Придворный художник

— Хуа Чэнчжу, куда Вы идёте?.. — Инь Юй взволнованно почти бежал за Хуа Чэном, который быстро шёл в сторону выхода из провинции.       Демон собирался прямо сейчас телепортироваться к границе. Невозможно, чтобы он не мог ничего сделать с этим своей силой, даже несмотря на мощь Его Величества.       Телепортация за пределы провинции… прошла безуспешно — Хуа Чэна просто выбросило в ближайший пустующий трактир на территории северного города. — Градоначальник, п-подождите!.. — бедный помощник гнался за своим хозяином, активно пытаясь что-то сказать. — Что Вы делаете?.. — Давно барьер стоит? — Хуа Чэн выскочил из трактира и пошёл в сторону границы города. — Я писал в письме… — Я спросил, давно он стоит? — раздраженно зашипел демон, быстрым шагом идя по вымощенной камнями дороге к воротам. — Н-несколько дней? Тогда провинцию окружила королевская армия, особенно со стороны леса.       Хуа Чэн остановился на расстоянии вытянутой руки от полупрозрачной золотой пелены за входом в город. По ту сторону виднелось несколько силуэтов в военной форме — довольно далеко, но больше положенного.       Демон положил ладонь на барьер, вмиг ощутив сильную волну духовной энергии, прошедшей сквозь всё тело.       Это точно сила Се Ляня, и вряд ли с этим можно было что-то сделать. Пусть резервы Хуа Чэна снова полны, чувствовалось, как от завесы исходит намного больше энергии, чем было в демоне на данный момент. — Чёрт… — прорычал он сам себе.       Се Лянь отправил его сюда, поставив предварительно защиту в виде купола и стражи, и он не давал Хуа Чэну читать последние письма и связываться с демонической провинцией. Бог планировал это с самого начала. Сколько времени? Неделю? Месяц?       Или всё время, что он его знал? — Я думал, мы начали полагаться друг на друга… — видимо, это не так.       Се Лянь хотел защитить его от надвигающейся беды, зная, что Бай Усянь точно убьёт их обоих, если у него будет достаточно сил. Но разве они не договорились, что победят его вместе? Что бог собрался делать самостоятельно?       Голова болела, и лицо Хуа Чэна исказилось от досады. Инь Юй позади мялся и не знал, как начать разговор. — Хуа Чэнчжу… Вы, видимо, были не в курсе?.. И не планировали возвращаться в Призрачный город? — Мне нужно наружу, — в голове крутились всевозможные варианты, но все они казались бесполезными. — Я уже понял. Но в Доме Блаженства не так давно появился гость, который, возможно, знал о Вашем появлении?.. — Гость? Ты его знаешь? — Нет, но он показался очень важным человеком.       Это кто-то из дворца? Не может быть — вряд ли Се Лянь позволил кому-то из своих приближённых ступить на эту территорию, чтобы помочь Хуа Чэну. Тогда кто? — Возвращаемся, — демон развернулся и решительно направился к тому же трактиру, заставив Инь Юя в очередной раз тяжело вздохнуть.       Мужчина на кушетке сидел прямо, держа в одной руке чашу с чаем. Руки были спрятаны тёмными перчатками, изысканные древние одежды покрывали всё его тело, на длинных серебряных слегка волнистых волосах висело множество украшений и драгоценных камней. Бледное лицо ничего не выражало, светлые ресницы слегка прикрывали голубой, почти прозрачный взгляд. — Мэй Няньцин, — Хуа Чэн напрягся, войдя в комнату.       Тот наконец поднял глаза, взглянув на хозяина дома. — Долго Вас не было, Хуа Чэнчжу. — Дела.       Взгляд пророка был наполнен мудростью сотен лет жизни и усталостью. — Я прибыл поговорить.       Демон вздёрнул бровь. — Поговорить? — смешок, — Помнится мне, Его Величество много сотен лет не мог найти своего бывшего наставника, даже перевернув всё королевство. С чего бы тебе приходить в мою резиденцию и требовать разговора?       Мэй Няньцин нахмурился. — Я не требую. Это касается Его Величества, Хуа Чэн.       Тот вздрогнул. Конечно, ради чего ему еще приходить? — Это катастрофа, — пророк вздохнул, поставив чашу на стол, — ни один из них не сделает этот мир лучше и не возвысит себя своими действиями. Се Лянь, этот глупый мальчик, будет счастлив, только когда полюбит себя.       Хуа Чэн молчал. С последней фразой он был как никогда согласен, но причём здесь это? — Много ли ты знаешь о пророчестве? — их речь резко стала фамильярной, что более предпочтительно. Демон лишь помотал головой. — Конечно, ты не знаешь. Се Лянь не мог тебе всего рассказать, иначе его план пошёл бы коту под хвост. — Откуда тебе знать о его плане? — Хуа Чэн сел напротив. — Сомневаюсь, что вы с ним встречались в последние дни. — Мне не нужно говорить с ним, чтобы знать о его мыслях, мальчик.       Демон сложил руки на груди. — И в чём же именно его план? Судя по тому, что он мне рассказал, всё идет хорошо, — если не считать того факта, что Се Лянь отказался принимать его помощь.       Хуа Чэн ценил порыв бога защитить тех, кто ему дорог, но у них всё было отлично. План звучал идеально, и, даже не зная точно о возможностях Бай Усяня, у них было оружие и силы… — Он собирается уничтожить себя, — наконец заговорил пророк, — через пару дней Сяньлэ останется без правителя.       Се Лянь печально смотрел на барьер вдали — демоническая провинция была под защитой, которая первоначально готовилась для столицы. Вокруг главного города теперь тоже имелся купол, который защитит дворец, его обитателей и жителей районов, но он не настолько крепок и предназначен в основном для духовной силы, а не для живых существ.       Сила барьера для Хуа Чэна настолько велика, что даже Бай Усянь со своей первоначальной мощью не сможет его разрушить. Территория провинции находилась рядом с Тунлу и стояла прямо на бывшем забытом Сяньлэ — защита точно не падёт.       На сердце лежала тоска. Они больше не встретятся, но его Сань Лан будет в безопасности.       Се Лянь вырос рядом с Тунлу, и он любил своё маленькое малоизвестное королевство. Здесь всегда звучало счастье, и принц намеревался стать правителем, который сохранит это в народе.       Цзюнь У пришёл внезапно, но это было обоснованно — император долгое время целился на маленькое королевство, пусть не очень богатое, но на этот раз что-то его зацепило. — Я оставлю твою семью в живых, Сяньлэ, — мужчина сидел на троне в своём дворце Уюна, смотря на всех сверху вниз, — при одном условии.       Тем, что его зацепило, был молодой пятнадцатилетний принц, такой красивый и светлый, притягивающий к себе все, что нуждается в тепле. Се Лянь понял в тот день, что его королевству не светит то самое счастье, которое он намеревался сохранить на ближайшие десятилетия.       Смысла плакать не было, ведь он должен избавить народ от кровопролития своим послушанием. Цзюнь У это вполне устраивало, как и самого принца.       До первой ночи.       Се Лянь не знал, что это такое. Его наставник запрещал ему даже думать о таких вещах. И принц не понимал их. Не ожидал. Боялся. — Ну же, Сяньлэ, будь хорошим для своего императора, — Цзюнь У скользнул рукой по чужому бедру.       Се Лянь напрягся всем телом, в горле застрял ком. Он не хотел.       Но мужчину это не волновало.       По утрам принц вставал один, старательно избегая собственных воспоминаний о прошлых ночах. Сзади всё болело и иногда кровоточило, тело покрывали уродливые синяки и укусы, которые не успевали заживать за один день и пополнялись новыми. Сердце было наполнено отвращением ко всему вокруг и к себе. Хотелось содрать кожу или поменять тело на более чистое и менее привлекательное, чтобы Цзюнь У не взглянул на него даже под действием вина. Хотелось дать императору отпор и оттолкнуть, но чёрные синяки на запястьях в форме пальцев лишь указывали, что это невозможно. Хотелось плакать, но Се Лянь помнил, что он делает это ради своих родителей, друзей и королевства. Цзюнь У пообещал не трогать их, ведь ему нужен был лишь Се Лянь.       Как там Му Цин и Фэн Синь? Принц надеялся, что они заботятся о короле и королеве и не слишком сильно о нём волнуются. Их спокойствие тоже стоило всех этих жертв. Его мама всегда говорила, что от печали и стресса можно заболеть…       Се Лянь не планировал болеть, ему лишь надо делать всё, что ему говорили. И не нервничать. — Могу ли я написать письмо своей семье? — тихо спросил принц, сидя в кресле рядом со столом Цзюнь У. — Нет, — бросил император, не отвлекаясь от бумаг, — ты не заслужил.       