Сенситометрия

      На станции их встретил Данькин отец — высокий представительный мужчина с такими же медными, как у сыновей, волосами и такими же теплыми карамельными глазами.       — Привет, молодежь! — зычно поприветствовал он и поторопил поскорее загружаться в машину. — Так, помощь матери на вас, — сообщил он привычно командным тоном, — а то Танюша только к вечеру будет.       Парни дружно кивнули, а Даня покосился на друга и успел уловить его облегченный выдох: он явно обрадовался тому факту, что Таня приедет одна.       С отцом Тёмки, тем самым, в которого Таня была до беспамятства влюблена, отношения не сложились. Скоротечный бурный роман закончился так же быстро, как и начался, и о своей беременности Лисицына узнала уже после того, как они окончательно расстались. Даня помнил, какой растерянной и испуганной она тогда казалась, не зная, готова ли к такой ответственности, но при поддержке родителей ребёнка решила всё-таки сохранить.       Данька к рождению племянника отнёсся спокойно, а вот у Сани чуть крышу не сорвало. Это потом Даня догадался, что другом движет чувство вины перед погибшим братом, которого тот не смог уберечь, а поначалу это рвение оберегать малыша казалось чрезмерным. Всё свободное время Саня торчал у них дома, возился с подрастающим младенцем и таскал ему игрушки, одаривая заботой и вниманием.       Всё шло своим чередом, пока два года назад Таня от родителей не съехала: она уже доучивалась на последнем курсе пединститута, а Тёма ходил в сад, и вроде как настало время пожить отдельно. И только Саня от её решения страдал, потому что теперь видеться с Тёмкой получалось намного реже. Зато когда эти двое встречались, оттащить их друг от друга становилось невозможно.       Вот и сейчас не успела машина подъехать к воротам, как из дома выскочил Тёма и с радостным визгом бросился к вылезающему из салона Сане. Того чуть не снесло с места, припечатав маленьким вихрем обратно к дверце. Кузьмин охнул и подхватил на руки вцепившегося в него мальчишку.       — Привет, мелкий, — поздоровался он.       — Я уже не мелкий, — возмутился Тёмка, — мне сегодня шесть лет исполнилось! А ещё у меня два зуба выпало, вот, — и, удерживая маленькими ладошками лицо Сани, широко оскалился, показывая прорехи в зубах.       — Ого! — Саня одобрительно покивал, потом ласково провёл широкой ладонью по рыжему ёжику волос и добавил: — С днём рождения!       «Ну началось», — беззлобно подумал Даня, искоса наблюдая за этими двумя. Про вещи друг, конечно, забыл, и заниматься разгрузкой багажника пришлось самому. Отец подмигнул и уехал по делам, подняв лёгкое облако дорожной пыли, а Даня, взвалив на себя оба рюкзака, подхватив пакеты с подарками и букет цветов, поплёлся к дому, где на веранде их уже ждала мама. Поравнявшись с Саней, он выразительно попыхтел, и Саня, поняв намёк, спустил с рук Тёмку и забрал часть вещей.       — Здрасьте, тёть Оль, — поздоровался он, обогнав Даню, и наклонился, чтобы поцеловать подставленную щеку Ольги Михайловны.       — Привет, Сашуль, — мама легонько провела ладонью по его плечу, а потом крепко обняла.       Для Лисицыных Саня давно стал родным, и Данька всегда радовался, когда мама щедро делилась с ним своей лаской — интуитивно чувствовал, что другу, так рано лишившемуся матери, это жизненно необходимо.       Мама подсказала поискать вазу для цветов в гостиной, и Саня шагнул внутрь, а за ним прошмыгнул и Тёмка.       — Господи, бледный какой! — воскликнула мама, протягивая руки к сыну. — Совсем из своего подвала не вылезаешь?       — Ну когда мне, мам? — ответил Даня, одной рукой обнимая мать и целуя её в висок.       — Ладно, схо́дите на пляж, хоть позагораете немного.       Даня кивнул и отправился к себе.       