Кайл в цепях

      Утренний будильник звонит немного раньше обычного, но это всё в угоду сегодняшней встречи с Айком. Когда я потягиваюсь, мои мышцы, кажется, стонут в знак протеста — они всё ещё болят после прошедшей ночи. Но это хорошая боль. Особенно сильно болят запястья, но, думаю, это не редкость среди мальчиков-подростков.       Внезапно я понимаю, что что-то не так — будильник всё ещё звонит. Точнее, он всё ещё звонит, потому что Картман ещё не использовал его, чтобы пополнить коллекцию вмятин на стене своей спальни. Я протягиваю руку и ощупываю пространство на матрасе рядом с собой, понимая, что оно пустое и холодное. Я сажусь и, как раз когда собираюсь позвать его, слышу слабый звук его пения внизу. Картман поёт так рано утром? Это на него совсем не похоже.       Выключив будильник, я медленно поднимаюсь с кровати, натягиваю футболку Картмана и протираю глаза от сна, спускаясь по лестнице. Пойдя на шум, я вижу, что Картман находится на кухне, весело напевая попурри из песен REO Speedwagon, пока готовит блины. Я с любопытством наблюдаю за ним, пока он не поворачивается и не понимает, что я стою позади. Его улыбка практически озаряет комнату, когда он подходит ко мне и целует в щёку.       — Доброе утро, Кайл!       Господи Иисусе, это похоже на что-то из «Вторжения похитителей тел». Так жутко видеть его таким ярким и весёлым. Он ведёт себя как…       — Доброе утро… — я ухмыляюсь. — …Баттерс.       Картман выглядит озадаченным моей шуткой, потом всё понимает и хмурится.       — Эй! Не сравнивай меня с этим педиком-ботаником!       Я смеюсь.       — Прости, чувак! Просто ты такой нехарактерно весёлый.       — У меня есть все причины быть весёлым.       Он ухмыляется, жестом приглашая меня сесть за стол для завтрака, пока он заканчивает работу у плиты. Я потягиваю апельсиновый сок, наблюдая за тем, как он подаёт блинчики, и на его лице постоянно сияет улыбка. Мне очень нравится его улыбка — она как-то делает его более… красивым, наверное. Он ставит две тарелки на стол и садится напротив.       — Я разговаривал с мамой той ночью, пока ты отдыхал, — объясняет он. — Я сказал ей правду о том, как сильно меня бесит, что она делает с собой.       Это меня удивляет. Картман правда рассказал своей маме то, что он рассказал мне на днях? Наверное, это было тяжело для него. Я бы хотел, чтобы он рассказал мне, но поскольку он никогда не давал мне понять, что идея такого разговора причиняет ему страдания, думаю, что всё в порядке. Он делает паузу, чтобы разрезать блинчик, и я делаю то же самое, ожидая, когда он продолжит.       — Она сказала мне, что не понимала, как сильно это меня ранит, и собирается пересмотреть варианты.       Наши взгляды встречаются, и я улыбаюсь.       — Это здорово.       — Да, — кивает он, небрежно поливая блинчики кленовым сиропом. — Хочешь знать, что еще лучше?       — Что?       Он смотрит на меня, снова широко улыбаясь.       — Она решила, что хватит. Она всё бросает. Проституцию, наркотики, всё. Она ушла десять минут назад искать нормальную работу.       Моя улыбка почти повторяет его улыбку.       — Правда?       Он с энтузиазмом кивает.       — И у неё назначена встреча сегодня днём с доктором, будем справляться с её зависимостями.       — Это потрясающе! Я так горжусь ею за то, что она сделала такой выбор, и тобой за то, что ты наконец-то поговорил с ней.       Он немного покраснел — наверное, это был первый раз, когда я сказал Картману, что горжусь им. Я правда горжусь — ими обоими. Это лучшая новость за всю неделю.       — Ну, постарался не только я, — говорит Картман. — Если бы ты не убедил меня выложить тебе всё, что я думаю, я бы, наверное, до сих пор держал всё это в себе. После нашего разговора мне стало намного легче справляться со своими чувствами. Так что… спасибо.       Настала моя очередь краснеть — это было неожиданно! Чувствую необходимость указать на то, что всё, что я сделал, это выслушал его жалобы — он сам набрался решимости решить проблему со своей мамой. Но благодарная улыбка на его лице заглушает все мои возражения. Вместо этого я просто киваю и жеманно улыбаюсь.       — Не за что.       Мы возвращаемся к еде и какое-то время молчим. Я очень рад, что Лиэн решила изменить свою жизнь. Картман прав — она заслуживает лучшего. И он тоже. Я откладываю вилку, съев чуть больше половины того, что было на тарелке. Неудивительно, что Картман всегда очень щедр на порции, и чаще всего мне этого бывает слишком много. Он смотрит на мою тарелку, пока я вытираю рот салфеткой.       — И всё?       Я киваю.       — Да, я наелся.       — Серьёзно? — он приподнял бровь. — Ты едва прикоснулся к блинам.       — Я просто не ем так много, — пожимаю я плечами. — Ты же знаешь.       — И ты удивляешься, почему у тебя всегда голова кружится? — Картман жестом показывает на мою тарелку. — Ешь, евреемассон.       Евреемассон? Это почему-то меня очень раздражает — ещё очень рано для оскорблений евреев.       — Не указывай мне, что делать, ты, доминирующий нацистский мудак!       Он закатывает глаза, говоря с набитым ртом.       — Ладно, тогда страдай от голода. Посмотрим, будет ли мне до этого дело.       — Тебе-то точно всё известно о здоровом питании!       — Я просто говорю, что тебе не помешало бы нарастить немного мяса на свою тощую еврейскую задницу, вот и всё!       Не могу не зарычать — ненавижу, когда он называет меня тощим!       — Лучше тощая задница, чем жирная!       — Я не толстый, — говорит он, типично возмущаясь. — Просто у меня кость широкая.       Я насмешливо фыркнул. Это что-то новенькое.       — Кто придумал эту чушь — твоя мама?       Картман ухмыляется.       — Нет. Вообще-то, ты.       Уделал…       — Пофиг, — дуюсь я.       Он торжествующе гогочет и возвращается к завтраку, пока я беру вилку и поднимаю ещё один блинчик. Однако у меня нет намерения его есть. Вместо этого я свободной рукой оттягиваю головку вилки и катапультирую блин через весь стол. Я в восторге, когда он с треском приземляется примерно в центре лба Картмана. Он чуть не падает со стула, явно не ожидая моей атаки. Он смотрит на меня в недоумении, комок липкого блина медленно сползает по его лицу, а я начинаю хихикать как сумасшедший.       — Выглядишь как дебил!       Картман в недоумении открыл рот. Да пофиг — не могу же я всё время быть разумным в этих отношениях? Он лучше всех знает, что быть незрелым — это весело! Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что Картман ухмыляется, и только когда я замечаю, что он поднимается со стула с бутылкой кленового сиропа в руке, я перестаю смеяться.       — О, нет! Не смей, мать твою!       Моё предупреждение остаётся без ответа, так как Картман надвигается на меня, орудуя выбранным им оружием и маньячно ухмыляясь. Вскочив со своего места, я пытаюсь убежать, но он слишком быстр, и я оказываюсь прижатым к кухонной тумбе. Я тянусь к бутылке с сиропом, с трудом удерживая её в вертикальном положении, пытаясь вырвать её из рук Картмана. Конечно, из-за давления на бутылку сироп выплескивается на всё — на пол, на столешницу, на Картмана, но в основном на меня. Я издаю крик разочарования, который заглушается смехом Картмана.       — В чём дело, Кайл? — хихикает он. — Ты ведёшь себя так, будто впервые у тебя на лице оказалось что-то липкое.       — Пошёл ты! — неубедительно отвечаю я.       Внезапно Картман выпускает своё оружие и хватается за мою талию. Прежде чем я успеваю сделать ответное движение, его губы набрасываются на мои. Бутылка, о которой я забыл, падает на пол кухни. Вкус блинчиков и кофе дразнит мой язык, а сладкий аромат нашей кожи, покрытой кленовым сиропом, заполняет ноздри. Картман отстраняется, прислоняется своим лбом к моему, удовлетворенно ухмыляясь. Я закатываю глаза, глядя на его довольное выражение лица.       — Жиртрест, — бормочу я.       — Еврей.       Всё, что я хотел ответить, превращается во вздох, когда зубы Картмана впились в мою шею и он начал слизывать сироп с моей кожи. Я стараюсь не прикасаться к нему, поскольку мои руки тоже покрыты липким веществом, но ничего не могу с собой поделать. Картман стонет, когда я провожу кончиками пальцев по его плечам, по спине и даже по волосам. Кажется, ему всё равно, что я покрываю его ещё большим количеством сиропа, поэтому я решаю, что мне тоже всё равно.       