Что значит "не заслужил"? Что именно ему нужно было сделать, чтобы заслужить? Разве такие вещи могли чего-то стоить Цзюнь У?       Вкус был ужасен, когда Се Лянь сглотнул. Из глаз текли слёзы, челюсть болела, тянуло стошнить. — А сейчас я заслужил?..       Император тяжело дышал, откинувшись на подушку. Он казался довольным и расслабленным, и принц, пусть с очередным приступом отвращения и дрожи, но надеялся на его благоприятное настроение.       Рука Цзюнь У легла ему на волосы. — Сяньлэ, милый, — в глазах императора проскользнуло что-то нежное, — посмотри на себя. Разве ты из тех, кто чего-то просит взамен за свою любовь? Я так не думаю.       Се Ляню было шестнадцать, когда его уверили в том, что его предназначение — дарить любовь, ласку, счастье и тепло.       Еда для слуг и наложников была богатой, но совсем не сбалансированной и ужасной на вкус. Се Лянь думал о том, что, должно быть, Цзюнь У это не пробовал — он бы вряд ли позволил им есть такие помои. Твои любимые должны есть только лучшее, верно? Принц предпочитал иногда вообще пропускать приём пищи, лишь выпивая несколько чаш воды.       Будь у него бессмертное тело, можно было бы вообще не беспокоиться о еде. — Конечно я люблю тебя, Сяньлэ, — Цзюнь У поцеловал его в лоб, — почему ты вообще о таком спрашиваешь?       Се Лянь напряг плечи. — Мы никуда не ходим и не проводим свободное время вместе… Я подумал, мы могли бы как-нибудь сходить в город?       Император внимательно посмотрел на него сверху вниз. Ладонь медленно легла на макушку, аккуратно погладила пряди и резко сжала их в руке, откинув голову Се Ляня назад.       Принц плотно сжал губы, когда лицо Цзюнь У приблизилось к его собственному, а дикий неморгающий взгляд впился с нескрываемой злобой. — Удумал сбежать, Сяньлэ? — прошипел император. — Тебе здесь не нравится? Забыл, о чём мы договаривались? — Н-нет, я… — Твоя задача лишь быть рядом со мной. Так выполняй её с совестью и не требуй от меня этих подозрительных детских игр.       Сегодня Се Ляню исполнилось семнадцать, и больше он ничего не просил.       В честь годовщины правления Цзюнь У было приглашено множество гостей из разных стран, будь то знатные люди или просто посыльные. Дворец пестрил огнями и разноцветной одеждой прибывших, в главном зале витал запах дорогого вина и благовоний, тихая музыка отдавалась от серых стен и совсем не радовала слух принца.       Се Лянь всегда носил чёрное и прикрывал шалью нижнюю половину лица, как и многие другие наложники. Такой стиль давал всем вокруг понять, что богатство гарема доступно взору лишь императора, что казалось донельзя смешным — все его любовники были худыми и бледными, не доедали и подвергались издевательствам со стороны слуг и охраны. Многих из них убивали из-за попыток сбежать, многих из-за их "неверности" своему господину. Се Ляню повезло — его почти не трогали, так как он был "любимчиком" Цзюнь У. Об этом говорило даже высокое качество одежды и множество украшений на голове и ткани. — Очередное захваченное королевство, что за милая победа, Мой Император, — гость дотронулся лбом до пола.       Цзюнь У выглядел скучающе и иногда вздыхал и цокал от раздражения, но через час его уши уже приобрели красный оттенок от выпитого вина.       Се Лянь сидел позади среди других наложников, наблюдая за пиршеством. Они здесь словно для представления, чтобы очередной раз доказать всем вокруг, насколько тонкий у Цзюнь У вкус. — Я слышал, среди Вашего гарема есть принц одной из захваченных стран. О его красоте и нежности когда-то ходили слухи на юге, Императору повезло получить в свои руки такое сокровище. — Все мои наложники драгоценны, — Цзюнь У махнул рукой, — в каждом из них я вижу что-то особенное.       Если бы это было так, все его любовники могли выглядеть здоровыми и счастливыми. Дорожить ими как вещью не то же самое, что дорожить как людьми, не так ли? Се Лянь не был уверен. — Кажется, это принц Сяньлэ? Победа над королевством была быстрой.       Тот напрягся. — Верно. Они не сильно сопротивлялись, и жертв было не так уж много. — Ждём успешного присоединения к империи!       Се Лянь был зол, разочарован и напуган. — Ты… ты обещал, что не будешь трогать Сяньлэ!.. Это был договор между нашими территориями!       Цзюнь У возвёл глаза к потолку, развалившись на кушетке. — Договор — лишь бумажка, не имеющая ничего общего с настоящей политикой. — Тогда зачем я здесь?!       Рука с кубком вина замерла. Мужчина недовольно нахмурил брови. — Не повышай голос, Сяньлэ. Ты здесь потому, что я так хочу.       В тот день он осознал, что его жизнь и страна ничего не стоили в глазах императора.       Когда ему сообщили о смерти его родителей, Се Лянь наконец заплакал. Это произошло очередным утром, прямо перед тем, как бывший принц должен был залечить новые синяки и пойти вымыть своё тело от остатков прошлой ночи. Чувство вины и отвращения не покидало душу, словно всё, ради чего он так старался, никогда не существовало.       Се Лянь знал, что это самоубийство — Цзюнь У не стал бы убивать их просто так — и от этого на душе было ещё хуже. — Их тела? — император поднял одну бровь, отвлекшись от бумаг. — Нет.       Внутри кипел гнев. — Они мои родители. Я имею право их увидеть.       Цзюнь У на это лишь цыкнул и вернулся к бумагам.       Се Лянь не знал, что ему делать. Ему было уже девятнадцать, и единственное, что держало его здесь, в этом мире — это Му Цин и Фэн Синь, чьи письма он иногда получал, пусть и прошедшие через Цзюнь У.       Двое его друзей были неизвестно где, но знание того, что они живы и здоровы, заставляло принца думать о возможности встречи с ними.       Как было бы прекрасно, если бы они жили вместе, как в старые времена! Фэн Синь мог продолжать заниматься охраной, а Му Цин каждое утро будил бы Се Ляня до восхода солнца, помогал с причёской и одеждами. Они могли бы обсуждать планы на день и королевские обязанности, людей, которых встретили, вещи, которые узнали.       Руки Се Ляня дрожали, пытаясь удержать палочки. Худое больное тело не справлялось, и мышцы иногда просто не слушались.       Несмотря на внешний призрачный вид наложника, Цзюнь У продолжал держать его возле, повсюду таскать с собой, показывая гостям, и издеваться по ночам. Он не так часто пользовался гаремом, и Се Лянь несколько раз в неделю просто ждал, когда император закончит делать то, что делал, и оставит бывшего принца в покое. — Они из племенных танцовщиц, Ваше Величество, — тихо произнёс слуга, когда в комнату зашли несколько женщин в изысканных красных платьях и с множеством серебряных украшений на головах и шеях, — Вы сами их пригласили несколько недель назад на выступление.       Цзюнь У лишь кивнул на это и приказал женщинам начинать.       Се Ляню было нечего здесь делать. Еда не лезла в горло, поэтому, отложив палочки для еды, молодой мужчина тихо встал и вышел из зала.       Он во дворце уже четыре года, два из которых похожи на пустое существование с единственной радостью в виде двух живых здоровых друзей где-то очень, очень далеко.       Се Ляню этого… достаточно?       Полная луна освещала коридоры дворца. Стены были тусклыми и без единой картины или растения, безжизненность вокруг успокаивала и роднила. Поступь бывшего принца была тихой и спокойной, несмотря на тяжесть в худых плечах. — Почему меня не пускают к маме?! — внезапный детский голос заставил всё внутри встрепенуться. — Я тоже могу выступать!       Се Лянь завернул за коридор, встретившись с охраной у входа с другой стороны главного зала, откуда лилась музыка, и с ребенком, что злостно рычал на безучастных к вопросу мужчин.       Мальчику на вид было не больше семи, худенькое тело под дуновением ветра с лёгкостью могло снести, одежда была не очень качественной, но чистой и опрятной. Чёрные лохматые волосы прикрывали часть лица, наполовину закрытого бинтами. — Моя мама внутри! Вы знаете кто она?! — Что тут происходит? — Се Лянь подошёл ближе, не спуская глаз с мальчика. Тот испуганно отпрыгнул и недоверчиво уставился на мужчину.       Бывший принц усмехнулся — вуаль на его лице и правда не придавала ему добрый вид, но интерес к происходящей ситуации это лишь подкрепляло. — Твоя мама — танцовщица Мяо? — мягко спросил Се Лянь.       