О нежности, разнице в росте и любви

— О боже, что с твоим лицом?       Лана с приглушëнным стуком поставила рюкзак на парту и воззрилась на подругу сверху. Та лишь удивлëнно захлопала глазками, усиленно стряпая на лице невинное непонимание, и пожала плечами. Мол, даже не догадываюсь, что ты имеешь в виду. — Нет, я серьëзно. Я знаю это выражение. Минута разговора с мужчиной и ты уже готова? — Белявская села на своё место, вытянула руку и ткнула вторую девушку в грудь сбоку. — Всë, сосочки встали, да?       Сырова от неожиданности дрогнула и рассмеялась чуть громче положенного, извиваясь змеëй, когда Лана продолжила еë щекотать. — Нет! Ты ужасна! — Нет, ты, — не меняющимся тоном фыркнула Лана, вытаскивая из сумки тетрадь и учебник.       Аудитория быстро наполнялась переговаривающимися студентами, и их разговоры прерывались только для того, чтобы поздороваться с преподавателем. Тот вежливо улыбался, отвечая на приветствия. Его цепкий взгляд на миг задерживался на каждом из первокурсников, а рука мгновенно находила нужную фамилию в журнале и ставила отметку. И Лана, и Ева отвлеклись, поражаясь про себя — неужели Даниэлю Михайловичу хватило одного раза, чтобы запомнить всех своих студентов? — Ну? — наконец не выдержала Белявская, снова возвращая внимание к подруге, полулежавшей на парте очевидно в чрезвычайно приподнятом настроении — Не тяни. — Не понимаю о чëм ты… — Сырова пожала плечами, снова натянув на своë лицо удивлëнное выражение, но буквально через миг выпрямилась, пододвинулась к Лане и продолжила быстрым, возбуждëнным шëпотом. — Ладно, слушай. Во-первых, он реально ко всем так обращается. Идëм мы… — Погоди, куда вы шли? — В кабинет. Я полчаса кружила по этажу, пока не врезалась в Даниэля Михайловича. Ой, Белка… — лицо девушки приняло совершенно мечтательно выражение, — у него тако-ой балдëжный парфюм.       Она снова замолчала, когда раздался оглушающе громкий звонок, возвещающий о начале пары, и скользящим взглядом обвела аудиторию. Описать этот запах она не могла, хоть он практически отпечатался в её голове, потому что Белка бы не поняла или сделала вид, что не поняла, какие такие «те самые мужские духи, от которых ножки перестают держать». Но это были они — ненавязчивые да ещё и с лёгкой примесью каких-то благовоний. За несколько минут чувствительная к приятным запахам Сырова успела заучить этот аромат наизусть, и ей оставалось только надеяться, что Даниэль Михайлович не заметил, как она ведёт носом. — Короче, идëм мы, а возле его кабинета, перекрывая дорогу, стоят те из методического. Надежда… Васильевна, вроде бы, и вторая, противная старуха, помнишь еë? Которая при поступлении до всех докапывалась. — Ева дождалась, пока подруга кивнёт, и продолжила шёпотом. — А он им так вежливо: «Леди, позвольте». Они аж по полу растеклись и смотрели глазами-сердечками.       Они с Белявской издали почти синхронный смешок, открывая учебник на семнадцатой странице, и Ева на несколько минут замолчала, вернув внимание к преподавателю. Тот сразу честно сказал, что учебники им будут практически не нужны, однако это не повод их не носить, и порой они всё-таки будут к ним обращаться. Например, ради вопросов в конце каждой главы.       Винить тех пожилых преподавательниц Сырова не могла. Глупо ведь осуждать кого-то за то, что ты делаешь сама. И даже резкая смена в тоне «противной старухи», имени которой Сырова не запомнила, хоть та и гоняла её целую неделю во время вступительных экзаменов, вызвала лишь смех и отчасти понимание. Как слащаво она сказала «Доброго утра, Даниэль Михайлович», и как её голос стал ниже на пару десятков тонов ниже и суше, а взгляд почти презрительным, когда она процедила ответ на приветствие студентки. Надежда Васильевна же одинаково умильно поздоровалась с обоими, но и она смотрела на историка абсолютно обожающим взглядом. В конце концов, далеко не каждый мужчина так обращается к тебе, и для многих, особенно не избалованных вниманием, это будет чем-то особенным. Для Даниэля Михайловича же все эти искренне обожающие взгляды, заикающиеся речи, краснеющие щёки определённо были повседневностью. — А ещё! — Ева снова повернулась к Белке, вспомнив что-то приятное, судя по тому, как загорелись её глаза. — У него есть кошка и хаски. Я даже знаю их клички. — Как ты умудрилась это выяснить? — также тихо спросила Белявская и подтолкнула к витающей где-то в облаках подруге тетрадь. — Тему записывай. — На обоях ноута увидела и решилась спросить. Чёрная кошечка Багира и пёс Акела, — девушка бесцеремонно сунула нос в тетрадь Ланы и начала переписывать тему.       