Внезапно Картман отрывается от игры в сахарного вампира и возвращает внимание к моим губам. Его руки скользят под лёгкий материал футболки, в которую я одет, и ласкают грубые шрамы, которые они оставили на моей коже накануне вечером. Ощущение покалывания, которое возникает, когда кончики его пальцев касаются чувствительной кожи, направляется прямо к моему члену. Мне приходит в голову, что мы никогда раньше не занимались этим на кухне. Не то чтобы сейчас у нас было на это время, но это мысль на будущее.       Картману, должно быть, пришла в голову похожая мысль, так как он отстраняется от меня и смотрит на цифровой дисплей времени на микроволновке.       — Как бы мне это всё не нравилось, твой брат придёт через пятнадцать минут.       — Блин! Я забыл об этом! Надо собираться!       Я ещё раз быстро целую его в губы и начинаю выходить из кухни, но тут вижу, какой беспорядок мы устроили. Сироп буквально разлит по всему дому! Это выглядит довольно уморительно, но я не хочу заставлять Лиэн убирать всё это, когда вернётся домой. Я хватаю тряпку для посуды из раковины, но Картман забирает её у меня и начинает убираться. Я собираюсь что-то возразить, но он прерывает меня.       — Просто тащи свою тощую рыжую задницу наверх, пока твой брат не пришёл. Я знаю, как вы, евреи, дружите с пунктуальностью.       Я закатываю глаза, когда мне приходит в голову, что я, наверное, застряну, слушая, как Картман излагает еврейские стереотипы, до самой смерти. На этот раз я решаю отомстить, грубо обхватываю его лицо ладонями и слизываю большое пятно сиропа с его лица.       — Спасибо за завтрак, — говорю я с ухмылкой.       Он стонет в насмешливом недовольстве, драматично вытирая мою слюну со своей щеки, пока я выбегаю из комнаты, чтобы принять душ и одеться. Я уже почти закончил свои обычные утренние дела, когда раздался звонок в дверь. Я открываю и вижу Айка, нервно суетящегося в дверном проёме. Он практически нырнул в дом, видимо, опасаясь, что мама раскусила его план и пошла за ним. Меня бы это не удивило. Я закрываю за нами дверь, и мой младший брат тут же притягивает меня к себе и обнимает так крепко, что мой завтрак чуть не выскочил обратно из желудка. Не могу вспомнить, когда Айк в последний раз обнимал меня, особенно так. Можно подумать, что он не видел меня лет десять.       — Привет, Айк, — говорю я с усмешкой.       — Привет, брат.       Его лицо прижимается к моей груди, заглушая его ответ. Поглаживая спину Айка, я замечаю, что Картман наблюдает за нами из дверного проёма кухни. Я усмехаюсь, когда замечаю, что на его щеке всё ещё остаются следы кленового сиропа. Он одаривает меня одной из своих редких нежных улыбок и возвращается на кухню, а я веду Айка в гостиную.       — Что сказал маме? — спрашиваю я.       Айк вздыхает, когда мы опускаемся рядом друг с другом на диван.       — Я сказал, что ребята из хоккейной команды сегодня утром устраивают тренировку. Не думаю, что она выпустила бы меня из дома, если бы знала, куда я на самом деле иду.       — Значит, она всё ещё на тропе войны?       Он печально кивает.       — Прости, брат. Я пытался её уговорить, но ты же знаешь, какая она.       — А что с папой? — настороженно спрашиваю я.       — О, он за тебя горой, — говорит Айк с оптимистичной ухмылкой. — Он поговорил со мной как отец с сыном о ситуации. Думаю, он решил, что я не пойму, — он закатывает глаза. Думаю, иногда наши родители забывают, что Айк понимает всё. — Короче, он всё время говорил, какой ты умный, и что ты уже достаточно взрослый, чтобы сделать свой собственный выбор, кем ты хочешь быть и с кем ты хочешь быть.       Я улыбаюсь, искренне радуясь тому, что отец не ненавидит меня. По крайней мере, я могу положиться на одного из своих родителей. Старый добрый папа.       — Естественно, я согласен, — продолжает Айк. — Всё, что нам нужно сделать сейчас, это привести маму к нашему образу мыслей. И, конечно, проследить за тем, чтобы она не сошла с ума, как обычно.       