Ребёнок немного помолчал, сведя брови, после чего кивнул. — Это чудесно. Твоей маме очень повезло, что её вызвали во дворец. — Чепуха! — мальчик резко мотнул головой. — Все знают, что император ничего им за это не даст, потому что он жадный жестокий ублюдок!       Стража у входа дёрнулась, но Се Лянь вовремя поднял ладонь, остановив их. — Правда? Может, ты хочешь пройтись со мной, пока твоя мама работает? Дворец — очень красивое место, тут есть, на что посмотреть.       Мальчик недоверчиво прищурился. — Я уже посмотрел… — Пожалуйста? Я гуляю совсем один, и ты в любой момент можешь вернуться сюда и ждать свою маму. Обещаю, что нам сообщат, когда они закончат, — взгляд на секунду метнулся к страже, — я рассчитываю на это.       Ребёнок снова немного помолчал. — Ну ладно… но не долго. Во дворце много странных людей.       Се Лянь шёл слегка позади мальчика, внимательно слушая всё, что он говорил. — Правда? Ты уже кого-то встретил? — Да. Мужчина со странными волосами, он сказал мне что-то про мою плохую судьбу и про смерть, но это очень грубо звучало.       Бывший принц задумчиво промычал. — Не знаю таких. Какой-то слуга, наверное? Они не очень гостеприимны.       Ребёнок лишь пожал плечами. — Ты путешествуешь со своей мамой? — Мгм… и с её подругами. Моя мама прекрасно танцует и поёт.       Как хорошо, наверное, видеть мир. — Вы спите под открытым небом? — Иногда да, но обычно останавливаемся в домах… тавернах? Там, где можно поесть. — Да, в тавернах, наверное, вкусно кормят. — Не так как во дворце, я уверен!       С этим Се Лянь готов был поспорить, но не стал. — Почему тебе так сильно хочется увидеть маму? Насколько мне известно, танцовщицам выделили небольшую часть павильона, и ты мог бы подождать её там.       Ребёнок недовольно хмыкнул, его шаг стал более твёрдым, словно он злился. — Это всё Цзюнь У! Он плохой император! — Плохой? — Вы, люди во дворце, так сильно его любите потому, что у вас всё есть! А мы, простой народ, голодаем! Моя мама всегда говорила, что совсем скоро империя превратится в мёртвую равнину, потому что всё вокруг вымрет от голода и засухи!       Се Лянь недоуменно сжал губы. Неужели в империи действительно есть такие проблемы?       Единственная информация о делах снаружи доходила до него от слухов среди слуг, которые и так хорошо фильтровались. Да, Цзюнь У не был идеальным правителем, но… — И рабство! Там, откуда я родом, это очень распространено!       Рабство?.. Разве в империи оно есть?.. Се Лянь и подумать не мог, как мало он знал о происходящем за пределами дворца. — Разве это не понятно?? Этот император только и делает, что захватывает чужие земли и никак не вкладывается в то, чтобы что-то с ними делать! Жадный человек. — Но ты ведь свободен, — внезапно вырвалось у бывшего принца.       Мальчик остановился и повернулся к мужчине, внимательно уставившись в золотисто-карие глаза своим тёмным, глубоким взглядом. — Да. У меня нет крыльев, но я и правда могу ходить там, где хочу.       Се Лянь выдохнул. Крылья… ему хотелось иметь крылья, ведь пешком он не сможет выйти отсюда.       Бывший принц не заметил, как произнёс это вслух. — Но почему ты не можешь выйти? — ребёнок заинтересованно осмотрел его с ног до головы. — Разве ты не гость?       Се Лянь грустно улыбнулся, чего не было видно за вуалью. — Нет, я лишь слуга. — Но ведь… слуги могут выходить? — Не все.       Мальчик задумчиво поднял бровь. — Я думаю, тебе тогда стоит попробовать заняться чем-то другим.       Невольно вырвался смешок. Это звучало так по-детски, и Се Лянь даже не знал, что ответить. — Это не так просто, как кажется. — Почему нет? Ты умеешь танцевать? Ты мог бы заниматься танцами, как моя мама. Или рисовать, я бы очень хотел писать картины, ты тоже можешь попробовать, — он задумчиво помолчал, обдумывая. — Или можешь стать богом, так у тебя будет больше времени, чтобы найти свое предназначение. Путешествия, например! Для них требуется много лет, ведь мир такой большой. Или ты можешь найти кого-то, с кем бы ты хотел разделить свою жизнь…       Се Лянь не мог поверить своим ушам. Это всё было… абсурдом. Самым настоящим, заставляющим глаза слезиться. — Это невозможно. Я заперт здесь, — твёрдо произнес мужчина, прервав детские рассуждения.       Мальчик снова недовольно свёл брови. — Разве у тебя нет своей головы на плечах, двух рук и двух ног?       Се Лянь округлил глаза. Во взгляде ребенка читалось понимание того, что тот говорит, и от этого в груди всё сжалось.       Бывший принц был в отчаянии и утратил хоть какое-то стремление бороться за свою жизнь. Остались лишь сладкие сны о прошлом и желанном будущем вместе с его друзьями, ничего более… чем он хотел заниматься?       Чем он хотел заниматься?       Чем…       Слабый свет луны падал на них двоих и с трудом освещал коридоры. Се Лянь обратил взгляд в окно, всмотревшись в звёздное небо. Чему он хотел посвятить свою жизнь?..       Это были… люди. Королевство, счастье, процветание — всё это заполняло его юношеские голову и сердце когда-то давно. Но разве сейчас это возможно? Разве сейчас у него осталось хоть что-то для этого?       На следующий день Се Лянь узнал, что Цзюнь У прогнал танцовщиц из столицы.       Это и есть свобода? — бывший принц хотел задать этот вопрос тому мальчику, имя которого даже не знал. Разве свобода делает кого-то правым в своих действиях по отношению к другим людям? Разве он и его мама не могли ходить по любым дорогам?       Уже нет.       Се Лянь покосился на Цзюнь У. Верно, чтобы избавить кого-то от чужой власти, нужно что-то сделать с первоисточником.       Думал ли он сейчас о себе так же, как о том ребенке?       В течение следующих двух дней бывший принц собирал всю возможную информацию о происходящем за пределами дворца. Картина складывалась отвратительно ужасающая.       Империя вкладывала все деньги, которых и так было не много, в военные нужды. Какая-то организованность была лишь в столице и ближайших регионах, когда как захваченные земли стали точками голода, болезней, грабежей и бедности. Рабство было невероятно распространено, так как в некоторых захваченных странах проживал «экзотический» народ. Голод пришёл с ядовитой почвой от Тунлу, которая в последнее время выпускала токсичные пары, и с этим ничего не делали. Се Лянь содрогнулся, подумав о том, что происходит в Сяньлэ.       Цзюнь У был тираном и ужасным правителем. Это неоспоримый факт, и Се Лянь не мог понять, как этот человек просидел на троне столько лет, бывший принц жалел, что не изучил все эти вопросы раньше, ещё когда его королевство ровно стояло на своей земле.       Вероятно, все эти проблемы начались именно из-за Тунлу, но даже с этим можно было что-то придумать. Поставить барьер, очищать воздух, удобрять почву другим способом, делать перевозки с севера… но ничего из этого не происходило.       Всё потому, что Цзюнь У было плевать.       Как можно так относиться к людям? Сколько жизней он погубил? Сколько планировал погубить? На душе стало так тошно, и страх за такое количество несчастных жизней поднялся к горлу. Ещё немного, и Уюн настигнет та или иная эпидемия. Какое безрассудство.       Будь Се Лянь правителем, он бы спас свой народ и защитил их от всего, что подвластно и не подвластно человеческой руке. Будь он богом, стремился бы сделать жизнь людей счастливой и полной, исполняя их желания. Будь он хоть демоном или чудовищем, его желание создать прекрасный мир никогда бы не угасло. — Давно не виделись, Ваше Величество.       Се Лянь не мог поверить своим глазам. Там, перед троном, во всей своей красе стоял его бывший наставник и с непроницаемым лицом легко кланялся Цзюнь У. — Советник, — император нахмурился, — давно от тебя не было вестей после твоего ухода. Насколько мне известно, ты работал при дворе Сяньлэ? — Мой путь был извилист и пересекался с прошлыми дорогами множество раз. Вот почему, — на миг его взгляд метнулся к бывшему принцу, — я здесь.       Кажется, Цзюнь У этого не заметил, и воспринял сказанное на свой счёт. — Ты снова вернулся сюда? — тонкие губы изогнулись в ухмылке. — И что же привело тебя? Отчаяние? Скука? Может, желание вернуться к прошлому? — Нет. Мой голос уже давно известен как пророческий, и ты знаешь, что звезда правителя сияет ярче всех на ночном небе.       