***
Сибирь отряхнула грязные руки и шмыгнула носом. Первая часть её плана на половину дня была готова: огромная могила для трупа избушки была вырыта. Осталось только достойно предать «тело» земле. Заморачиваться девушка не стала, посему, перекинув косу на другой бок, наколдовала лёд под досками. Те плавно съехали в яму, совершив свой последний путь. — Покойся с миром, — пропыхтела Сибирь, закидывая яму землёй. Мышцы, отвыкшие от ручного труда за двенадцать лет, ныли и грозились подать в отставку. Терпения девушки хватило лишь на половину ямы. Дрожащие руки требовали отдыха, а рваное дыхание, облачком вырывающееся из глубин организма, только подтверждало сей факт. Сибирь уселась на холодноватую землю, шумно вдыхая и выдыхая. Работа в прохладный день, солнце, не припекающее макушку, никаких надзирателей и платьев — что может быть лучше? — Водка-а-а-а… — чуть улыбнулась сибирячка, доставая бутылёк с прозрачной жидкостью из-за пазухи. Его она успешно стащила из личных запасов самого Тюмени, ведомая рассказами Брагинского об этом напитке. По слухам, водку называли огненной водой. А причину этого Сибирь сейчас собиралась проверить. Да и повод был — похороны, как-никак. Разбавленный спирт с травами пролился в горло, оставляя пылающие следы. Девушка быстро запихала в рот ягоды боярышника, уже сто раз жалея, что вообще решила попробовать. Спирт, адским пламенем пролившись в желудок, отдавал ещё и в голову. Изображение начало немного плыть, а ноги решили проверить себя на гибкость и никак не хотели вставать прямо. — Вот это водичка… — обалдела Сибирь и убрала бутылёк обратно. Подумав остатками не сожжённого спиртом мозга, она сунула в рот добрую пригоршню ягод и уселась в корнях близрастущего клёна, сосредоточенно пережёвывая боярышник. Ситуация для выпускницы Смольного института была патовая — полупьяная, в лесу, в рваной старой одежде, с привкусом горького боярышника во рту и жгущим горлом. Видели бы ее преподавательницы… За спиной зашумел и затрещал куст, раздался душераздирающий треск, который могло издавать только очень глупое или очень храброе существо, и на поляну с нынешней могилой вышел медленно лось. Статное животное, пережевывающее палки и ветки, неспешно побрело напролом. Его ни могила, ни человек не интересовали вообще. Максимум — те сочные листики на другом конце полянки. Кусты снова затрещали и вышла лосиха, без рогов, поменьше, но не менее массивная и опасная. Рядом с ней, отставая на полкорпуса, шел лосенок, маленький и то и дело отбегающий, чтобы получше узнать этот чудный мир. Он заметил Сибирь и, наклонив головку, на длинных чудных ногах пошагал к ней, шлепая губами. Видимо, то ли просил угощения, то ли думал, что чудное существо в корнях деревьев можно съесть. — О-о-о-о, лоси-и-ик! — икнула Сибирь и протянула оставшиеся ягоды на ладошке. — На, закуси… У меня тут эт-та… Дом… Концы отбросил, — пожаловалась ему девушка. Лосенок с умным видом посмотрел на нее и слизал ягодку. Лосиха обернулась и посмотрела на свое чадо, внимающее не совсем трезвым речам человеческой девушки. Медленно она приблизилась к рассказчице и ткнулась носом в ее волосы, пытаясь учуять запах. — О, какие… Лоси! — вытаращила глаза Сибирь и осторожно положила руку на шею лосихи. Та настороженно покосилась на нее. — Да не боись, я того… Своя, во! Ой, лосенька-а-а… — завыла девушка, уже в наглую обнимая лосиху. — А у меня и дома-то теперь нету-у-у-у… — самка возмущенно фыркнула и отошла подальше от странной человеческой особи, помахивая хвостом. А потом и вовсе решила уйти обратно в чащу и начать розыск блудного мужа. Лосенок, фыркнув напоследок в щеку Сибири, убежал следом за матерью. — И лоси-то меня покинули-и-и… — откинулась девушка на толстый ствол. — Что ж за жизнь така-а-а-ая-а-а-а… Красивое подвывание могло бы приманить волков, но и они, сволочи бесчувственные, сидели по норам и не вылезали. Поэтому некому было поплакать в густую шерсть. К тому же, вскоре стало холодно той части тела, на которой люди сидят. А это еще сильнее обострило чувство необходимости крыши над головой и