Освоение Сибири

      Жара доставала даже на самом дне. Песчаные стены, казалось, плавились, горячая земля застревала под ногтями и даже обжигала. Пот градом катился по лицу, застилая обзор. Крупные капли падали с мокрых волос вниз, откуда они уходили в виде пара.       Сибирь, стиснув зубы, рыла. Стоя под палящим солнцем, голодная и без холода, она аккуратно делала внутри стены углубления. Если все пройдет удачно, то этой ночью они избавятся от страданий. Углубления в стене должны были послужить опорой, куда можно будет ставить попеременно то руки, то ноги. Яма была всего в полтора роста Сибири, так что требовалось вырыть всего ничего, но делать это надо было долго, аккуратно. И стоять рядом, закрывая подозрительные углубления от то и дело проходящих мимо патрулей немцев.       Весь холод уходил на Лесю. Когда жара особенно неистовствовала, девушка доходила почти до бреда. Теперь же она просто спала в специально сделанном прохладном углу, куда более-менее не доходили солнечные лучи, и хотя бы не теряла сознание. Вся еда, которую им позорно скидывали в яму, отдавалась ей, как слабому в их компании существу. Сибирь и сама была готова съесть все, что движется, но мысль о Лесе, которой могло быть еще хуже, добавляла сил и помогала стойко все перенести. Хоть и каждая стойкость не вечна.       Сибирь перестала понимать, где они находятся, уже месяц назад. Они не задерживались на месте, постоянно куда-то бредя. В дождь, в жару, ночью и днем — их тянули за собой, как тягловых лошадей на продажу. Связав руки и стреножив ноги так, чтобы можно было только плестись, они шли возле колонн немецкой армии по разбитым дорогам. Это были леса и поля, иногда деревни и города. Все было взрыто танковыми гусеницами и сапогами, сожжено гранатами и напалмовым огнем. Одинокие черные дома провожали их и ни одной живой души, кроме немцев, не было видно.       Кажется, прошло много месяцев. Точно начиналась осень, точно была зима и Сибирь помнила, как таяли снега и грязь хлюпала под ногами. Наверное, прошел год или даже два. Хотя казалось, что вечность.       Надолго они нигде не задерживались. Пять или семь дней на одном месте — вот их рекорд. В ямах, в подвалах, на чердаках, в запертых кладовках. Там дни хоть и шли медленно, но было ясно, что они постоянно куда-то движутся, куда-то идут. Хоть никто ничего и не говорил вслух.       Но здесь они были уже достаточно давно. Солнце вставало на горизонте десять раз, и Сибирь решила, что пора действовать.       Наверху раздался хруст сухой травы под твердой подошвой. Вниз слетели объедки и что-то совсем невразумительное. Брагинская замерла и резко обернулась, закрывая собой вырытые углубления. Со стороны казалось, что она просто стоит у стены их погребальной ямы.       — Леся… — тихонько позвала Саша девушку. Та не шевельнулась. Червячок беспокойства зашевелился в животе. Сверху на них смотрели два фашиста и о чем-то переговаривались между собой. — Леся! — уже громче позвала Сибирь. Девушка неподвижно лежала в углу. — Прости, Леся… — изловчившись, Саша подняла пальцами ноги небольшой камушек, взяла в ладонь и метко кинула в ноги спящей товарке. Та, наконец, зашевелилась и повернулась лицом к Брагинской. Сухие губы истрескались, лицо приобрело синеватый оттенок, опухшие глаза были полузакрыты. Внезапно этот полутруп поднялся на четвереньки, но было видно, что все это дается огромными усилиями. Руки и ноги дрожали так сильно, казалось, будто девушка вот-вот рухнет. Леся медленно начала ползти. Сибирь стояла, как громом пораженная, молча глядя на это. Олеся тем временем доползла до самой Брагинской и аккуратно поднялась, держась за осыпающуюся землей стену.       — Воды… — хрипло попросила она, обдавая горячим дыханием бледное лицо. Прохладные пальцы коснулись губ девушки, передавая тут же таявший снег. Напившись, Леся глубоко вдохнула и с какой-то решимостью посмотрела на Сибирь. — Давай убьем их?..       — Выберемся — убьем, — пообещала Саша. — Иди поешь.       — А… Ты?..       — Я не хочу. Так жарко, что не хочу, — соврала Сибирь. Леся пристально поглядела на нее и, шатаясь, побрела к сваленным сухим коркам. Выбрав наиболее целые и очистив их от пыли дрожащими пальцами, девушка привстала и протянула часть Брагинской. — Ешь… А то я не буду.       Сердце болезненно дрогнуло. Сибири не верилось, что человек для нее чем-то жертвует. Для нее, прожившего годы и повидавшего не одну войну воплощения.       — Нет… — медленно показала головой сибирячка. — Нет, ты должна…       — Поделиться!.. — упрямо заявила Леся, хоть ее речь и заплеталась. — Мы тут так долго… Нужно есть всем. Ты ведь весь день… — она понизила голос,.- весь день работаешь… Ешь!       Сибирь покорно взяла небольшой кусочек и, засунув в рот, проглотила.       — Еще, — все упрямо требовала Леся, хмуря светлые брови над блеклыми глазами.       — Себе оставь.       — Там еще есть… Ешь!       Под таким натиском Брагинская сдалась, и вскоре ладошки Леси уже пустовали.       — Вот… Молодец, — девушка устало улыбнулась и пошла выискивать в пыли и песке еду для себя.       Полдень постепенно сменился вечером. Долгожданная прохлада едва доходила в яму, но и солнечное оружие уже не поражало. Уже почти все было готово — Сибирь смогла вырыть достаточно ямок в стене, чтобы обе смогла подтянуться и вылезти из ямы. Перед ночным побегом выспалась каждая: сначала Леся, потом Сибирь, попеременно сменяясь у стены. То и дело сверху слышался человеческий топот и обрывочная немецкая речь, блестели фонари. Но к ним никто не подходил.       После полуночи шум начал стихать. Лихорадочный бег фонарей сменился равномерным сиянием луны и тусклых ламп, что висели между уцелевшими домами небольшого села. Шаги больше не слышались, голоса превратились в неосязаемый шепот дозорных. Немецкая часть начала погружаться в беспокойный и недолгий сон.       — Саша… — Леся осторожно потрясла спящую за плечо. — Саша… Они замолчали…       — М? — встрепенулась Сибирь. — Угу. Так, я первая, потом ты. Действуем быстро и сразу в лес. Если он тут есть…       — Да, — выдохнула Олеся и сжала кулаки. Было видно, что она не отступит и пойдет до конца.       Брагинская бесшумно подкралась к подготовленной днем стене и осторожно начала карабкаться вверх. «Так… Ноги… сюда…» — подбадривала себя девушка, понимая, что организм может в любую минуту сделать ручкой. Уставшие и почти не получающие нормальной пищи мышцы работали на одной силе воли. — «Руки… Сюда…». Последний рывок. Надо было подтянуться. Край ямы казался до того высоким и неприступным, что страшно было подумать, что будет, если она сорвется.       Сибирь помотала головой. Как она смеет раскисать, когда именно сейчас нужно быть предельно сильной, когда внизу стоит и ждет готовая Леся, собравшая остатки всех своих сил ради этой авантюры! Скрипя зубами, Саша ухватилась за край, толкнулась ногами, подтянулась и выбралась на иссохшую, покрытую колючей травой землю. Все еще не веря, что получилось, девушка быстро огляделась и, не приметив никого и ничего подозрительного, дала отмашку Лесе. Та с тихим кряхтением и редкими остановками вскарабкалась до края, где ей уже помогла Сибирь.       