Дом они только называли дачей, на самом деле это был добротный отапливаемый коттедж со всеми удобствами. На первом этаже располагались просторный холл, большая светлая кухня, гостиная с камином и спальня родителей. На втором, мансардном этаже были комнаты Лисицыных-младших — три большие спальни.       Даня зашёл в свою комнату, где эти двое — его друг и племянник — уже шушукались о чём-то своем, сидя на Саниной кровати и склонившись друг к другу головами.       — Мама предложила на пляж сходить, — сказал Даня, запихивая пакет с подарком под свою кровать. Скинул рюкзак и кофр с камерой рядом и, спружинив, рухнул на постель.       Саня сразу помрачнел. После того, как утонул его брат, он панически боялся любых открытых водоёмов, сам никогда не плавал, а если в воде находился кто-то из близких, нервно патрулировал вдоль берега и не успокаивался, пока тот не вылезал на сушу.       Он хмуро смотрел на нетерпеливо ёрзающего Тёмку, явно показывая, что ни на какой пляж идти не собирается, но в итоге, как обычно, сдался.       — Ну, ладно, ладно, — проворчал он. — Только недолго!       И только когда Артём, радостно взвизгнув, подскочил на кровати и умчался в свою комнату переодеваться, не смог сдержать умилительной улыбки.       По дороге Саня с Тёмкой весело переговаривались, племянник рассказывал ему обо всем, что успело с ним приключиться, пока они не виделись, но по мере приближения к воде Саня мрачнел, и Артём, словно почувствовав его настроение, перестал тараторить, всунул свою ладошку ему в руку и молча зашагал рядом.       Пока Даня с племянником весело плескались, Саня нервно прохаживался у кромки воды. Наконец не выдержал, позвал Тёмку на берег, а когда тот послушно вышел, поймал его в большое махровое полотенце и усадил на песок.       — Я поплаваю ещё, — крикнул им Даня и, развернувшись, широкими гребками поплыл на глубину.       Мах рукой. Другой. Толчок ногами. Ритмичные движения успокаивали. Рой беспокойных неоформленных мыслей утихал. Сознание прояснялось, концентрируясь на попытке понять себя. Точнее — осознать свою внезапную влюблённость. В парня. О котором вообще ничего не знал. И вряд ли когда-либо снова увидит. Накатившее отчаяние едва не потянуло на дно, и Даня, перевернувшись на спину, широко раскинул руки.       «Наверняка у него кто-то есть, — думал он, глядя в ясное небо. — Кто-то, с кем он засыпает и просыпается, смеётся или грустит. О ком заботится. Кого любит».       Грудь обожгло пекущим чувством, похожим на зависть или ревность, но больше — досаду от того, что Даня, как бы ни хотел, не мог представить на месте этого кого-то себя. Влага из глаз покатилась по вискам, и, пока шлюзы не открылись полностью, он, сгруппировавшись, нырнул и поплыл к берегу.

***

      Таня, как и планировала, приехала вечером. Даня с мамой крутились на кухне, Тёмка с Саней — там же, но не столько помогая, сколько дурачась и втихаря таская закуски. Заслышав шорох подъезжающей машины, Тёмка с воплем «мама» рванул на улицу. В кухню он вернулся повисшей на Тане обезьянкой, в то время как та одной рукой прижимала сына к себе, а второй пыталась удержать огромную коробку с тортом — фирменным «Наполеоном», на выпечку которого наверняка потратила полночи.       — Спаси-и-ите! — смеясь, проговорила она.       — Тебя или торт? — тут же среагировала мама, забирая у Тани коробку.       Таня принялась было тискать висевшего на ней Тёмку, но тот, хохоча, извернулся и спрыгнул вниз. Проследив траекторию его метаний по кухне, все наконец-то заметили застывшего на пороге кухни Саню. Когда тот успел сходить за цветами, Данька не отследил, а Тёмка уже забежал ему за спину и, громко пыхтя, стал подталкивать вперёд. Кузьмин несмело приблизился к Тане и, вручая ей букет, буркнул:       — Спасибо за сына.       