***
Стоя спиной ко входу в студию, Даня разбирал фотографии, сортируя их по видам и количеству. Дима-маленький принёс последние заказы и куда-то убежал, Дима-большой поехал за пленками на другую точку, и в студии Даня находился один. Дверь в подъезд протяжно скрипнула, впуская посетителя, и, так же протяжно скрипнув, глухо захлопнулась. Лисицын, отложив неразобранные фотки в сторону, повернулся к вошедшему и замер, уставившись на него огромными от удивления глазами. Сердце пропустило удар, а потом понеслось галопом. С их встречи в метро прошло три недели. Стрижка изменилась: на затылке и висках тёмно-русые волосы были подстрижены довольно коротко, а сверху — чуть более длинные выгоревшие пряди небрежно зачёсаны вперёд. Кожа отливала явно не местным загаром. Из одежды — серые штаны-милитари и тёмно-синяя футболка, плотно облегающая рельефный торс. На плече — знакомый синий тряпичный рюкзак, в руке с кожаным браслетом на запястье — клетчатая чёрно-красная рубашка. Даня, не двигаясь и почти не дыша, снизу вверх напряжённо смотрел на клиента, а тот, чуть прищурившись, смотрел в ответ. Через несколько секунд в его глазах отразилось узнавание, он шагнул совсем близко и, мягко улыбнувшись, сказал: — Так это был ты?! А я-то всё вспомнить не мог, где тебя видел! Ступни вмиг заледенели. Лисицын судорожно вздохнул и отвёл взгляд, противный колючий ком опять встал в горле, не давая произнести ни звука. — Ты ведь тоже узнал меня тогда, в метро? — Парень чуть наклонился, заглядывая ему в лицо. Даня закусил губу, а парень выжидающе молчал, продолжая мягко улыбаться. После глубокого вдоха Даня торопливо ответил: — Да-да, узнал. — А потом его понесло, и он, нервно жестикулируя, начал сбивчиво объяснять: — Вы простите… если вам показалось тогда, что я пялился, я… у меня просто эм… фотографическая память на лица. Профессиональное, наверное. Я вообще всех запоминаю. Хожу потом по городу и узнаю́: этого снимал, того — печатал. — Воздух в лёгких кончился, и Лисицын, переводя дыхание, резко замолчал. — О… — Клиент растерянно поморгал. — Вот как? — Ну, да, — Даня опустил взгляд. — Утомительно, должно быть… — Парень выпрямился, и в его голосе явственно послышалось разочарование. — Есть такое, — тихо сказал Лисицын, ковыряя штукатурку на стене возле входа. Они немного помолчали, потом клиент прочистил горло и сделал заказ: — Мне нужно четыре фотографии на визу. Даня нахмурился, бегло посмотрел на его окаменевшее лицо и пролепетал: — Да-да, конечно, вещи можете сложить на банкетку. Хотел было просочиться в приёмную, чтобы дать спокойно пройти, но клиент уже шагнул внутрь, и оставалось только вжаться спиной в стену, пропуская его к съёмочному месту. Двери в студию, как таковой, не было, только ширма-«гармошка», которую запирали на ночь, а во время съёмок пользовались плотной чёрной шторой на карнизе. Парень прошёл, сел на помост, расправил плечи и выжидающе смотрел на замершего фотографа. Тот оттолкнулся от стены и дрожащими руками задёрнул шторку, отрезая их от остального мира. Уцепившись за ткань, он бегло посмотрел на клиента — тот спокойно ждал. От осознания того, что они сейчас одни в маленьком помещении, Даню прошиб пот. Он вытер о джинсы вмиг вспотевшие ладони, взял трясущимися руками камеру и приложил её видоискателем к правому глазу. Наклонившись немного вперёд, навёл резкость и нажал на спуск. Сработали вспышки, он сделал дубль и выпрямился. Клиент тоже встал, шагнул к нему и с нечитаемым выражением несколько секунд всматривался в лицо. А Даня, прижав камеру к животу, испуганно рассматривал его в ответ. Парень чуть нахмурился и отвёл взгляд. — Когда будет готово? — спросил он, забирая с банкетки рубашку и рюкзак. Достал бумажник и оплатил заказ. — За-завтра, — тихо