Часть 4
7 февраля 2023 г. в 08:00
Издавна в канун праздника Предзимья, когда первые снега накрывают землю, давая ей отдых и передышку, принято просить Ренизи, чтобы зима прошла удачно, чтобы хватило припасов, чтобы морозы не слишком свирепствовали и чтобы все старики и маленькие дети благополучно встретили новую весну.
Может, в других местах и по-другому, но здесь, на севере Пандари, в Ольде, этот праздник — важный и любимый. Он не приходится на один определенный день и начинается, когда вернется жрец, достанет из тайника ключ и вновь распахнет двери старого храма для всех желающих. От рассвета и до поздних сумерек туда потянутся люди. Нуждающиеся в помощи, совете и утешении и просто желающие помолиться или поблагодарить богиню за дарованные ею милости.
В эти дни весь Ольд дружно и весело провожает осень за ломящимися от еды столами, где обязательно представлены яблоки во всех видах, от запеченных в меду до поросенка в яблоках. И запивается всё это великолепие яблочным элем, целыми кувшинами эля. А закончится праздник Предзимья тогда, когда жрец покинет деревню, отправляясь в свое очередное, уже зимнее странствие.
Лайри наклонила широкий глиняный кувшин, и на руки Ариса полилась аккуратная струйка воды. Он небрежно ополоснул ладони, потом плеснул немного стылой воды в лицо и зашипел от холода, но тут же почувствовал, как улетучиваются остатки сна, и благодарно улыбнулся протягивающей полотенце сестре, получив в ответ точное отражение собственной улыбки. Они с Лайри были близнецами и не только понимали друг друга с полуслова, а иногда и без слов, но и внешне удивительно походили друг на друга. Арис, конечно, повыше и пошире в плечах, но у обоих — светло-русые волосы, слегка вздернутый носик, веселые широко расставленные голубые глаза и одинаковая манера улыбаться. Сначала глаза начинают блестеть, нос смешно сморщивается, а только потом губы расплываются в неудержимой улыбке.
Всё их детство прошло в компании друг друга, куда Арис, туда и Лайри. И всё они делали вместе. Ссорились редко, всегда помогали друг другу и почти не разлучались. Родители не могли на них нарадоваться. Только вот этой осенью, когда обоим пошел семнадцатый год, их пути немного разошлись.
Арису повезло — деревенский кузнец Вариан, у которого не было собственных детей, согласился взять его в ученики. С этого момента Арис проводил определенные дни в кузнице, а Лайри пришлось перенять часть работы по уходу за животными, которую они раньше делили на двоих.
Вот и сегодня Арис с утра пораньше собирался в кузницу. Конечно, это было не то, что учиться у городского кузнеца, у которого был собственный герб, место в гильдии, достаточно денежных клиентов, и который мог специализироваться на чем-то одном, например, ковать прекрасные мечи или кинжалы, а по праздникам прогуливаться по главной улице, запросто здороваясь с бургомистром.
Деревенскому кузнецу приходилось браться за любую работу, чинить лопаты и серпы, латать котлы, мастерить петли для дверей и обручи для бочек. Но даже и так Вариан открывал свою кузницу хорошо если раз в шесть или даже десять дней, чтобы сработать за один раз сразу все, что накапливалось за это время. Тогда и для Ариса находилось занятие. Он раздувал меха, подавал клещи или зубило, или что еще надо было, присматривался к тому, как кузнец работает молотом. Случалось уже и самому сковать что-то нехитрое.
А в остальное время Вариан гнул спину на своем огороде или в поле, как и все в деревне. Старая кузница, с ее массивными стенами и широкой трубой, стоящая прямо у дороги, была для него только приработком. Одна-единственная деревня не могла полностью обеспечить его работой.
Кузницу он унаследовал от деда, а тот от прадеда. За работой Вариан любил рассказывать ученику про прежние времена, когда на дороге, на которой стояла кузница, царило оживленное движение, и со всех трех деревень сюда стекались клиенты и покупатели, да и приезжие появлялись не в пример чаще. Тогда в кузнице с утра до вечера грохотали молоты, из окна вырывались отсветы пламени, сверкали и разлетались вокруг искры от раскаленного металла, кипела веселая и азартная работа.