От этой короткой фразы у Даньки перехватило дыхание. Почему он вдруг смог разглядеть, сколько любви скрывается за простыми словами и жестами друга? Почему не замечал этого раньше? Оно же всегда было на поверхности. Таня, очевидно, тоже впечатлилась — тихонько ахнула и, приняв цветы, поднялась на цыпочки, чтобы чмокнуть Саню в щёку, на что сзади раздалось ворчливое Тёмино «ну наконец-то».       Вечером, после ужина, когда все собрались на веранде за чаем, Даня медленно и вдумчиво заскользил взглядом по изученным до последней веснушки и родинки лицам, впадая в любимое состояние созерцания. И вдруг поймал себя на том, что в этот уютный семейный круг мысленно пытается включить еще одного человека — того парня с фотки. Почему-то захотелось видеть среди родных и его.       Тёмка нетерпеливо ёрзал на стуле и, в очередной раз задев Даню, выдернул его из задумчивости. Племянник уже получил свой подарок — «Звезду смерти» из серии «Звёздных войн» — и торопился поскорее начать сборку. Идея подарить именно этот набор полностью принадлежала Сане — он сам подсадил Тёмку на космическую сагу, устроив как-то в мае самый настоящий марафон по первым отснятым эпизодам. Мальчишка оказался в восторге, а Саня радовался, что в полку́ «звезданутых» прибыло.       — Ну пойдём уже, — не выдержал наконец Тёмка, дёргая Саню за футболку. — Там же деталей сто тыщ мильонов, до утра собирать будем.       Они поспешили в дом и… пропали.       Примерно через час Татьяна, озябнув, пошла за пледом, а, вернувшись, тихонько позвала Даню:       — Где там твой фотик? Иди сфоткай их.       Он сходил за камерой, спустился в гостиную и расплылся в улыбке: на полу, частично собранная, лежала «Звезда смерти», рядом валялись детали и блоки конструктора, а на диване мирно спал Саня. Тёмка, уютно пристроившись прямо на нём, тихонько сопел ему в шею. Даже во сне Кузьмин крепко его обнимал.       Даня, сделав несколько снимков, опустил камеру и, продолжая смотреть на друга, тихонько сказал:       — Идеально, по-моему.       — Я знаю, — шёпотом ответила Таня и спустя пару мгновений добавила: — Иногда мне кажется, что даже слишком…       Даня повернулся к сестре и внимательно на неё посмотрел. Они никогда не обсуждали Санину влюблённость, не то, чтобы он что-то в этом понимал, но вдруг почувствовал необходимость как-то повлиять на ситуацию, подтолкнуть сестру, высказав свое одобрение. Он уже набрал в лёгкие воздуха, но Таня, словно почувствовав его порыв, остановила его, решительно мотнув головой.       — Разбужу его, пусть отнесет Тёмку в спальню, — сказала она.       — Хорошо, — Даня разочарованно вздохнул и, развернувшись к выходу, добавил: — Я к себе пойду.       — Ага, — Таня уже направилась к дивану.       С нижней ступеньки лестницы Даня видел, как она склонилась к лицу Сани и легонько потрясла его за плечо. Тот сделал резкий вдох, широко распахнул глаза и инстинктивно покрепче прижал к себе лежащего на нем Артёма.       — Не одолели вы «Звезду Смерти», смотрю, — лукаво улыбнулась Таня, приставив пальцы к его губам.       — Угум, — губы под пальцами растянулись в широкую улыбку.       — Отнесёшь Тёмку наверх?       — Угум, — повторил он.       Перехватив поудобнее мальчика, Саня плавно поднялся и тут же чертыхнулся, наступив на мелкие детали конструктора, а Таня за его спиной тихонько рассмеялась. Даня поспешил наверх и уже из своей комнаты услышал, как они вошли в спальню Тани и за ними с мягким щелчком захлопнулась дверь.       