ответил Лисицын, принимая деньги. — После обеда, — совсем шёпотом. Клиент, коротко кивнув, отвернулся и, сдвинув шторку, вышел. Два раза скрипнула, а затем хлопнула дверь в подъезд, и Даня снова остался один. Взял ручку и задумался над сопроводительными листом. «Что он хотел? — вспоминал он. — Загранпаспорт? Не, виза. Да, точно виза. А сколько? Четыре? Шесть? Восемь?» Записал номера кадров и формат, в графе «количество» вписал «6». Плюхнулся на банкетку, прислонился лопатками к стене и, вытянув в проход ноги, несколько раз приложился головой о стену. «Ну что опять пошло не так? — думал он, нахмурившись. — Он же явно обрадовался, когда узнал меня». Даня просунул указательный палец в маленькую, успевшую забахромиться дырочку на джинсах возле коленки, и забарахтался в тысяче «почему».***
Вечером, уже из дома, позвонил Сане и, завалившись с трубкой на свой диван, рассказал, что тот был прав, и парень, видимо, действительно работает где-то рядом, раз снова пришёл к ним в студию. — Ну, вот, видишь, не прошло и года. — Это да… но толку-то, Сань. — Он тебя узнал? — Узнал. Сказал, что тогда, в метро не мог вспомнить, а в студии узнал и… знаешь, мне показалось, он даже обрадовался, когда меня увидел. — О, крутяк! Вы познакомились? Пообщались? Даня сник. — Ну, не то чтобы… — Да-а-ань? — Он спросил, узнал ли я его, и я ответил, что да, потому что узнаю́ всех, кого снимал, типа профессиональное… А он после этого, кажется, расстроился. Саня помолчал немного, а потом проворчал: — Да твою ж мать, Лисицын! Ну кто такое говорит? — А что́ мне надо было сказать? — взорвался Даня. — «Да, кстати, знаешь, я твою фотку распечатал и в рамочку повесил и дрочу на тебя уже полтора месяца», так что ли? На том конце провода повисла тишина, а потом раздался какой-то сдавленный хрюк. — Дрочишь, значит? — уточнил Саня, и в его голосе явно ощущалась сдерживаемая улыбка. Даня надул щёки и с шумом выдохнул. — Ну было дело, — признался он и запустил палец в дырку на джинсах. Саня хмыкнул. — Просто после твоих слов он мог решить, что не особо-то тебе интересен. Ну, типа он для тебя — просто один из клиентов, понимаешь? Лисицын аж сел на диване и, шлёпнув себя ладонью по лбу, простонал: — Да бли-и-ин! Я об этом не подумал даже… — Знаю. Но ты это, когда он завтра за фотками придет, давай там, придумай что-нибудь. Разговори его. Даня угукнул и, положив трубку, принялся «что-нибудь придумывать».***
На следующий день он весь извёлся в ожидании «того парня». Чёткого плана действий так и не сложилось. Разумеется, сходу обрушивать свои чувства он не собирался — тут не отпугнуть бы — поэтому заготовил тысячу и один вариант для начала диалога, а дальше настроился импровизировать. Когда ближе к вечеру парень зашёл в студию за фотографиями, Даня сначала привычно стушевался, потом решительно набрал в легкие побольше воздуха и смело посмотрел ему в глаза. Но, наткнувшись на отстранённый вид клиента, снова растерялся. В груди всё опять сковало — ни вздохнуть, ни слова сказать. Парень сдержанно поздоровался, напомнил о своем заказе, и Даня молча протянул ему фотографии. — Тут шесть? — забирая фотки, отметил клиент, больше спрашивая, чем утверждая. — Я заказывал четыре. Лисицын лишь дёрнул плечом. — Подарок фирмы? — застенчиво ответил он, принимаясь ковырять штукатурку в стене. Ему показалось, что у парня дрогнули уголки рта, словно он пытался сдержать улыбку. Это вдохновило заговорить, но клиент, бросив дежурное «спасибо», уже развернулся к выходу. Даня растерянно смотрел ему в спину и не мог издать ни звука, чтобы остановить. «Судьба у меня, что ли, такая, — смотреть, как за ним двери закрываются?» — подумал он, прижав руку к груди и пытаясь унять тупую боль.***
