ботанику и его семье евреев-ботаников!       — У тебя были чувства ко мне тогда? — спрашиваю я, а затем отвечаю на свой вопрос смехом. — Думаю, нет, ведь нам было всего по девять лет.       Картман пожимает плечами.       — Я задавал себе этот вопрос несколько раз. Не знаю. Я что-то чувствовал к тебе. Просто не знал что. Я чувствовал, что ненавижу тебя, но в то же время я не мог быть без тебя.       Я улыбаюсь.       — Я понимаю.       — Не могу поверить, что этот придурок рассказал тебе про Сан-Франциско! — Картман рычит. — Он поклялся мне, что унесёт это с собой в могилу.       — Ну, тогда, наверное, тебе придётся его убить, — шучу я.       — Не искушай меня.       — Всё в порядке, Картман, — смеюсь я. — Не то чтобы это был единственный раз, когда ты мне помогал, когда мы были детьми.       Он поднимает бровь.       — Какие ещё разы я тебе помогал?       — Ну, как насчёт того, когда ты реанимировал меня после того, как меня убил Челмедведосвин?       — О да, — ухмыляется он. — Кажется, я помню, что в тот день ты поклялся, что никогда не будешь сосать мои яйца, никогда. Вот тебе и обещание, озабоченный еврейчик, — я собираюсь ответить оскорблением, но Картман продолжает. — Помнишь, как ты спас меня из пещеры, в которую нас заманил Эл Гор?       Я сморщился.       — К сожалению, я также помню, как ты высрал все сокровища, которые проглотил.       Он хихикает.       — Блин, точно! Я потом две недели фальшивые жемчужины высирал.       — Слишком много информации, чувак! — я смеюсь. — Эй, как насчёт того, когда ты помог мне спасти Айка от его учительницы-педофилки?       Он хмурится.       — Когда это было?       — Помнишь, в начальной школе? Ты был дежурным и одевался как Охотник за головами, — я с нежностью улыбаюсь. — Это одно из моих любимых детских воспоминаний.       Картман поднимает бровь.       — К твоему брату приставала учительница?       Я качаю головой.       — Нет, мы работали вместе, чтобы помочь ему! Я знаю, ты сказал, что у тебя были свои планы, чтобы помочь мне найти Айка, но мне показалось, что в тот день мы были настоящими друзьями, — я ухмыляюсь. — И ты выглядел довольно мило в том костюме.       Он закатывает глаза, но не может удержаться от ухмылки.       — Во мне нет ничего милого, еврей.       — Не могу не согласиться…       Прежде чем он успел возразить, мои губы уже на его губах. Он охотно отвечает, открывая рот и пробуя мой язык своим. Я провожу руками по его груди, слегка пощипывая соски через футболку большим и указательным пальцами. Я вознаграждён за это, когда он толкает меня на спину. Он дарит мне долгий поцелуй, от которого захватывает дух, а затем отстраняется и смотрит на меня.       — Подожди здесь, — пробормотал он. — Я сейчас вернусь.       Он медленно встаёт с дивана и исчезает из комнаты. Пока я жду, откидываюсь на диванные подушки и закрываю глаза. Было приятно вот так говорить и смеяться над нашими детскими воспоминаниями. Это было приятным напоминанием о том, сколько всего мы пережили вместе за эти годы, и свидетельством того, насколько крепкими являются и всегда были наши отношения. Мы пережили столько бед и опасностей, что это вселяет в меня веру в то, что мы переживём и эту ситуацию со Стэном и моей семьёй.       Вдруг я чувствую, как горсть влажного материала зажимает мне рот и нос. Сладковатый запах, похожий на алкоголь, заполняет ноздри, и я брызжу слюной, отчаянно пытаясь освободиться от вещества, заполняющего лёгкие. Вскоре я понимаю, что мышцы потеряли способность бороться, и веки начинают тяжелеть. Когда они закрываются, я почти слышу медленный стук своего сердца в груди. Вскоре этот звук исчезает, и я погружаюсь в глубокий сон.       Я просыпаюсь от темноты и лёгкой головной боли. Что, блядь, только что произошло? Окружающая обстановка кажется мне знакомой, но голова слишком затуманена, чтобы я мог точно определить, где нахожусь. Вдруг я осознаю, что стою на коленях на бетонном полу в одних трусах, прижавшись поясницей к чему-то холодному. Я пытаюсь пошевелиться, чтобы встать, но обнаруживаю, что руки скованы наручниками за спиной — я прикован к тому, к чему прислонён. Я дёргаю свои путы, слыша громкий звон металла о металл.       