Синдром Гюнтера

Время приближалось к полудню, когда Кляйн и Штерн оказались на Кикар Сафра, площади рядом с иерусалимским муниципалитетом. Стройные ряды бюрократов тянулись по направлению к различным кафе, коими были полны ближайшие улочки и переулки. Со стороны казалось, что дружные ряды лунатиков, бредут на призывный запах, доносящийся из забегаловок. Макс услышал шумный вздох Штерна и перехватил грустный взгляд брошенный в сторону шварменной на Бен Йеуда. Грузный курдский еврей кидал на Гюнтера призывные взгляды, распознав в нем туриста. На Макса он не собирался тратить даже малую толику своего восточного очарования. Смысл, понятно что местного не заманишь так просто на самую дорогую улочку города. «Коль сразу не прикопали, в чем смысл издеваться? Тем более голодом морить, чем тогда я лучше его буду», — рассуждал про себя Макс. — Хрен с тобой комрад, пошли шварму заточим, а то на пустой желудок мне от твоей физиономии совсем тошно становится, — извечное еврейское желание накормить того, кто рядом таки взяло верх. Гюнтер с интересом уставился на шварменный вертел. Заметив это, Макс не удержался -Не бойся, до того, как попасть на вертел оно не мяукало и не гавкало, просто задавало много лишних вопросов. Позеленевшая физия роттенфюрера просигнализировала Кляйну, что шутка была воспринята буквально. Собственно чему удивляться, если в лагере чуть ли не ежемесячно крутили «Еврея Зюсса» с обязательным просмотром всем личным составом. -Расслабся, я пошутил, — Макс хлопнул Гюнтера по спине с такой силой, будто бы хотел вышибить из него дух, но обошлось только остатками похмелья. — Пита, лафа, багет, — привычно завел свою шарманку продавец. — Лафа, — решил за всех Макс, справедливо рассудив, что два голодных мужика вряд ли обойдутся питой и даже багетом. Похлопывая раскатанную лафу продавец обратился к Максу поняв, что второй не говорит на иврите. — Он спрашивает, что тебе внутрь положить — Для начала пусть вытащит оттуда свою руку Пожалуй впервые Макс посмотрел на Гюнтера с интересом. Дело в том, что ровно той же фразой ответил тогда еще новый репатриант Кляйн своему первому продавцу фалафеля. Спустя четверть часа поедания швармы температура тела внутри Макса, кажется превысила температуру «за бортом». Идиот. Ему так хотелось уесть Гюнтера, что поставив маленькую плошку до краёв наполненную квашеными жгучими перчиками. — Не вздумай пробовать, они слишком острые для таких как ты — бросил Макс немцу. Только откуда ему было знать, что одним из развлечений Гюнтера еще подростком было поедание на спор декоративного перца, росшего на подоконнике родительского дома. Ухмыльнувшись Гюнтер сосредоточенно стал жевать не отводя взгляда от Макса. И тот принял вызов. Судя по проступившим слезам и пошедшим красными пятнами физиономиям победителя не было. Потушив пожар ледяной колой, Макс отправился платить по счетам. Вернувшись он к своему ужасу обнаружил пустой столик. Мысль о том, что где в центре города ходит неприкаянный эсэсовец приморозила его к месту. Внезапно он уловил тихий свист. Обернувшись он увидел Штерна рядом с двумя лошадьми Апокалипсиса, как про себя называл их Макс. На самом деле это были обыкновенные полицейские лошади. Хотя нет, они были слишком огромны и черны как адская смола. А размер их копыт и вовсе навевал нехорошие картинки на тему того, что может случится если такое копытцо встретит чью -нибудь не слишком умную голову по дороге. В том, что голова при этом не должна быть умная у Кляйна сомнений не возникало, ибо умный человек от такой зверюги должен держаться подальше. И чем дальше тем лучше. А вот у Штерна голова видимо была исключительно архитектурным излишеством, и сейчас оная доверчиво пребывала между двух лошадиных морд, которые осторожно брали что то с протянутых ладоней парня. — Эй, нам пора, да и не стоит, чтоб ребята из конного патруля нас сейчас видели. Давай, шагай за мной. Гюнтер отряхнул руки от прилипших к ним кристалликов сахара и понуро поплелся вслед вслед за Максом. «Человека можно обмануть, а животное не обманешь. Животное злого человека сразу чует» — память услужливо подкинула Максу картинку, как его четырехлетнего отец подсаживает на пони. Что это было тогда, кажется день города. Маленькая лошадка тогда сильно напугала Максимку, особенно страшными казались крупные, с желтым налетом зубы. Вот отец и сказал, чтоб успокоить. И действительно обошлось. Лошадка оказалась славным коньком. А эти от наверное испорченные какие то, продолжал размышлять Макс. Иначе бы точно лягнули этого фашиста так, чтоб он обратно в свое прошлое вернулся. От размышлений его отвлекли распахнувшиеся двери Машбира, из которых с изяществом песчаной гюрзы вышла никто иная как Шошана Бузагло.