Сенситометрия

      Даня покосился на Марка, а потом, развернувшись всем корпусом, попытался поймать его взгляд, но тот неотрывно смотрел на незнакомца. Нащупав его запястье, Даня дёрнул руку вниз, и только тогда Марк отмер: встрепенулся, выдавил вымученную улыбку и скользнул рукой ему на плечи. Привлёк к себе и развернулся к позвавшему его мужчине.       — Оле-е-ег, — произнёс Марк, при этом с такой силой впился пальцами Дане в плечо, что тот поморщился.       — Может, в баре поговорим? — ответил мужчина низким бархатным голосом. — Не хочется людям мешать.       Развернулся и направился к выходу из зала, даже ни разу не обернувшись, словно на сто процентов был уверен, что Марк послушно пойдёт следом. Не понимая, что происходит, но инстинктивно ощущая угрозу, Даня вперил настороженный взгляд в профиль стоящего рядом Марка. Хотелось верить, что тот плюнет на этого холёного мужика, развернётся к сцене и останется наслаждаться музыкой, но Марк, словно привязанный невидимыми ниточками, потянулся к выходу. Рука соскользнула с плеч, перед лицом мелькнула его напряжённая спина. Тело тут же сковало ощущением покинутости, и Даня зябко повёл плечами, не желая верить, что Марк действительно его бросит, но тот в последний момент завёл руку за спину, нащупал его запястье и дёрнул следом.       — Не ожидал тебя здесь увидеть. Давно вернулся? — спросил Марк уже устроившегося на барном стуле Олега.       Да, он последовал за ним, но слишком близко подходить не стал. Ещё и Даню перед собой выдвинул, прикрывшись им, будто щитом.       — Пару недель назад, — ответил Олег, залпом опрокинув шот. Развернулся к Марку и недоумённо уставился на Даню, словно только что его заметил. — Новый мальчик? — спросил он, презрительно кивнув на него и, не дожидаясь ответа, отвернулся к бармену повторить.       В растерянности Лисицын повернул голову назад, надеясь, что Марк наконец-то объяснит ему, что происходит. Но тот лишь улыбнулся и клюнул его в плечо. Напряжённый кулак, до этого сжимавший рубашку на его пояснице, расслабился. Рука скользнула по талии на живот и крепко прижала к горячему торсу.       — Любимый, — достаточно тихо прозвучало над Даниным ухом, но по тому, как замер очередной шот в руке мужчины, стало понятно, что Олег его тоже услышал.       Развернувшись, он присмотрелся к Лисицыну. Тот в свою очередь хмуро пялился в ответ. Игра в гляделки закончилась тем, что Олег хмыкнул и, опрокинув стопку, шмякнул ею о барную стойку. С ухмылкой качнулся к Марку и протянул:       — Да бро-о-ось, Лисёнок. Ты — и любовь? — бросил оценивающий взгляд на Даню и добавил: — Впрочем, мальчик неплох. Может, поделишься? Или сообразим тройничок?       Дальнейшее Даня помнил плохо, просто вдруг обнаружил, что сидит на полу возле стены, а Саня прикладывает пакет со льдом к его ноющим костяшкам.       — Я, что, ударил его? — растерянно спросил он у друга.       — Ха! — расплывшись в улыбке, выдал тот. — И это был прямо-таки фееричный хук! — буквально лопаясь от гордости, добавил он, перевернув пакетик другой стороной.       — А Марк где? — заозиравшись по сторонам, спросил Даня.       — На улице, отношения выясняют. — На попытку Лисицына встать, Саня его придержал: — Да не кипишуй, Мика с Антоном с ним, поговорят сейчас и придут.       Пару мгновений спустя все трое вернулись в клуб. Друзья прошли мимо них в зал, где продолжался концерт, Мика — потрепав Даню по макушке, Антон — подмигнув. Саня коротко сжал его плечо.       — Красава, — с сомнительно уместной нежностью шепнул он и победно вскинул кулак. Поднялся и ушёл вслед за друзьями.       Остался только Марк. Он подошёл ближе, но в паре шагов остановился. Задрав голову вверх, Даня вгляделся в его лицо, но прочитать выражения не смог. Непонятно было, рад ли Марк тому, что Даня полез в драку, или осуждает его. Медленно поднявшись, Лисицын прислонился спиной к стене, потому что дрожащие ноги не держали. Сердце болезненно билось в груди, а в горле застрял колючий ком. Не мигая, он смотрел на Марка, не понимая, почему тот молчит и держит дистанцию. Ему стало противно? Он больше не хочет его касаться? Сморгнув, Даня почувствовал, как по щекам пролегли мокрые дорожки. Он закусил губу и до судорог сжал кулаки, чтобы сдержать истерику. Не в силах выносить этот пустой взгляд, опустил голову.       — Не знаю, чем заслужил тебя… — Марк наконец-то шагнул ближе и ладонями обхватил его лицо.       — Ма-а-арк, —жалобно протянул Даня, склонив голову набок.       — Погоди, погоди… — остановил тот, прижав пальцы к его губам. — Каждый раз смотрю на тебя и думаю, что невозможно любить больше, чем я уже люблю, а потом… потом ты делаешь что-то такое, что я влюбляюсь ещё сильнее.

