Освоение Сибири

      Года летели мимо фиолетовых глаз быстро-быстро. Что-то происходило, кто-то приходил, кто-то умирал… За Уралом жизнь немного тормозилась, растягиваясь на долгие зимы, но все равно летела и летела вперед. Дел было не то чтобы много, поэтому Сибирь с радостью откликалась на каждое предложение провести время не в одиночестве. Не то чтобы кто-то предлагал, но иногда случалось.       Золотая осень того года была особенно прекрасна своей мимолетностью. Золотые, красные, багровые, рыжие, коричневые цвета надели леса. Было не холодно, но и не жарко — в общем, чудная погода. И именно в такой день домой к Сибири зашел брат.       — Привет, — коротко бросил он. Тюмень успел вытянуться, став чуть более угловатым, но все также оставшись ниже девушки. Все тот же шрам, те же колючие глаза, ершик коротких волос и, новое, европейское платье. — Хошь со мной? На Алтае завод поставили, братья зовут праздновать. Сказали, и ты можешь прийти, — голос холоден, немного резковат и почти не отличается от того, что был в детстве. Но в этом «почти» раньше крылась братская любовь и теплота. Сейчас ее нет.       Слова будто бы простого предложения ножом резали душу. Сибирь понимала, что натворила тогда, при освобождении Костромы. Стены небольшой избушки, где обитала девушка, начали покрываться инеем.       — И тебе не хворать. Спасибо, что позвал, пойду. Отчего б не пойти, — добавила она уже чуть тише. — Что это на тебе? Тулуп какой-то чудной… — Сибири очень хотелось поговорить, узнать, как он жил, что произошло. И в то же время ругала себя за то, что не уделила брату должного внимания, за слова свои, по глупости тогда сказанные. Сама того не замечая, девушка отдавала свои эмоции воздуху. В доме постепенно стало холодно. Тюмень поежился, а затем пяткой толкнул дверь дома, заставляя ее распахнуться и застыть, застряв. Поток теплого воздуха ударил его в спину, хоть как-то согрев.       — Че дали, то и ношу, — коротко ответил парень, недовольно хмурясь от холода. Скоро уж вернется зима, не стоит торопить ее морозом. — Давай, собирайся и идем. Я на улице подожду, чтоб не краснела.       Он вышел, снова ногой захлопнув за собой дверь. Стены чуть вздрогнули, а иней легкой ажурной пылью посыпался с них. Стало снова тихо и одиноко, но буквально в нескольких метрах ждал живой, родной человек. Да и братья с Алтая сами предложили ей прийти — может, не боятся уже и решили подружится на радостях? Кто же знает.       Сибирь натянула свою шитую-перешитую, держащуюся на заплатках куртку да ботинки, постепенно проигрывающие борьбу со временем. Другого не было, да и эти вещи постоянно напоминали ей о прошлом и не давали забыть о делах в настоящем. Дверь скрипнула, с тяжелым воем отворилась и упала на землю.       — Черт, — отметила Сибирь, пнув уже прогнившую деревяшку ногой и посмотрела на брата. — Пойдем, что ли…       Тюмень согласно кивнул. Надо было быть вежливыми и прийти вовремя. А лучше заранее, чтобы мастерски раствориться в толпе.       Сибиряк шёл сначала молча, напряженно хмуря брови и думая о чем-то своём. Но в какой-то момент он обернулся на сестру.       — Как дела хоть? Давно не балакали с тобой. Расскажи, — и хоть голос его звучал также ровно, чувствовалось, что ему интересно. Все-таки, если и не родня, то соседи же.       Сибирь подавила в себе желание заорать от переизбытка чувств и также спокойно ответила:       — Да ничего, по маленьку. С Китаем торгуем, ясак платим, — на черную макушку, кружась, приземлился ярко-красный кленовый лист, но девушка, казалось, этого не заметила. — Поделили меня, как захотели, на провинции всякие, губернии… Работы особо нет, за природой присматриваю…       Сибирь замолчала. Невмоготу было поддерживать разговор в таком холодно-вежливом тоне. А ведь сама виновата.       — Слышал уж, — помотал головой парень, которого определили в Сибирскую губернию, хотя он просил свою. Казалось, все кричало — вы — семья, вы друг другу родные! Но снова воцарилась тишина. Тюмень, задумчиво почесав подбородок, поймал пальцами запутавшийся в длинных пушистых волосах сестры красный лист. Скомкав его, он отшвырнул красное природное полотно в сторону, засовывая ладони в искусно спрятанные карманы платья.       — Приоделась бы, а то на юродивую похожа, — недовольно пробурчал Тюмень. В голосе его слышалась забота — но о сестре или собственном выгляде?..       Сибирь смерила его презрительным взглядом.       — Ишь щеголь какой выискался! Денег у меня нет, не на что приодеться, — в тот же самый момент, словно в подтверждение ее слов, умирающий карман объявил свою последнюю, никем не услышанную волю, и с тихим треском оторвался. Фиолетовые глаза проводили его в далеко не последний путь, губы некрасиво выругались, а руки, достав неведомо откуда иголку с ниткой, занялись воскрешением усопшего. Тюмень смотрел на это с лицом одновременно удивленным и спокойным. Как будто у него такое каждый день на глазах происходит раз по пять.       — Работать надо, чтобы деньги были, — ехидно заметил парень, продолжая движение, когда работы по воскрешению кармана были закончены. — А чтобы работать хорошо, надо выучиться. Ты хоть пробовала? Или сиднем сидишь в избухе своей и ноешь, что денег нет и не любит тебя никто и вообще все уныние и прах? — подколол он сестру. Сам столица выглядел не то чтобы ново, свежо и модно, а просто добротно. Платье его было из крепкой, пусть дешевой, но прочной ткани, вышивка была незначительная и простая, а сапоги, судя по ним, могли выдержать избиение каменных гор, если хозяину вдруг приспичит.       Сибирь наклонилась, перекусывая нить, и спрятала улыбку. Как же она скучала по его подколкам, ехидной мордашке, да просто нему самому!       — У меня докУментов нету, чтоб денежки текли, — беззлобно проворчала она. Сердце начало метаться в по ребрам, напоминая хозяйке, что вот он, твой шанс, скажи же, что нужно! Эх, как просто тогда слетали слова-ножи в Костроме, и как трудно сейчас вымолвить такой важный сейчас звук. Сибирь мысленно дала себе по щекам и осторожно начала:       — Тюмень, я тут… Ну… Хнык… В общем… Это… — голос предательски задрожал, с головой выдавая волнение девушки. Прекрасно, сейчас он плюнет, и все покатится к чертям собачьим.       — Говорить разучилась? — услужливо подсказал братик, который всегда был не против оказать такого рода услугу.       Сибирь помотала головой, вытирая рукой глаза.       — Я… Хнык… Хнык… Прости… — ноги уже не держали, слезы рекой лились по щекам. Колени больно кололи упавшие ветки, проделывая небольшие дырки в черных штанах. — Прости меня! Хнык-хнык, я не должна была так говорить, я не подумала о том, что ты будешь чувствовать, хны-ы-ы-ык… Я вообще ничем тогда не думала, хнык… Прости меня, прости!       Тюмень остановился, глядя на сидящую на коленях зареванную сестру, которая так едва доставала ему до пояса. Снизу вверх парень казался особенно грозным и каким-то даже колючим, неприятным.       — Это было… Больше века назад. Ты действительно думаешь, что я махну рукой и скажу, что ой, ничего, плюнь и разотри? Ты сто с чем-то лет шла к тому, чтобы упасть тут передо мной на колени и разрыдаться?! — он схватил Сибирь за руку, резко дергая на себя и заставляя встать, хоть ноги и плохо держали девушку. — Знаешь, я почти забыл спустя столько лет! Ну, вообще, подумаешь — сестра отказалась от меня, как от семьи. У меня большая семья, выбор есть! Просто… Просто знай… — он сглотнул на сухое горло, слишком часто моргая. — Если мы не семья… Как сказала ты, я же тебе не нужен, я всего лишь столица… Так вот, если не семья… То друзья. Мы все равно остались друзьями. Просто ты не видела. Не хотела видеть. Твой Ванечка затмил тебе глаза. Открой их и посмотри вокруг. Он там. А мы здесь, с тобой. И пусть ты откровенно шельма и гнида, и тебя розгами по заднице надо отходить за такое поведение, — Тюмень хмыкнул, а в глазах его блеснули прозрачные, будто лед, слезы. — Мы все равно тебя любим…       Сибирь, на миг оцепеневшая, во все глаза смотрела на брата. В душе бушевал ураган, снося все вокруг и тут же восстанавливая.       — Господи… Какая же я дура… — рука осторожно притянула Тюмень. — Ты… Ты мне больше, чем друг… Прости, что так поздно это поняла…       — Главное, что наконец-то сообразила, — хмыкнул сибиряк, обнимая девушку и хлопая по плечу. Он часто моргал, чтобы убрать с глаз текущие слезы. Он же такой сильный и такой могучий! Ему не пристало плакать! Хотя, возможно, сегодня повод того стоит. — Только давай пойдем, а? Парни обидятся, если мы опоздаем. У них там праздник. Даже еду и выпивку обещали.       — Да, точно, — Сибирь как следует потерла глаза, пытаясь стереть влагу. — Пойдем…       Перед братьями тоже стоило бы извиниться. В свое время она их до дрожи напугала, да еще и обидела. Негоже было все вот так оставлять.       Листья шуршали под ногами; деревья, скрипя, качались на ветру. Но ни один сквозняк не мог больше выветрить то, что поняла Сибирь, больше никто не мог отнять у нее то, что она заново обрела — семью, самых дорогих и близких ей людей. Брат покровительственно положил ей руку на плечо, приобнимая (на самом деле он запутался в волосах пальцами и не знал, как аккуратно вернуть себе конечность, но не будем портить лиричный момент). А впереди их ждал не то чтобы праздник, но сбор какой-то части семьи вместе. А это всегда прекрасно.       И они даже умудрились не опоздать. Кирпичное здание, непривычно большое и громоздкое, мощное, напоминающее гору, возвышалось под лучами осеннего солнца. Вокруг было много простого люда, кое-где слышались голоса ребятни, воодушевленно пищащей и гоняющей свои мячи меж ног горожан. Однако белобрысых, как снег, макушек видно не было. Тюмень привстал на цыпочки, мотая головой туда-сюда.       — Да чтоб их черти подрали… — проворчал он, хмуря брови и прикрывая глаза от слепящего солнца. — Где эти дураки?..       — Тут так много людей… — потрясенно прошептала Сибирь, с ужасом глядя на толпу. Так и потеряться недолго. Надо держаться ближе к Тюмени. Ой, а куда он делся? Девушка приподнялась на носочках и огляделась. Угольно-черных вихр было полно, а вот такого кафтана, как у брата, нигде не было видно. «Может, он решил меня таким образом бросить? Но ведь он сказал, что любит, несмотря на все мои грехи…» — размышляла Сибирь, пробираясь через людей. Постепенно ее начала охватывать паника. Одна, среди незнакомых, выхода нигде не видно, как и брата. Кажется, она потерялась…       Люди не обращали на нее внимания, а если и косились, то не сильнее, чем на остальную шпану вокруг. Но чем дальше продиралась девушка, тем больше становилось дорогих кафтанов, рабочей одежды и заумных речей. И все меньше детей или кого-то из бедноты, к коим можно было отнести Сибирь с ее одежкой. Собственно, это и сыграло плохую шутку с ней.       — Куда это ты, девонька? Нельзя туда, — ее за руку поймал бедно, но опрятно одетый мужчина с щеткой густых усов и короткой бородой. Видимо, сам завод отгородили от бедноты, чтобы красиво и презентабельно смотрелось.       — Вай-вай!.. — в Сибирь со спины вдруг кто-то врезался, сразу же придерживая за талию, чтобы она не улетела носом в пыль. — Ее можно, пустите!       Сибирь удержалась на ногах и обернулась к нежданному «спасителю». В фиолетовых озерах отразился странный паренек примерно того же возраста, что Сибирь, с гладкими и странными волосами.       — Чудно… — задумчиво почесала макушку девушка, оглядывая юношу с головы до ног. Кого-то он ей напоминал, но кого? Да и что-то странное было с его волосами. Черные, будто сажа, но не естественно приглаженные к голове.       Но мальчик явно знал ее, поэтому, вежливо кивнув мужчине-охраннику, поволок куда-то за собой. И тут открылась его великолепная способность — болтать, не закрывая рот.       — А мы-то и не думали, что ты придешь, а Тюмень и не сказал ничего, ну вот мы и не знали о тебе, а ты и пришла, и радость-то какая! — без интонационных знаков препинания щебетал паренек. Волосы его не колыхались даже от ветра и движения, прижавшись к голове намертво. И на кого он был так похож?..       — А ты ж не видела наших всех, да я тебе покажу, они будут рады услышать о тебе, мы все рассказывали, но кто-то и не верил! А тебя же даже не видел наш Кривощекий! Ты только ему не говори, что я так сказал, он обижается, но его кто как зовет, в общем, — сладкоголосой птичкой заливался мальчик, останавливаясь на время и вертя головой, чтобы понять, как лучше обойти большой кусок толпы перед собой.       У Сибири в прямом смысле слова сносило крышу. Толпа и так на нее давила, а тут еще этот знакомый незнакомец, у которого язык, оказывается, как помело. Но больше всего девушку поразила, конечно, радость. Радость от того, что пришла она, страх и ночной кошмар жителей Зауралья. По крайней мере, она так и считала, пока этот мальчик со странной шевелюрой не разбил ее уверенность.       — А кто такой Кривощекий? — тихонько спросила Сибирь, оглядываясь по сторонам. Этот объект мог быть где угодно, и она его не узнает, если он будет рядом. Хотя, предположительно, у объекта имеются кривые щеки. Но разве такое возможно?       — Ой, да увидишь, он веселый, только странный. Когда речь будут говорить, то он выйдет и увидишь! Только и мне надо выйти, поэтому нам нужно торопиться! — оптимистично замотал головой парень, а затем снова ломанулся сквозь толпу, таща за собой девушку с неумолимостью бурана зимой.       Во время того, как они лавировали между платьями, юбками и кафтанами, можно было заметить веселую вещь. Черные волосы, так неестественно прилизанные к голове, при касании с любым предметом начинали топорщиться. Но не так, как надо, а будто мокрые перья птиц. И липли друг к другу, словно смазанные чем-то. Но кто станет что-то мазать на волосы?..       — Ва-а-й опаздываем! — засуетился вдруг мальчик и еще быстрее затараторил. — Скорее-скорее-скорее!       Они буквально вынырнули из толпы и, по инерции пробежав еще пару метров, становились на пустом месте. Там уже стояли лично Акинфий Демидов, его мастера и подмастерья, а также кто-то еще, не столь примечательный. Под строгим зырком главного мастера мальчик-говорун оттащил Сибирь за спину взрослых, в кучку таких же детей. Все они выглядели довольно взволнованно, но волнение их было приятным.       — Ты где шляешься?!.. — шепотом поинтересовался грузный и даже полноватый беловолосый парень, строго отвешивая говоруну, что привел сюда Сибирь, подзатыльник. Ладонь его окрасилась в черный смачный цвет. На волосах у наказанного, в свою очередь, осталась беловатая плешь. — Это что за?..       — Сурьма, которой брови девки красят, — пробурчал черно-, и, как выяснилось, не по-настоящему, волосый парень. И если в воображении окрасить его голову в белый, природный цвет, то сразу становилось понятно, кто эти два разительно непохожих друг на друга мальчика. Алтайские братья, как их называли друзья.       Сибирская челюсть поздоровалась с полом, пожелала ему долго жить и отправилась восвояси. Накопившиеся за один миг удивление, потрясение и просто шок быстро нашли выход, покуда челюсть совершала долгий путь назад.       — Вы… Вы… Так вы… Ма-а-а-а-а-а-ать честная… — организм ощутил нехватку кислорода и начал подавать активные сигналы хозяйке в виде головокружения и полного отсутствия понимания своих действий. Единственное, что оставалось понятным, то, что в такой толкучке ничего сказать не получится. Личную беседу Сибирь мысленно отложила на окончание этого бедлама.       Фиолетовые глаза потрясенно пожирали братьев. Они ее не боятся. Не бегут и достаточно миролюбиво общаются. Да уж, это, пожалуй, самое большое потрясение за сегодняшний день.       Стоящий впереди мужчина в длинном белом парике на манер европейского обернулся и шикнул на них. Братишки сразу притихли. Алтай общедоступными жестами показал, что надо встать в красивую линеечку и сделать умные лица в силу возможностей. Где-то торжественно и скудно громыхнул оркестр и людская толпа тоже притихла.       