Все еще никем не замеченные, девушки на четвереньках проползли за кустами, отходя в сторону, куда не доставал свет из домов. Некоторые окна все еще сияли желтыми огнями, поэтому они старались быть совершенно бесшумными. Добравшись в темноте до черных пятен машин, ящиков и сваленных мешков, они спрятались за непреодолимыми для человеческого взгляда преградами. Тут их не увидят со стороны поселения. Совсем скоро они будут на воле. Больше не придется унижаться перед врагами, они смогут найти своих и тогда… Но так далеко их мечты еще не заходили.       Вот уже и лес чернеет, совсем близко. А перед ним пустошь. Просто пустое темное пространство, остаток пепелища с сотнями отпечатками военных сапог. Ничего и никого живого не было на этой залитой луной проплешине.       — Нас заметят… — шепнула Леся Сибири. Та кивнула. Пускать Олесю вперед было в высшей степени неразумно: ее могли убить с одного выстрела. Но и оставлять сзади тоже небезопасно.       — Может, подождать, пока будут тучи?.. — девушка головой мотнула в сторону неба, с которого ярко светила луна. И правда, не будь холодного светила на небесах, они бы проскользнули в темноте и никто бы не заметил. Но ясная погода стояла уже несколько дней, будто в противовес ужасам войны, и глупо было надеяться на внезапную облачность.       «Я бы могла…» — на миг мелькнула у Сибири мысль, но тут же перебилась другой. — «Тогда у меня совсем не останется сил. А бежать ей одной небезопасно.»       Обе они нервничали. Казавшийся идеальным план побега стал медленно трещать по швам. И пусть пока их надежно прикрывали черные громады машин, оставаться на одном месте тоже было опасно. А возвращаться назад… Такое смирение с собственной ужасной судьбой они бы не стерпели.       — Ох, Сашенька, нужно бежать…- вздохнула Леся, глядя на лес, возвышающийся своей тьмой над пустым пепелищем. Бежать было не так уж и далеко, но… Но как много чертовых «но».       — Давай, — вздохнула Сибирь. Нужно было рискнуть и, кто знает, может, им повезет. Ведь должно повезти! Хотя бы один крошечный раз, а дальше они как-нибудь сами справятся.       Поняв, что стрелять будут в спины, Саша с тяжелой душой пустила Лесю вперед. Если они будут бежать прямо друг за другом, то у человека будет шанс выжить и не получить пулю куда-то в важные части слабого тела.       Уставшая, давно нормально не евшая и не пившая Леся бежала медленно. Припадая на одну ногу, она старалась выжить из своих сил все, что только можно. Саша бежала за ней, как тень, тоже чувствуя усталость, но думая лишь о спасении. И о безопасности в кронах густого леса.       Не известно, что именно — то ли громкое срывающееся дыхание, то ли же стук босых грубых пяток по обгоревшей черной землей — привлекли внимание охранников. Белый острый луч света скользнул по двум фигурам, не успевшим пересечь и половину открытого пространства. Громкий немецкий голос закричал что-то срывающееся и бессвязное, раздались выстрелы, летящие пока что над головой. Леся испуганно дернулась, попыталась уйти в сторону, но Саша схватила ее за руку, вырываясь вперед и таща за собой. Успеют, обязательно успеют, а там уже лес, там не найдут!       Но они не успели.       Пуля попала прямо между ребер, заставив мокро всхлипнуть и запнуться. Под ноги попались горелые коренья, и Сибирь упала, утягивая за собой подругу. Горячая кровь тут же смочила остывшую серо-черную землю, освещаемую множеством белых фонарей. Поднявшийся в воздух пепел стал медленно оседать на их волосах и руках.       — Саша, ты!.. — Леся пыталась что-то сказать, захлебываясь страхом, пылью, пеплом и ужасом. Но Сибирь, стараясь держать уплывающее сознание к узде, приложила палец к губам.       — Тш-ш!..       И тут ее накрыла пустота.

