***
— Мне нравится, — сказал Лисицын, осматриваясь, — потолки низковаты, но в целом — отлично. Алико позвал его посмотреть помещение, которое нашёл для новой студии — достаточно большой зал с высокими окнами в старинном Доме быта. Этот район Даня очень любил: помимо старых улочек, набережной и особой атмосферы, присущей Замоскворечью, здесь находился один из крупных магазинов фототоваров — их партнёры; его любимый «Пурпурный легион», куда они с Саней периодически заглядывали за оригинальными дисками; и именно здесь в клубе на концерте он встретил Марка. — Днём будем на документы снимать, это — текучка, которая приносит деньги, — поделился с ним начальник своими планами. — А вечером можете снимать своё. Ты давай, составь список, чего нужно будет, и ремонт уже начинать надо. Даня кивнул, и они поехали в студию. Всю дорогу обратно Лисицын с вдохновением рассказывал начальнику о новом оборудовании, убеждал его в необходимости особого освещения для художественной съёмки. — Понимаете, это для документов достаточно одной вспышки на лицо и одной — на фон, — говорил он, спиной толкая дверь подъезда в студию, — а для портретной, там… Он развернулся и замер: на диванчике перед закутком, упершись локтями в колени, сидел хмурый Фукс. Между бровей пролегла глубокая складка, а сам он выглядел измотанным и таким лохматым, будто несколько часов подряд ерошил волосы. Среагировав на Данин голос, Марк поднял голову и облегчённо выдохнул. Он едва успел встать и раскрыть руки, как Лисицын, не обращая внимания ни на застрявшего позади него начальника, ни на удивлённо выглядывающего из своего закутка Славика, бросился к нему в объятия и повис на шее. — Ма-а-арк, — выдохнул он, тычась носом ему в шею и с шумом вдыхая знакомый запах, по которому за эти две недели успел ужасно соскучиться. Обхватив его руками за талию, Марк на пару секунд оторвал его от пола и, опустив, спросил: — Мы можем где-нибудь поговорить? Даня растерянно огляделся, вспомнил, что они не одни, и отпрянул. Наблюдавший за ними Алико почесал нос и, достав ключи, протянул ему. — Десять минут, — только и сказал он. Лисицын благодарно кивнул и потянул Марка к двери, на ходу отмечая, что у того с собой большой чемодан. Как только они оказались в офисе, Марк обхватил ладонями его лицо и жадно оглядел. — Куда ты пропал так внезапно? — жалобно спросил Даня. — Меня отец срочно вызвал, у его партнёра проблемы со здоровьем, пришлось ехать помогать им. — Марк медленно водил ладонями по его лицу, словно ощупывая. — Я, когда уезжал, собирался из аэропорта позвонить тебе, но у меня телефон то ли выпал где-то, то ли украли, а все контакты там были. И… я потом всё думал как с тобой связаться. Позвонил в издательство, попросил секретаршу найти мои фотографии, ну, где твой номер был записан, а она… уволю её нафиг. Вспомнив безупречную Марину, Даня поморщился и мысленно поддержал идею о её увольнении. Положил ладони на колючие от щетины щёки и пожаловался: — Боже, Марк, это были самые ужасные две недели в моей жизни, я себе такого надумал. — Могу представить… Я… Я так соскучился. Meine Sonne, — прошептал он ему в губы и наконец-то поцеловал. И мир вокруг исчез. Несколько минут они самозабвенно целовались, цепляясь друг за друга, стискивая до хруста в объятиях, забывая обо всём на свете. Возбуждение накрыло обоих и захлестнуло бы, но Марк первым пришёл в себя и отстранился. Поправил в джинсах стояк и, отдышавшись, спросил: — Ты до восьми? Даня кивнул. — Чёрт, мне в типографию надо, потом домой — отец бумаги попросил посмотреть… Сможешь сегодня приехать? И Лисицын, не раздумывая, снова кивнул.***