Демидов, а мужчиной в парике был именно он, вещал недолго, но понятно. О том, что в таком красивом месте, богатом такими железными рудами, они построили медеплавильный завод затем, чтобы все могли работать и быть полезными. Не стране, конечно, завод не был государственным, но конкретной ее части. А так как Сибирь стояла практически с краю их красивой шеренги, зажатая между старшим братцем Алтаем и младшим, то у нее появилось время на то, чтобы осмотреться. Потому что с ними стояли ребятишки, которых Сибирь видела впервые. А напротив, продравшись сквозь толпу, на первый ряд, растрепанный и взъерошенный, вылез дорогой братик Тюмень, взгляд которого сразу нашел Сибирь, и брови удивленно поползли наверх. Этим он как бы говорил, что не ожидал увидеть ее там. Потом левый глаз дернулся в нервном припадке. Это наверняка значило то, что пусть девушка там стоит и не отсвечивает, авось примут за адекватную и не спросят, кто она. Он опять проявлял чудеса выражения предложений путем движений тела.       Сибирь закатила глаза и еле заметно кивнула. Она, безусловно, особа вспыльчивая и эмоциональная, но если надо, держать себя в руках умеет. Так кому, как не Тюмени, не знать об этом! Девушка мгновенно себя одернула, вспомнив, сколько лет они не общались. Ему простительно, он же не знает…       Тем временем мужчина в парике, значение которого для Сибири оставалось за гранью понятного, закончил свою речь, передавая слово другому. Речи стали еще более заумными, говоря что-то о нужности меди в быту, но зато длились недолго. И тут взрослые вытянули из их красивой шеренги младшего алтайского братца, по цвету волос сейчас являющегося родственником скорее луже, чем людям. Видимо, ему, как хозяину места, где и ставили этот завод, довелось сказать праздничную речь.       — Я очень рад, что тут будет завод, и все будут работать, и вообще это наверное очень нужно, я не знаю, я не пробовал никогда такое делать, не видел даже, но если надо, то пусть будет, я щедрый, всем здрасьте! — вытараторил он и с улыбкой невинного существа поскакал обратно к брату, Сибири и другим ребятишкам, что стояли тут с ними. Демидов, задумавшись и немного удивившись, быстро пришел в себя и, мотнув головой в парике, кивнул.       — А теперь приглашаю господ посмотреть на наш завод, так сказать, изнутри! — довольным голосом объявил он. Все тут же засуетились, а торжественная часть, видимо, закончилась. Сибирь, стараясь держаться ближе к братьям, мельком оглядывала все вокруг. Завод был, конечно, мощный и производил впечатление, но особого интереса, как к еще неизведанному Кривощекому, у девушки не было. Ну, приборы, какие-то, ну, оборудование. А где же, где же та таинственная персона?       — Ребят, — подергала она братьев за рукава. — А где этот ваш… Кривощекий?       — А? — удивился старший Алтай, удивленно поднимая бровь. Но не успел он ответить, как к ним подошел мальчик. Он очень походил на настоящего человека, у него были красивые коричневые волосы и карие глаза, а вид — недовольный.       — Я же просил меня так не звать! — пробурчал он, дуя губы и надувая щеки. Весьма ровные, надо заметить, щеки. — Да, у людей плохая фантазия, но мне же обидно! Зовите тогда просто Вадимом, что ли…       — Прости, — пискнул Алтайский, выглядывая из своего стратегического убежища — из-за спины брата. Он всегда туда прятался, если что. Не кривощекий Вадим махнул на него рукой, видимо, не так уж сильно и ошибаясь. Взамен этого он улыбнулся Сибири.       — Прости, если напугал. Ты Сибирь, да? Я много слышал о тебе от бурятов! Ты правда можешь заморозить все-все на свете?!       — Да, и не только! — обрадованно закивала Сибирь. Руки немного подрагивали, выдавая волнение девушки. Надо же, ее не боятся! Боялась в этот раз сама Сибирь. Новые отношения очень хрупкие, впрочем, как и старые, поэтому надо быть предельно акуратной.       Солнце клонилось к закату, вечер темным одеялом укрывал землю. А в сибирской душе теплым цветком распускалось счастье…