***
За эти полдня Сибирь поняла одно: ей хочется рыбы. А еще тишины. Настырные покупатели лезли без очереди, напирали, одновременно говорили о том, что им нужно. В итоге, сибирские нервы не выдержали и девушка пригрозила всех пустить на фарш. Как ни странно, слова подействовали. Пожалуй, перепачканная в крови и с мясницким ножом Сибирь выглядела внушительно. Люди присмирели и даже сами организовались по порядку без лишнего шума. Хотя желание подвесить их на крюки не пропало. Живот настойчиво требовал, чтобы его покормили. Сибирь полностью его поддерживала и пару раз покусилась на товарную неприкосновенность. Правда, сразу же вспоминался брат и приходилось отвлекать себя чисткой лезвия ножа. В полдень поток покупателей отхлынул — женщины ушли готовить, простые зеваки заскучали и спрятались по домам, а снова начавший накрапывать дождь разогнал всех остальных. Даже вечно ошивающиеся у мясных и рыбных рядов кошки и собаки куда-то делись. Поэтому появление Красноярска не было омрачено очередью или криками. — Ну, как работается? — радостно спросил он, перевешиваясь через окно лавки и оглядывая лавочку. — Грязновато у тебя. Чего не убираешь? Людей кровь пугает. — Зато меня успокаивает! — рявкнула девушка и в целях безопасности отложила нож. — Явился, родственничек! Поесть принес? — фиолетовые глаза грозно уставились на юношу, метая молнии. Сибирь была несказанно рада появлению брата и появившейся возможности высказать родной душе все, что накопилось. Но на данный момент ее и обрадованный живот волновало лишь наличие еды. — Принес, принес. Только руки утри, а то свалишься с лихорадкой, — махнул источник пищи рукой, доставая из котомки и кладя на полку прилавка большой ломоть серого хлеба, кусок сыра и вяленую оленину. — Налетай, сестренка. Живот, почуяв притягательный запах скорого обеда, запел хвалебные оды. И без того голодная хозяйка, подгоняемая аккордами внутренностей, наскоро вытерла руки и набросилась на еду. Счастливые минуты упорхнули быстро, но организм остался доволен. Сибирь, сытая и довольная, перевела взгляд на брата. — А ты где пропадал? — Другими делами занимался, — хмыкнул Красноярск. — Много дел у меня, знаешь ли. А ты тут как? Сколько денег? Проблемы были? — Ой, деловой какой, — проворчала Сибирь и намотала белую прядь волос брата на палец. — Я тут с ума схожу. Денег во, — рука по-хозяйски похлопала по пухлой сумочке, висевшей сбоку на ремне. — Проблем не было, не считая людей. А ты когда еще придешь? — тоскливо спросила девушка, несильно потягивая юношу за волосы. Тот, правда, вырвался, потирая больное место и хмуря брови. — Вечером приду, как закрываться надо будет. Так что давай, не ленись и работай, — кивнул с видом проповедника в церкви. — Вечером обычно спокойнее люди, так что успеешь ещё поскучать. — Угу, — вздохнула Сибирь, глядя в окно. Улица уже наполнялась потенциальными покупателями, так что брата надо было срочно спровадить. — Ну ты иди, иди, — мягко подтолкнула она его двери. — Я тут справлюсь. Красноярск спрятал улыбку, но послушно вышел. Сибирь уже вовсю торговалась с людьми, заворачивая мороженые туши. Юноша еще раз глянул в открытое окно и, удостоверившись, что душа его спокойна, отправился вверх по улице. В конце концов, получившая почти гимназийское образование девушка не может не справиться с такой легкой работой. Но, как оказалось, у вечерних «гостей лавки» были свои причуды. Ведь если утренние торопились купить и убежать, дабы успеть приготовить обед, то вечерние хотели поболтать и обсудить жизнь. Женщины с радостью рассказывали о слухах и новостях города, их семей, соседей и детей. Очередь подхватывала, совершенно не сердясь и кивая, а Сибири и слово вставить было некуда. Вот они, подводные камни торговли — доставать и упаковать холодное тяжёлое мясо за пять минут, чтобы полчаса ждать, пока его заберут. Но ничего. Наверное, это какой-то мудрый жизненный урок…***
Темнота, хищно оскалив черные зубы, кралась по улице, постепенно заполняя ее. Даже фонари-защитники не могли остановить её приближение. Горожане спешили по домам, но какие-то любители ночных приключений разъезжали в колясках, нанося визиты местным барам и публичным домам. Мясная лавка постепенно опустела, и Сибирь со спокойной совестью убрала последний ящик в морозильню. Голова с непривычки гудела, в ушах еще раздавался дневной шум и гвалт. Живот требовал еды, а в случае невыполнения его требований грозился устроить бунт. Фиолетовые глаза с тоской посмотрели на почти пустую улицу — не видно ли брата. Тот, по-видимому, либо забыл про существование дорогой сестренки, либо просто не спешил, играя родственнице на нервах. В пустой лавке было как-то скучно, но зато здесь был табурет, на котором можно было сидеть. Выходить наружу не имело смысла, ключ от ставен ей не оставили, поэтому оставалось сидеть, смотреть на ящики и тревожно прислушиваться ко всем звукам с улицы. Может, там будут шаги? Они там были. Правда, не брата. Сибирь сидела на месте достаточно долго, чтобы в параноидальную голову стали закрадываться плохие мысли. Брат забыл? А может хотел бросить здесь? А что если