***
Со временем элдричи всё больше и больше стали подстраивать свою меньшую форму под людей. Конечно, они могли с лёгкостью отразить нападение или убить их, но зачем, когда можно было просто принять похожий облик и избежать охоты, преследования и всего прочего по кругу. К тому же, став похожим на человека, было намного легче искать себе пищу, как позже выяснилось, люди были весьма и весьма сытны. Одного человека вполне хватало, чтобы урезонить голод на месяц, что было удивительно, так как раньше им требовалось питание каждые несколько дней. Так зачем же усложнять себе задачу? Единственным, что они не могли изменить или скрыть, это свои глаза. Те светились, что было особенно заметно в темноте или ночью. Также периодически у некоторых появлялось излишнее количество для человека конечностей или органов, тот же язык или глаза, рука, хвост, да всё, что угодно. Однако, несмотря на то, что человеческая форма была удобна всем вышеперечисленным, для передвижения она скорее являлась неким ограничителем, чего не скажешь о получеловеческой. «Прошло уже около тысячелетия, с того момента, как мы нашли второй шип», — проносится в голове у Баама, когда он и ещё несколько сущностей направляются к месту обозначения третьего. Так называемый шип — часть силы Баама. Всего их четыре и найти даже следы присутствия хоть одного, было бы трудновато или вообще невозможно, если бы не Хварьюн, — у красной ведьмы, как её все величали, был дар предвидения будущего. Она могла точно определить местонахождение шипа, а также опасности, поджидающих их, используя его. Однако, в этот раз за исключением места, увидеть ничего не удалось, именно поэтому она тоже решила отправиться с ним. Остальные же трое были в качестве сопровождающих: Рак, Хатцу и Шибису. — Мы прибыли, — говорит Хварьюн, вырывая шатена из своих мыслей, и тот останавливается перед зданием, осматривая как его, так и окружение в целом. Остальные поступают также. — Что это? — не сдержав своего удивления, воскликнул Шибису, не сдержав своего удивления, и Баам не мог винить его. Перед ними был замок, нет, отмечает про себя юноша, дворец. Он был огромных размеров и, что самое примечательное, от него веяло холодом, явно не природного характера. Понижение температуры даже для таких как они, ощущалось весьма заметно, однако, не останавливало. Ещё раз осмотрев область вокруг себя и не найдя ничего, что могло бы нести в себе источник этой мерзлоты, группа двинулась вперёд. По мере их продвижения не было слышно ни звука, что заставляло напрячься и быть внимательнее. Здесь будто ощущалась остановка времени, словно кто-то намеренно заставил его застыть. Когда они минули главные двери, то их взору предстала не самая благоприятная картина: всё было покрыто толстым слоем льда, в некоторых местах даже лежал снег, лестница ко второму этажу, что находилась ближе к середине зала, и вовсе же была полуразрушена, казалось, ступи на неё и она развалится полностью. Однако, поиски это не отменяло. Распределив между собой участки дворца, который должен был обследовать каждый, они разделились. — «Нужно обыскать здесь всё как можно быстрее и покинуть это место», — подумал Баам, приняв форму тени, поднимаясь по лестнице. Методом жеребьёвки ему выпал второй этаж, не то, чтобы он был этому особенно рад, но выбора не предлагалось. Лёд под ним, даже несмотря на явное отсутствие веса, угрожающе треснул, будто среагировав на чужое присутствие. Тем не менее, достигнув своей цели, юноша снова принял получеловеческий облик и, в последний раз взглянув на лестницу, с облегчением выдохнул. Что-то внутри подсказывало, что даже такому как он, поломайся этот путь, было бы сложно, если вообще возможно, найти другой. Это место словно живое, защищалось, реагировало на чужое присутствие и, вполне вероятно, могло атаковать. Помимо этого было ещё несколько настораживающих факторов. Направляясь по коридору и стараясь найти хоть какой-то след от энергии шипа, сын Арлин просто надеялся, что это не займёт слишком много времени. Почему-то это место казалось ему слишком… Он даже не знал, как это объяснить. «Просто», — подумал он, принюхиваясь, — «Здесь всё насквозь пахнет отчаянием». Обычно ему было всё равно, но именно здесь это ощущалось чем-то неправильным, неестественным. Помимо запаха отчаяния и мороза, от которых покалывало в носу, в воздухе также отчётливо витал, пусть и, едва ощущаемый, словно стёртый временем, но всё же отчётливо пускающий свои искры, запах электричества. Такой, от которого, будь он обычным человеком по телу прошлись бы мурашки и волосы встали дыбом. Шатен таковым не являлся, но это не значит, что он расслабился, наоборот, вся сущность напряглась так, что получеловеческая форма начала стираться: пальцы превратились в заостренные чёрные когти, на голове появились два рога синего и красного цвета, тени, огибающие всю комнату, зашевелились, затанцевали и из них появились десятки, если не сотни пар золотых глаз, в то время, как