Вечером, зайдя в свой двор, Даня машинально бросил взгляд на окна квартиры Кузьминых. Свет в комнате Сани горел, и Даня завернул к его подъезду. Настроение было настолько поганым, что оставаться одному совсем не хотелось. Поднявшись на шестой этаж по лестнице, Лисицын вдавил палец в кнопку звонка. Саня, такой домашний, в спортивках и застиранной футболке, открыл почти сразу. При виде его растрёпанных волос и чуть удивлённой, но такой родной улыбки на душе самую малость полегчало. — Ну? — нетерпеливо спросил Саня вместо приветствия и посторонился, пропуская его в квартиру. Даня молча помотал головой. Стянул кроссовки, сходил в ванную помыть руки и, зайдя в Санину спальню, плюхнулся на диван. — Есть будешь? — предложил Саня, крутанувшись на своём кресле — судя по включённому компьютеру, он работал. Даня пожал плечами и подтянул колени к груди. Ему было все равно. Он чувствовал себя… никак. Точнее — никаким. Не умеющим заводить знакомства. Не способным заинтересовать. Пустым и никчемным. Так погрузился в самобичевание, что даже не заметил, как Саня вышел из комнаты. А когда боковым зрением заметил его возвращение, непроизвольно вздрогнул. Проследил, как друг спихнул со стоящей у изголовья дивана табуретки какое-то шмотьё и поставил на неё тарелку с горячими бутербродами и чашку чая. Сам сел рядом и дёрнул подбородком в сторону еды, мол, ешь, давай. Пришлось есть. Правда, и половину порции одолеть не получилось — в горле застрял ком, не проталкиваемый ни едой, ни горячим чаем. — Не хочешь больше? — с пониманием спросил Саня, наблюдая, как он ковыряет подсохшую корочку расплавленного сыра. Даня отставил тарелку, повернул к нему голову и встретился с тёплым взглядом зелёных глаз. Саня был слишком родным. Слишком хорошо его знал и всегда понимал на уровне интуиции. Угадывал настроение. Подбирал нужные слова и отгонял все страхи. Окутывал заботой настолько естественно, что казалось, будто так и должно быть. Он был единственным человеком, с кем Даня не боялся быть самим собой. Ни с кем другим достичь подобной свободы в общении ему не удавалось. Что-то в нём, в Дане, было не так… Только вот — что? — Сань, — позвал Даня и тут же услышал, насколько отчаянно звучит его голос. — Скажи честно, я урод? Вид у Сани стал ну очень удивлённым. — Нет, конечно… — Он протянул руку и растопыренными пальцами зачесал наверх рыжую чёлку. Провёл ладонью от макушки до затылка и, опустив на шею, чуть сжал загривок. — Ты очень красивый, — сказал друг так искренне, что у Дани слёзы на глаза навернулись. — Тогда что со мной не так? Почему я не могу быть как все? Саня переместил ладонь на щёку и нежно погладил большим пальцем. Да, он всегда знал, как успокоить, но в этот раз признался: — Не знаю, Лисёныш. Опустив голову, Даня сморгнул, и по щекам пролегли слёзные дорожки. Он прислушался к внутренним ощущениям и попытался облечь их в слова: — Меня как будто замыкает, понимаешь? Каждый раз, когда он рядом, меня так клинит, что ничего сказать не могу… Это ужас какой-то… И ведь не только с ним, Сань, почти со всеми незнакомыми людьми так. Ты бы знал, как мне сложно в студии работать, с этими клиентами… Не могу больше… Раньше как-то не замечал этого, а сейчас… Ну что мне делать? — Уронив голову на колени, он натурально разревелся. На спину опустилась горячая ладонь и принялась медленно поглаживать. Знакомое тепло. Руки, которым можно доверять. Уютное присутствие близкого человека. И почему так не может быть со всеми? — Может, тебе поговорить с кем-то? Продолжая всхлипывать, Даня вскинулся, принял протянутую пачку салфеток и шумно высморкался. — С Таней, например, — продолжал Саня, предлагая стакан воды. — Она же психолог всё-таки. — И всё ей рассказать? — От ужаса Даня даже икнул. — Ну, ты не вдавайся в подробности. Просто скажи, что испытываешь трудности в общении с незнакомыми людьми. Уверен, она что-то посоветует. Лисицын помолчал, раздумывая над словами друга, а потом согласно кивнул.***