он специально заставил ее торчать тут? Он хочет избавиться от нее! Но ведь он ее брат. Сибирь задумалась. Брат брату рознь, кто знает, что задумал этот родственник. Меж тем темнота подбиралась все ближе, тянула свои липкие щупальца к слабеньким огонькам свечек, которые девушка методично расставляла по углам. Живот сводило еще больше, вызывая желание наброситься на сочные холодные куски в морозильне. Глаза слипались, приходилось изредка бить себя по щекам, чтобы не заснуть прямо на полу. Ноги так и рвались уйти в теплый дом, где наверняка чисто, светло и сыто, но мозг помнил слова брата: «…смотри: сплошаешь, и я тебя…». Изможденный организм только и держался на этих воспоминаниях и диком страхе перед Красноярском. Ночь совсем окутала город и все стихло. Даже мелкие корчмы замолчали, а собаки перестали грустно тявкать на луну. Где-то вдалеке раздалось странное перестукивание. Все ближе и ближе шло оно к единственной не пустующей лавке и тут… Красноярск всем весом не маленького тела врезается в правые ставни, заставив их буквально задребезжать от негодования. Его растрепанная макушка аж на половину залезла в окно. — О!.. — все что смог он выдавить, пытаясь отдышаться и успокоить зачастившее от бега сердце. Сибирь промычала что-то нечленораздельное в ответ. Руки отказывались подниматься даже в знак приветствия. — Пить хочу… — изо всех сил прохрипело горло. Из глаз невольно катились слезы, которые девушка даже не пыталась остановить — сказывалась усталость. Брат виновато закусил губу, тяжело дыша через нос. — Да что ж ты… Ммфф!.. — Красноярск мотнул головой, пытаясь придумать, что делать. Конечно, день без воды прожить можно, но противно, будто в горло насыпали песка. Он создал из воздуха снег, белый и искристый. А потом медленно снег потек, превращаясь в воду, переливающуюся большими каплями. Зачарованная вода сама подлетела к девушке, заплывая в рот и лопаясь, как капли росы от прикосновения. Рот заполнила живительная, холодная влага. Впервые за весь день. «Господи, наконец-то…» — с облегчением подумала Сибирь, жадно глотая жидкость. Организм решил сбавить обороты, и боль поутихла. Хотя бы в горле. Глазам стало полегче — слезы уже не бежали как на пожар, да сон маленько отошел. — Я с тобой не разговариваю, — заявила Сибирь, вдоволь насладившись талым снегом. Живот громко одобрил мнение хозяйки, а заодно и наругал Красноярска. Брат вздохнул, обходя лавочку и заходя через дверь. — Да как тебе угодно, но пошли домой. Я тоже устал, я весь день ничего не ел и хочу спать… Так что давай, вставай, — он подхватил Сибирь за предплечье, стягивая с табуретки и выводя за дверь. Мельком оглядев хозяйство и увидев, что все убрано настолько, насколько может убирать скучающий человек без дела, Красноярск закрыл ставни, запирая их на большой замок, и оглянулся на Сибирь. — Пошли? Та молча повернулась и зашагала в улице. Хотя девушка уже не злилась на брата, так просто взять и заговорить она не могла — упрямилась. Так в полном молчании они дошли до дома. Здесь спасительных фонарей не было, поэтому с тьмой пришлось бороться огрызками свеч. Крепкий взгляд аметистовых глаз старательно выискивал съестное. Голова в это время удачно вспомнила, что никого тут целый день не было и готовить было некому. Но живот приказал голове заткнуться. Потому что, а вдруг? А-вдруг всегда работал в этой жизни! Парень, заметив голодный взгляд, пугающий больше волчьих глаз, махнул рукой на котомку, что лежала в сенях так, будто ее наспех бросили. — Вяленая рыба… Ешь, если хочешь, — пробормотал Красноярск, морщась от голодного спазма, скрутившего живот. — Там много… Но оставь на завтра. Он медленно поплелся к кровати и, упав на нее, зарылся носом в одеяло. Видимо усталость в нем говорила сильнее, чем чувство голода. Сибирь посмотрела на брата, и совесть больно ее уколола. Старался, бегал, а она тут капризничает. Девушка почесала кончик носа и подтащила котомку к кровати. Сунув себе в рот один кусок, она пропихнула второй в рот брату. — Ешь и молчи, — бросила черноволосая, ловко подсовывая ему еще один. Сине-сиреневый глаз приоткрылся, глядя с укором на внезапную проповедницу добра и справедливости. — Можно мне поспать? Я очень устал, — делая паузы между словами, чтобы до сестры дошло, попросил Красноярск. — И ты лучше ложись. Завтра засветло снова вставать. Сибирь кивнула, и вскоре по комнате разносился громкий красноярский храп. Девушка удобно устроилась в углу, засунув котомку в самое холодное место в доме. Аметистовые глаза пронзали глубину ночной темноты, поселившейся в избе. Вот так всегда: хочешь как-то помочь, как умеешь, а тебя отталкивают. А потом еще и скажут, мол, нахлебница. А как же тогда выразить благодарность за все, что для тебя сделали?.. Сибирь посмотрела в спину брата. Все же одному ему будет лучше, да и без нее, Сибири, он наверняка неплохо жил. Решение пришло мгновенно. Стараясь не шуршать, девушка достала из своего мешка старую бумагу, кусок угля и небольшой кусок мешковины. В последний она завернула все, что наработала за день, черканула что-то на бумаге и бесшумно выскользнула за дверь…