***
Сознание прояснилось от голода. Даже если ты бессмертен, ты все равно хочешь есть, и именно резь в животе, будто втыкающаяся горячая игла, разбудила ее. Голодного обоняния коснулся тошнотворный запах. Влажность, мох, земля, человеческие выделения, гарь. Все это перемешалось, ударяя не хуже кулаков или яркого света. Видимо, мир не мил к ней, если в последнее время все старается ударить. Приоткрыв глаза, частично слипшиеся из-за запекшейся крови, Сибирь увидела, что изменений не произошло. Темнота окружала ее, словно толстые стены. Лишь бледными призраками она видела свои руки, ноги, а также пол, на котором валялась — земляной, вырытый, но плоский и добротно твердый. Было холодно, будто… Под землей. Похоже, это был чей-то погреб. Сибирь не спешила вставать. Вернее, физически не могла это сделать: болела вся нижняя часть туловища, лицо, голова. Руки-ноги слушаться не хотели, объявив забастовку. На душе вязкой слизью разлилось чувство собственной бесполезности и беспомощности. Кто она такая без своего холода? Кто она без своей защиты? Неужели она настолько зависима от магии и других людей и воплощений? Неужели она и правда ничего не стоит?.. «Что я могу?» — над этим вопросом Брагинская заставила себя задуматься в первую очередь. Без никого, без здравом оценки со стороны, полагаясь только на себя в неизвестных обстоятельствах, что она может? «Бежать» — немедленно пришел ответ. Хорошая перспектива, но куда бежать и как отсюда выбраться? Сбежав, надо было найти своих. Не просто найти, а быть там полезной. Значит, надо что-то сделать здесь. Узнать расположения войск? Количество артиллерии? Планы? Было бы неплохо. С такими сведениями будешь на вес золота. Также не будет лишним лишить немецкую армию чего-то: людей, оружия, медикаментов, наконец. Эту задачу тоже можно будет рассмотреть после побега. А теперь самое главное: как выбраться? «Темнота, хоть глаз выколи.» — мрачно оценила ситуацию Сибирь, смотря перед собой. Зрение как-то отошло в тень, выдвигая на позиции обостренный нюх и слух. Последний в данной ситуации помогал больше: среди однообразных запахов гнилья и сырья не было ничего, за что можно было зацепиться. А вот шаги сверху слышно было очень хорошо. Даже обрывки фраз, впрочем, не всегда ясные. Внезапно посреди земляной комнаты появились тоненькие полоски света. Кто-то зажег лампу наверху, а сквозь щели между досок в люке пробивались слабенькие лучи, которых хватило, чтобы рассмотреть массивную устойчивую лестницу под люком. Шаги сверху приближались, говор почему-то затихал. Сибирь отползла в темный угол около лестницы и притаилась там, из оставшихся сил напрягая уставшее, но уже почти восстановившееся тело. Люк дернулся и отворился, на ступеньке показалась нога в пыльном сапоге. Кто бы это не был, Брагинская извлечет из него все, что только можно. Хоть лампу, хоть сырым на обед слопает. Ей нечего терять. Она готова на все.Глава 44. "Переломный момент. В плену"
2 февраля 2023 г. в 02:23
Лес. Все вокруг спокойно-зелёное. Солнечные лучи пробиваются сквозь листву, играют на траве, скачут по веткам, догоняя суетливую белку. Где-то вдалеке слышен стук дятла. Слишком хорошо, слишком умиротворенно здесь для того, чтобы это было правдой.
Ноги не достают до земли. Ах, да, она же сидит на дереве. Высоко забралась, как её только ветка держит. А внизу стоит что-то светлое и обиженно кричит:
— Слезай! Ну слезай!
— Неа! — свой голос звучит странно, по-детски. — Давай ты залазь.
— Не буду, — пробурчало пятно смутно знакомым голосом.
— Ага, не умеешь, не умеешь! — собственный смех звучит звонко и заливисто. Когда она могла так смеяться?..