***

      Стоя у окна в тёмной гостиной, Даня смотрел на заснеженный двор. Сегодняшний секс получился долгим, тягучим и предельно нежным, но, несмотря на усталость, уснуть сразу Даня не смог. Марк давно сопел рядом, даже во сне продолжая сжимать его ладонь, словно боялся, что он куда-нибудь исчезнет, а Даня раз за разом прокручивал в голове события этого насыщенного вечера. Осторожно высвободив руку из захвата, он вылез из кровати и ушёл в гостиную.       Стоило прислониться лбом к прохладному стеклу, как мрачные мысли зароились с удвоенной скоростью. Вызывающих тревогу вопросов было слишком много, но возможности задать их Марк не предоставил: едва переступив порог квартиры, полез целоваться с таким отчаянием, словно хотел утвердиться в своём праве и на эти поцелуи, и на самого Даню.       Но даже после потрясающего секса, в котором Марк попросил его вести, вопросов и сомнений не убавилось. Ясно было, что с Олегом Марка связывали интимные отношения, и хоть с самим фактом наличия у него бывших Даня вроде как смирился, он и представить не мог, что среди любовников его парня окажутся такие вот взрослые, ухоженные и явно состоятельные мужчины.       Лисицын так глубоко ушёл в свои мысли, что не услышал приближения Марка и вздрогнул, когда ему на плечи опустились горячие ладони.       — Прости, не хотел тебя пугать, — прошептал Марк ему в затылок и осторожно провёл носом по изгибу шеи. — Не помешаю?       — Нет, конечно. — Даня перехватил его ладони и перевёл себе на живот, поглубже зарываясь в объятия.       Заполнившая комнату тишина давила недосказанностью, и после протяжного вздоха Марк предложил:       — Нам, наверное, лучше поговорить сейчас. — Он отступил назад и потянул Даню к дивану. — М-м-м… Я знаю, у тебя есть вопросы, — сказал он, устраиваясь на мягком сиденье. — Что ты хочешь знать?       Если бы не беспомощная интонация, слова прозвучали бы резко. Лисицын задумался: вопросов было много, и с какого начать, он не знал.       — Этот Олег… — спросил он наконец, притянув колени к груди, — он?       — Мой бывший, да, — честно ответил Марк. — И мой первый мужчина.       Вспомнив слова Анюты о том, что первую любовь не забывают, Лисицын дёрнулся.       — Сколько тебе было, когда вы… эм… познакомились?       — Почти шестнадцать, — прошептал Марк в ответ. — Ему — двадцать восемь.       — О, — только и ответил Даня и в растерянности уставился на свои руки.       — Я тогда начал помогать отцу в старом издательстве, — начал Марк после ещё одного долгого вздоха. — Олег был редактором… Так красиво ухаживал и вообще казался таким взрослым, недосягаемым, за ним все женщины увивались, а тут — всё внимание мне, мальчишке, ну я и попался.       — И сколько продлились ваши… отношения? — осторожно спросил Даня.       — Это не то чтобы были прям отношения. Мы просто встречались, когда это было удобно ему, но я всегда знал, что параллельно со мной он трахался с кем-то ещё. И это было ужасно… Через пару лет я попытался прекратить всё это, но… Олег всегда умел быть убедительным.       — И когда вы… у вас… Ну, в последний раз? — спросил Даня и замер, до дрожи боясь услышать ответ.       — Летом… В июле.       У Дани внутри всё скрутило: десять лет отношений с красивым, уверенным в себе взрослым мужчиной против двух месяцев с наивным, неопытным мальчишкой… Да на что он вообще рассчитывает? Разве выбор Марка не очевиден? Даня так погрузился в себя, что пропустил следующую фразу.       — Прости, что? — переспросил он.       — Осенью, в октябре, Олег выцепил меня в Берлине, пытался развести на романтический уикенд, но я отказался.       «В октябре? — мысленно развернул календарь Лисицын. — после того, как Марк исчез, уехав к отцу?»       Словно прочитав его мысли, Фукс протянул руку и коснулся его лица.       — Отказался, потому что тогда у меня уже был ты. Самый удивительный мальчик на свете. Моё персональное солнце. Именно тогда я всё бросил и приехал к тебе.       — Вы десять лет были вместе… — Дане очень хотелось верить, что Марк действительно выбирает его, но факты говорили против.       — Как раз вместе мы никогда не были. Я был молодым и наивным, а он — слишком хорошим манипулятором, и здоровыми наши отношения не были. Я несколько раз пытался окончательно расстаться, переключиться на других парней, но он раз за разом возвращал меня.       Лисицын вспомнил, как в клубе Марк, словно безвольная марионетка, пошёл за позвавшим его мужчиной, и оценил всю степень его влияния.       — Тогда почему ты уверен сейчас? — спросил он тихо.       — Потому что только с тобой я понял, что значит — любить. По-настоящему. Не эта болезненная привязанность и не страсть, а когда вспоминаешь человека, и на душе светло становится. Когда от одного голоса внутри разливается тепло и хочется обнять крепко и не отпускать. Никогда не отпускать. — Марк крепко сжал ладони затаившего дыхание Дани. — Потому что только рядом с тобой я почувствовал себя сильным… Нужным. Я люблю тебя. Люблю всего. Твою потрясающую красивую душу — то, как ты видишь этот мир, как замираешь, когда замечаешь что-то необычное, и как расстраиваешься, если рядом нет камеры. Люблю наблюдать за тобой, смотреть, как ты готовишь, плавно двигаясь по кухне, как придирчиво выбираешь специи и словно сам с собой споришь: то киваешь себе одобрительно, то хмуришься. Люблю потом есть вместе с тобой, хвалить и благодарить тебя за еду и смотреть, как ты смущаешься.       Лисицын почти не дышал. Оказывается, пока он, подмечая детали, смотрел на мир, был кто-то, кто смотрел на него. Он много раз слышал и комплименты, и похвалу из уст Марка, но вот так, одним монологом, они звучали действительно сильно, и в Дане наконец-то затеплилась вера.       — Я люблю твою улыбку, — продолжал Марк. — Люблю, когда ты тихо смеёшься и когда весело хохочешь. Люблю твой голос… Боже, как я люблю твой голос. Готов часами слушать, как ты увлечённо рассказываешь о чём-то, как сбиваешься с мысли, если торопишься… И особенно — как поёшь, а поёшь ты часто, ты в курсе? Постоянно напеваешь что-то, если думаешь, что тебя никто не слышит…       Марк нежно улыбнулся, и Даня перевёл дыхание: ему казалось, что от переполняющих эмоций он вот-вот взорвётся. Думал, что с признаниями Марк закончил, но тот провёл ладонями от его запястий до локтей, наклонился ближе и жарким шёпотом продолжил:       — Люблю твои стоны. Твои крики. Как ты тихо охаешь, когда тебе хорошо, как вздыхаешь подо мной. Как что-то нежно шепчешь, когда сам берёшь меня. Обожаю заниматься с тобой сексом. Ты такой отзывчивый, такой чувствительный. Люблю, что поначалу ты стесняешься, а потом отпускаешь себя, забываешься в страсти и становишься таким… необузданным. У меня крышу рвёт, когда ты срываешься в разврат, но я просто умираю от нежности, когда ты тихо отдаёшься, скромно прикрыв глаза.       Во время этого откровения Даня по сто раз успел и побледнеть, и покраснеть. И был совсем не готов к тому, что Марк начнёт восхищаться его телом.       — Я с ума схожу от твоего тела. От твоих непослушных кудрей, — запустил пятерню Дане в затылок и мягко пропустил волосы сквозь пальцы, — вот так перебирать их и видеть, как ты жмуришься от удовольствия. А эти твои веснушки, — он ласково провёл кончиком пальца по его носу, — и родинки, — переместился под левый глаз. — Люблю целоваться с тобой. — Опустил палец на губы и обвёл по контуру. — Долго, упоительно целоваться с тобой, делить одно дыхание на двоих, пока воздуха не перестанет хватать. Обожаю твою нежную кожу. — Костяшками пальцев опустился по шее и задержался на недавнем засосе. — Знаю, это вредно, но я так люблю оставлять на тебе свои следы, метить тебя. — Склонившись, он нежно провёл губами по отметине. — Люблю, когда ты дрожишь от щекотки и как вздрагиваешь, если сделать вот так, — прошептал он, прихватив зубами его плечо.       