Сидя на кухне Марка, Даня под нехитрый ужин слушал его рассказ о командировке. Марк побрился и зачесал отросшие волосы назад, и Лисицын залюбовался. В душе́ снова кольнула ревность, и он понял, что буквально взорвётся, если не спросит: — Марк? — Всё же смутившись, он уткнулся в тарелку. — М? — Ты… когда был в Германии, — Даня зыркнул на него и снова опустил взгляд, — ты, ну… был с кем-то? — сказал и затаил дыхание в ожидании ответа. Марк уставился на него непонимающе. Уже хмурясь, но всё ещё улыбаясь, он спросил: — Что? — и покачал головой, словно отгоняя от себя нелепость самого вопроса. — Ну, я… же… не смог тогда… и я подумал… — Ты подумал — что? — Марк говорил тихо, но голос его звенел. — Что я там трахаюсь с кем-то? Ты серьёзно?! — прищурившись, он буравил его взглядом. О том, что не сдержался, Лисицын пожалел тут же, потянулся к руке Марка, но тот его ладонь оттолкнул. Скрестил на груди руки и, откинувшись на стуле, отвернулся в сторону. Вцепившись дрожащими пальцами себе в бёдра, Даня едва дышал. Марк мотнул головой, повернулся к нему и надломленно продолжил: — Я там с ума сходил, думая, как с тобой связаться, бросил всё и приехал. Из аэропорта — сразу к тебе, потому что… не мог без тебя, понимаешь? А ты думал, что я там с парнями развлекаюсь? — Покачал головой и тихо добавил: — Поверить не могу, что ты мне не доверяешь. — Скрипнув стулом, он встал и отошёл к окну. Как же хотелось отмотать время назад, чтобы этого вопроса никогда не было. Испугавшись, что всё испортил, Даня почувствовал подступающую панику: его личный кошмар, его персональная чёрная дыра уже свербила где-то в груди, грозясь вот-вот разрастись. Он вылез из-за стола, на ватных ногах подошёл к Марку и положил ладонь ему на лопатку, но тот, дёрнув плечом, ушёл от контакта. Даня с ужасом решил, что это — всё, что его здесь больше не хотят. На мгновение он оцепенел, а потом понял, что ему срочно нужно отсюда убраться. Развернулся к выходу, но прежде, чем выйти, не поворачиваясь, тихо сказал: — Дело не в том, что я тебе не доверяю, Марк, просто… ты — такой, а я… вот… Я боюсь разочаровать тебя, боюсь сделать что-то не так, и что тебе не хватит того, что я готов дать… Но я… я всё равно… всё испортил. Горло сковало, в глазах защипало от слёз. Стремительно шагнув в холл, Даня быстро собрался и, повернувшись к двери, дёрнул за ручку. Оказалось заперто, и он принялся хаотично поворачивать замки, но открыть их никак не получалось. Сдавшись, он упёрся ладонями и лбом в холодный металл и тихонько заскулил, выпуская наружу отчаянные слёзы. Возникший за спиной Марк накрыл его ладони и, мягко прижавшись, переплёл пальцы. — Ну что ты тут устроил, mein törichter Junge? — сказал он. — Дань, Данечка, ну пожалуйста, не плачь. От этой дрожащей нежности в его голосе у Лисицына сорвало последние шлюзы, и он, не в силах сдержаться, завыл в голос. Не отпуская его рук, Марк переместил их ему на живот и прижался ещё крепче. Уткнулся губами в ухо и, понизив голос, заговорил: — Ну всё, всё, тш-ш-ш. Ничего ты не испортил, слышишь? Не можешь ты ничего испортить. Даня, солнце… Это ты — такой, самый удивительный мальчик на свете. Такой красивый. Такой чувствительный. Mein kleiner Fuchs. Лисёнок мой. Согревая своим дыханием его шею, он говорил всё тише, и в итоге перешёл на шёпот, вслушиваясь в который Даня наконец затих. Фразы на русском сменялись немецкими, большую часть из которых он не понимал, но сам этот тихий мягкий голос увлекал, успокаивал. — Ты не представляешь, как я скучал, — продолжал Марк. — Мне так плохо было без тебя, безумие какое-то. Никогда ни с кем такого не было. Я… Ich…Ich liebe Dich. Значение последней фразы Даня знал. Он повернул голову, чтобы посмотреть Марку в глаза, и тот, ослабив захват, позволил ему развернуться. — Что? — спросил Даня осипшим голосом. — Я… — Марк громко сглотнул. — Я люблю тебя. Знаю, это слишком быстро, — добавил он торопливо. — Мы совсем мало знакомы, но… Накрыв пальцами его губы, Даня остановил его: — Марк, пожалуйста, давай просто притворимся, что я ничего не говорил там, на кухне, а? — И жалобно посмотрел, склонив голову на бок. Но тот покачал головой. — Нет, солнце… Мы не будем притворяться. Даже если это приведёт к ссоре или обиде, давай договоримся быть друг с другом честными. — Хорошо, — согласился Даня. — И если у тебя есть ещё сомнения или вопросы… не знаю, что-то, что тебе не нравится, лучше скажи прямо сейчас. Лисицын напряжённо смотрел на серьёзное и взволнованное лицо Марка и решился: набрал побольше воздуха, округлил глаза, словно выдаёт самый важный в жизни секрет, и, как в омут с головой нырнув, выдал: — Я не люблю зелёный чай. Марк захлопал глазами, а потом заливисто рассмеялся. — Господи, ты невероятный, — сказал он, прижимая его к себе и нежно целуя в висок. Отстранился, стянул с плеча лямку от сумки и прошептал: — Расчехляйся давай, приведи себя в порядок и приходи в спальню, у меня там полчемодана подарков.***