Император заинтересованно наклонился вперёд. — Хочешь дать мне пророчество? Неужто оно настолько велико, что тебе пришлось проделать весь этот путь до столицы, пересилить себя и встретиться со мной с глазу на глаз?       Взгляд Мэй Няньцина на секунду наполнился печалью, брови приподнялись, но он быстро вернул самообладание. — Некоторые вещи не стоят прошлого. — И какие же? — Будущее, — пророк вздохнул. Глаза вновь метнулись к Се Ляню, — будущее не стоит ничего, — он немного помолчал. — Я увидел красную звезду в небе. Юную и совсем хрупкую, словно она вот-вот упадёт.       Цзюнь У терпеливо слушал. — И упадет она в королевские крылья, как предзнаменование о забвении. — Забвении?       Мэй Няньцин кивнул. — Из-за этой звезды через восемь сотен лет наша земля останется без правителя.       В зале стало тихо. Се Лянь раз за разом прокручивал у себя в голове произнесённые слова, и с каждой секундой сердце наполняло отчаяние.       Император громко захохотал, откинувшись на трон. — Восемь сотен лет! Об этом ты говоришь? Этот император просидит на своём троне дольше, чем кто-либо из богов держал ровно спину на пантеоне. Это пророчество так далеко, я удивлён, что ты пришёл сказать мне об этом, — Цзюнь У резко вскочил, раскинув руки, — за восемь сотен лет любое пророчество может изменить свой ход, и даже тогда у меня будет шанс не пасть с трона!       Нет-нет-нет, восемь сотен лет — это слишком большой срок!.. За это время вся империя будет уничтожена болезнями и голодом, Цзюнь У точно не собирался ничего с этим делать, концентрируясь лишь на стремлении к божественности! Сколько ещё несчастных земель будет захвачено, ограблено, сколько ещё детей, женщин и стариков погибнет понапрасну, сколько ещё у людей отнимут?!..       Се Лянь чувствовал, как дыхание становилось всё тяжелее и прерывистей. Сидящие рядом наложники лишь бросили короткий взгляд на бывшего принца, явно не понимая, что происходит.       Конечно, никому нет дела до судьбы империи. Ни им, ни Цзюнь У. — …Постой, мальчик.       Се Лянь напряг плечи, остановившись посреди коридора, но не повернулся на голос. Мэй Няньцин остановился в нескольких шагах от него и тяжело вздохнул. — Не хочешь поздороваться со своим прежним наставником, Се Лянь?       Бывший принц сглотнул. Лицо пылало от стыда, и захотелось убежать со всех ног. — Учитель… я неприглядно выгляжу. — Твоя неприглядность меня не волнует, — тон пророка смягчился, — ты не по своей воле ступил на этот путь.       Верно. Этот путь.       Путь игрушки для утех, путь никому не нужного больного бывшего принца.       Как же наставник, скорее всего, разочарован. Но Се Лянь понимал, что расстроен он вовсе не из-за его выбора быть здесь когда-то. — У меня есть кое-что для тебя, — Мэй Няньцин подошёл немного ближе и зашуршал одеждами, вызвав у Се Ляня любопытство. Он осторожно взглянул на бывшего наставника через плечо, и на глаза попал небольшой свёрток ткани, лежащий на руках пророка. Под тканью ощущалось что-то тёмное, похожее на энергию злобы или демоническую, и по спине пробежали мурашки. — Что это? — Развернёшь, когда останешься один, — Мэй Няньцин протянул свёрток, — прими это, как память о покойных короле и королеве и о павшем Сяньлэ.       Се Лянь незамедлительно развернулся, с горечью и долей заинтересованности впившись взглядом в подарок. — Что… Это связано с моими родителями? Почему от этого исходит такая энергия?       Пророк поджал губы. — Послушай меня, мальчик, — уже шепотом продолжил мужчина, — королевская семья Сяньлэ многие столетия занималась защитой своего народа и людей за пределами севера от горы Тунлу. Всю империю накроет слой пепла, и Цзюнь У ничего не успеет с этим сделать. Но у тебя, — Мэй Няньцин прищурил голубые глаза, — есть шанс.       Конечно, Се Лянь знал об этом — в какой-то момент своей жизни он должен был вознестись или обрести достаточно мощи, чтобы защитить своё королевство от пепла и серы во время открытия Медной печи.       Неужели она снова открывалась?       Но у бывшего принца не было сил даже на инедию, не говоря уже о духовной мощи или бессмертии. Лишь слабый фундамент, золотое ядро, греющее сердце воспоминаниями о старой жизни.       В комнате было темно. Цзюнь У отправился куда-то за пределы дворца на несколько дней, и вернётся ещё не скоро — самое время для изучения содержания свёртка.       Аккуратно отодвинув ткань, Се Лянь увидел перед собой сложенный пергамент с письмом и… кинжал. Длинный, простой на первый взгляд, но то количество энергии, что бушевало внутри металла, давило даже на расстоянии.       К горлу подступил ком, а на глаза навернулись слёзы. В глубине души бывший принц знал, откуда эта энергия — она была знакомой и полной отчаяния и печали, ожидания, не сбывшейся надежды. Внутри кинжала было запечатано всё горе его королевства и его… родителей.       Дрожащая ладонь осторожно прошлась по тонкому лезвию, перейдя к письму. Осторожно развернув лист, Се Лянь внимательно вчитался в содержание, с каждым словом вдыхая всё глубже.       Восстание произошло через несколько дней. За это время бывший принц лишь в очередной раз убедился в отвратительной натуре Цзюнь У, получив ещё несколько писем через секретных посредников. Связь с миром была налажена, и пока снаружи проходили свои процессы, Се Лянь собственноручно занялся Цзюнь У.       После очередного ночного визита император заснул рядом. Тело всё ещё жутко болело, но бывший принц привык к боли. Он привык ко всему плохому, и сегодня с этим будет покончено. — Твой народ страдал десятилетиями, и он не умрёт вместе с тобой, — прошептал Се Лянь, сев сверху на спящего мужчину, — ты послужишь маленьким фундаментом для будущего уже сегодня, а не через восемь сотен лет.       Он не был уверен, что стоило идти против слов пророка. Но ждать тоже не собирался.       Острие нависло над медленно вздымающейся грудью. — Ты отнял у меня всё в кратчайшие сроки. Так позволь мне лишить тебя всего в ответ прямо сейчас.       Замах — и кинжал с ужасным звуком вошёл внутрь. Не успел Цзюнь У отреагировать, как тёмная энергия клинка сковала всё его тело, парализуя, и лишь наполненные ужасом глаза и открытый в беззвучном крике рот говорил об его реакции. — Что ты смотришь? Что ты смотришь?! — Се Лянь сжал зубы. — Больно?? Мои родители тоже это испытали, я чувствую себя ужасно от того, что это было внутри их тел, а теперь оно в твоём! Это так, так грязно!       То, сколько энергии выпускал Цзюнь У наравне с кинжалом, сводило с ума — голова бывшего принца мутнела, а мышцы сводило мучительной судорогой. Но он продолжал говорить, прижимая рукоять к чужому телу. — Было бы у меня сейчас больше рук, я бы тебя душил. Сломал бы шею, как ты делал это с теми, кто тебе не нравился, сжал, как ты сжимал мою, оставляя там эти отвратительные следы просто потому, что тебе так хотелось. Или я бы перегрыз тебе горло, будь зубы поострее. У меня челюсть сводит от мыслей об этом, — уши заложило, а по щекам потекло что-то тёплое, капая на тело пытающегося выбраться императора. Лицо Се Ляня перекосилось от горя, — как ты можешь так относиться к своим людям? Твой народ — это твоя сила, твои чувства, твоя жизнь. Твоя обязанность, твои дети, твой дом. Я бы следил за этим с такой тщательностью, с которой могли бы видеть мои глаза. Я бы смотрел и интересовался всем, что происходит среди моих людей, чтобы быть способным помочь им. Так почему ты не хочешь этого? Почему ты не можешь захотеть этого? Неужели это так сложно? Тебе сложно просто полюбить? — Т-ты…       Бушующая вокруг энергия настолько сильно начала выходить из-под контроля, что воздух дрожал, как и питающийся кровью и силой Цзюнь У кинжал. Се Лянь чувствовал, как его руки стираются в кровь от режущих всплесков вокруг рукояти, и снова заживают с невероятной скоростью. — Заткнись, — выплюнул бывший принц.       Через несколько секунд Цзюнь У наконец перестал испускать силы и сдался. Се Лянь никак не мог сфокусировать глаза на теле перед собой, видя лишь красную пелену кровавых слёз. Все семь отверстий головы кровоточили, не давая ни сглотнуть, ни вдохнуть, ни услышать что-либо.       Но Се Лянь чувствовал себя удовлетворённо.       