— А уж ездили тогда много, людей посмотреть и себя показать, на рынки и ярмарки возили товары. И каждому нужно было то новую подкову, то обруч на колесо, да мало ли что…
Арис часто, качая меха и обливаясь потом от жара в кузнице, слушал своего мастера и представлял себе те чудесные времена. Богатые, даже изобильные, а главное, интересные. Родись он тогда, мог бы запросто поехать в соседнюю деревню, одну из тех, пропащих. А может, даже побывать в самом легендарном Эйнасе с его чудесами и красотами…
Он бы, конечно, позвал с собой Лайри, и оба целый день шатались бы по ярмарке, смотрели на представления бродячих артистов. Слушали предсказателей и певцов. И он толкал бы Лайри в бок в смешные и волнующие моменты, а она в ответ толкала бы его. А потом пошли бы в торговые ряды, где ткани и прочая дребедень, и Лайри купила бы себе и матери всяких товаров, нужных и не очень. Арису было бы не жалко потратить все накопленные деньги, пускай сестра порадуется…
А пока отца с матерью было не уговорить даже на тот берег реки лишний раз съездить. «А что нам там делать?» — искренне недоумевали они.
Нет, родители были и добрыми, и работящими, ругались редко, не трогали близнецов и пальцем, но только очень уж тяжелы на подъем. Их интересовали только житейские заботы, и они, кажется, даже радовались тому, что один их день был как две капли воды похож на другой. У него-то в жизни все сложится по-другому, Арис крепко верил в это. Недаром Вариан выбрал в ученики именно его.
Сегодня он недаром собрался на работу так рано: им предстоял нелегкий рабочий день. В углу старой кузницы накопилось достаточно инструментов, требующих ремонта, да еще староста заказал плетеные обручи своей супруге и дочерям, в честь предстоящего праздника Предзимья. Обрадованный и польщенный таким необычным заказом, кузнец был настроен не ударить в грязь лицом.
И ему стоило поторопиться, ведь до праздника оставалось совсем немного. Со дня на день в деревню явится, как и каждый год, странствующий жрец, вон Лайри уже все глаза себе проглядела. И придет время ходить друг к другу в гости, угощаться светлым элем, яблоками, свежими копченостями и прочими дарами осени.
По погоде в эти предпраздничные дни издавна пытаются угадать, насколько суровой будет зима. Плохо, если в это время земля уже покрыта снегом, а реки льдом. Это обещает холода и долгую зиму.
В этот раз снег пошел непривычно рано. Но река еще не встала и даже у берега не думала покрываться коркой льда. Старики, собравшись посреди главной деревенской улицы, долго спорили, пытались разобраться в столь противоречивых приметах.
Но даже старикам трудно было представить себе худшее знамение под Предзимье, чем появление итарков. Они свалились, как снег на голову, когда солнце уже клонилось к закату, и вихрем пронеслись по деревне.
А потом вальяжно проехались по главной улице и остались там, перегородив ее намертво. Поначалу в спешке выскочившему из кузницы Арису показалось, что их около сотни. Потом только понял, что много меньше. Он, конечно, сумел бы поточнее сосчитать заполнивших улицу пришельцев, если бы их кони стояли неподвижно, а не приплясывали на месте, пятились назад, менялись местами. Какая-то беспорядочная куча, а вовсе не ровный строй, как на виденных Арисом в доме старосты прекрасных и грозных картинах, изображавших армии в походе. И флагов у них не было, длинных, как змеи, и пестрых. Вообще ничего яркого.
Из толпы всадников выехали трое и остановились перед старостой, едва не наступая на него копытами коней. Итаркам, конечно, и в голову не пришло спешиться, чтобы быть на одном уровне со стоящим перед ними человеком. Из-за невысокой, по пояс, каменной ограды кузницы Арис мог рассмотреть эту сцену во всех подробностях.
Все трое были офицерами — на рукавах поблескивало серебряное шитье — но у Ариса не было никаких сомнений, кто из этой троицы главный. Двое были явно слишком молоды для того, чтобы командовать. Один — красавчик, и в самом деле как с картинки, правда, на взгляд Ариса, слишком уж слащавый. В его ничем не покрытых светлых волосах искрились снежинки. Трудно представить, что такого заботит что-нибудь, кроме его самого и его внешности. Небось любуется сам на себя в каждую лужу, фыркнул Арис, и перевел взгляд на второго. Конь под ним был местным, гнедым, хотя ростом и статью не уступал, пожалуй, итаркским лошадям. А сам всадник чем-то напоминал мелкое хищное животное. Узкое лицо выражало сдержанную злобу, нетерпеливо хмурились черные, резко очерченные брови, а зеленые глаза блестели лихорадочным звериным блеском.