Спрятав камеру обратно в кофр, Даня осмотрелся по сторонам: спать ещё не хотелось, возвращаться на веранду к родителям — тоже. Он бросил взгляд на отцову гитару, расчехлил её и, по-турецки сев на кровати, плавно провёл по струнам. Он легко подбирал песни и запоминал тексты, причём как на русском, так и на английском. Друзья говорили, что у него красивый чистый голос, и часто просили спеть, но он стеснялся и обычно отказывался. Зато в одиночестве мог часами сидеть и тихонько перебирать аккорды. Сейчас под настроение хотелось чего-то грустного, подходящего к его гулкому отчаянию, и он выбирал самые пронзительные песни из любимого гранжа. Сидя спиной к двери, он не услышал, как вошёл Саня. Тот опустился на свою кровать, улыбнулся и махнул рукой, мол не останавливайся. После короткой запинки Даня запел:       «I know someday you'll have a beautiful life       I know you'll be a star in somebody else's sky, but why       Why, why can't it be, oh, can't it be mine?»       Последние слова они пропели уже вместе, и Дане показалось, что в самом конце голос друга дрогнул. Он насторожился, но Саня, проигнорировав его пристальный взгляд, завалился спиной на кровать и, согнув руку в локте, прикрыл ей глаза.       — Сань? — тихонько позвал его Даня, откладывая гитару.       Тот ответил не сразу, сделал несколько глубоких вдохов, словно успокаиваясь, и только после этого развернулся к нему лицом.       — А я с Танькой целовался, — то ли с отчаянием, то ли хвастливо сказал он.       — Да ладно! — Даня замер, вытаращив глаза. — Ну-ка рассказывай!       — Да чё рассказывать… Я Тёмку положил, а она стояла там и смотрела так… И я подумал: ну, момент такой, как в кино, надо действовать — взял и поцеловал.       — А она?       — А она… Ну отвечать начала, типа не против была. Мне там башню чуть не сорвало. — Саня вздохнул и перекатился на спину. — А потом взяла и оттолкнула.       — Да бли-и-ин, — с сочувствием протянул Даня.       — Знаешь, иногда мне кажется, что она просто не воспринимает меня, понимаешь? Всё думает, что я тот двенадцатилетний влюблённый пацан и что это несерьёзно. А я… Не могу так больше. Каждый раз как на иголках — одна приедет или с кем-то? И самое ужасное — ничего, понимаешь, ничего не могу поделать! — Он снова повернулся лицом к Дане, подкладывая руку под голову.       — Сань, чёрт… — Даня пытался подобрать слова утешения, но друг добил:       — Как там в поётся? «У тебя будет красивая жизнь, и ты станешь звездой чьего-то чужого неба, но почему же — не моего?» — это про меня, по ходу.       «И про меня», — подумал Даня, но вслух этого не сказал. Он сидел, свесив с кровати ноги и зажав ладони между коленями, и смотрел на друга, всей душой болея за него: столько лет любить и не получать ответного чувства… Сейчас эта безответность откликалась в нём, позволяя хоть немного осознать, что именно Саня испытывал на протяжении всех этих лет.       Даня тоже лёг, отзеркалив позу друга. Оба какое-то время молчали, погружённые каждый в свою боль.       — Лисёныш, — позвал Саня, первым нарушая тишину, — ты же расскажешь мне, что там с тобой происходит?       — Да не происходит ничего… — растерялся Даня, судорожно соображая, о чём он.       — Ты втюрился в кого-то?       Даня дёрнулся. Откуда он знает? Не в силах ответить, он лишь напряжённо смотрел в глаза другу.       — На работе? — не унимался тот.       Даня молчал.       — Бля, не говори, что это Кристина! — Саня аж привстал на локте.       — Фу, нет, — скривился Лисицын, — она красотка, конечно, но стерва же. — Сказав это, он тут же понял, как нелепо спалился.       — Ну кто тогда? У вас же там парни одни… М? — Саня сузил глаза и впился взглядом в его лицо.       У Дани сразу заледенели ступни — типичная реакция на страх.       — Все, спать давай, — не выдержал он.       Повернулся на спину, приподнял задницу и, стянув джинсы, отбросил их на пол. Залез под одеяло, отвернулся от изучающего взгляда и демонстративно громко засопел.       Друг за спиной что-то проворчал и зашуршал тканью, видимо, тоже раздеваясь и укладываясь в кровать. С щелчком выключил ночник, погружая комнату в темноту.       Уже засыпая, Даня снова прокрутил в голове слова из песни. «Чужого неба звезда, значит» — с тоской подумал он, проваливаясь в сон.