***

      Кровь фонтаном хлестала изо рта, вытекая все сильнее с каждым ударом. Живот посинел настолько, что уже не ощущал боли. Сибирь, скорчившись, лежала на полу и прикрывала только голову, но туда особо не били. Через разорванную рубашку она видела кровоподтеки и ушибы на ноющей груди, синеву живота, а дальше еще что-то скрывали дышащие на ладан штаны. Третий Рейх бил, будто отсчитывал секунды жизни: методично, с равными промежутками между ударами. Поначалу Сибирь вырывалась, кусалась и билась, насколько позволяло тело. Потом стало все равно. Абсолютно сухие фиалковые потухшие глаза смотрели перед собой и не видели ничего. Тело валялось на холодном деревянном полу, никак не реагируя на происходящее. Сопротивления со стороны Сибири не было — это злило Рейха и раззадоривало злобу. Накануне он проиграл важное сражение, начальство рвало и метало, что-то требовало. От всего этого Третий Рейх заработал головную боль и клокочущее раздражение. А сорвал он все это на так кстати провинившихся пленницах.       — Что ты молчишь?! — не выдержал он и рванул Сибирь вверх. Та повисла у него на руках, как белье на суку. Молчание. — Говори! Удар. Кровь из губ закапала на пол. Молчание.       — Да чтоб тебя!!! — яростно воскликнул мужчина и отшвырнул Сибирь в угол. Та мешком свалилась туда и затихла. Рейх, тяжело дыша, оперся на стол. Неудачи так и преследовали его: то партизаны, то проигрыши, то побег. Неужели…       Рейх обернулся. Плечи Сибири подрагивали. «Неужели она смеется надо мной?!..» — черные зрачки сузились до точки от накатившего бешенства. Ему и невдомек было, что Брагинская пыталась подняться на дрожащих непослушных руках.       Вновь удар ногой, молчание, ярость.       — Знаешь, что я сейчас сделаю?! — прошипел, осененный догадкой, Рейх. — Велю расстрелять твою подружку, а ты будешь работать за двоих, гадина!       — Не надо… — выплюнув кровяной шмоток, прохрипела Сибирь. Немец спрятал злорадную ухмылку и, намотав спутанные грязные волосы на кулак, заставил девушку посмотреть в глаза.       — А может, надо? — приторно спросил он. — Чтоб жизнь медом не казалась!       Снова быстрый и уже не отдающий никакой болью поцелуй с полом, снова носки чужих сапог вбиваются в живот. Хотелось ругаться, хотелось послать всех к черту, хотелось драться, но сил уже не было. Равнодушие перерастало в отчаяние с каждым ударом, становилось все больше, все удушающе. «Нельзя, нельзя, надо быть… сильной…» — думала, кусая иссохшие губы, Сибирь. Но чувства взяли свое.       Комнату наполнил неистовый, полный боли нечеловеческий, почти звериный крик, перерастающий в вой и рыдания. Все, что веками копилось и замерзало в такой ранимой душе, выходило. Третий Рейх зажал уши, будучи не в силах даже шевельнуться. Чужие боль, безысходность, бессильная и безудержная ярость пригвождали к полу, доставали до потаенных струн души и безжалостно рвали. В глазах мужчины впервые за всю войну стояли слезы. Будто двое боролись внутри: один пытался вернуть контроль, злобно потрясая кулаками, другой же иступленно просил прощения.       Пытаясь бороться с душившими его эмоциями, Рейх, даже зажав уши изо всей силы, смог услышать такое внятное, никогда им непроизносимое, полное страха и дикого ужаса слово. Сибирь, содрогаясь на полу в рыданиях и истерике, звала Тюменскую. Не по имени. «Мама…».       Брагинская не помнила, как охрипшим голосом она звала мать; не помнила, как Рейх, на трясущихся ногах приказал увести ее, едва шевеля языком; не помнила, как причитала Леся и пыталась просить помощи и доктора, не зная немецкого. Она ничего не помнила. Золото, снег из видений, мальчишеский знакомый голос и забытые оклики подливали масла в огонь: из-за непонимания Сибирь бесилась еще пуще, не могла спокойно спать ночами, бросалась на стены уже какого-то чердака, сдирая пальцы в кровь. К себе она не подпускала никого. Даже местный врач не мог сказать, что с ней, хотя все указывало на помешательство.       