Выдернув кинжал, имя которого с этого дня стало Жое, из безжизненного тела под собой, Се Лянь счастливо вздохнул. — Я так рад, — окровавленное острие развернулось и уткнулось в грудь бывшего принца, — наконец-то.       Рывок, и часть лезвия отлетела в сторону, не оставив на коже и царапины. Дрожащие руки уронили сломанный кинжал, когда Се Лянь зашёлся в приступе кровавого кашля. Резкое бессилие и усталость накатили одной волной, захотелось спать, даже несмотря на яркий божественный свет, окутавший всё вокруг.       В ту ночь Се Лянь испытал искажение Ци и вознёсся одновременно.       Тело было большим и тяжёлым, глаза видели так много, что голова раскалывалась. И жарко, вокруг было очень жарко. — Всё в порядке, Се Лянь… отдыхай, — кажется, это был голос Юйши Хуан, дворцового врача, — и расслабься. — Эти махины всю комнату разнесли, — Му Цин? — Это нормально, он не пришёл полностью в сознание, так что не осознает, что с его телом. Ему потребуются месяцы… — и тишина.       В следующий раз, когда Се Лянь проснулся, восприятие окружения не поменялось, однако сознание было более чётким. Тело всё ещё казалось непривычно тяжёлым и непонятным. — Не напрягайся, — сидящий рядом Му Цин воспринимался слишком четко, словно с разных углов. От этого в груди начала подниматься лёгкая паника, — не волнуйся, твой мозг ещё не адаптировался к новой физиологии. Хотя Юйши Хуан сказала, что его строение тоже немного поменялось… можешь говорить?       Се Лянь открыл рот, ощущая неприятную остроту на языке, после чего закрыл и снова открыл. — Фэн Синь… — дополнительное шевеление наравне с языком во рту заставило замолчать. Это… ещё один..? — С ним всё в порядке, он разбирается с восстанием, — кивнул Му Цин, — ты хорошо справился. Нам повезло, что ты выжил.       Так ли повезло? Се Лянь не планировал выживать. — Что со мной? — Искажение Ци и вознесение кое-что поменяли в тебе, но не волнуйся, Юйши Хуан заверила нас, что твоему здоровью ничего не угрожает, — взгляд мужчины скользнул по телу бывшего принца, — хотя я не гарантирую, что тебе это понравится.       Он стал монстром. Дополнительная пара рук с трудом воспринималась и действовала наравне с другой, десяток глаз по всему телу и на лице приводили в ужас и слишком сильно расширяли обзор, доводя до головной боли, острые акульи зубы постоянно случайно задевали губы. И огромные, тяжёлые крылья за спиной, непроизвольно дёргающиеся и растянутые по всему полу комнаты, как бесполезные атрофированные конечности. — Как ты себя чувствуешь? — спросила Юйши Хуан, внимательно осматривая место роста второй пары рук, — болит что-нибудь? Зрение в порядке? — Д-да, я… я странно выгляжу. — Да, немного, и мы пока не знаем, насколько сильно ты изменился и внутри. Без твоего разрешения врачи не смогут сделать осмотр.       Се Лянь немного помолчал. — Что с Цзюнь У? — Мы подождем, пока ты не придёшь в себя, после чего запечатаем его на горе. Не торопись.       Верно, ещё есть время… по словам Му Цина, он спал две недели — это недолгий срок, и во дворце на данный момент всё очень шатко. — Давайте проведём осмотр, — кивнул Се Лянь.       Забавно, глаза могут моргать независимо друг от друга, и большая их часть пропадает без намеренного использования. Глаз на лбу не может исчезнуть, однако иногда не поддается контролю и живёт своей жизнью. — Так как он у тебя во лбу, то, скорее всего, связан с другим отделом мозга. Остальные связаны с духовным ядром и их открытие требует небольших усилий. Что ты чувствуешь, когда смотришь всеми глазами?       Се Лянь задумчиво свёл брови. — Я вижу всё вокруг? Тяжело объяснить. — Это ограничивается комнатой или…? — Нет, это… я могу видеть все места, что уже видел.       Юйши Хуан кивнула и что-то быстро пометила кистью в свитке. — Образ остаётся у тебя в голове, а не перед глазами, верно? Можешь спроецировать его? Он должен как-то перекрывать твое зрение сейчас…       Новые руки не слушались, совсем — действовали синхронно с первой, привычной парой, и это доставляло неудобства. Однако в какой-то момент Се Лянь смог поставить подушечки пальцев друг напротив друга, что говорило об успехе. — Ты же сможешь сразу несколько мечей держать. — Заткнись! Не видишь, ты его отвлекаешь?       Му Цин и Фэн Синь помогали ему всё это время, координируя, как наблюдатели. Это было приятно, даже весело.       И Се Лянь был несказанно рад, что они здесь.       Рост стал некоторой проблемой — размер мебели во дворце был банально мал, будь то стулья, столы, кровать или двери. В некоторых комнатах высота потолка была ещё меньше него, и Се Лянь решил просто не ходить туда. — Перестроим, — кивнула Лин Вэнь, — что-то ещё?       Перестроим? — Что ты имеешь в виду? — Если дворец не подходит под Ваши размеры, то нужно это исправить, — женщина внимательно посмотрела на него снизу вверх, — я не права?       На это Се Лянь промолчал.       Крылья были огромными, тяжёлыми и очень требовательными по уходу. Му Цин недовольно чистил их каждый вечер. — Складывай их у спины, чтобы они не волоклись за тобой и не собирали грязь! — Они больше моего роста… — Тогда рано или поздно я их обрежу покороче!       Это было очень забавно, и Се Ляня радовало, что его друзья помогали ему даже с таким телом — будто учили ходить заново, держать палочки, разговаривать (не прикусывая языки). От этого на душе становилось теплее.       Температура тела была выше человеческой, но врач сказала, что это нормально, такова теперь его природа. И кожа стала прочной, как металл — скорее всего, именно поэтому Жое сломался в тот день.       От мысли, что Се Лянь ничего больше не сможет сделать со своим бессмертием, стало как-то горестно. Однако…       Новое тело было приятным. Чистым, сильным, наполненным энергией. На нем нельзя поставить ужасных меток и ран, его нельзя было опорочить, преклонить — даже стоя на коленях Се Лянь возвышался над всеми вокруг. Это доставляло чувство спокойствия.       Бай Усяня, как теперь зовут демона, в которого Цзюнь У превратился, Се Лянь запер на горе прямо перед извержением Тунлу. Часть серы и пепла накрыла империю, но это было не смертельно для всего народа.       Хотя чувствовалось, что ближайшее столетие будет тяжёлым.       Парад коронации прошёл ровно через год, на осень. Народ всё ещё пребывал в замешательстве, но это было необходимо, чтобы подготовить их к тяжёлым временам.       Торжество проходило ярко и шумно, и Се Лянь чувствовал себя неловко, надев все эти золотые украшения и дорогие цветные ткани. Множество любопытных взглядов впились в нового правителя, нового Бога в их доме, что выглядел совсем не по-земному. Однако Се Лянь мягкой улыбкой стремился заверить всех вокруг — всё хорошо.       Отныне всё будет хорошо. Может не вы, но ваши дети будут жить счастливо. И дети их детей, и все последующие поколения должны знать лишь о хороших временах, а он, как новый король нового королевства, должен это обеспечить.       Посреди громких голосов, музыки и яркого света послышались крики. Вскинув голову, пять глаз уловили маленький красный объект, стремительно падающий с городской стены. Недолго думая, Се Лянь подался вперёд, вскинув крылья и выставив руки.       Секунда — и в кокон перьев упал ребёнок. Мальчик, совсем маленький и грязный, явно шокированный произошедшим. Удивлённо поморгав не забинтованным глазом, он хаотично осмотрелся вокруг. — Ты в порядке, малыш?       Тот удивлённо уставился на него. Бог заволновался, что выглядит слишком страшно для детского взгляда, однако мальчик расслабил плечи и слегка откинулся назад, зарываясь в перья. Смешок вырвался сам по себе. — Кажется, всё просто отлично. Я рад.       Внешний вид ребёнка говорил о многом, и это в очередной раз наполнило сердце короля решимостью сделать всё, что в его силах, чтобы улучшить жизнь людей.       Отныне империя Уюн перестала существовать — появилось Сяньлэ, большое королевство с богом на троне. Первое время было тяжело — соседние территории видели плачевное состояние земель, бедность народа и голод, и незамедлительно решили воспользоваться этим.       Первая война пришла в Сяньлэ уже через два года — тогда Се Лянь уже познал своё тело и себя, пусть и не полностью, и смог выйти на поле боя со своей армией.       