Звук щёлкающего рядом выключателя пугает меня до смерти. Сквозь слегка затуманенное зрение я почти вижу, как комната озаряется жутким оранжево-красным свечением от единственной лампочки, свисающей с потолка. Я несколько раз моргнул и вскоре обнаружил, что могу сфокусироваться на своём «похитителе».       — Рад видеть, что ты очнулся, братишка.       Я слышу стук тяжёлых ботинок, когда Картман подходит ко мне. Его лицо скрыто грязным светлым париком и фальшивой бородой. Он одет в чёрные кожаные штаны, перчатки и нарукавники. Сверху на нём чёрный жилет, который не слишком хорошо скрывает его широкий торс. Я даже не пытаюсь скрыть, что разглядываю его — он выглядит сексуально! Но как бы хорошо он ни выглядел, это всё равно не объясняет, что происходит.       — Картман, какого хрена…       Я прервался, когда Картман подошёл ко мне и быстро ударил меня по лицу. В отличие от вчерашней пощёчины от мамы, этот удар посылает знакомые приятные волны внизу живота. Картман опускается передо мной на колени, берёт моё лицо в свои руки и заставляет меня посмотреть на него.       — Закрой свой рот, братан! — шипит он. — И я не Картман. Пёс.       Я едва могу сдержать улыбку. Значит, ролевые игры — это его новый фетиш. Это должно быть интересно… Он медленно встаёт и отступает, пока шарит в кармане жилета. Бля… этот наряд был милым, когда он был ребёнком, но сейчас он выглядит просто охренительно. И борода тоже ему идёт. Возможно, после этого я смогу запретить ему бриться. Он достаёт из кармана листок бумаги и изучает его.       — Посмотрим… Брофловски, Кайл, — бормочет он достаточно громко, чтобы я услышал. — Здесь говорится, что ты разыскиваешься за многочисленные сексуальные преступления, включая участие в различных извращённых сексуальных действиях и совращение шестнадцатилетнего мальчика.       Виновен. Я чуть ли не смеюсь над этим, но не хочу ничего портить.       — Обычно за такую неосмотрительность я бы как следует тебя отпиздил и отправил к Христу, прежде чем передать соответствующим органам, — кожаный материал его одежды скрипит, когда он возвращается в положение на коленях передо мной, гладит мои волосы и приближает своё лицо к моему. — Но, конечно, поскольку ты грязный еврей, ты не можешь отправиться к Христу. И так получилось, что пиздить тебя я не собираюсь. Поэтому у меня есть для тебя кое-что другое. Ты лично заплатишь мне небольшую мзду за свои грехи, гадёныш.       Каждое слово из уст Карт-ээээ… Пса вызывает чувственную дрожь во мне. Даже антисемитский комментарий не убил моё либидо. Не могу дождаться своего наказания, но почему Пёс должен получать всё удовольствие? Я никогда раньше не смотрел это дурацкое шоу про охотников за головами, поэтому я просто веду себя так, как и полагается вести себя наглому зэку. Я вызывающе ухмыляюсь и плюю Псу в лицо. Он выглядит удивлённым, и я с радостью объясняюсь.       — Пошёл ты, Пёс! — говорю я насмешливо. — Думаешь, я боюсь девчачьих волос в кожаных шмотках, как у тебя? Выглядишь как ебучий пидор!       По глазам Пса я вижу, что он в восторге от того, что я играю в его игру. Он смахнул мою слюну со своей щеки тыльной стороной ладони, а затем с силой схватил меня за волосы. Я наполовину вздрагиваю, наполовину стону, когда кожу головы жжёт, а Пёс смотрит мне в глаза.       — Что ещё скажешь, братан? — шипит он.       Я ухмыляюсь сквозь боль.       — Извини. Я хотел сказать… ты выглядишь как грязный хиппи, который покуривает травку!       Смех в глазах Пса говорит мне, что мой последний комментарий чуть не выбил его из колеи. Он долго смотрит на меня, а потом вдруг отпускает. Он встаёт и медленно расхаживает передо мной.       — Я решил, что ты слишком много болтаешь, братан. И я точно знаю, что заставит тебя заткнуться.       Пёс расстегивает молнию на кожаных штанах и достаёт полностью эрегированный член. Я сопротивляюсь желанию облизать губы, с голодом глядя на него. Он берёт твердый ствол в руку и несколько раз поглаживает его, прежде чем поднести к моему рту. Я непокорно отворачиваю голову. Я слышу рычание Пса, и он хватает меня за волосы, заставляя посмотреть вперёд.       — Открой рот.       Его приказ переполнен обещанием наказания в случае неповиновения. Я плотно сжимаю губы, когда головка его члена толкает мои губы.       — Открой свой ебучий рот, братан!       Пальцы Пса сжимают мои волосы, и я открываю рот, чтобы громко застонать от восхитительной боли. Как только мои губы раздвигаются, горячий жёсткий член Пса прокладывает себе путь к задней части моего рта. Я расслабляю мышцы горла, когда Пёс вынимает и снова и снова погружает свой твёрдый член мне рот. Мне требуется время, чтобы уловить быстрый ритм Пса, но мне удаётся начать сосать и облизывать его член, пока он погружается в мой рот. Так трудно дышать, а со связанными за спиной руками я чувствую себя невероятно уязвимым. Это удивительное чувство — мой член, кажется, согласен с этим, поскольку он грозит прорваться сквозь трусы. Пёс, похоже, замечает это, когда в последний раз вынимает свой член из моего рта. Он опускается рядом со мной, целомудренно поглаживая мой твёрдый член через чёрный материал.       — Нравится, Брофловски? Нравится, когда я трахаю твой рот, маленькая шлюшка?       Я могу только кивать, когда большая рука Пса проскальзывает в мои трусы и начинает медленно дрочить мой член.       — Скажи это, сучка, — приказывает он.       — Мне… мне нравится, как ты трахаешь мой рот, Пёс — практически хнычу я.       Пёс ухмыляется.       — Поблагодари меня за это.       — Спасибо, что трахаешь мой рот, Пёс.       Удовлетворённо кивнув, он отпускает мой член и откидывается немного назад. Он дотягивается до моих лодыжек и вытягивает мои ноги прямо из-под себя. Удивительно мягкие кончики пальцев Пса слегка поглаживают мой живот, когда он нащупывает мои трусы. Я вздрагиваю, когда моя голая задница соприкасается с холодным бетонным полом. Я не успеваю пожаловаться, как Пёс засовывает мне в рот свёрнутые в клубок трусы, фактически затыкая мне рот. Он тянет меня ещё ниже, чтобы я лёг на пол, и я слышу металлический скрип, когда мои связанные запястья соскальзывают с того места, к которому они пристегнуты наручниками. Пёс быстро перемещается на мои бёдра и достает нож из кармана.       — Послушай моего совета и не дергайся, братишка, — пробормотал он. — Чем больше ты будешь двигаться, тем больнее будет.       Лезвие скребёт по коже чуть ниже пупка. Я стону в кляп, когда Пёс умело врезается ножом в мою плоть, маневрируя запястьем, чтобы аккуратно вырезать что-то во мне. Резкая колющая боль от грубого надреза почти мгновенно переходит в удовольствие, и мой член нестерпимо пульсирует. Я дёргаю за путы, удерживающие запястья, отчаянно желая дотянуться и коснуться кожи Пса. Разочарование, которое я испытываю, когда не могу этого сделать, усугубляет мучительный восторг, в котором я сейчас нахожусь.       Когда Пёс заканчивает свою работу, он слезает с меня и переворачивает меня на колени. Теперь я вижу, что меня привязали к металлической водопроводной трубе парой сверхпрочных наручников. Запястья теперь вывернуты под неудобным углом, почти до такой степени, что кажется, будто они могут сломаться или вывихнуться. В сочетании с жжением от порезов на животе, думаю, что это самая сильная боль сексуального характера, которую я когда-либо испытывал. Твёрдость моего члена говорит о том, что я ещё не достиг своего предела, но по тому, как Пёс двигается позади меня, я догадываюсь, что скоро мы это исправим.       — Приготовься, братан. Пёс трахнет тебя, как маленькую сучку, которой ты и являешься.       Я делаю вид, что сопротивляюсь, но не могу сдержать подёргивание бёдер в предвкушении. Без предупреждения Пёс толкается в меня, только влажность его спермы слегка смазывает его член. Я сжимаю зубами кляп во рту, когда он погружается в меня до упора, и чувствую, как тёплая кожа и холодный металл молнии прижимаются к моей заднице. Я шиплю и стону сквозь стиснутые зубы, когда он резко вытаскивает член и начинает трахать меня всухую. Белые пятна света материализуются перед глазами, затуманивая зрение искрами. Я так мучаюсь, что, наверное, потерял бы сознание, если бы не получал от этого сильное удовольствие.       