основная засветилась золотым светом. Не мягким, опасным, предупреждающим об угрозе. Он мог представить, кому принадлежал столь экстравагантный запах. Кун Эдван. Один из сторонников Захарда и один из его, Баама, врагов. Если он был здесь, это могло плохо закончится. Даже если парень был сильным, он сомневался, что его силы хватит, чтобы победить хоть одного из представителей 10 великих семей — как они сами себя обозначили, главных и первых сторонников Захрада. Следующие шаги были более осторожными. Тени позволяли контролировать всё окружающее пространство, что заметно облегчало задачу. Однако, дойдя до конца коридора и обыскав все имеющиеся комнаты, проверив все углы, осмотрев каждый сантиметр этажа, он так ничего и не нашёл. Снизу донесся рёв, то был Рак, сообщающий, что он уже на точке сбора, куда все они должны пойти, окончив поиски. Разочарованно вздохнув, Баам спустился также, как и поднимался, обходя стороной трещину в полу. Помимо Рака внизу также уже был и Хатцу. — Вы нашли что-нибудь? — в ответ на свой вопрос парень получил лишь отрицательное покачивание головой. Вся надежда оставалась на Хварьюн и Шибису. — Баам, ты слышал тиканье? — спросил, сложив на груди руки, Хатцу. Ему не нравилось это место, у него была какая-то странная, даже для проклятого места, чем и являлся этот дворец по предположению парня, энергетика. Она была пронизана смертью и холодом. — Тиканье? — недоуменно спросил парень, наклонив по-совиному голову. Он мог бы поклясться, что ничего такого не заметил, но сейчас, прислушиваясь к окружающей их тишине, его словно озарило. Тик. Так. Тик. Так. Равномерным звуком раздаётся по залу, — И то верно. — Эй, да о чём это вы, глупые черепахи? — спросил разозлившись Рак, топая, словно маленький ребёнок ногами, но явно позабыв о том, какая поверхность у них под ногами, поскользнулся и упал, — Да чтоб вас! Баам протянул небольшой усик из тени, помогая самой меньшей из форм Рака подняться. В отличии от них, тот не мог стать похожим на человека, как ни старался, даже частично. Поэтому его облик больше напоминал маленького прямоходящего крокодила, от чего иногда было забавно наблюдать за ним. Как только шатен открыл рот, чтобы объяснить Раку, о чём они говорят, его прервали. — Эй, для чего эти часы? — кивнув головой в сторону висящих над лестницей огромных часов, спросил подошедший Шибису, заставивший их всех обратить взгляд на незамеченный ранее предмет. Как ни странно стрелки продолжали движение, издавая тот самый звук, хотя и были покрыты толстым слоем инея, а на циферблате отчётливо виднелись морозные узоры. Время стремительно приближалось к полуночи, оставались буквально считанные минуты, — О, скоро двенадцать, — высказался вслух парень. По общим подсчётам они провели здесь не более полчаса, однако, если верить часам, то прошло около четырёх часов. От чего вопрос возникал сам собой: Неужели время здесь идёт по другому? Из-за этого Хварьюн не смогла ничего увидеть? Если это действительно было так, то дело было плохо. — Есть результаты? — красная ведьма подошла к их группе, но в итоге все лишь отрицательно покачали головой, заслужив усталый вздох девушки. Парни тут же поделились своими наблюдениями насчёт часов и времени и та тут же перевела свой взгляд на предмет обсуждения. Тридцать секунд до полуночи. Возможно ли, что именно это является главной разгадкой к нахождению третьей части шипа? Весьма вероятно, если же нет, то тут будет хотя бы подсказка или же что-то другое, не менее важное. Видения красноволосой никогда не обманывали её и этот случай не станет первым.Три Два Один
Часы бьют двенадцать ровно одиннадцать раз. Баам считал. Как только секундная стрелка сдвигается, первое время царит тишина. Она фактически давит, бьёт по ушам. После чего помещение словно загорается: на люстре вспыхивают свечи, факелы висящие на стенах, зажигаются сначала голубым пламенем, затем, переходят в синий и красные цвета, — этого более чем достаточно, чтобы осветить весь дворец. Затем начинается музыка: смесь виолончели, саксофона и флейты, — та самая мелодия, которую можно наблюдать на балах, маскарадах и праздниках, проводимых людьми. Шатену не часто удавалось посещать подобные мероприятия, но как только выпадала возможность, он всегда с радостью соглашался пойти. Тем не менее эта мелодия отличалась ото все слышимых ранее: то ли своим мотивом, то ли каким-то сказочным характером, то ли своей завораживающей динамикой. Постепенно громкость стала нарастать и уже отчётливо можно было слышать размеренный темп и ритм. — Смотрите, прозрачные черепахи! — и правда, словно следуя словам Рака, стали видны прозрачные, вальсирующие в такт музыке силуэты, что со временем начали приобретать свои черты. Различить лица было невозможно, они были скрыты маскарадными масками. Фигуры делились на две категории: одетые в длинный фрак, белую рубаху с бабочкой, чёрные брюки и лакированные туфли, что вели танец, предположительно мужские и одетые