Я вздрогнул.       — Не дай Бог! Да, мне интересно, когда она сделает первый шаг. Есть идеи, каким может быть её план действий?       Молча Айк тянется в рюкзак и достаёт большую синюю папку с надписью «Операция «Старший брат» на лицевой стороне. Похоже, он воспринимает всё это очень серьёзно. Я польщён. Он также достаёт пару очков для чтения в толстой оправе. Позер — ему десять лет! Ему не нужны очки. И всё же он сидит тут, похожий на Вуди Аллена, прочищает горло и начинает перекладывать бумаги в папке.       — Пока что информация, которой я располагаю, ограничена, — бегло начинает он. — Оглядываясь назад, я, наверное, не должен был так ясно давать ей понять, что я на твоей стороне. Так я фактически разорвал отношения с ней. Она намеренно старается, чтобы я был вне пределов слышимости, когда тебя обсуждает. Однако, не бойся… — он делает драматическую паузу. — Сейчас я работаю над безотказной стратегией, чтобы вернуть меня в курс дела.       Ого… Айку и Картману действительно стоит как-нибудь сесть и поболтать. Их взаимная любовь к интригам и уловкам дала бы им много тем для разговора. Мой брат просматривает документы, которые состоят из бесконечных страниц исписанных записей, различных графиков, отображающих какие-то данные, и чертежей нашего дома.       — Я собирался поставить во всём доме жучки и позвать пару друзей. Но в связи с неожиданным возникновением нашей ситуации, мне пока не удалось найти ни времени, ни ресурсов.       Я приподнял бровь.       — Эээ… всё в порядке, Айк.       Жучки? Друзья? Ресурсы? Господи Иисусе…       — Однако мне удалось поставить жучок в машину и прослушку на телефон, — с гордостью говорит он. — У меня есть расшифровка её звонков раввину. Она спрашивала, что может сделать, чтобы достучаться до тебя. Ещё она хочет, чтобы ты встретился с психологом. Думает, что тебе нужно прояснить, почему ты всё это чувствуешь.       Он протягивает мне документы, и я пробегаю по ним глазами. Пиздец! Если бы в такой ситуации оказался чей-то другой ребёнок, она бы разглагольствовала о том, что быть геем — это не выбор и что мы должны принимать людей такими, какие они есть. А раз такое случилось со мной, то надо меня «вылечить». Какая самодовольная, лицемерная сука. Айк просматривает очередную страницу заметок, его глаза расширяются, когда он натыкается на что-то полезное.       — О, мой жучок в машине умудрился зацепиться за нить очень интересного разговора. Насколько я понимаю, мама всерьёз подумывает потратить все твои деньги, которые копили на колледж, и пожертвовать их в синагогу, если ты не сможешь вылечиться.       Она серьёзно? Как глупо! Айк снял очки и бросил их обратно в сумку вместе с закрытой папкой.       — Блин, это же так несправедливо! — разглагольствует он, уже немного менее красноречиво. — Папа был в ярости, когда она это сказала. Я никогда не слышал, чтобы он так злился! Он сказал, что это совершенно нелепо и неправильно разрушать твои шансы на хорошую карьеру из-за этого, но она считает, что зачем её сыну-гею зарабатывать на достойную жизнь, если у него никогда не будет семьи, — закатывает глаза Айк. — Клянусь, это, наверное, самая дебильная вещь, которую она когда-либо говорила, а это уже о чём-то говорит!       Я согласен. Так вот к чему всё это приведет — к шантажу и пустым угрозам? К счастью, я не такой еврей, как моя мать.       — Она может оставить себе свои чёртовы деньги. Для меня это ничего не значит, — говорю я мягко, пожимая плечами. — Есть вещи поважнее.       — Я как бы предполагал, что ты скажешь что-то подобное, — говорит Айк с нерешительной улыбкой. — Я попытался заступиться за тебя, указав на то, что ты всё ещё можешь завести семью со своим парнем, но думаю, что это только разозлило её ещё больше… — он неуверенно прикусывает губу, а затем внезапно раздражается. — Не могу поверить, что Стэн так поступил с тобой. Я всегда думал, что он такой классный парень. Какой тупой засранец.       — Он классный парень, Айк, — протестую я, хотя и без особой убеждённости. — Ему просто трудно принять мои отношения с Картманом, вот и всё…       Я прервался, рассеянно глядя на рамку с фотографией на журнальном столике перед нами. Это фотография Картмана с мамой, сделанная около года назад. Айк следит за моим взглядом и внимательно изучает фотографию, прежде чем снова обратить своё внимание на меня.       — Он хорошо к тебе относится? — тихо спрашивает он.       — Как к принцу, — ладно, это было сильное преувеличение. Так что подавайте на меня в суд. Это было первое, что пришло мне в голову.       — И он делает тебя счастливым?       Я улыбаюсь.       — Ты даже не представляешь.       Айк ухмыляется.       — И он занимается сладкой любовью с твоей тугой педерастической задницей всю ночь напролёт?       Не могу удержаться, чтобы не фыркнуть от смеха. Типичный Айк!       — Всю ночь, каждую ночь, — отвечаю я как можно более непринуждённо.       Айк хихикает.       — Хорошо.       Надо любить младших братьев.       Моя беседа с Айком продолжалась недолго. Мы пришли к выводу, что мне следует пока сидеть тихо и ждать, пока мама сделает первый шаг. Тем временем Айк пообещал сделать всё возможное, чтобы убедить её, что во мне и в том, что я делаю, нет ничего плохого. Я люблю его за это, но мы оба знаем, что у него больше шансов выдавить кровь из камня.       Сегодня в школе было намного легче. Почти не было ни одного случая, чтобы какой-нибудь урод стукнул меня по плечу и зашипел «Йоу, Брофловски? Ты правда трахаешься с тем жирным пацаном, который пытается тебя убить?». Думаю, мы с Картманом теперь старые новости. За весь день я ни разу не взглянул на Стэна. Не уверен, плохо это или хорошо, но, честно говоря, сейчас я не слишком беспокоюсь об этом. Сначала я пытаюсь решить проблемы со своей семьёй — потом будет достаточно времени, чтобы разобраться с ним.       Только во время обеда я понял, что с Картманом сегодня что-то не так. Он почти ни с кем не разговаривал, и я заметил, что он как-то странно смотрит на меня через стол, а потом отворачивается, когда я ловлю его взгляд. Я не мог вспомнить, вёл ли он себя так, когда мы шли в школу — кажется, он был немного тихим. Возможно, я был так взволнован после встречи с Айком, что не обратил на это внимания. Интересно, что могло вдруг случиться — во время завтрака он выглядел нормально. Когда мы встречаемся у ворот после школы, чтобы пойти домой, у него всё ещё странный вид. Я решаю быть с ним откровенным.       — Ты сегодня какой-то тихий. Ты в порядке?       Он секунду тупо смотрит на меня, а потом медленно качает головой.       — Мне нужно с тобой поговорить.       Его тон голоса пугает меня — он звучит серьёзно. Надеюсь, что это не плохие новости о его маме — знаю, что она собиралась сегодня пойти к врачам в рамках своего плана по очищению. Он глубоко вздыхает и берёт меня за руку. Очень крепко.       — Пойдём.       Он ведёт меня в направлении нашего тайного убежища. В этот раз я не спрашиваю и не жалуюсь на то, что он держит меня за руку. Мы молча продираемся сквозь деревья. С каждым шагом в моей голове появляется всё больше тревожных мыслей, а в животе бурлит беспокойство. Что, блядь, Картман может хотеть мне сказать? Когда мы доходим до поляны, он отпускает мою руку. Я практически чувствую напряжение, исходящее от его тела. Он смотрит на ноги и делает глубокий вдох.       — Думаю, нам пора заканчивать.       Его резкое заявление полностью сбивает меня с толку, будто он говорит на иностранном языке. Моему мозгу требуется около минуты, чтобы окончательно осмыслить его слова, но я отказываюсь верить в то, что только что услышал. Может, я просто неправильно понял?       — О чём ты говоришь?       — Мы не должны больше быть вместе, — говорит он совершенно искренне. — Из-за наших отношений случилось слишком много хуйни.       Не может быть… Чувствую, как мучительная волна тьмы омывает моё сердце. Я открываю рот, чтобы заговорить, но не могу. Я просто смотрю на его макушку в недоумении. Неужели он сдаётся, после всего, через что мы прошли? Когда я ничего не говорю, он продолжает.       — Если станет легче, я спрошу у мамы, можем ли мы с ней уехать из города. Это будет идеально. Ей бы не помешало начать всё с чистого листа, ведь она тоже живёт дальше.       Этого не может быть. Это безумие! Как он может так внезапно переключиться с вырезания наших инициалов на моей коже на желание уехать из города и жить дальше? Я внезапно обретаю голос.       — Картман, ты несёшь чушь, — говорю я дрожащим голосом. — Почему ты хочешь сделать это? Мы не можем просто уступить моей маме!       Он качает головой, по-прежнему не глядя на меня.       — Дело не в том, чтобы уступить, Кайл.       — Тогда что? — огрызаюсь я. — Почему ты так поступаешь с нами? Я дал тебе обещание, что никогда не оставлю тебя, помнишь?       — А я обещал тебе, что никогда не причиню тебе боль.       — Какого хрена, по-твоему, ты сейчас делаешь?       Мой сердитый голос срывается на рыдания. Слёзы брызжут из глаз и горячими дорожками стекают по щекам. Я закрываю лицо руками. Не могу больше смотреть на него — слишком больно. Рука сжимает моё плечо.       — Кайл, пожалуйста, просто выслушай меня…       Я отстраняюсь от прикосновения Картмана и поворачиваюсь, чтобы уйти. Не хочу больше ничего слышать. Ничто из того, что он мог бы мне сказать, не придаст смысла тому, что он с нами делает. Не успеваю я далеко уйти, как руки Картмана хватают меня за предплечья. Он с силой тянет меня назад, чтобы я посмотрел на него. Впервые вижу безмерную печаль в его карих глазах. Он смотрит на меня, выглядя так же опустошённо, как и я, его задорная улыбка слегка кривится от боли в сердце. Я не понимаю — если ему тоже больно, то почему он так поступает? Почему он говорит такие вещи?       — Я люблю тебя, Кайл.       О, Боже… Чувствую такое горько-сладкое счастье, когда слышу эти слова. Я хочу улыбнуться, но как я могу, когда моё сердце разрывается? Никогда я не чувствовал себя таким испуганным и растерянным. Картман нежно гладит мою щёку своей мягкой рукой. Его голос понижается до шёпота, когда он объясняет.       — Я люблю тебя больше всего на свете. Быть с тобой — это как сбывшаяся мечта, и я никогда не хочу от тебя отказываться.       Я качаю головой в недоумении.       — Тогда почему…       Он прерывает меня.       — Но тебе приходится многим жертвовать, чтобы мы были вместе. Слишком многим. И это несправедливо.       Меня внезапно осеняет осознание. Видимо, он подслушал мой разговор с Айком. Я собираюсь перебить, но Картман снова опережает меня.       — Я не стою того, чтобы отказываться от твоего будущего. Я не собираюсь отвечать за то, что испортил твою жизнь. Я потратил столько лет, делая тебя несчастным, и я больше не хочу этого делать. Ты удивительный, талантливый маленький еврейчик, который заслуживает самого лучшего в жизни, и ты не получишь этого со мной. Тебе лучше без меня.       Я слышу, что он говорит, и верю, что это его истинные чувства. Но хотя я ценю его честность, я отказываюсь принимать его доводы. Если бы я хоть на секунду поверил, что без него мне будет лучше, неужели он думает, что я стоял бы сейчас перед ним? Что во мне такого особенного, что я не должен жертвовать собой ради любимого человека? Неужели он действительно считает себя настолько недостойным меня?       Низкая самооценка или нет, я не позволю ему так поступить с нами. Я не позволю ему сдаться и причинить нам обоим боль из-за пустяка. Я отказываюсь.       Он открывает рот, чтобы заговорить снова, но слова не идут, так как я заставляю его замолчать, захватывая его губы своими. Я обнимаю его за шею, изливая всё своё обожание и страсть к нему в одном поцелуе. Слёзы всё ещё текут из глаз, заливая оба наших лица. Моё больное сердце громко стучит в груди, крича ему, желая, чтобы он понял, какая любовь бьётся в нём. Я неохотно разрываю нашу связь, не обращая внимания на ошеломлённое выражение его лица, когда смотрю ему в глаза.       — Ты что, блядь, дурак? — шепчу я сквозь печаль. — Разве ты не видишь? Ты — лучшее, что есть в моей жизни. Ты — моё будущее. И ты стоишь любой жертвы.       