пола под попой. Поэтому надо было искать жилье. Купить его явно отпадало, как вариант, потому что, хоть и было образование, работы все еще не было. А дом недешево стоит. Сделать — долго, трудно, да и не мастер она в этом. Оставалось… Напроситься в гости? Но к кому? Обратно к Тюмени?.. — Не-е-е, туда мне путь заказан, ик! — рука сама потянулась к разогревающей жидкости. После следующих двух глотков Сибирь чудом поднялась, не без помощи дерева, и стала рассуждать вслух. — Так… — дерево вдруг качнулось и куда-то резво поехало. — Стоя-а-ать!.. Стоять! — Сибирь экстренно обняла ствол, чтобы он, бедненький, не упал. А то сейчас опасно, лоси ходят, деревья падают. Страшное время нынче пошло. Не то что раньше. — Ра-а-ньше… Ик!.. Бр-р!.. Раньше… — голова казалась чугунной и хотела лечь на мягкое, но тело вспоминало, что мягкого нет и надо его искать. Воспоминания воскресили прошлое, когда и небо было голубее, и снег белее, и русских бить можно было. Можно в одиночестве, а можно и в компании. Точно, в компании! — К-кызыл… Кызыл-яр… яр-Тура!.. Кызыл-яр-Тура!.. Вот имечко же в-выбрал… Где этот него-одник?! — Сибирь отлипла от ствола, поддерживая его хрупкую плоть, чтобы она снова никуда не поехала. Но вроде пока клен стоял, поэтому его можно было покинуть и оставить на произвол сюдьбы. — Т-так!.. Где он жи-ы-ыл?.. Ик!.. Та-ам!.. Где холодно!.. Ой, холодно это… Это хра-а-ашо… Очень храшо… Я до него… Да-айду-у!.. А он хорший… Он мне постельку даст… И вы-ыпьет с мной!.. Надо тока дойти… Откуда-то взявшееся шестое чувство начало усердно подсказывать, что если в ближайшее время ее задн… Пятая точка не найдет, где примоститься, ее ожидают большие приключения. — А че… Пр… Пробежка здровью… Ик! Не поврврредит… — кивнула дереву Сибирь и рванула с места, оставляя сзади петляющий след из снега…***
Пламя свеч разрезало полумрак небольшой, но на совесть сделанной избы. Крепкий дубовый стол, ломившийся от обилия самых разнообразных блюд, занимал почетное места у окна, завешенного желтыми занавесками. Ничего не подозревающий Красноярск, в прошлом Кызыл-яр-Тура, спокойно принимал вечернюю трапезу, немного сожалея об отсутствии спиртного к таким богатым закускам. Но и так хорошо. Тихо и спокойно. Даже сверчки не скрипят за печкой. Внезапно в дверь что-то с силой врезалось. Тарелки чуть-чуть подлетели и со звоном приземлились обратно. Снаружи донеслись незнакомые слова и шорох. Парень напрягся. Вдруг это воры, посягающие на его еду?.. Отбитые отморозки, конечно, но кто местных знает. Они, когда поддатые, совсем тупые. Решив, что на первый раз это будет устное предупреждение, Красноярск подошел осторожно к двери и толкнул ее, сразу выглядывая. Видимо, тот, кто был за дверью, такой подлости от деревянной плоскости не ожидал и грохнулся на задницу. И это была явно не местная поддатая молодежь. — Бляха-муха… — была адекватная реакция на того, кто смел заявиться на порог его дома. — Сибирь?! Ответом ему послужил утвердительный «ик!». — Я эт-та… Того… Твое здаровье, да, он… Еда-а-а…мое, — пробормотала Сибирь и, чуть приподняв бутылку, сделала три предупредительных глотка. Нос мгновенно учуял запах еды, доносившийся из глубины дома. Всучив наполовину полный бутылёк обалдевшему хозяину дома, девушка на четвереньках поползла через сени, приговаривая: — Ед…да-а-а… ик!.. Еда-а-а… На пути возникла непреодолимая преграда. Мраморная колонна, уходящая ввысь, к самым небесам. Нога Красноярска, если быть точнее. — Стоять! — мраморная колонна внезапно оторвалась от пола и с неумолимой силой великана отодвинула Сибирь обратно ко входу. — Да ты пьяна, как свинья! А ну пошла на улицу! Мощные колонны еще немного продвинули её, а потом ветви столетних дубов подхватили девушку, как пушинку, и понесли обратно на холодную улицу. И хоть Красноярску было трудно в руках тащить семидесятикилограммовую тушу, он справился. Разве что посадка на землю была не мягкая, но над этим он поработает. На всякий случай закрыв дверь, чтобы пьяное тело не поползло обратно, парень вздохнул. Надо было быстрое и эффективное средство по