Сидя по-турецки на середине кровати Марка, Даня пялился на огромного плюшевого медведя, действительно занимавшего почти половину чемодана. После душа он пришлёпал в комнату в одних трусах, на что Марк только рвано выдохнул, бросил ему свою футболку и стал доставать подарки. Классический немецкий марципан и шоколад сразу были опробованы и одобрены. Далее шли три водолазки и свитер крупной вязки из тёмно-зелёной шерсти с высоким горлом. Ещё была открытка с изображением Обербаумбрюкке — очень необычного берлинского моста. С подписью «Für meinen geliebten kleinen Fuchs» на обратной стороне. — Что здесь написано? — спросил Лисицын. — «Моему любимому маленькому Лису». В груди разлилось тепло. Даня провёл пальцем по открытке, обводя башенки и арки моста, и с восторгом выдохнул: — Очень красиво. — Мы обязательно съездим туда вместе, — сказал Марк и наконец-то достал из чемодана медведя. — Познакомься, это Миша. Миша, это — Даня, мой парень. — И помахал ему медвежьей лапой. От этого так буднично обронённого обещания совместного будущего и признания его статуса парня Лисицын на несколько секунд завис. Обняв протянутого ему медведя, он уткнулся лицом в мягкую искусственную шерсть и прошептал «спасибо». Отложил его в сторону и, встав на колени, подполз к краю кровати. Поймавший его в объятия Марк тут же склонился для поцелуя. Время остановилось. Закрыв глаза, Даня потерялся в долгожданной ласке. По венам словно пустили ток, и зачастившее сердце запульсировало где-то в горле. Жадные ладони обжигали кожу, и всё тело после признания Марка будто звенело. Гораздо быстрее, чем хотелось бы, Марк отстранился и хрипло сказал: — Хочу поставить тебе одну песню. Ты же хорошо знаешь английский? После того, как Даня кивнул и сел на пятки, Марк запустил диск и, сев рядом с ним на кровать, взял за руку. — Просто послушай, — сказал он, чуть сжав его ладонь. «If I should die this very moment» — раздался женский вокал, и Даня внимательно вслушался в текст. На словах «Wrapped in the warmth of you, Loving every breath of you»он сильнее сжал руку Марка, а после фразы «I've found the one I've waited for» забрался к нему на колени. «Here is true peace Here my heart knows calm Safe in your soul Bathed in your sighs» Нырнув руками под футболку и обняв за спину, Даня прижался щекой к груди, где громко стучало сердце. «All I've known, all I've done All I've felt was leading to this» Подняв голову, Даня утонул в той нежности, которую излучал взгляд Марка. С тысячей «спасибо» он принялся покрывать его лицо поцелуями. Песня, поставленная, видимо, на режим повтора, началась заново. Даня не осознал, в какой момент они оба оказались абсолютно голыми, он — лёжа на спине, скрестив щиколотки на пояснице Марка, а тот — нависнув сверху, крепко удерживая его запястья над головой. С тихим урчанием он выцеловывал ему шею, непрерывно шепча что-то на смеси русского и немецкого. «Опять метит», — с каким-то мазохистским наслаждением подумал Лисицын, запрокидывая голову назад для лучшего доступа. Между их плотно прижатыми телами уже было мокро. Стараясь добиться хоть какой-то стимуляции своему изнывающему стояку, Даня нетерпеливо ёрзал и тёрся о Марка и, в общем-то, был уже на пределе, когда тот резко перевернул их и оказался снизу. Ещё и ноги развёл так широко, что Даня провалился между его бёдер. — Хочу, чтобы ты сделал это, — шепнул Марк, погладив по щеке растерявшегося от внезапной рокировки Даню. — Я? — от неожиданности тот отодвинулся и сел на пятки. Марк кивнул, достал из-под подушки презерватив и протянул ему. Дрожащей рукой Лисицын взял квадратик, второй, чтобы не обкончаться раньше времени, — пережал у основания стояк. Судорожно вспоминая разговор с Колей, он неуверенно спросил: — Эм… Мне нужно… тебя растянуть? — Не нужно, я подготовился. — Марк нетерпеливо провёл стопой по его бедру. Даня кивнул, запоздало осознавая тот факт, что, раз