***
— А ты чего ещë лежишь? Не пойдешь, как обычно, заранее? — Лана ткнула подругу в одну из выпуклых частей под одеялом и слегка потрясла. Сырова вытащила нос, сурово хмурясь и хлопая припухшими глазами, чтобы разглядеть Белявскую в лучах раздражающего света. Весь еë обычно недовольный сразу после пробуждения вид умножился в несколько раз, да и на лицо были все признаки того, что она не спала большую часть ночи. — Я сегодня вообще не пойду, — хрипло пробурчала Ева, накрываясь одеялом снова. — Плохо себя чувствую. — Простыла? — удивлëнно спросила Лана и бесцеремонно сунула руку в кокон, чтобы нащупать лоб Сыровой. — Ничего ты не простыла. Вставай давай. — Белк, отстань, а, — рыкнула Ева, раздражëнно переворачиваясь на другой бок. Запутавшиеся в одеяле ноги вызвали у неë приступ бешенства, но, в конце концов, она с этим справилась. — Я за два месяца ни одной пары не пропустила. Имею право поболеть. — Ты только вчера свалила с последней, — возразила Лана, никак не реагируя на выпад Сыровой, и продолжила собираться в университет. Ева пару минут молчала, и Белявская уже было решила, что подруга снова уснула. — Я уже тогда плохо себя чувствовала, — девушка зашевелилась, натягивая одеяло выше. Лана пожала плечами и встала перед зеркалом, с трудом расчëсывая волосы. — Как хочешь. Я скажу, что ты приболела. Сходи к медсестричке после десяти, хоть справка будет. Лена зашла в комнату из секции с зубной щëткой во рту и невнятно спросила, что случилось, но Белявская махнула рукой, прося не трогать Еву. Когда Сырова проснулась в следующий раз, их, как и Кристины, которой нужно было ко второй паре, уже не было в комнате. Девушка мрачно вылезла из кровати, чувствуя себя самым отвратительным способом — голова, да и всë тело в целом болели, слабость давила на плечи. Так что она, с усилием потерев лицо, встала и распахнула окно, впуская в комнатку по-осеннему холодный ветер. Ругаясь на раскинутые Кристиной тапки возле двери, девушка выбралась в секцию, чтобы умыться. По правде говоря, серьëзных причин для внепланового выходного у неë не было. А физическое состояние, не считая мерзкой вялости после позднего пробуждения, оставалось практически в норме (лëгкое недомогание вроде головной боли и тошноты было лишь следствием переживаний и вполне переносилось на ногах), однако уже через полчаса Сырова включала актрису в медицинском кабинете на первом этаже общежития. И возвращалась в свою комнату она донельзя довольная тем, что еë старания не прошли даром, а руку грела записка с лекарствами и датой, когда нужно вернуться за справкой. То есть, Ева всë-таки получила неделю отдыха. Она понимала, что запираться в раковине, подобно улитке, при любых неудобных ситуациях — не выход из них, однако учебник по психологии гласил, что избегание является одним из решений конфликта и имеет место быть. Поэтому еë план был прост и надëжен, словно швейцарские часы — поизбегать ближайшую недельку всех проблем, покиснуть в комнате, да подумать над своим позорным поведением. И уже через неделю вернуться на пары новым человеком. — Кое-кто переживает за твоë здоровье, — первым делом кинула Белка, вернувшись в комнату после пар, то есть примерно через два часа после получения Сыровой больничного. Та подняла голову от ноутбука, безуспешно делая не очень заинтересованный вид, хоть еë сердце пропустило удар, а потом лихорадочно зашлось где-то в горле. Таким тоном Лана могла говорить только об одном человеке, и слабая, влюблëнная, выкрашенная в розовый часть души Евы ликовала и едва не лила счастливые слëзы. — Просит беречь себя, лечиться, отдыхать и «если что-нибудь нужно…» — Белявская сделала кавычки пальцами, явно цитируя. — Короче, волнуется. — Ясно, — голос Евы сорвался и, прокашлявшись, она повторила. — Ясно. Лана помыла руки в раковине и вернулась в комнату, на ходу вытирая их полотенцем. Еë шаги замедлились возле кровати подруги, и девушка остановилась, посмотрев на Сырову сверху вниз. Та снова подняла голову, натягивая на до глупого довольное лицо болезненно-страдающее выражение. — Что медсестра