возвращению девушки в стан трезвых людей. А что может быть лучше водных процедур? Сугроб мягкого снега приземлился прямо на лицо Сибири. Брат поднял за шкирку, как провинившегося котёнка, нахлестал холодными руками по щекам и засунул охапку снега за шиворот, прихлопнув для надёжности. На лице девушки поселилась блаженная улыбка. — Уи-и-и-и-и, снежо-о-о… ик!.. чек… — Сибирь щелкнула пальцами, вывернулась и нырнула в полутораметровый пушистый сугроб. — Снеж-жо-о-оч-че-ек!.. Мнмнмнм… Фррр… — вскоре из глубины сугроба донеслось бессвязное бормотание с присвистом. Красноярск вздохнул. Вот из-за этого он не любил поддатую молодежь из города. Как не выйдешь — их спящие тела валяются, как трупы на поле брани. — Все, вставай давай! — снег смело от одного движения руки, растянув в тонкий слой по земле, который начал тут же таять. Сибирь осталась в красивой позе лицом в землю. Хозяин дома и территории вздохнул и потер переносицу. — Протрезвела? Глаза приоткрылись и увидели землю. В голове кто-то начал делать ремонт, что-то прибивать, сверлить. Одним словом, боль была адская. Девушка приподнялась на локтях и сквозь мутную пелену поглядела на брата. — А?.. Я?.. А что я тут вообще делаю?.. — севшим голосом спросила она, оглядывая незнакомую местность. Коварное шестое чувство услужливо предоставляло обрывки воспоминаний. — О горе мне… — пробормотала Сибирь, схватившись за голову. Брат покивал, полностью соглашаясь с высказанным тезисом. Чумазая из-за валяния на земле и снегу сестра, лохматая и с примесью веток в волосах вызывала только такие чувства. Ну, может, еще немного желание зарисовать это и оставить в памяти для потомков. — Хрюшка, а, хрюшка, — с ласковым смешком позвал он Сибирь.- Идем в дом, коли протрезвела. Только косяк не снеси. А то знаю я тебя… Девушка убито кивнула и на негнущихся ногах поднялась. Рука машинально вытащила веточку из волос и начала вертеть. — Ты же никому не скажешь? — уточнила она у Красноярска. — Хотя, я думаю, ты знаешь, что будет в противном случае… Пробуя ногой землю на твердость (мало ли, уйдет ведь!) Сибирь благополучно миновала косяк, обогнула угол, да так и осталась стоять у стены. Взгляд приковался к столу, а живот громко подсказывал, что надо делать дальше. Единственной проблемой оставались ноги, которые ну никак не хотели двигаться дальше. Сетуя на пробежку на такое огромное расстояние, они сговорились и подали в отставку. Сибирь медленно съехала по стене на пол. Снова стало холодно и неприятно. Странный дом. Второй раз дальше сеней зайти не может. — Знаю-знаю. Ты грозно укусишь меня за бок. Если сможешь доползти, конечно, — хмыкнул брат, не собирающийся помогать. Он дошел до стола и с облегчением сел на табурет, довольно шевеля носками ботинок и беря кусочек жаренного с чесноком хлеба. Кажется, это называлось помпушкой. — Ну, чего стоишь в сенях? Ну не скромничай, сестра, чай, все свои. И в ноги можешь не кланяться, я добрый сегодня, — благосклонно кивнул Красноярск, откусывая кусок от душистого хлеба и ища взглядом рыбку. Рыбка это хорошо. — Да мне и тут неплохо… — соврала Сибирь и свернулась калачиком. Сейчас было больше, чем плохо. Нетренированные мышцы жутко болели, ноги будто выкручивало. Обожженный водкой организм настойчиво требовал холода или хотя бы воды. Хах, организм требует, а тело исполнить не может. «Лучше посплю… Авось, сил наберусь…» — решила Сибирь и потрогала измазанный кончик носа. Вроде холодный, а это самое главное. А еще пол холодный. Вот это уже нехорошо. Сонными глазами Сибирь отыскала лавку, благо та стояла буквально в метре от девушки. Кряхтя и охая на каждом шагу, девушка чудом дошла до деревянной спасительницы и мешком упала на нее. Брат сочувственно посмотрел на нее, вздохнул и стал делать себе бутерброд. Родня родней, а прием пищи отменять нельзя. Сибири уже мерещилась бутылка простой воды. Холодной, а не огненной. Язык время от времени облизывал пересохшие губы, а утешать себя приходилось тем, что завтра поутру девушка первым делом разыщет воду. Но кто же знал, что утром ей не суждено было проснуться…