— Неправда! — пятно полезло вверх, да до того шустро, что неожиданно рядом возникли два…
Изображение покачнулось, девичье тельце не удержалось и полетело вниз. «Почему так долго?.. Я же не так высоко сидела…»
Сердце бешено колотилось. Падать в неизвестность куда хуже, чем падать в снег. А может, и почти то же самое. Ах, помянешь солнце, вот и лучик! Неизвестно откуда взявшиеся снежинки вдруг начали лезть в глаза, кусать щеки, потоки ледяного ветра мешали нормально идти, ноги утопали в сугробах. Что ж, уже не падает.
— Не уходи, — чьи-то теплые руки обвили девичий стан. Тот же знакомый, но забытый голос вновь прошептал:
— Не уходи. Мы же так здорово играли!
— Отлезь! — свои руки против воли скидывают чужие. — Я долго была у тебя, пора и честь знать.
— Еще немного, прошу, я…
— Я не могу быть с тобой вечно!
— Будешь когда-нибудь, — в голосе стали проскальзывать угрожающе-ледяные нотки. — Обещаю, будешь!
— Нет! — шлепок. Чужая щека оказалась на удивление мягкой. — Мой отец раздавит тебя раньше! А ты… не прикасайся ко мне больше!..
Откуда-то извне пришла боль. Видение дрогнуло и исчезло. Вместо него сквозь плотно закрытые веки стал пробиваться режущий свет. Больно. Кажется, ее били по щекам. Где-то рядом слышалась немецкая речь. Просыпаться не хотелось. Но никто не спрашивал.
Резкий оклик привел в себя вместе с куда жестким ударом кулака по щеке. Рот наполнила солоноватая кровь, но остатки сна смыло волной боли. Разлепив глаза, Сибирь тут же прижмурилась.
Как и перед потерей сознания, сейчас в лицо бил яркий свет. Но вокруг уже явно был не лес и не ночь. Тонко пахло сыростью земли и камня, она явно сидела на стуле. Ноги и руки были привязаны к стулу острой проволокой, натирающей кожу. Были слышны шаги, но никого не было видно — свет слепил, заставлял жмуриться, моргать, отводить голову в сторону. Но тут же она получала удар, возвращающий лицо обратно к яркому свету.
— Тфу… — Сибирь сплюнула вязкую алую жидкость. — Чтоб вас…
— В глаза мне смотри, — раздался у самого уха четкий ледяной приказ на немецком.
— Я не то, что глаза, я ничего не вижу! — прорычала девушка по-немецки.
Ответом послужил удар в нос. Что-то хрустнуло, в лоб стрельнула молния боли, к губам подкатилось что-то липкое и соленое, но свет убрали. Теперь Сибирь могла увидеть крупным планом лицо «истинного арийца»: прямой нос, высокие скулы, светлые волосы, зализанные назад, плотно сжатые губы и ледянящий душу взгляд красных глаз, в глубине которых таился страшный неизведанный огонь. По телу прошлись мурашки, а к кончикам пальцев подступил спасительный холод.
Лицо Третьего Рейха скривилось.
— Сколько же в тебе грязи… Кто такая?
— Я… Э-э-э… — Брагинская запнулась. Положение было явно не из лучших, лишним словом выдать кого-то не хотелось, а говорить было нужно. — Саша я.
— Саша? — брови немца поднялись вверх. В следующую секунду черные волосы были намотаны на грубый мужской кулак. — Обычная Саша не может лежать без сознания, окруженная льдом, и морозить тут все, что только можно, — зашипел ариец, — Обычная Саша не может взять и оставаться в сознании после нескольких автоматных очередей.
— Не понимаю, о чем Вы, — прошипела в ответ Сибирь и почувствовала, как затылок резко оттягивают назад.
— Все ты понимаешь, тварь безродная, — говорил Рейх, с каким-то особым наслаждением оттягивая ее волосы. — Последний раз спрашиваю, кто такая?
— Гражданка СССР, — кашлянула Сибирь. Она знала, чем чреват её ответ. Но лучше пострадает она, чем кто-то другой, более важный.