Было видно, как внешний вид короля смутил врага, но битва всё равно была дикой: пусть солдаты Сяньлэ не превосходили численностью даже после всех вложений Цзюнь У, дальше территории равнин чужая армия пройти не смогла — Се Лянь не позволил.       Огромные крылья бога сметали врагов как фигуры на доске, били с такой силой, что ломались кости. Мечи в двух руках и длинное копье в третьей показывали верх мастерства, мощь в ладонях была способна сжать металл чужой брони без особых усилий, а духовная энергия слепила и сжигала всё, что попадалось на пути, не давая боевым культиваторам ни шанса проявить себя.       Победа была не быстрой, но гарантированной. Спустя дни долгих сражений Се Лянь стоял перед генералом вражеской армии, окружённый трупами своих людей и врагов. Концы крыльев были полностью пропитаны кровью, как и ладони с лезвиями мечей. — Вы напали на мое королевство, думая, что с легкостью получите желаемое на почве слабости народа. Пришли с армией, рассчитывая устроить резню, без переговоров, — прорычал бог, — ваш правитель наверняка передумал бы приходить на эти земли, зная, кто теперь сидит на троне.       Ладонь сжала горло мужчины, что с ужасом выпучил глаза. Две руки бросили мечи и медленно сняли золотой шлем, являя взору дикие пять глаз. — Т-ты… чудовище! — Я знаю.       Се Лянь не гордился этим — он теперь не человек. Он и не демон, не бог, он — монстр, непонятное существо, огромное, многоглазое и с острыми опасными зубами, способными прожевать сырую плоть. — Се Лянь!.. — крик ужаса Фэн Синя казался далёким. А вкус во рту — отвратительным. — …Он сожрал генерала прямо на глазах у своей и чужой армий!.. Это не нормально! — Конечно, это не нормально, — Юйши Хуан нервно постукивала кончиком кисти на столу. — Был ли какой-то посыл к этому? Может, его как-то смогли ранить или проклясть? — Ничего не было, — Фэн Синь слегка успокоился, — от просто ни с того ни с сего впился в него своими зубами. — Можно было догадаться, что они ему даны не просто так, — вздохнул Му Цин. — Се Лянь сейчас спит, есть ли шанс, что это повторится по пробуждению? — Я не знаю. Просто не приближайтесь к нему, пока не поймёте, что он в себе.       Оказалось, бог ещё долго страдал от помутнения рассудка, и тому доказательство — новая огромная рана на руке у Му Цина. Через две недели Се Лянь яростно проклинал себя и извинялся, не зная, куда деться. Ещё никогда он так сильно не чувствовал вину за причиненную кому-то боль. — Всё в порядке, — мужчина махнул на него здоровой рукой, искоса поглядывая на острые зубы. — Вкусно было? — Му Цин… это было отвратительно, и мне очень жаль. — Обидно. Забудь об этом, видимо, это часть твоей новой натуры, — Му Цин задумчиво помолчал, — мы обсудили кое-что и пришли к выводу, что можно подкинуть тебе чудовищ, если такое снова повторится. Может, это утолит твой голод? Если всё дело в нём.       Се Лянь не хотел, чтобы это снова повторялось, но делать было нечего. Нужно найти специалистов, которые смогут выяснить, в чём дело, однако сделать это сейчас было невозможно, а подстраховка никогда не бывала лишней.       Всех, кто видел это в тот день, присекли. Конечно, слухи держались ещё несколько лет, негодование людей было обоснованным, и бог это понимал.       Желание откусить от кого-то кусок плоти пришло во время следующей войны, когда запас духовной силы был на минимуме — Се Лянь пока имел не такую большую любовь среди народа, и резерв не был бесконечным. Энергии всегда не хватало.       Одичавшее состояние не поддавалось контролю и памяти, а после долгих недель восстановления тело было вялым, мозг пустым, а сердце обливалось отвращением — даже если это были чудовища, нормальности в этом не было.       Он больше не человек, и впитавшийся в стены комнаты и в руки запах крови как никогда указывал на это. Се Лянь ни разу не жалел о том, что получил новое тело, но в такие моменты он спрашивал себя, откуда в нём было столько ненависти, желания чего-то, что сделало его монстром.       Стал ли он свободнее после восстания? После захвата власти? Стал ли он счастливее? Делает ли он то, чем хотел заниматься?.. Да, конечно да. Он мечтал заботиться о народе, приносить людям счастье…       В дверь постучались, и на пороге появился Му Цин. Камердинер осмотрел сидящего на кушетке бога с ног до головы и, убедившись, что с ним всё в порядке, кивнул сам себе. — Пошли в купальню, отмоём тебя от этого запаха, — глаза мужчины обвели комнату, — и мебель тут всю сжечь надо.       Прошло семь лет с начала правления — большой срок, тяжёлое время, которое улучшается с невероятной медлительностью. Но Се Лянь был терпелив и трудолюбив, исполняя все свои обязанности правителя огромной страны. В какой-то момент в зале начал обговариваться вопрос о разделении королевства на провинции, что значительно облегчило бы контроль над происходящим на такой территории, но бог решил отложить это в недолгий ящик — сейчас главными вопросами являлись голод и болезни, которые были больше всего распространены на юге, ближе к Тунлу.       Дела копились, никак не уменьшаясь, голова была забита всеми государственными вопросами и молитвами людей, восстания и проблемы вспыхивали то тут, то там. — Проветрись, — сказал Фэн Синь однажды после их небольшой тренировки, — отдых тебе не помешает, а королевство не развалится, если ты на несколько дней высунешь нос за пределы дворца.       В этом был смысл, и Се Лянь понимал, что ему это необходимо.       Где-то на западе была вспышка работорговли, которую запретили почти с самого начала существования Сяньлэ. Недолго думая, бог решил совместить приятное с полезным и выяснить что-либо об этом самостоятельно.       Он давно не выходил к людям, вот так просто, и давно не надевал свой человеческий облик. От старого тела всё равно ничего не осталось — безжизненные волосы заменяли густые пряди, кожа была чистой, без единого шрама, а мышцы крепкими, без выступающих рёбер и впалых скул, однако всё равно чувствовалась неловкость.       К низкому росту опять приходилось привыкать, но это произошло на удивление быстро. Люди вокруг не замечали проходящего мимо с натянутым на голову капюшоном мужчину, уверенно идущего вдоль улицы самого преступного среди городов запада.       Здесь как раз проводились аукционы, на которых можно было купить всё, что душе будет угодно — от рабов до каких-то ценных артефактов или произведений искусства. Попасть на один такой было не трудной задачей, когда ты бог.       Как и предполагалось, аукцион выставлял живых людей. В душе зародилось негодование — его указ был чётким и ясным, а прописанное наказание должно было напугать людей, приструнить. Однако, кажется, не каждый боялся возмездия. Даже спустя семь лет часть народа думала, что их правитель никогда не будет следить за ними.       Но у Се Ляня много глаз. Он бы рано или поздно вычислил всех, кто нарушает законы. — Картина «Божественность»!       В тот момент ткань упала с большого холста, явив взору то, от чего всё внутри Се Ляня затрепетало.       Это была… картина, да, картина с ним. Таких было много, художники изображали его в самых разных проявлениях и с самой разной внешностью, до которой могли дотянуться их уши. Но…       Этот образ, он был… простым. Се Лянь, державший в руке белоснежный цветок и прикрыв в трепете глаза, наклонился к мягким лепесткам. Крылья расходились и обволакивали картину, словно обнимая, ткань слегка развевалась в белоснежные складки.       Это было так нежно.       Цветок для Се Ляня — его народ, его страна. Он испытывал к нему нежность, любовь и сочувствие, старался быть аккуратным и учтивым, чтобы не навредить хрупким лепесткам. Автор явно знал, что он рисует.       Бог был в таком восторге, что незамедлительно купил картину.       Художником был некий Хуа Чэн, известный мастер юга. Се Лянь не сильно разбирался в искусстве и никогда не тянулся к этому до сих пор, но решил проявить интерес.       Хуа Чэн был молод и донельзя прост — как рассказывали источники, обычный смертный, живущий обычной жизнью творца где-то в глубине одного из городов. Но богу было любопытно.       Что в голове у этого человека, что он пришёл к этой картине? Все его работы так выглядят? Часто ли он рисует Се Ляня? Было видно, что его рука молода и не так опытна, как у большинства великих художников, но его картину продали на аукционе, где выставлялись лишь главные ценности по мнению богатых людей. И Се Лянь был с ними согласен насчёт этого произведения искусства.       