Он выглядит ошеломлённым, его страстные карие глаза омрачены смятением и сомнениями. Он пытается отвернуть от меня своё лицо, но я не даю ему этого сделать.       — Картман, я могу всю жизнь проработать уборщиком туалетов, но пока я могу проводить с тобой каждый день, я буду делать это с улыбкой на лице. Ты сделал меня самым счастливым маленьким «евреем» на зелёной Божьей земле, и будь я проклят, если откажусь от тебя сейчас.       Он слабо улыбается, когда я использую его слово, чтобы оскорбить себя, и я делаю ответный жест. Мои руки сжимаются вокруг него, угрожая никогда не отпустить. Я чувствую его дрожащее неровное дыхание на своих губах, когда неуверенность медленно начинает исчезать.       — И даже если я удивительный, талантливый, какой угодно… я ничто без тебя.       Он закрывает глаза, когда я снова прижимаюсь губами к его губам, и моё сердце почти переполняется радостью, когда он неуверенно целует меня в ответ. Когда мы расстаёмся, он сохраняет нейтральное выражение лица.       — И всегда помни, — тихо говорю я. — Я принадлежу тебе… мы принадлежим друг другу.       Небольшая улыбка появляется на губах Картмана, когда его руки постепенно обхватывают мою талию. Он прочищает горло, прежде чем разразиться уверенной ухмылкой.       — Ещё бы!       Его губы снова приближаются к моим, и он целует меня со своей обычной энергией и убеждённостью. Темнота, охватившая моё сердце, рассеивается, и всепоглощающее чувство облегчения согревает мои внутренности. На этот раз, когда мы расстаёмся, его лицо снова узнаваемо.       Лицо моего Картмана.       Он нагло ухмыляется, накручивая прядь моих волос на палец.       — Уверен, что сможешь выносить меня всю вечность?       — Да, — киваю я, ухмыляясь. — При условии, что ты сможешь в одиночку сделать так, чтобы я был доволен.       Картман смеётся.       — Думаю, я справлюсь.       Он наклоняет голову и изучает моё лицо с таким интересом, как будто смотрит на меня в первый раз. Внезапно его глаза начинают наполняться слезами. Он закусывает нижнюю губу, притягивает меня к себе и крепко обнимает, что я с радостью делаю в ответ.       — Прости, что я причинил тебе боль, — шепчет он.       Никогда я не слышал в его голосе такого раскаяния. Он действительно сделал мне больно — никогда раньше я не испытывал подобной боли, ни физической, ни какой-либо другой. Но в каком-то смысле этот опыт подтвердил мне, насколько реальны мои чувства к Картману. Не могу даже представить себе, как буду жить без него.       — Не надо, — пробормотал я в ответ. — Я так тебя люблю.       Он счастливо вздыхает, уткнувшись влажным лицом мне в шею. Я улыбаюсь и глубоко вдыхаю его запах, позволяя знакомому теплу его тела успокоить расшатанные нервы. Мне всегда будут нужны эти объятья.       — Э… ребята?       Знакомый голос заставляет нас обоих расступиться. Менее чем в семи футах от нас Стэн прислонился к дереву, пытаясь выглядеть непринуждённо, но безуспешно. Он настороженно наблюдает за нами нежным и обеспокоенным взглядом, из которого уже вытек весь яд предыдущего дня. Несмотря на это, моё лицо краснеет — как много из нашего разговора он только что видел? Картман рычит себе под нос, его рука обвивается вокруг моей талии.       — Какого хрена тебе надо? — огрызается он.       — Картман, дай мне разобраться с этим, — твёрдо говорю я.       Картман угрюмо вздыхает, а Стэн просто стоит и неловко смотрит. Я пытаюсь подойти к нему, но Картман не даёт мне этого сделать. Я решаю, что будет безопаснее быть рядом с Картманом и разобраться со Стэном с того места, где я стою. Что, блядь, мне сказать?       — Эээ… так, какого хрена тебе надо?       Картман фыркает от удовольствия, хотя непонятно, то ли это я кажусь ему смешным, то ли неловкое выражение на лице Стэна, который с трудом подбирает слова.       — Простите, я… я проследил за вами. Венди мне сказала, что ты ей передал, а потом Кенни и Баттерс сказали, что… — он прервался и вздохнул. — Слушай, это неважно. Я просто хотел извиниться перед вами.       Мы с Картманом обмениваемся взглядами, когда Стэн смело делает несколько шагов к нам. Чувствую, как напрягается тело Картмана. Я крепко держу его за руку — я доверяю ему, но эта ситуация — как костёр, который только и ждёт, чтобы вспыхнуть.       — Кайл, — начинает Стэн. — Я честно думал, что Картман пудрит тебе мозги, и я не мог понять, как ты мог быть настолько глуп, что поддался. Я испугался за тебя и признаю, что переборщил, — он заметно сморщился. — И ты даже представить себе не можешь, как мне жаль. Я всё испортил.       — Да, — резко кивнув, говорит Картман.       — Но я хочу всё исправить, — поспешно добавляет Стэн. — Я позвонил твоей маме и сказал ей, что был немного поспешен в своих предположениях о ваших отношениях. Я сказал ей, что, по-моему, ты заслуживаешь шанса быть услышанным. Я поэтому следил за вами. Она согласилась, что вы можете прийти и обсудить всё сегодня вечером…       Стэн прервался, одарив меня одной из своих лучших утешительных улыбок лучшего друга. Не может быть! Что, блядь, Стэн мог сказать маме, чтобы убедить её дать нам этот шанс? Кому какое дело — мой суперлучший друг рулит! Замечаю, что Стэн беспокойно смотрит на Картмана. Думаю, не без причины — Картман ядовито разглядывает Стэна с тех пор, как тот впервые дал о себе знать. Стэн подходит ближе к нам, фактически устанавливая зрительный контакт с Картманом. Смело.       — Картман… Я должен извиниться перед тобой, — мягко говорит он. — Думаю, ты правда заботишься о Кайле, и что твой приоритет — это его счастье. Пожалуйста, позаботься о нём. И никогда не причиняй ему боль.       — Взаимно, — мрачно говорит Картман.       Он настороженно смотрит на Стэна, а затем нерешительно протягивает руку, которую Стэн крепко пожимает. Я улыбаюсь, особенно впечатлённый уровнем зрелости Картмана. Он всё ещё не выглядит на сто процентов счастливым, но это хорошая отправная точка. Стэн снова обращает внимание на меня.       — Так ты точно не против? — спрашиваю я.       Он вздыхает.       — Честно? Пока не знаю. Просто… это же вы, ребята, в конце концов!       Он прав. Нелегко смотреть, как два его друга всей жизни, которые всегда были врагами, целуются друг с другом. Стэн засовывает руки в карман, небрежно пожимая плечами.       — Уверен, что привыкну к этому, — мягко улыбается он. — Но даже если нет, я буду тебя поддерживать.       Он протягивает мне руку для пожатия, но я делаю кое-что лучше и обнимаю его. Возможно, позже я выслушаю целую лекцию от Картмана за то, что снова был слишком снисходителен, но пофиг. Мы со Стэном расходимся, пока наши объятия не стали слишком неловкими, и ухмыляемся друг другу.       — Ладно, — говорю я. — Пойдёмте отсюда.       Парни, кажется, соглашаются, молча следуя за мной. Уже скоро четыре тридцать. Осталось недолго до того момента, когда мне придётся встретиться с мамой. Думаю, я уже готов. Как раз когда я собираюсь подойти к просвету в деревьях, я чувствую руку на предплечье. Я смотрю на Стэна, который немного покраснел.       — Эээ… возможно, ты не захочешь идти в ту сторону, — говорит он с нервным смешком. — Меня как бы… стошнило при виде того, как вы целовались.       Я добродушно закатываю глаза. Как я уже сказал, ему нелегко. Картман чуть менее тактичен и практически лопается от смеха.       — О, что случилось? Суперзвезда школьного футбола Южного Парка не может переварить мальчишеские разборки? Педик!       Я вздыхаю, вяло похлопывая Картмана по плечу.       — Будь повежливее, жиртрест!       Картман отпихивает меня в ответ.       — Отвали, еврей!       Я слышу хихиканье и, повернув голову, вижу, что Стэн ухмыляется и качает головой. Думаю, это довольно позитивная реакция — по крайней мере, его не тошнит. Это был захватывающий день, и он ещё не закончился. Но чем бы это ни закончилось, я так рад, что мой лучший друг снова на моей стороне и что он готов принять наши с Картманом чувства друг к другу. Между нами больше нет необходимости в секретах — я наконец-то могу рассказать ему правду обо всём, что происходило. Внезапно нос Стэна дёргается, и его веселое выражение лица превращается в растерянное хмурое.       — Ребят, вы чувствуете запах кленового сиропа?       Ну… может быть, не обо всём.