сказала? — сменила тему Белявская, хотя одна еë часть хотела потрясти Еву за грудки, попросить разуть глаза и не начинать прятать голову в песок, а другая часть надеялась, что подруга и правда одумается и поймëт, что эта влюблëнность не имеет ничего общего с серьëзными чувствами. Потому что меньше всего Лана хотела, чтобы Сырова снова грызла себя из-за кого-то. — Через неделю пойду за справкой, а пока вот… Лечусь, — Ева нашла на тумбе листочек с лекарствами и помахала им. Покупать ничего из этого она, конечно, не собиралась, зная, что всë пройдëт само, и еë лечение заключалось в ничегонеделании, самокопании и поедании всего, что было в холодильнике. Белявская вздохнула, освобождая сумку от учебников, и заглянула в экран ноутбука подруги. — Серьëзно? Просмотр «Игры Престолов» в пятый раз не спасëт тебя. — Ничего ты не знаешь, Лана Белявская. Спасëт, конечно. Я собираюсь снова влюбиться в Пса и забить на всë это дерьмо, — Ева нажала на пробел, возвращая большую часть внимания к происходящему на экране. — Что-нибудь ещë интересное было? И… Ну… Что конкретно он сказал? О боже, Джейме скинул его! — Как неожиданно, уже в пятый раз, — закатила глаза Белка. — Ничего особенного, всë, как я и сказала. Просто сверлил взглядом твоë место. Короче прекращай страдать ерундой, Чиз, иди завтра на пары. — У меня больничный, — по слогам произнесла последнее слово Сырова и снова потрясла смятым листком. — Я умираю от болезни, а ты так жестока! О, налей мне чаю тоже, пожалуйста. — Ага, разбежалась, — Белявская достала вторую кружку и пока чайник кипел, кинула на кровать Еве тетрадь. — Конспект. И Ева честно переписывала конспекты, выполняла задания, всë-таки начала пить таблетки, когда к вечеру температура лишь поднялась, и усердно опустошала холодильник, выбираясь на улицу в магазин исключительно после наступления темноты, чтобы не встречаться с учителями. Но чем больше она думала, тем мерзостнее становилось на еë душе. Не думать получалось только во сне, но уснуть ночью было той ещë задачкой. — При болезни — главное позитивный настрой, — с порога заявила Лана после субботних пар, странно понижая голос. Ева, только недавно проснувшаяся и возлежавшая на кровати с видом умирающей страдалицы, приподнялась и удивлëнно посмотрела на подругу. Та прошла через комнату и кинула на стол картонную коробочку золотистого цвета. — Чего? О, мои любимые! Откуда? — с завистью спросила Сырова, протягивая ручку к конфетам с красивым итальянским названием. — А у тебя есть нелюбимые? Бери, это тебе. Хотя за доставку с тебя пятьдесят процентов. Не смотри на меня так, — и пока еë подруга воодушевлëнно ставила чайник, сама Лана разбирала сумку. — Нет, я не украла их. Боже, не тупи. Много кто тебя кормит конфетами? Ева застыла, а поняв, что Белявская не шутила и не издевалась и слова про позитивный настрой принадлежали не ей, сунула конфету за щëку и всхлипнула. — У-у-у, как приятно-то… У-у-у, почему он такой хороший, — невнятно запричитала она себе под нос и, не дожидаясь чайника, достала следующую конфету. — Как мне не идти на следующую пару, если он тако-ой. Это будет свинством, если я не пойду на пару. А как идти, когда он тако-о-ой? Я такая ду-у-ура! Лана не вмешивалась, лишь подпëрла щëку рукой, сев рядом, и молча наблюдала, как Ева выла и опустошала коробку. Белявскую так и подмывало сказать, что у Сыровой обязательно кое-что слипнется, но от беззлобного комментария она сдержалась, оставшись дожидаться собственного решения подруги. Та резко замолчала после слов о том, что целую неделю уже не видела Даниэля Михайловича и вообще ей же и организованное отшельничество подобно пытке для неë, а потом протянула конфеты Лане. Лана качнула головой, отказываясь, и Ева встала на стул, чтобы убрать коробочку на верхнюю полку шкафчика. И хотя за несколько дней она успела лишь нарушить режим сна и прогрызть себе плешь от отвращения к собственной персоне, в тот миг ей показалось, что она определенно имеет все шансы. Начало пары для Евы прошло, словно в тумане. Решив прийти вместе с Ланой, а не как обычно