Улица города на юге очень напоминала Се Ляню о Сяньлэ, что раньше тут стояло. Воспоминания о доме были далёкими в его памяти, но такими теплыми и родными. Ностальгия пробирала до костей, как и стоящий в городе холод.       Верно, уровень голода и болезней в городе был выше, чем где-либо, и здесь проживало очень большое количество демонов, так что тёмная энергия ощущалась в воздухе наравне с пеплом. Но город стоял ровно — Се Лянь ни разу не слышал, чтобы здесь проходили какие-то аукционы или возникали другие проблемы. — Милейший, не подскажите, где я могу найти Хуа Чэна? Он живёт на этой улице?       Демон за прилавком осмотрел его с головы до ног, отметив богатый шёлк плаща и виднеющиеся на щиколотках и запястьях золотые браслеты вкупе с кольцами и серьгами. — Верно, Хуа Чэн хорошо известен в городе. Господин пришёл к нему насчёт заказов? — Заказов? — Хуа Чэн — известный художник, и многие богатые личности приезжают в наш забытый богом город, чтобы заказать у него картину. Но, как правило, он всем отказывает. Удивительно, как это до сих пор не обернулось ему расплатой за неуважение более богатых господ. — Дискриминация по любым признакам запрещена в Сяньлэ… — А кто ж за этим следит? Наш бог пусть и силён, но не всевидящ.       На это Се Лянь промолчал, вернувшись к старому вопросу: — Почему же он не берёт заказы? Я видел одну из его работ, он мог бы стать великим художником и перебраться в столицу. — Честно говоря, я не знаю… Но поговаривают, это всё из-за каких-то его личных принципов. Больно много в нём загадок.       Поблагодарив мужчину за информацию несколькими монетами, он двинулся дальше по улице.       Люди и демоны здесь жили бок о бок, и то не было удивительно, однако бог раньше никогда не видел такое скопление разумной нечисти в одном месте. Было ли это влияние горы Тунлу? Или здесь просто была комфортная энергия для проживания? Надо будет изучить этот вопрос и как следует почистить территорию от токсинов ещё несколько раз. — Эй, господин! Порезвиться не хочешь?       Се Лянь на миг подумал, что обращаются к нему, и хотел было вежливо ответить отказом, однако через секунду прозвучал второй голос: — Нет.       Се Лянь уставился на силуэт парня через дорогу, что стоял, прислонившись к стене здания, и держал в руке книгу. На вид ему было около восемнадцати, высокий, явно выше бога в его человеческой форме, и… невероятно красивый.       Он никогда в жизни не встречал таких красивых людей. Лицо юноши пусть и было худым, но излучало аристократическую белизну. Длинные иссиня-черные волосы каскадом небрежно падали на плечи и лицо, густые брови придавали лицу более взрослый вид, нос с небольшой горбинкой, которую с трудом можно было разглядеть… но не Се Ляню.       Два разных глаза — ярко-красный и чёрный — быстро пробегались по строкам книги. Вся его поза говорила о непринуждённости и расслабленности, и в этом чувствовался какой-то… контроль, чего Се Лянь не мог достойно описать. — Хуа Чэн, опять отказываешься от приглашения? С твоим милейшим личиком только по девкам и ходить! — расхохотался мужчина, сидевший на лестнице у входа в трактир рядом. — Может, пора уже невесту себе найти? — Заткнись, — тот даже не оторвался от чтения, а мужчина снова разразился смехом, будто привык к поведению парня.       Так это… Хуа Чэн. Он был вовсе не таким, каким представлял его Се Лянь — этот человек был совсем юным, красивым и изысканным, лишь один его внешний вид говорил об его образованности, да ещё и в таких трущобах.       Се Лянь осторожно наблюдал за ним, спрятавшись за домом неподалёку — его идеального зрения было достаточно, чтобы Хуа Чэн его не заметил. Юноша простоял ещё около часа, впитывая в себя лучи закатного солнца. Его одежда была слегка измазана краской, но это придавало художнику более творческий вид.       И сам по себе он выглядел как кто-то не из этого мира. Бог был очарован.       Захлопнув книгу, Хуа Чэн направился вниз по улице — видимо, там был его дом. Се Лянь не смог сдержать себя и осторожно направился следом.       Если бы Му Цин или кто-то из дворца узнал, чем он занимался… Но бога это не сильно волновало. Его вообще сейчас ничего не волновало, кроме стройного силуэта художника перед собой.       Дом Хуа Чэна выглядел ветхо, и было видно, что парень жил один. Сердце сжалось — такой юный и одинокий. Се Ляню не хотелось думать о том, что именно могло произойти с семьей молодого человека.       Как-то навязываться бог не планировал, поэтому лишь понаблюдал за тем, как Хуа Чэн заходил в свой дом, и смог наконец расслабить плечи.       Надо было… поговорить с ним, наверное? А вдруг художник подумает, что Се Лянь — очередной заказчик, и погонит его прочь? От мысли об этом стало не по себе, хотя бога в его жизни уже кучу раз посылали куда подальше. А если бы он сменил одежду..?       Нет, нельзя. Нужно полностью скрыть свой облик, ведь Хуа Чэн явно знал, как выглядело лицо Се Ляня… Но откуда? С парада? Это произошло семь лет назад, и он проходил лишь в столице. Может, с картин других художников?       Точно нет. Картина отражала такое выражение лица, которое не изображал ни один художник до этого. Возможно, Хуа Чэн жил тогда в столице и перебрался на юг… по какой-то причине.       И Се Лянь не мог слишком часто приезжать сюда, даже с его способностью Сжатия тысячи ли. На миг стало непривычно досадно.       Хотя он мог иногда смотреть на художника через глаза! Это было привлекательным вариантом. Он не будет лезть в чужую жизнь, лишь проверять, как тот.       Интересно, а сколько картин Хуа Чэн нарисовал? Наверняка в его доме стояла парочка, было так любопытно на них взглянуть. Были ли среди них пейзажи, другие портреты? Появлялся ли на них Се Лянь ещё когда-нибудь?       Бог надеялся, что да.       Жизнь Хуа Чэна была действительно простой. Он не пытался перебраться в более подходящее место, не стремился заводить близких отношений с окружающими людьми, создавать семью. Он не бежал за богатством и славой от своих картин и даже не продавал их. — Моя человеческая жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на работы для кого-то другого, — это то, что Хуа Чэн однажды сказал любопытному богачу, что приехал в город.       Се Лянь не понимал этого, но очень старался. В его философии жить нужно так, чтобы о тебе помнили. Чтобы тебя любили, и чтобы ты умер, не думая о том, что жизнь была прожита в глубоком одиночестве.       В одиночестве… Хуа Чэн был одинок, но не страдал от этого. Бог был одинок, и поэтому следил за ним.       Это, наверное, было неправильно, но мужчина ничего не мог с собой поделать. Хуа Чэн был прекрасен, с возрастом став ещё выше и шире в плечах, его фигура приобрела силу, а лицо — мужскую зрелость, и Се Лянь пускал слюни, впиваясь в эти дикие глаза художника взглядом чуть ли не всей дюжиной своих.       Хуа Чэн был так красив, и богу хотелось плакать от желания протянуть руки и дотронуться до белоснежной кожи.       Где-то через полтора года Се Лянь смог увидеть ещё одну картину художника, что стало лучшим подарком за всю его жизнь. Картина выглядела восхитительно, и Се Лянь не мог точно сказать, было ли это потому, что он влюблён, или потому, что это правда было красиво — холст изображал поле боя, армию и бога, облачённого в золотую броню. Это была первая война, с которой столкнулось Сяньлэ, и Се Лянь тогда ещё носил металлические перчатки…       Детализированность поражала и приводила в ужас, словно Хуа Чэн был там, словно он видел весь образ бога своими собственными глазами. На секунду Се Лянь задумался, могло ли такое произойти, но художник в то время был совсем ещё ребенком.       А богу захотелось забрать эту картину себе.       Как выяснилось позже, Хуа Чэн наконец решил продавать некоторые из работ — в частности те, которые он по какой-то причине мог оторвать от своей души. И Се Лянь был несказанно рад этому, ведь так он сможет забрать произведение искусства себе.       Му Цин и Фэн Синь на странный интерес бога лишь негодующе качали головами. — Се Лянь, он смертный! Ещё и из трущоб, тебе это нужно? Что тебя так привлекло в обычном парне?       