В какой-то момент Сибирь не проснулась. Олеся пыталась привести бессознательную соседку в чувство, но Брагинская никак не реагировала на усилия товарки. Лишь ярко-алые щеки подтверждали, что Саша до сих пор нездорова. И, хотя бы, жива.       В этот раз снега не было. Багряный лес и ласковое осеннее солнце нежно рассматривали лежащий посреди поляны комочек. «Это я…» — решила Сибирь, почему-то глядевшая на малютку со стороны. Девочка действительно являлась Сибирью, но пока еще не понимала этого. Брагинская узнавала место, ощущая глухую боль в сердце. Сейчас, еще немного, еще чуть-чуть и появится…       — Тпру!!! — лошадь стала на дыбы, увидав живое существо на дороге. Сибирь понимала, что мать ее не видит. Но все же так прекрасно вернуться в беззаботное прошлое, когда все были рядом. Когда еще никому не было плохо из-за нее.       — Я тоже соскучилась, — вдруг прозвучал знакомый голос. Саша обернулась. Сердце радостно затрепетало. Девушка кинулась к статной черноволосой женщине. Тюменское ханство выглядела так же свежо и молодо, как и помнила Сибирь.       — Ты мне не кажешься?.. — как-то жалобно спросила Саша, прижимаясь к матери и вдыхая запах тяжелой ткани, напоенной ароматами поля.       — Ну спасибо! — хохотнула Тюменская, поглаживая дочь по голове. — Я, по-твоему, совсем раствориться должна? Да…       — Ну хватит… — смутилась Брагинская. Внезапно фиалковые глаза уловили движение в стороне. — Папа?..       Крепкий узкоглазый мужчина, сверкая золотом глаз, вышел на поляну. Черные его волосы были распущены, но едва доставали до плеч.       — Как всегда в доспехах… — буркнула Сибирь и почувствовала руки матери, подталкивающие ее. Девушка несмело шагнула к отцу и остановилась, глядя прямо на него. Тот пытливо осмотрел ее и грустно усмехнулся:       — Выросла, дочка.       — Что-то при жизни ты мне это нечасто говорил, — фыркнула Сибирь, почему-то развеселив отца. Золотая Орда от души посмеялся и остался доволен.       — Языкастая. Вся в тебя, — обернулся он к Тюменской. Та махнула рукой, не сдерживая гордой улыбки.       — Между прочим, я тут страдаю! — заворчала Саша, исподлобья глядя на родителей. — Меня там не любят! Бьют, пытают, делают, что хотят… — девушка вздохнула. — Мам, пап, заберите меня с собой. Не могу больше. Не хочу.       — Сибирь, цветочек мой, — охнула Тюменская и взяла дочь за плечи, — нельзя же так! Все это, как бы ни было больно, твоя жизнь — самое ценное сокровище!       — Какой смысл в этом сокровище, если на него уже нет сил?.. — прошептала Брагинская. — Какой смысл его хранить, если за тебя все решено, а ты ничего не можешь сделать?..       — Дитя мое, я всегда учила тебя смотреть трудностям в глаза и противостоять горькой судьбе, — Тюменская прижала дочь к себе. — Но сейчас… Сейчас не тот день и не тот миг. Нужно уйти от них… Сбежать прочь.       — Я уже пробовала… — выдохнула Сибирь.       — Сегодня ночью, — вдруг стал рядом отец. — Ночью из окна на крышу, оттуда по лестнице. А дальше следи, Сибирь, следи! В твоих руках жизнь человеческая. Мы поможем тебе…       Сибирь распахнула глаза. Тело не болело, руки и ноги хорошо двигались, даже живот не сводило. За узким грязным окном едва можно было увидеть сгущающиеся сумерки. «Сейчас или никогда…» — решила про себя девушка и приподнялась на локтях. Леся сидела у противоположной стены, положив голову на колени. Серые ее глаза смотрели на наваленный мусор на полу.       — Олеся, — негромко позвала Саша. Та вздрогнула, ойкнув, и тут же зажала себе рот рукой, переводя взгляд на подругу.— Да что ты? Я же не восставший мертвец. Леся замотала головой, что-то бурча в ответ, все также закрывая рот.       — Чего? — не поняла Сибирь. Девушка наконец убрала руку от лица, прикладывая ее ко лбу. Потом к щеке. Ничего не добившись, она очень грустно вздохнула       — Ты пролежала так где-то с неделю… Я думала, ты все… Умерла, — в голосе Леси послышались слезы и всхлипывания.- Тебя уже хотели закопать, но… Ну, неважно, не закопали. На одной воде… И живая… — слыша срывающийся голос соседки, Сибирь поморщилась.       — Так, без соплей. Сегодня бежим.