Но все же на этих двоих Арис глянул только мельком. Третий всадник, в каждом жесте которого чувствовалась неумолимость, вот кто должен был быть главным. Арис, который выскочил из кузницы налегке, голый до пояса, разгоряченный работой, теперь, глядя на неподвижные черты лица и жесткие складки вокруг плотно сжатых узких губ, почувствовал, как тело пробирает ледяной холод.
Как ни странно, в разговор со старостой вступил тот офицер с непокрытой головой, самый несерьезный и легкомысленный на вид из этой троицы. Значило ли это, что он командовал остальными? И за какие же это заслуги такому сопляку досталась такая должность? Или всё же не он был главным, а настоящий главный просто не снизошел до разговора со старостой? От итарков вполне можно было ожидать подобного пренебрежения. Потому что от них можно было ожидать чего угодно.
И всё же, когда светловолосый завел речь об осквернении храма, всё тем же легкомысленным тоном, как будто не понимал, что речь идет о святотатстве, или ему просто было все равно, замерзшего было снаружи Ариса опять бросило в жар. Еще хорошо, что староста сумел сохранить спокойствие и отвлечь итарков от их безумного намерения. Арис оглянулся на Вариана, который тоже покинул кузницу и молча замер за его плечом. Кузнец вздохнул. Ясно, что сегодня обоим уже будет не до работы.
Что же принесут деревне те, кто, глазом не моргнув, готов осквернить храм? Разве они не знали, что итарку и на порог ступить нельзя?! За такое святотатство Ренизи или ослепит его, или вовсе лишит разума — у кого он пока имеется, конечно. В крайнем случае навлечет несчастья на него самого и его потомков. Или они совсем не боялись гнева богини?
Весь вечер только и разговоров было, что о пришельцах. В первую очередь о том, как старосте удалось отстоять храм. Еще дружно возмущались тем, что итарки затребовали самых хороших продуктов, овса, сена, соломы — тоже, между прочим, не лишней… А что говорить о дровах, которые каждый заготавливал и колол для себя, а не для высокомерных нахлебников? И это произошло тогда, когда все уже поверили, что время несправедливых поборов прошло навсегда. А попробуй не дай!
Многие вслух говорили, что следует пожаловаться Таресу на эту новую напасть. Он наверняка сможет защитить Ольд. У него настоящая армия, преогромная, и, говорят, растет с каждым днем…
Да, нужно было бы отправить кого-то к Таресу, только вот кого? Желающих пока не находилось, у каждого имелись неотложные дела и домашние заботы. Ни в первый, ни во второй день так ничего и не было решено.
Дети помладше старались держаться рядом, чтобы ничего не пропустить из этих увлекательных разговоров. А вот подростки, наоборот, предпочитали собираться отдельно от родителей, подальше от их ушей. И этот раз не стал исключением. Встретились, как это обычно и бывало, в большом, просторном доме Рилены, первой деревенской красавицы. Слишком даже просторном для семьи из трех человек — Рилена была единственным ребенком.
Арис с Лайри в этот раз тоже пришли, хотя Лайри недолюбливала задаваку Рилену. Но Арису непременно хотелось обсудить с остальными, что же можно сделать против итарков. К его разочарованию, хотя здесь тоже, как и среди взрослых, многие возмущались несправедливостями, хорохорились и храбрились, но дальше разговоров дело так и не пошло. Каждый надеялся, что непростое, полное опасностей путешествие к Инсевелю захочет взять на себя кто-то другой.
В результате просто порешили, что завтра, в крайнем случае послезавтра, итарки и сами уберутся, без их участия.
Совсем добила Рилена, которая молча слушала все эти разговоры с насмешливой и высокомерной улыбкой на полных, красивых губах, а в конце сказала, что вообще не понимает, почему они так раскудахтались. И тут же похвасталась, что ее мать, не будь дура, напекла целую гору яблочных оладий, отнесла итаркам, и те расплатились с ней не мелочью, а полновесным серебром. Если у матери и дальше так пойдет торговля, то на следующей ярмарке Рилена накупит себе таких тканей и украшений, каких и у старостиных-то дочек нет, и каких в Ольде давно не видали.
Лайри заметила по лицу брата, что Рилене сейчас достанется, и сильно сжала его плечо. Арис понял намек сестры и сам постарался взять себя в руки. Как бы его ни разозлила глупая девчонка, не бить же ее. Тем более в ее собственном доме.