заранее, она чувствовала себя, как на иголках. И хотя Даниэль Михайлович не выказал ни капли разочарования, а напротив справился об еë самочувствии с очень участливым видом, Сырова не могла успокоиться. Потому и сама пара прошла мимо девушки. Она не могла вспомнить о чëм говорил преподаватель, какая была тема, кто был в аудитории и записала ли она хоть что-нибудь, будто выпала из реальности с момента, как обменялась парой фраз со Старовым, и до момента, когда снова зазвучал его голос. — Ева, останьтесь. Сырова невольно напряглась, поджалась и снова села на своë место, а Лана, мимолëтно коснувшись еë плеча в знак поддержки, выскользнула из кабинета, словно еë там и не было. Ева даже не успела заметить, как покинули аудиторию и остальные студенты — практически мгновенно и бесшумно. Не было ни бесконечно повторяющегося «до свидания, Даниэль Михайлович», ни шума двигающихся стульев, стремительно удаляющихся шагов. Может быть Ева просто загипнотизировано следила за тем, как Даниэль Михайлович медленно поднимался на еë ряд — ей определенно было не до одногруппников. Сырова сглотнула, пытаясь по лицу преподавателя определить предстоящий разговор. Может быть, он узнал, что она толком и не болела? Может быть, он узнал кое-что более страшное — то, что Ева безуспешно пыталась скрыть? Может быть его пронзительные зелëные глаза вскрыли этот пузырь в душе Евы, эту тонкую оболочку, в которой хранились еë секреты? Мужчина остановился. — Ева, Ева, — вздохнул он и качнул головой, заставляя Сырову практически вздрогнуть. Ева уже была готова оправдываться, клясться в том, что эти чувства никак его не затронут, когда его указательный палец мягко скользнул по краю еë челюсти и остановился под подбородком. — Ты плохая актриса, малышка. Дыхание девушки сбилось где-то в глотке, стало похоже на громадный и настолько тяжëлый клубок, что вдохнуть его не получалось. А безуспешные попытки сказать хоть что-нибудь и вовсе не стоили упоминания — издать малейший звук, просто пикнуть она была не в состоянии. А сердце гулко стучало где-то в висках и так громко, что Ева испугалась — Даниэль Михайлович его точно услышит. И улыбка на его лице это подтверждала. Будто он слышал и его стук, и каждую мысль в голове студентки, и каждое потаëнное желание, которое даже она сама боялась сформулировать. — Давай поговорим, как взрослые люди, Ева, хорошо? — Старов слегка наклонился. — Чего ты хочешь, милая? — Я не знаю, — почти беззвучно пробормотала Ева. Пошевелила губами, неуверенная в том, слышно ли еë. — Не знаю… Она повторила, жмурясь, и тут же открыла глаза, словно боялась остаться в темноте. И снова зажмурилась, потому что еë щëки, уши, шея, грудь — всë горело адским огнëм, выдавая Еву с потрохами. Потому что и сердцебиение, захлëбывающееся, словно неумелый пловец на большой глубине, и этот раскалëнный узел, затягивающийся в еë животе от незнакомого оттенка в голосе мужчины — они знали. И Даниэль Михайлович знал — одно его касание вскрыло то, что было ещë глубже прятавшихся чувств Сыровой; вскрыло, словно гнойный мешок острым ножом, вызывая и боль, и облегчение. Старов провëл костяшкой указательного пальца по щеке Евы вверх до виска и снова вниз. — Я помогу тебе, хорошо? Я спрошу, а ты скажи, прав я или нет, — мужчина помолчал несколько секунд, словно убеждаясь в том, что его слова дошли до Сыровой, и наклонился ещë ниже. — Хочешь поцелуй? Или может быть чего-то большего? Ева снова зажмурила глаза, хватаясь за край столешницы. Она хотела этого? Хотела сейчас? Издеваются ли над ней? И она кивнула быстро и отчаянно, боясь, что это еë единственный шанс. Времени подумать не было, было лишь нестерпимое желание, громко пульсирующее в еë грудной клетке. И от того губы мужчины, коснувшиеся еë, казались и избавлением, и дровами, разжигающими костëр. Сырова что-то нечленораздельно замычала в поцелуй и распахнула глаза, тяжело дыша. — Блять, — тихо прошептала девушка, дыша громко, со свистом, словно бежала марафон, и оглянулась в надежде, что не разбудила соседок. — Блять… Позорище.Часть 5. Нет смысла отрицать.