Лисицын ахнул и дёрнулся от пронзившей его сладкой боли. Он от одного только этого интимного шёпота возбудился до предела, а когда Марк начал трогать и целовать его — окончательно поплыл. Почувствовал, как с него потянули футболку, и послушно позволил себя раздеть.       — Люблю, как ты выгибаешься под моими руками, — мягко надавив на плечи, опрокинул его Марк и широко провёл ладонями по торсу вниз и обратно вверх.       Даня потянулся за его движениями, словно кот, подставляясь под ласку. Марк опустился между его раздвинутых коленей и мелкими поцелуями-укусами стал покрывать торс, постепенно спускаясь ниже.       — Люблю слушать, как часто бьётся в твоей груди сердце. Как ты загораешься и дрожишь подо мной от нетерпения.       Этот тихий откровенный шёпот напрочь выбил все предохранители. Приходилось глубоко и часто дышать и цепляться, цепляться за этот голос, чтобы окончательно не уплыть. Марк потянул вниз трусы и склонился над его пахом.       — Люблю твой член. Ласкать его, дразнить. — Выдохнул горячо на возбуждённую плоть, лизнул головку и медленно вобрал в себя, продолжая массировать языком. Так же медленно выпустил его, потёрся щекой и, щекоча губами, продолжил: — Люблю чувствовать его в себе и задыхаюсь, когда ты кончаешь в меня, наполняя своим семенем.       Отстранившись, Марк дёрнул Даню за ногу, и тот послушно перевернулся на живот. Стянув мешающее бельё до конца, Марк с нажимом провёл ладонями по ногам от пяток до ягодиц, погладил упругую попу, поцеловал в синяк на копчике и мягко опустился сверху. Кожа к коже. Изгиб в изгиб. Как будто так и задумывалось. Переплетя их пальцы, Марк уткнулся лбом Дане в затылок.       — Обожаю твой запах, — жадно втянул он носом у кромки волос. — Долго не мог уловить, чем ты пахнешь, а потом понял, что так пахнет дом, такой, знаешь, настоящий дом в деревне: свежеоструганным деревом и смолой, и печью, и сдобой, с яблоками и корицей.       Даня закусил губу: ещё никто никогда не сравнивал его с домом, но тут же вспомнил то ощущение, которое возникало у него, стоило после долгой разлуки попасть в объятия Марка — словно домой вернулся. На спину и плечи посыпались поцелуи, медленно опускаясь вниз.       — Люблю твою податливость, отзывчивость твоего тела. Как ты прогибаешься мне навстречу и бесстыдно подставляешься.       Горячее дыхание опалило поясницу. Ладони мягко раздвинули ягодицы, и влажный упругий язык прошёлся по ложбинке от мошонки до копчика. Лисицын дёрнулся: слишком откровенно, слишком интимно. Так Марк ещё ни разу его не ласкал. Язык настойчиво покружил вокруг дырочки и толкнулся внутрь. Заскулив, Даня впился пальцами в покрывало, изо всех сдерживаясь, чтобы не кончить раньше времени.       Он совершенно потерялся во времени и пространстве. От ощущения граничащей с уязвимостью открытости его било жгучим наслаждением, таким острым, что дыхание перехватывало. Марк отстранился, чтобы через мгновение осторожно толкнуться в него членом.       — Люблю быть в тебе, — сказал он, когда полностью вошёл и на вытянутых руках замер над ним. — Люблю ощущать, как ты сжимаешь меня внутри, как нетерпеливо ёрзаешь, подгоняя меня двигаться. — Он на пробу повёл бедрами и, услышав тихий всхлип, полностью опустился на Даню, взяв медленный глубокий ритм. — Ты не представляешь, что я чувствую, когда понимаю, что только со мной ты бываешь таким. Что только я слышу твои стоны и только я вижу, как ты кончаешь… Что. Ты. Только. Мой. — Глубокими размашистыми движениями он словно вбивал в Даню свои слова. Замедлился и, нежно проведя носом под ухом, прошептал: — Мой. Никому не отдам, слышишь? Я так люблю тебя…       Не в силах сдерживаться, Даня отпустил себя и через пару движений кончил, так и не притронувшись к себе. За ним с тихим всхлипом последовал Марк, напоследок дёрнувшись глубоко внутри.       До чего же хорошо было лежать, придавленным к дивану знакомой тяжестью любимого человека, медленно приходить в себя, выравнивая сбившееся дыхание, и наконец-то принимать тот факт, что, да, любим — демонстрация чувств оказалась более чем убедительной.