Я чувствую, как рука Пса проходит по моей спине и по бедру к моему члену. Он делает пару дразнящих движений, а затем оставляет мой пульсирующий член и тянется вверх, чтобы погладить мою грудь. Я рычу от досады, так сильно желая освободить руки, чтобы уделить столь необходимое внимание своему твёрдому члену. Я знаю, что Пёс дразнит меня намеренно, и что всё будет, если я буду терпелив и отнесусь к своему наказанию как хороший мальчик. Рука Пса дотянулась до моего лица и слегка погладила щёку, затем вытащила кляп у меня между губ. Я задыхаюсь, громко хнычу, пока Пёс продолжает долбить мою задницу.       — Кому ты принадлежишь, сучка? — рычит он.       — Псу, — задыхаюсь я.       — Громче! Чья ты сучка?       — Я сука Пса! — кричу я.       Не успели эти слова покинуть мой рот, как большая рука Пса обхватывает мой член и начинает энергично дрочить его. Я практически кричу в экстазе, извиваясь под Псом, пока он продолжает трахать меня жёстко и быстро. Проходит совсем немного времени, и пятна света в моих глазах сливаются вместе, временно ослепляя меня, когда я кончаю и падаю на пол под собой. Я слышу, как Пёс громко хрюкает, когда внезапно выходит из меня, и вскоре чувствую, как тёплые струйки спермы разбрызгиваются по моей спине. После того как потоки прекратились, я смутно осознаю, что Пёс опускается на колени рядом со мной, но моё сердце бьётся слишком быстро и громко, чтобы я мог полностью осознать, что он делает.       Когда я наконец отдышался, я посмотрел на Пса — или, думаю, теперь я могу снова называть его Картманом. Он лежит на полу рядом со мной, задыхаясь, всё ещё полностью одетый, его влажный полуэрегированный член торчит из ширинки кожаных штанов. Теперь, когда послевкусие начало угасать, боль в запястьях стала совсем не такой приятной. Я неловко застонал и потянул за свои путы. Картман смотрит на меня.       — Ты в порядке?       Он выглядит очень обеспокоенным. Как мило.       — Да, просто наручники…       Картман тут же лезет в передний карман кожаных штанов и достает ключ, чтобы отстегнуть металлические наручники. Я потираю ноющие запястья, пока он тянет меня на себя и нежно целует в губы. Его искусственная борода щекочет мне нос, и я тихонько хихикаю.       — Теперь я в порядке, — говорю я.       — Точно?       — Точно, — ухмыляюсь я. — Это было весело.       Он улыбается в ответ.       — Подумал, что тебе понравится.       — Кстати, где мы, блядь, находимся? — спросил я, оглядываясь по сторонам.       -В моём подвале. Иначе известный как моя фотолаборатория. Тут я проявляю фотографии, отсюда и красный свет.       Он указывает жестом на красную лампочку, свисающую с потолка. Наверное, я должен был догадаться.       — Вау, это и правда как-то…       — Романтично? — предлагает Картман.       Я ухмыляюсь.       -Я думал «сексуально», но твоё девчачье слово тоже подойдёт.       Он хмурится.       — Да пошёл ты, еврей! Я пытался быть милым!       — Я знаю, извини, — хихикаю я. — Мне просто не хотелось бы думать, что ты стал мягче ко мне.       Он самодовольно ухмыляется.       — Во мне нет ничего мягкого, когда ты рядом, моя маленькая грязная еврейская крыса.       Я должен отчитать его за эти слова, но сейчас я слишком сыт и доволен, чтобы злиться. Я просто закатываю глаза и глубоко целую его, наслаждаясь тем, как его руки пробегают по моему чувствительному телу. В свою очередь, я пользуюсь тем, что мои руки теперь свободны, позволяя кончикам пальцев наслаждаться различными текстурами горячей кожи, металла и одежды. Через какое-то время мы решили, что, наверное, лучше покинуть подвал и принять душ — засохшую сперму бывает довольно сложно смыть. Мы поднимаемся наверх, в ванную, и я смотрю в зеркало, пока Картман включает воду. Я замечаю след от руки на щеке, где Пёс ударил меня, и с нежностью провожу по нему большим пальцем.       Я чувствую руки, обхватывающие мою талию сзади, и вижу в зеркале Картмана, стоящего позади меня. Я тихонько стону, когда он целует меня в шею, а потом ещё раз, более громко, когда он проводит пальцами по шраму, который он оставил на моём животе. Он ласково улыбается мне в зеркале, затем поворачивается и начинает раздеваться. Я пользуюсь возможностью посмотреть вниз на то, что вырезано на моей коже. Я ожидал увидеть «сучка Картмана» или что-то подобное, но был приятно удивлён тем, что увидел — маленькое сердечко с надписью «КиК» внутри. Надпись неаккуратная, но всё равно почему-то идеальная.       Прямо как он.