Тот и сам не знал. Это была внешность, дикий нрав мужчины или его способность видеть суть бога? В какой-то момент ему и самому захотелось узнать, не ошибается ли он — что, если первая картина Хуа Чэна вышла такой истинно передающей образ Се Ляня случайно? Что, если тот ничего особенного о нём не думает?..       План зародился сам по себе — приняв облик одного из знакомых художника в городе, Се Лянь смог завести с мужчиной разговор, пусть и нервничал как никогда. — Как ты относишься к королю Сяньлэ? — наверное, это был слишком прямой вопрос, но Се Лянь совсем не знал, как подступиться, ещё и боялся, как подросток.       Хуа Чэн поднял одну бровь и хмыкнул. От этого звука у бога вдоль позвоночника прошёлся табун мурашек. — Такие вопросы тебя никогда не волновали. А то ты не знаешь.       Се Лянь занервничал, не имея представления, что ответить, но мужчина продолжил: — Он моя жизнь.       После того дня Се Лянь провёл несколько часов, разглядывая картину с цветком, и в какой-то момент она начала обретать другой смысл.       Хуа Чэн был одинок, и его одиночество скрашивала преданность богу. Цветок в руках был таким беспомощным и хрупким, а бог, даже зная, что все цветы в его жизни рано или поздно завянут, всё равно испытывал любовь и нежность к маленькому созданию.       Можно ли сказать, что Хуа Чэн видел себя как этот бутон? Щёки сами по себе вспыхнули, и лишь от мысли, что Се Лянь будет держать мужчину в своих объятьях так же нежно, стало стыдно.       Бог никогда раньше не думал в этом направлении, но было бы здорово однажды обнять Хуа Чэна… Хоть раз. Он, наверное, будет немного холоднее, но его кожа точно мягкая и приятная на ощупь. Ему бы понравились эти объятья? Се Лянь смотрел на картину и надеялся, что да.       Захотелось снова взглянуть на лицо художника.       Годы шли, ситуация в Сяньлэ очень медленно, но верно восстанавливалась. Се Лянь продолжал наблюдать за Хуа Чэном и секретно скупать всевозможные картины, которые выслеживал. И бог был уверен, что не пропустил ни одной.       Хуа Чэн с каждым годом приобретал всё больше мужественности, становился краше и сильнее, его навыки художника и уже кузнеца — для большего заработка — становились всё лучше и лучше. Се Лянь не часто посещал город лично, ведь желание снова заговорить с мужчиной было невыносимым.       Почему же бог себя сдерживал?       Жизнь людей коротка, а Хуа Чэн явно не был заинтересован в бессмертии. Но и в обычной семейной жизни тоже — к тридцати годам художник всё ещё был одинок, не имея даже близких друзей, что уж говорить о партнёре. Се Лянь даже не знал, кто ему нравится — женщины или мужчины, и в глубине души надеялся на второе. Хотя женский облик принять было не сложно…       Хуа Чэн жил в творчестве. Это одновременно и радовало, и приносило богу горе — давай, заживи более ярко, переедь в хорошее место, найди любовь всей своей жизни!..       Хотя где-то в сердце Се Лянь был несказанно рад, что смыслом художника всё ещё был он.       В какой-то момент королевство накрыла эпидемия — южане особенно сильно испытали это на себе. Все те токсины, что бог так тщательно старался разными путями уничтожить, сделали своё дело. Пусть старания и дали свои плоды, позволив богатому почвой югу высаживать некоторые посевы, болезнь всё равно проявилась, начав забирать жизни сотен людей каждый день.       И город Хуа Чэна не стал исключением.       Се Лянь всеми силами стремился помогать. Отправлял десятки профессиональных врачей на юг, даже сам выходил в экспедиции по помощи больным, но безрезультатно — это всё уже укрепилось в организмах, и если и будут выжившие, то это может передаться в виде мутаций следующим поколениям.       Бог был в отчаянии. Что же он сделал не так? Где он ошибся? Где он работал недостаточно? Было ли это его наказанием за интерес к одной человеческой жизни? Наказание за то, что он думал не только о своём народе?       Хуа Чэн тоже кашлял, тоже болел, и Се Лянь не знал, что ему делать. Его энергия не вылечивала больных, его божественная мощь давала людям лишь надежду, его слова — благословение, но этого всегда было мало. Недостаточно.       В какой-то момент Хуа Чэн перестал выходить на улицу. В голове начали возникать всевозможные ужасные мысли, страх пробирал до костей — художник лишь пару раз обращался к врачам, чтобы облегчить лихорадку и кровавый кашель, и никогда по-настоящему не просил лечения. И бог не знал, почему. Не знал, по какой причине этот мужчина не ценил свою жизнь, не стремился прожить её счастливо, полноценно, без боли, в окружении любви, которую Се Лянь… не мог ему дать.       Дверь открылась, и бог зашёл в дом. Внутри пахло красками и сыростью, но все вещи лежали на своих местах, несмотря на слой пыли, которому явно было больше двух недель. К горлу подступила тошнота, а сердце забилось как бешеное.       Се Лянь не заметил, как принял истинный облик, привычный ему. Комнаты Хуа Чэна были пустыми, но бог точно знал, что он где-то здесь.       В доме ощущалась тонкая живая энергия.       Последняя из дверей явно вела в мастерскую. Осторожно открыв её, Се Лянь пригнулся и зашёл внутрь. Солнечный свет из небольшого окна освещал лишь центр комнаты, на стенах висело несколько картин, законченных, и бог подавил в себе желание рассмотреть их, точно зная, кто там будет. Несколько листов пергамента лежали на невысоком столе для каллиграфии в углу помещения, и на них было что-то похожее на наброски и незавершённые работы.       В центре находилась конструкция, на которой стоял натянутый на огромную деревяшку пергамент. Се Лянь сглотнул и медленно обошёл её, став прямо перед картиной.       Хуа Чэн будто спал, положив щёку на стол перед собой. В одной из его ладоней была зажата кисть, другая была измазана в краске. На предплечье левой руки было написано что-то хаотичное, давно высохнувшее.       Бог чувствовал, как жизнь уходила из человеческого тела. Он вряд ли когда-нибудь ещё раз откроет глаза.       Хотелось плакать, и Се Лянь так и сделал, пытаясь передать хоть немного духовной энергии мужчине. Он не знал, как ему поступить.       Неужели это конец?       Его любовь ничего не принесла. Сердце разрывалось, а из горла тихо выходили непонятные звуки, похожие на всхлипы. Он даже не попытался сделать Хуа Чэна счастливее, даже не заговорил с ним, а ведь мужчина заслуживал всего, чего бы он не пожелал. Се Лянь бы дал ему это.       Он бы отдал ему всего себя, но было слишком поздно.       Глаза бога на секунду метнулись к картине, что Хуа Чэн рисовал до этого, не в силах больше смотреть на свою умирающую первую любовь.       Дыхание перехватило, когда нечто знакомое пронеслось в голове.       Это был… парад коронации много лет назад. Самое волнительное и положившее начало королевству событие. Жизнь Се Ляня с той поры стала невероятно сложной, но такой, о которой он мечтал.       Бог мчался вперёд, выставив руки и раскрыв крылья. На лице сияла мягкость и лёгкое волнение, ткани развевались вместе с длинными прядями волос и перьями.       А сверху летел маленький красный силуэт. На вид грязный, но такой отличающийся от всего ослепляющего на картине.       Словно падающая в крылья нового короля красная маленькая звезда.       Се Лянь замер, забыв, как дышать. В воспоминаниях вновь и вновь прокручивалась эта сцена, как на его крылья упал ребёнок. Взгляд скользнул к Хуа Чэну, всё так же безжизненно лежащему на столе. Слезы падали на деревянную поверхность, впитываясь и оставляя тёмные мокрые следы. — Это ты? — слова пронеслись эхом по комнате и остались без ответа.       Бог совсем забыл о пророчестве, думая, что после свержения Цзюнь У оно перестанет быть действительным… Как же сильно он ошибался. Как же он был слеп и глуп.       Рука скользнула по спине художника, остановившись на шее. Недолго думая, Се Лянь направил большой поток своей силы в прохладное тело.       Пусть Хуа Чэн будет его ненавидеть. Пусть он больше не подумает взять в руки кисть ради ещё одной картины с богом, но Се Лянь не даст ему умереть. Их связь будет крепче любой другой когда-либо существовавшей в мире, и она разорвётся только тогда, когда бог испытает забвение.       А пока… Се Лянь будет любить его.