***

      Мама замешивала тесто, а Даня прокручивал на мясорубке мясо с луком: в честь его дня рождения решили готовить манты в огромной четырехъярусной пароварке.       После того странного вечера в клубе и последующего признания Марка прошло чуть больше двух недель. Даня не знал, возможно ли это вообще, но, казалось, их отношения стали ещё глубже, прочнее, словно они вышли на совсем иной уровень, в котором стали чутко улавливать состояние друг друга, отзываться на малейшее воздействие, проявляя нереальную сонастроенность и эмпатию, чувствуя друг друга даже на расстоянии.       Из задумчивости его вырвал голос мамы:       — Данюш, — позвала она, — ты бы пригласил сегодня своего молодого человека, познакомил бы.       Даня замер, кровь схлынула с лица. Он медленно повернулся к маме и тихо спросил:       — Кто тебе рассказал? Таня или Никита?       — Так они знали! — воскликнула мама, всплеснув руками. — Вот вы… Три мушкетёра! Вечно друг друга прикрываете!       У Дани дёрнулись уголки губ.       — Как ты догадалась тогда?       — Дань, — мама посмотрела на него с выражением лёгкого осуждения, мол, не совсем же я слепая. — Всё просто на самом деле. Ты перестал ночевать дома, а когда приходил, от тебя за версту несло незнакомым мужским парфюмом, плюс, — она махнула рукой на его торс, напоминая, что одет он в ту самую рубашку, что Марк отдал ему в клубе, — у тебя стали появляться чужие мужские вещи… Ну и медведь, когда ты его притащил, всё как-то сложилось. К тому же, ты, в общем-то, сам говорил, что остаёшься у друга, а ты ведь никогда мне не врал, так, не договаривал разве что. Да же?       Даня, улыбаясь, кивал маминым доводам, но когда она сказала, что Тёмка хвастался ей, как «дядя Марк катал его на крутой тачке», закатил глаза и расхохотался.       — Ох, Тёмка, — прошептал он, качая головой. — Мам? — позвал он тихо. — Ты так легко приняла, что я… ну, такой…       Вдруг почувствовав себя жутко уязвимым, Даня запнулся и отвёл взгляд. Мама вытерла руки и, взяв его за ладонь, сказала:       — Помнишь, меня срочно вызвали на педсовет? У нас тогда несчастье случилось: один из студентов покончил с собой. Из окна выбросился… Выяснилось, что он был влюблён в одногруппника, признался ему, а тот начал травлю… Добрался до родителей мальчика, всё им рассказал, и они от него отказались… — Мама замолчала, потом всхлипнула и потянулась ладонями к его лицу. — Так страшно, Дань. Как представлю, в каком отчаянии он был в свои последние минуты, каким напуганным и одиноким… Когда нам всё рассказали, я про тебя подумала, уже тогда догадывалась и, знаешь, поняла, что для меня главное — чтобы ты счастлив был, жив и здоров.       Мама гладила его по лицу, по волосам, и он, качнувшись, уткнулся ей в макушку и крепко обнял.       — Спасибо, — прошептал он, — ты… самая замечательная мама на свете.       — От замечательного сына слышу, — парировала она.       — Мам, а папа знает? — спросил Даня, отстранившись.       — Мы говорили с ним об этом, после случая с тем мальчиком и после признания Игоря… Он думает так же, как и я — для него важно, чтобы вы все были счастливы.       Даня закусил губу. И чего только боялся? Разве не догадывался, что у него самые чудесные родители на свете?!       — Тогда пойду позвоню Марку, да? — сказал он, смущённо улыбаясь. — Приглашу его?