Вид у неё был одновременно и до безобразия довольный тем, что она узнала о Даниэле Михайловиче что-то особенное, то, что не знал каждый, и гордый собой, а точнее смелостью, понадобившейся ей для вопроса о животных, и умилённый тем фактом, какой их историк милашка. Потому что очевидно только такой милый человек может поставить на обои ноутбука фотографию своих питомцев. Лана отчего-то фыркнула, не поворачиваясь к Еве. — Фанат Маугли? Медведя по кличке Балу у него там нет случайно?       Сыровой понадобилось секунд двадцать на то, чтобы понять шутку, и вдруг она рассмеялась, похрюкивая и подрагивая от попытки сдержаться. Она упёрлась лбом в ладонь, возвращая взгляд к едва начатому конспекту, когда со стыдом поняла, что снова привлекает к себе внимание, но её грудь ещё подрагивала от крошечных смешков. — Я подумала, что Балу может и нет, но Каа точно имеется, — тихо ответила Ева на безмолвный вопрос Белявской, и захрюкала, посмеиваясь с новой силой. Лана фыркнула совершенно бесшумно и её губы расплылись в улыбке, а вот Сыровой понадобилось немного больше времени. Взгляд Даниэля Михайловича поверх очков не был раздражённым или рассерженным, а плавный рассказ об Иерихоне ни на миг не сбился. Однако студентка стушевалась и практически беззвучно пробормотала извинение, начиная усиленно обводить уже написанные в тетради слова. Этим она и занималась, пока не убедилась, что Даниэль Михайлович снова вернул внимание ко всей аудитории, и нервно выдохнула, обмахивая горящие щёки ладонью.       До конца пары девушки больше не болтали. И дело было даже не в том, что Ева искренне не хотела привлекать к себе негативное внимание, разговаривая о чём-то в практически тихой аудитории. Решив хотя бы попытаться вникнуть в тему, но не особо надеясь на успех, поскольку даже обаятельный преподаватель с приятным голосом не может сделать историю интересной, она очнулась только после того, как Старов объявил окончание пары. — Вау, — только и пробормотала она, закрывая обрывочный конспект, про который ей порой напоминал лишь скрип ручки Ланы. Быстро закинув учебник в рюкзак вслед за тетрадью и пеналом, Сырова спеша спустилась вслед за Белявской и на миг застыла напротив Даниэля Михайловича. — Большое спасибо за пару, это было очень интересно.       Выпалив на одном дыхании всё предложение, Сырова бросилась догонять Лану, чтобы не искать кабинет методики в одиночку. Она, разумеется, не сбегала с горящими щеками, потому что мужчина обворожительно улыбнулся той самой улыбкой, которая говорит «я так и знал», и добавил: — Я рад, что Вам понравилось. «Ох, блять», — подумала в тот миг Сырова. И думала практически всю пару по методике. — Слушай, слушай, Белк, — Ева ткнула Лану локтём, и та на пару мгновений подняла взгляд от тетради. Маленький жест, но Сырова знала, что теперь Белявская слушает её. — А если кельты построили Стонхендж, чтобы запечатать какое-нибудь зло? Два века таскать камни, ставить их в каком-то особенном порядке, ставить алтарь для жертвоприношений и просто так? Ради обсерватории? А так получается круг. А круг нужен, чтобы запереть что-то или спрятаться от чего-то. — О боже, Чиз… Так ты об этом думала? — Лана вздохнула, понимая по взгляду Евы, что она ещё пару дней будет мусолить эту идею.       