Тут Лайри приподнялась с места, и, бестолково маша руками, принялась многословно прощаться с хозяйкой. Она извинялась, что, мол, пора им с братом, дома еще курочки, свинки некормленые, заждались небось, и при этом так неудачно махнула рукой, что задела тлеющую лучину, да так, что та приземлилась на подол юбки Рилены. Само по себе это было не страшно, но Лайри так испугалась, что лучина прожжет дырку в крашеной шерстяной материи, что принялась усердно охаживать Рилену сзади, по тому месту, которое прикрывает юбка, несмотря на все ее протесты…
Наконец близнецы распрощались, еще раз извинившись за устроенный беспорядок, и вылетели на крыльцо.
Всю дорогу до дома они хохотали и никак не могли остановиться. Как только Арис немного успокаивался, Лайри фыркала, и тут же он опять покатывался со смеху. Как только Лайри становилась серьезнее, одного взгляда на дрожащие губы брата ей хватало, чтобы снова начать хихикать.
А вот стоило близнецам оказаться дома, как веселье прекратилось само собой.
Арис, опершись на теплую стенку очага, хмуро наблюдал за тем, как мать укладывает в корзину яйца, прокладывая каждое соломенной оберткой. Она озабоченно шевелила губами, пересчитывая их, и не видела выражения лица сына.
— Ты так стараешься угодить итаркам! — вырвалось у него гораздо более сердито, чем он обычно позволял себе разговаривать с матерью. — А я бы лучше разбил все яйца об стенку, чем отнес им.
— Ну что ты такое говоришь, сынок? Как это можно?! Зачем же такие хорошие, свежие яички о стенку? — испуганно и непонимающе посмотрела на него мать.
Ариса давно бесила всегдашняя покорность родителей по отношению к вышестоящим. Но это было уже слишком. Чтобы не сорваться, он схватил топор и выскочил во двор, буркнув сквозь плотно сжатые зубы:
— Пойду, дров наколю.
Лайри метнулась за ним, на ходу накидывая широкий домотканый платок. Даже когда оба оказались на заднем дворе, сестра не стала ни стыдить, ни увещевать его. Некоторое время Арис яростно рубил дрова, а Лайри ловко перехватывала полешки и складывала в поленницу. Близнецы работали слаженно и совершенно молча.
Снег пошел сильнее. На ветки яблонь, на ограды, на краешек забытой снаружи кадушки опускались снежинки, обводя и выделяя каждую неровность кокетливой белой опушкой.
— Эх, и какой бы красивый праздник Предзимья вышел, если бы не итарки! — вздохнул Арис, устало опуская топор.
— Еще выйдет. Вот вернется жрец, откроет храм, разведет в каменной чаше огонь, и все наладится, вот увидишь! — с надеждой откликнулась Лайри.
Она очень любила их жреца. Впрочем, являлся ли он только их жрецом, или Ольд был только одной из опекаемых им деревень, станцией на известном только ему одному пути? Кто же знает точно, когда дело касается жрецов?
Они слишком уж любили напускать тумана в свои дела — находил Арис.
Они были выше всякой критики — находила Лайри.
Арис с сомнением взглянул в черное, усердно сыплющее снежной крупой небо:
— А не помешает ему снегопад? Смотри, снег-то все идет и идет.
— Он, если захочет, может сделать так, чтобы снегопад закончился. Это же жрец! — мягко улыбнулась Лайри, глядя туда же, и детская вера сестры в могущество жреца показалась Арису не смешной, а утешительной. Пусть будет так. Пускай жрец придет и все наладится. Между тем снег и впрямь, как будто по слову Лайри, пошел реже, а к тому времени, когда брат и сестра, повеселевшие, разгоряченные работой, с одинаковым румянцем на щеках, вернулись в дом, снегопад совсем прекратился.
Наутро итарки отсыпались, если не считать рыщущего повсюду конного разъезда, сидели в общинном доме, не показываясь наружу. Но ближе к полудню на главную улицу вышел один из них. Он вел за повод поджарую серую кобылу и при этом беседовал с ней. Не как обычно говорят с лошадьми, там, к примеру: «Тпру» или «Пошла, моя хорошая!», или даже «Куда прешь, скотина?».
Нет, он вел с кобылой настоящий разговор, как будто и вправду верил, что та могла его понять или ответить.
Кажется, так и не заметив, какое дикое впечатление производит на деревенских, тайком наблюдающих за ним, чокнутый итарк довел свою лошадь до кузницы. Впрочем, это еще неизвестно, кто кого вел. Судя по тому, что повод между ними все время провисал, лошадь нисколько не возражала против совместной прогулки.
Арис многозначительно переглянулся со своим мастером, когда понял, что эта парочка направляется именно к ним.