15 февраля 2023 г. в 20:27
Кристина не была бы собой, не начав подкалывать Еву, стоило им выйти из музея. И Лана еë ехидно поддерживала. Однако Сырова, хоть и немного бурчала на девушек, не зная, как они отвлекали болтовнëй Вику, которая очень уж хотела встрять в разговор Евы с Даниэлем Михайловичем, была в слишком хорошем настроении, чтобы раздражаться по-настоящему. А уже через пару минут Кристину погнала преподавательница к еë группе для совместной фотографии. Сырова издала очень тяжëлый вздох ярой нелюбви к подобным мероприятиям, потому что обладала способностью получаться на общих фотографиях, мягко говоря, не очень. А от знания, что фотография будет висеть в группе университета с какой-нибудь подписью в духе «Сегодня наши студенты посетили такой-то музей, посмотрите, как мы занимаемся их всесторонним развитием», становилось ещë грустнее. Лану сразу сдвинули во второй ряд, а Еву одна из преподавательниц вытянула вперëд, громко приговаривая, чтобы низкие вставали в первый ряд.
Стоило женщине отойти, чтобы строить студентов дальше, рядом с Евой кто-то зашевелился, и она, пользуясь случаем, попыталась втиснуться во второй ряд к Лане. Еë попытку сбежать из центра первого ряда мягко, но бескомпромиссно пресекли, положив руки на плечи и удерживая на месте. Это крепкое аккуратное прикосновение точно не принадлежало Белке. Та имела привычку неосознанно хватать своими длинными пальцами почти до боли, да и не стала бы в тот момент останавливать подругу. Поэтому Сырова, хоть и имела одну слишком самонадеянную догадку, повернула голову и запрокинула еë, чтобы узнать личность человека сзади и в случае чего поругаться с ним.
— Ой, — растерянно пикнула Ева с почти виноватой улыбкой, чувствуя себя так, будто еë поймали на месте преступления.
— Ой, — усмехнулся Старов. — Со второго ряда Вас не будет видно.
— В этом и смысл, — пробурчала девушка, даже не делая попыток что-нибудь изменить в их нынешнем положении. По правде говоря, в тот миг ей казалось, что она скорее умрëт, чем по своей инициативе разорвëт этот контакт.
— Ну-ну, не надо так. Скажите сы-ыр, Ева Сырова, — Даниэль Михайлович легким быстрым движением коснулся кончика носа Евы пальцем, и еë губы словно по волшебству растянулись в такой широкой, до глупого счастливой улыбке, что уголки рта грозились достать до ушей. Его же улыбка практически сползла, оставляя после себя лишь еë тень, но лицо вместе с тем приняло странно мягкое, нежное выражение. Мужчина кивнул. — Вот так.
До Евы донëсся окрик, призывающий всех посмотреть в камеру, и она отвернулась, продолжая сиять этой солнечной улыбкой. Она могла бы поклясться, что парой секунд ранее слышала, как Лана замаскировала смешок под кашель, но это не волновало еë. Совершенно ничего не волновало, если честно — большие тëплые ладони Старова всë ещë грели еë плечи даже сквозь осеннюю куртку. Даниэль Михайлович перебирал пальцами, пока женщина с университетским аппаратом делала сотню одинаковых снимков, а Сырова почти не дышала. И мурашки, разбегающиеся по еë спине, и ощущения такие яркие, почти электрические, будто пальцы мужчины гладили еë кожу, а не несколько слоëв одежды, и биение сердца, захлëбывающееся от щенячьего восторга — хотелось запомнить это всë.
А когда их наконец отпустили, по всей видимости довольные получившимися фотографиями, студенты, прощаясь, начали медленно покидать примузейную площадку и рассыпаться по парку. И пока Ева перекидывалась с Даниэлем Михайловичем ничего не значащими на самом деле словами, пересекая последние метры перед развилкой, и пока он так мягко смотрел на неë, подстраиваясь под еë короткие шаги, и спрашивал, поедет ли она в общежитие на автобусе, в голове Сыровой набатом звучала одна-единственная мысль.
Как бы она ранее не старалась убедить себя в обратном, теперь не было смысла это отрицать. Она и правда влюбилась по самые уши. И, размышляя об этом тем же вечером, Ева понимала, что эта мысль ей очень не нравится.