В пятницу после работы Даня отправился на Китай-город в кафе, куда Таня попросила его подъехать. Вчера он, уже из дома, позвонил ей и, пока не растерял всю решительность, сказал, что нуждается в её совете. Вообще-то он надеялся, что Таня пригласит его к себе, но та призналась, что на вечер у неё уже есть планы, так что предложила встретиться в кафе, если это срочно, или перенести, если может подождать. Ждать Даня не хотел, поэтому согласился на кафе. Он приехал раньше сестры и, оглядевшись, занял один из немногих свободных столиков. Заказал какой-то навороченный тост и безалкогольный мохито и стал ждать, барабаня пальцами по столику в такт тихо играющей музыке. Таня влетела четверть часа спустя, лёгкая и прекрасная, как всегда. Заметила его, радостно махнула рукой и подошла к столику. Чмокнула в щёку и села напротив. — Отлично выглядишь, — вымученно улыбнулся Даня, помешивая соломинкой тающие в мохито льдинки, которые звонко позвякивали о стенки стакана. Он поймал на себе профессионально изучающий взгляд и понял, что сестра подметила и это рваное движение кисти, и нервное постукивание пальцев. — Спасибо, — улыбнулась она, заказала сложносочиненный кофейный коктейль и стала рассказывать что-то нейтральное о работе-погоде-подругах. Даня знал: она просто выжидает, когда он созреет для разговора, ради которого и позвал её на встречу. И вдруг почувствовал себя жутко уязвимым. Спрятал руки между колен и немного наклонился вперёд, словно желая сложиться пополам. Была б его воля — он бы вообще под стол залез. Заиграла очередная песня, и Лисицын сразу вспомнил чёрно-белый клип и необычную внешность солиста. «I hope and I pray that this wall of illusion will all fall one-day, someday Someday I know I'll make it happen, someday I try, yes I am trying but I'm more afraid of living than I ever was of dying» Даня, разглядывая столешницу, прислушивался к словам песни, как всегда ища в них какие-то подсказки. Поднял голову и, прочистив горло, встретился взглядом с сестрой. — Тань, мне нужен твой… эм… профессиональный совет. — Он пытался говорить максимально нейтральным голосом, но уже чувствовал растущий в горле колючий ком. — Да, конечно. — Ласково улыбнувшись, она обратила к нему всё своё внимание. — Ммм… Не знаю, как правильно сформулировать… Почему… — «Bloody wounds make old scars. No-one said it would be easy, does it have to be so hard» — Почему у людей возникают проблемы с общением? — Мы говорим об общении вообще, когда люди уже выстраивают отношения, или о начале отношений, как при знакомстве? — Эм… Как при знакомстве… Ну, вот этот страх незнакомых людей, он откуда берётся? — Причин может очень много, Дань. От неуверенности в себе, если есть страх показаться, например, смешным или нелепым, с этим многие подростки сталкиваются, ну и до реального страха незнакомцев, если человек в прошлом переживал какой-то негативный травмирующий опыт. — У меня мог быть такой опыт? — Даня сам не понял, почему спросил именно это, скорее интуитивно почувствовал, что причина может быть не просто в его подростковых комплексах, а гораздо глубже. Сестра молчала какое-то время, словно решая, что́ говорить. «I am so so sick of hurting and I've had enough of crying» А Даня, заломив брови, терпеливо ждал. — Так ты не помнишь? — спросила наконец сестра, чуть прищурив глаза. Ком в груди начал разрастаться, превращаясь в знакомую чёрную дыру. Даня часто задышал, словно боясь, что ему вдруг перестанет хватать воздуха, склонил голову набок и как-то жалобно спросил: — Не помню — что́?