После появления итарков в деревне им стало ни до чего. А сегодня, только разожгли печь и приступили к отложенной работе, какие-то злые духи принесли к ним вот такого, с позволения сказать, «клиента».
Правда, лошадь была хороша — изящная, с красиво изогнутой шеей и вся, с ног до головы, светло-мышастой масти: и грива серая, и хвост, даже ноздри серые. Вся она выглядела как ожившая резная игрушка. Или даже, если повнимательнее взглянуть на блестящую короткую шерсть, как дорогущая серебряная фигурка оленя, которую как-то раз Арис видел все в том же доме старосты, на полке над очагом. Впрочем, и ноги у нее были, как у того оленя — суховатые и слишком уж хрупкие на вид, с тонкой пястью.
Не одному Арису кобылка показалась ожившей игрушкой, Вариану, очевидно, тоже. Наверное, поэтому кузнец совершенно спокойно ухватил ее своей огромной ручищей за левую заднюю ногу, на которой отсутствовала подкова. Но тут итаркская лошадь без всякого предупреждения вскинулась, яростно хлестнула хвостом, вырвала ногу и метко лягнула кузнеца в бедро.
Арис не успел вмешаться. Да что там вмешаться, он не успел даже толком рассмотреть, что произошло. Просто в следующее мгновение Вариан уже сидел на земле, со стоном держась за бедро, а подлая кобыла стояла как ни в чем не бывало, только издевательски косилась на него своим блестящим карим глазом.
Кузнец сконфуженно посмотрел на Ариса, который помогал ему подняться с земляного пола, потом метнул тревожный взгляд на итарка. Чувствовалось, что Вариан обескуражен, а еще обижен и рассержен. Арис его прекрасно понимал. Кузнец привык управляться с самыми разными животными. Иногда лошади пытались кусаться и лягаться, это было нормально. Но в этот раз все произошло слишком неожиданно.
А тут еще хозяин кобылы. Он, правда, не смеялся над Варианом, но и не спросил, не пострадал ли тот, не извинился, короче, не сделал ничего из того, что сделал бы в такой ситуации любой нормальный человек. Так и стоял, не шелохнувшись. Только слегка изогнул бровь, скептически рассматривая кузнеца, как будто серьезно сомневаясь в его способности подковать лошадь.
Уж лучше бы смеялся. Это было бы грубо, но не так бесчеловечно.
Кузнец, подхлестываемый этим взглядом, вновь устремился навстречу кобыле и еле сдержал стон боли, ступив на ушибленную ногу. Но ему просто необходимо было восстановить свою профессиональную репутацию. Быстро и ловко подковать эту лошадь стало для него вопросом чести.
Прихрамывая, он начал осторожно заходить за ее круп. Кобыла, заметив эти маневры, злобно прижала уши, показывая, что не сдастся без боя.
Неизвестно, как развивались бы события дальше, но тут ее хозяин наконец-то сообразил, что и в его собственных интересах успокоить животное. После его вмешательства дело пошло веселее. Значительно веселее.
На самом деле, стоило ему взять в ладони узкую морду и заговорить, как кобыла заслушалась и неподвижно застыла на месте.
Вариан мог спокойно работать без всяких происшествий и помех. Если не считать того, что чуждые звуки итаркского языка явно раздражали кузнеца, как и самого Ариса. Но если это помогало успокоить норовистую бестию, то стоило потерпеть.
— Сколько тут у вас стоит подковать лошадь? — осведомился итарк, когда новенькая подкова заняла свое место.
— Две серебрушки! — мстительно выпалил кузнец. На самом деле он вообще не ожидал, что работа будет оплачена. В конце концов итарки, забирая накануне продукты и фураж, даже не заикнулись об оплате. Две серебрушки были неслыханной ценой. Честно говоря, он редко зарабатывал и одну за четыре новые подковы. Но ноющее бедро и оскорбленная гордость требовали весомой компенсации.
Арис уставился на итарка, желая понять, не показалась ли тому эта плата чрезмерной. Напрасно, ничего невозможно было прочитать на бледном, отстраненном лице. Итарк равнодушно уронил в широкую ладонь две монеты, сверкнувшие чистым серебром, а расплатившись, поднял холодные светлые глаза на кузнеца и спокойно сказал:
— Если моя лошадь потеряет эту подкову, я вернусь и застрелю тебя.
Долгая пауза, которая установилась после этих жутких своей обыденностью слов, держалась даже после того, как кузнец с Арисом остались вдвоем. Нарушать ее не хотелось ни тому, ни другому.