Третий Рейх бил сильно, но монотонно, будто выдерживая свой особый, рейховский ритм. Щеки горели, едва ли не лопаясь от напряжения, кровь лилась отовсюду, сломанные местами кости не успевали заживать. Сибирь тихонько вскрикивала при каждом ударе. Не от страха. Скорее, для того, чтобы как-то облегчить боль. Пять минут показались вечностью.
— Слушай сюда, поганка, — пальцы крепко сжали шею так, что черные мушки забегали в глазах. — Если сама не скажешь, я найду, кого надо, и буду доставать ответ уже из него. На твоих глазах. Я в силах это сделать прямо сейчас.
Каким-то задним местом Брагинская понимала, что Рейх абсолютно серьезно может начать пытать кого-то другого. И не факт, что это тоже будет воплощение. А смерть человека будет на её совести.
— Не надо… — прохрипела Саша и, почувствовав приток свежего воздуха, жадно вздохнула, едва ли не захлебываясь собственной кровью. — Я Сибирь.
— Интересно… — протянул Рейх, оценивающе окидывая девушку взглядом. Пока он размышлял, Брагинская молилась, чтобы всё заживало быстрее. Большего она пока сделать не могла. — Сибирь, значит… А скажи-ка, Сибирь, как там у Союза дела? Какие планы?
— А пёс его знает, — честно ответила та, готовясь к новому удару. Но его почему-то не последовало. Рейх замер, сверля глазами дырку в девушке. Алое море удивления не скоро сменилось на яростно-кровавое.
— Ты… не знаешь? — не столько спрашивая, сколько утверждая, произнес Рейх.
— Нет, не знаю, — подтвердила Сибирь, чувствуя, как срастаются кости на переносице. Будет очень больно, если их сейчас снова сломают. И будет бесполезно предполагать, через какое время они вновь срастутся.
— А если подумать? — с нажимом спросил Рейх. Красные глаза метали молнии.
— Мне надо время, чтоб подумать, — нагло посмотрела в глаза немцу Сибирь. Тот молча отвесил ей пощечину. «Хорошо, что не кулаком…» — выдохнула девушка и сомкнула зубы плотнее.
— Повторяю: какие планы вынашивает Союз? Сколько у него людей, оружия? Где расположены? — чеканя слова, говорил Рейх.
— Ответите на мой вопрос, отвечу на Ваш, — выпалила Сибирь на свой страх и риск. — Обещаю, отвечу. Всё расскажу!
Немец с сомнением глянул на неё.
— Слово даю! — Саша состроила самые честные глаза, какие только можно было сделать. Рейх махнул рукой. — Что с Шуриком? Парень, со мной был.
— Убит, — коротко ответил немец.
Сердце пропустило удар. В уголках глаз защипало. Не смогла, не уберегла. Зачем они только в этот лес сунулись?!.. К горлу подступил комок.
— Я жду, — напомнил о себе Рейх. Сибирь подняла на него мокрые от накопившихся слез глаза. Перед ней стояло чудовище, отнимавшее жизни ее людей, ее соотечественников. Чудовище, отобравшее жизнь у такого юного человечка. И кто знает, сколько еще таких же погибнет по его приказу.
— Да, конечно, — медленно поговорила Брагинская. — Вот только слово моё. Могу дать, а могу и взять обратно. Вот и беру! Ни хрена я тебе не скажу, сволочь поганая! Будь ты проклят, отродье бесово!!! — конец фразы потонул в нечеловеческом крике и рыданиях. Волна отчаяния захлестнула с такой силой, что Сибирь не чувствовала, как ее сдернули со стула, как порвалась проволока, оставляя раны на ногах и руках, как лицо встретилось с кулаком, как тело, содрогающееся от рыданий, бросили на землю и били везде, где доставал сапог. Сквозь собственный вой Сибирь едва ли слышала обеспокоенную речь прибежавших на крики немецких солдат, разъяренный рык Рейха и короткий, но яростный приказ:
— Увести.