Хотя, возможно, это и к лучшему. Краем глаза наблюдая всю пару за подругой, Белявская пришла к неутешительному выводу — кто-то или что-то полностью завладело её мыслями. Девушка почти не слушала преподавательницу, хмурилась своим думам, её взгляд незаинтересованно скользил по аудитории, одногруппникам, но чаще устремлялся в окно, а порой и вовсе пустел, и Сырова смотрела, как это называется «в никуда». Конспект она вела практически механически, но иногда оживала, яркая улыбка расцветала на её лице — было несложно догадаться, кто поселился в её голове. Однако, возможно, Лана и ошиблась. Она взглянула на преподавательницу, которая ровным голосом вещала у доски, пока среди студентов, разморенных лучами сентябрьского солнца, стояла сонная, вязкая тишина, прерываемая лишь шелестом бумаги, редкими шевелениями и звуками письма тех, кто не поддался общему настроению и не уснул. Поняв, что пожилая женщина не особо обращала внимание на то, что происходило в аудитории, Белявская вернула внимание к Сыровой. — Он же потом сказал, что вряд ли это построили кельты. Мол уровень развития не позволял. — Конечно, это могут быть не кельты. Суть не в этом, а в том, что эти круги были призваны сдерживать! — Сырова! Белявская! Тишина в аудитории!       Ева вздрогнула от неожиданного окрика женщины и буркнула извинение. И хотя обсудить возникшую мысль на паре Ева не смогла, Лана испытала удовольствие слушать догадки, роившиеся в голове подруги, весь остальной субботний день. Девушку просто разрывало от идеи о кровожадном зле, от которого бедные древние кельты пытались уберечь людей. Или не кельты, суть ведь не в этом. — Почему бы тебе не поговорить об этом с Михалычем? — подкинула Сыровой идею Кристина, вынужденная слушать об этом тоже. — Он просто обожает, когда студенты делятся даже самыми бредовыми теориями.       На самом деле она не считала мысли Евы бредовыми и не была настроена столь скептически, как Лана (та считала, что эта идея из разряда «это было стоянкой для инопланетян», и её за это дружно ругали всей комнатой, потому что «кто сказал, что мы одни во Вселенной?»). Пять тысяч лет назад люди вполне могли верить в то, что защищают мир от зла. Слушать невнятные размышления Евы Кристине даже нравилось, но она не могла обсудить их так, как хотелось бы этого Сыровой — всё-таки про Стоунхендж они говорили лишь несколько минут два года назад. Поэтому её предложение было от чистого сердца. — Ну нет, я не могу, — стушевалась Ева. — Это ж на самом деле глупость. — Ничего не глупость, — вставила свои пять копеек Лена под преувеличенно серьёзный кивок Кристины. — Интересно же послушать, что он об этом думает. — А я говорю, что глупость! — Твёрдо возразила Сырова и подумала, что нечего ей беспокоить умного человека какой-то ерундой.       Тина пожала плечами, и они с Леной ударились в воспоминания о прошлом году. Но слушая их краем уха, Ева нет-нет, да возвращалась к этой мысли. В чём она не хотела себе признаваться, так это в том, что ей просто хотелось поговорить с Даниэлем Михайловичем. Без разницы о чём, по правде говоря. И если эта спонтанная глупая теория, к которой она потеряет интерес через пару дней, может сработать, то почему бы не попробовать. Поэтому на следующую пару по истории Сырова снова вышла заранее и без Ланы. Даже если она не наберётся смелости начать разговор, то хотя бы подготовится к паре на случай, если их будут спрашивать по прошлой лекции.       На этот раз нужную аудиторию она нашла с первого раза, но и здесь её ждало разочарование. Дверь была закрыта. Ева неверяще подёргала ручку, оглядела практически пустой коридор, и, тяжело вздохнув, принялась наворачивать круги возле горшка с раскидистым растением. Время ползло нещадно медленно, а Сырова, прокручивая в голове прошлую встречу, пришла к выводу, что Старов может прийти примерно минут через семь — не раньше. Это если представить, что он приходит на работу в одинаковое время. Ежели нет, то в этот раз он может прийти и перед самым звонком. Сырова залезла в телефон и, воткнув наушник в одно ухо, открыла Тик Ток. Пока она хихикала над видео, её шаги отсчитывали расстояние между окном и дверью в аудиторию по истории. — Доброго утра, юная леди, — фыркнул кто-то над её ухом. — Вы сегодня снова самая первая. — Здравствуйте, Даниэль Михайлович! — воскликнула Ева, делая шаг назад, и сунула телефон в карман. — Доброго… Не хотела опоздать.       Даниэль Михайлович понимающе улыбнулся, а у неё в голове пронеслась мысль, как ей повезло, что пары по истории стоят первыми. И пока мужчина открывал дверь, Сырова глянула на часы. Всё-таки он и правда приходил в одно время. — Проходите, Сырова.