Марк подготовился, значит, заранее решил заняться с ним сексом. Он представил его в ду́ше, голым и мокрым, растягивающим себя своими красивыми длинными пальцами. И, задушено пискнув, тут же кончил. — I'm a loser, baby, — прохрипел он, пережидая оргазм и прикрыв глаза ладонью с зажатым в ней квадратиком. Марк протянул ему несколько салфеток и, когда Даня вытерся, притянул его к себе. Уложил на спину и… применил запрещённый приём: поцелуи в шею плюс шёпот на немецком, от которого Лисицын тут же завёлся снова. Марк провёл ладонью по его налившемуся стояку, вытащил у него из пальцев презерватив, ловко вскрыл упаковку и раскатал по члену. Перекинул ногу через бедра, словно седлая, достал из-под подушки уже знакомый тюбик, выдавил немного себе на ладонь и, заведя руку назад, размазал поверх резинки. Приподнялся на коленях и, помогая себе рукой, медленно опустился. От горячей тесноты Даня чуть не задохнулся. Положив руки Марку на бёдра, он внимательно следил за выражением его лица. Тот, закусив губу, запрокинул голову назад, переждал немного, видимо, привыкая, и, наконец, начал медленно двигаться. Это было красиво. Завораживающе. Лисицын провёл ладонями вверх до плеч и потянул Марка на себя. Тот послушно наклонился и, не прекращая мерных движений, приник к саднящим от поцелуев губам. Нащупал руку Дани и опустил себе на член, крепко сжимая поверх своей ладонью. Марк задвигался быстрее, рука на члене сбилась с ритма, он часто задышал и через пару минут с длинным рыком кончил, выстреливая спермой Дане на живот. А тот, почувствовав, как плотно сжимаются вокруг него мышцы, подался бёдрами навстречу и через пару толчков излился в презерватив. Оба жадно глотали воздух, Марк лежал сверху, поддерживая свой вес на локтях, и, запустив обе руки Дане в волосы, горячо дышал ему в шею. Песня все играла, Марк приподнялся и, словно подводя черту, пропел вместе с вокалисткой: — «Gonna love you 'til the seas run dry I've found the one I've waited for» — Чисто технически, — сказал Даня, сглотнув вставший в горле ком, — это я́ тебя нашёл. Марк тихо рассмеялся, покачал головой и упершись лоб в лоб прошептал: — Я люблю тебя.***
Даня завозился, просыпаясь. Марк ещё спал, лёжа на животе и подсунув руки под подушку. А он собственнически закинул согнутую в колене ногу ему на бедро и положил руку на спину. Не открывая глаз, придвинулся ближе и потёрся утренним стояком о его ягодицу. Вздохнув, Марк протяжно замычал, что было принято как приглашение: медленно, но с нажимом Лисицын начал спускаться рукой по спине вниз, остановился на пояснице, словно решаясь, и через пару мгновений с тихим выдохом спустился дальше на упругую задницу и нырнул в ложбинку. Нащупал вход и надавил средним пальцем, который легко проскользнул внутрь. Марк завозился, нашарил под подушкой лубрикант и, протянув ему, пошире раздвинул бёдра. — Просто смажь себя, — хрипло сказал он, прогнувшись в пояснице. Облизнувшись в предвкушении, Даня вылил на пальцы немного геля и растёр по каменному стояку. Устроившись между ягодиц, качнулся и плавно вошёл. От протяжного стона живот скрутило узлом. Было жарко, было тесно. Было до того охуенно, что Лисицын чуть не захлебнулся в ощущениях. Опустился сверху, упершись лбом между лопаток, и начал медленно двигаться. Марк прогнулся ещё больше и сладко стонал от каждого толчка. Как ни старался Даня оттянуть приближение оргазма, надолго его не хватило. Сбившись с ритма, он глубоко толкнулся последние два раза и, укусив Марка за плечо, кончил. Почти сразу за ним последовал и Марк. — Доброе утро, — прошептал Даня, отцепившись от плеча и поцеловав в место укуса. — Я, это… в тебя кончил, ничего? Марк хрипло рассмеялся, повернул голову и чмокнул его в щеку. — Ничего. Мне понравилось. — Потёрся носом о нос и выполз из-под Лисицына, чтобы привести себя в порядок. — Ма-а-а-арк, — протянул Даня в смутной догадке, — а у меня получилось… эм… как там, — задумался он и, вспомнив, воскликнул: — а, простимулировать твою простату? Марк повернулся к нему и захохотал: — Да, солнце, это отличная поза для стимуляции простаты. И Даня, сияя как медный пятак, соскочил с кровати и понёсся в ванную.