в красивые, пышные платья с крепко затянутым корсетом, на руках у большинства были видны белые кружевные перчатки, обувь разглядеть не предоставлялось возможным из-за длины платьев, предположительно женские. Всё это создавало картину бала, с ноткой тёмного волшебства. Отвлекаясь от музыки и кружащих вокруг них фигур, взгляд золотых глаз метнулся к часам. Секундная стрелка, отстранившись от двенадцати на три секунды так и застыла в том же положении, ни сдвинувшись ни на йоту. Видимо, время действительно имело здесь свой ход. Во всяком случае внимание шатена больше привлекло не это. Справа от часов, на лестничном пролёте сидел парень: его голубые волосы доходили до плеч, глаза были закрыты, будто в наслаждении, руки скрещены на груди, а нога, закинутая на другую, покачивалась в такт музыке. Его стройная фигура была облачена в золотые обручи на руках, от которых шла голубая лента, соединяющая их меж собой за спиной, торс был голым, как и стопы, на ногах были голубые, переливающиеся на свету шаровары. Лёд же под ним, в отличии случая с Баамом, не трещал, наоборот, словно принимал, признавал своего хозяина, мерцая голубым светом и, спускаясь вниз по лестнице, заползая в трещины и дыры, воссоздавал когда-то прежний вид. Баам был словно приворожен. Не столько необычным поведением льда или кружащих вокруг них созданий, сколько сидящей наверху фигурой. Существо перед ним выглядело неземным. Не то, чтобы он сам был обычным, напоминает себе парень, нет, абсолютно нет. Но, если он был чем-то из разряда чудовищ и монстров, какими обычно пугают детей перед сном, то юноша выглядел так, словно спустился с небес. Он был божественным. Пораженный вздох, еле заметно слетает с губ, однако, создание тут же распахивает доселе закрытые глаза и смотрит на виновника беспокойства. Его глаза. Глаза юноши необычного синего оттенка, что как и его одежда, словно светятся, переливаются в свете огня. В какой-то момент Баам замечает в его глазах вспыхнувшую искру и это… Это выглядело просто исключительно, священно, да всех слов не хватит, чтобы описать это зрелище. Сначала юноша выглядит удивленным столь внезапным вниманием к себе и, оглядывая бальный зал, замечает незнакомых людей, от чего его глаза расширяются ещё сильнее. И даже несмотря на то, что это длится какие-то секунды, шатену этого хватает, чтобы запомнить и отпечатать глубоко на задворках памяти это выражение лица. По окончанию времени, на лице существа, а Баам был уверен, что это не человек, не остаётся и следа от раннего ошеломления, вместо этого его глаза мерцают интересом, правая бровь слегка приподнимается, а на губах появляется хитрая улыбка. Золото всё ещё утопает в океане. Баам влип, он точно и очень конкретно влип, крутится мысль в голове. Чудовище внутри скребёт когтями, прося, моля вырваться наружу, желая заполучить незнакомца в свои лапы, заточить, будто в золотую клетку и никогда не отпускать, пометить, отметить, присвоить себе, сделать своей парой, отбирая столь драгоценное создание у всех остальных. При последней мысли внутри шатена поднимается рычание, которое он не в силах сдержать. В ответ на это по залу проносится тихий смех, в котором отчётливо слышится урчание. Их глаза не на секунду не отрываются друг от друга. — Он такой же как и мы, — приходит понимание, что-то глубокое, тёмное и родное внутри заходится смехом от этого, — Смотри, он играет с нами, словно знает, кто мы. Мы интересны ему также, как и он нам. Давай, он может быть нашим, нужно просто правильно подобрать подход, такой, чтобы у него и мысли о побеге не возникло. Чтобы он принял нас, добровольно впитал в себя также, как мы хотим впитать, поглотить его. Чтобы он желал, жаждал нас до дрожи в коленях, до сладкой судороги в мышцах, до экстаза по венам. Давай заберём его, пометим, присвоим себе. Он будет принадлежать нам и только нам, а взамен мы отдадим его всего себя. Давай, Давай, Давай, — бьёт набатом по ушам. — Потанцуешь со мной? — безмолвно шепчут бледные губы и Баам чувствует, как последние нити контроля ускользают от него. Чудовище искривляет губы в зубастой ухмылке, золотые глаза, до этого светившиеся мягким светом, словно загораются, а зрачки в азарте сужаются. Тени в округе, словно сходят с ума, заходясь в безумном танце и извиваясь, расползаются по поверхностям, от пола и до верхушек стен, что вперемешку с холодом и льдом, создаёт просто устрашающий контраст. И если Баам и замечает краем сознания удивлённые возгласы и обеспокоенные взгляды своих спутников, то тут же отметает это. Что ж, существо перед ним явно провоцирует, всматриваясь внимательно, жадно следя за его реакцией. Бледные губы чуть приоткрываются, показывая ряд не менее заостренных и многочисленных зубов, чем у самого Баама, будто в подтверждении его словам, о том, что этот юноша такой же. Такой же, как они. От этого по телу проходит дрожь предвкушения. — Давай, — шепчет Баам, облизываясь, словно сытый кот. Два чудовища вышли поиграть.