***

      — Серёжка! — воскликнула мама, когда папа внёс в гостиную огромное блюдо с мантами. — Ни за что не поверишь, но Марк — наш фамильный тезка! Только немецкий.       Поставив блюдо на стол, Сергей Петрович на мгновение нахмурился, а потом просиял:       — Фукс, что ли? — спросил он удивлённо. — Вот это совпадение!       Именно в этот момент Марк потянулся к блюду с мантами, рукав джемпера задрался, и на его левом запястье Даня заметил часть до боли знакомого рисунка. Он дёрнул его руку на себя, полностью открыл татуировку и увидел идентичный со своим круг, в котором переплетённым клубком спали два лисенка.       — Как? Когда? — спросил он ошарашенно.       Загадочно улыбнувшись, Марк лишь пожал плечами.       — С днем рождения, солнце, — одними губами произнёс он.       Позже вечером Даня, слегка прифигевший от количества съеденного, сидел в кресле и лениво наблюдал за любимыми родными лицами. Вспомнил, как этим летом мечтал о том, чтобы среди них был и он, парень с фотографии, чьего имени он тогда ещё даже не знал. И вот он сидит с ними за одним столом, терпеливо отвечает на вопросы родителей о себе, обсуждает с Никитой общую тусовку и отвешивает комплименты женской половине семьи.       Рядом плюхнулся Саня, и Даня машинально перегруппировался, положив голову ему на плечо, а друг так же машинально чмокнул его в макушку. Такой естественный между ними жест, заметив который, Марк выгнул бровь, а мальчишки синхронно пожали плечами и весело рассмеялись.

***

      Для празднования дня рождения с друзьями родители тактично уехали на дачу, предоставив подросткам возможность спокойно повеселиться. Вечеринка вовсю набирала обороты, когда Ленка громко заявила:       — Вот у нас тут два хакера сидят. Так объясните же нам, наступит ли конец света в миллениум?       Макс с Саней переглянулись и рассмеялись.       — Ну-у-у, — протянул Кузьмин и пустился в долгие серьёзные объяснения по поводу возможных компьютерных сбоев при переходе в датах от тысяча девятисот к двум тысячам. — Но по мне, — подытожил он, обводя притихших друзей мрачным взглядом, — хуйня всё это.       Раздался хохот, и только Макс слегка улыбнулся, покрепче прижав к себе Колю. Эти двое и так были обособленной частицей в их компании, но сегодня их поглощённость друг другом просто зашкаливала. Даня понял, что после того визита к ним домой они больше не виделись, и всё гадал, что такого могло произойти за этот месяц.       — А это мы сейчас у эксперта проверим! — вклинилась Таня и позвала: — Юль, а погадай ещё раз на кофе, у всех же всё сбылось в прошлый раз.       Под одобрительные возгласы подруга согласилась, и Даня отправился на кухню варить на всех желающих кофе. С лета к их компании добавилось ещё четверо, но гадать захотели не все: Коля с Максом попросили сварить на них одну порцию, всё равно, мол, одна на двоих «голубенькая» Кама Сутра получается. Антон привычно отказался.       — Ты будешь? — спросил Даня Марка, вместе с ним пришедшего на кухню.       — Кофе — да, гадать — нет, — ответил он.       — Почему? — Развернувшись, Лисицын облокотился задницей о столешницу.       Марк встал перед ним, скользнул руками за спину и, забравшись ладонями под кофту, тихо прошептал:       — Потому что самое главное у меня уже есть, а остальное мне неинтересно.       Они самозабвенно целовались, пока со стороны входа не раздалось настойчивое покашливание.       — Ну чё вы прям! — заворчал Саня. — На пять минут наедине нельзя оставить. А там ваще-то кофе ждут…       Даня тихо рассмеялся, покачал головой и потянулся за туркой.

***

      Илья с Микой уже притащили гитару, Анюта сидела рядом с ними и, где знала, тихонько подпевала. Антон, обычно тоже тусующийся в кругу с поющими, в этот раз сидел возле Кристины — между этими двумя явно что-то происходило. Юлька сновала между чашками с кофе, и Таня терпеливо ждала своей очереди. Макс с Колей на коленях обсуждал с Саней какие-то программы. Ленка, явно скучая, выдувала пузыри из жвачки. А Даня с Марком устроились в одном кресле, переплели руки таким образом, что их лисята соприкасались, и тихо переговаривались о своём.       Юлька перебралась к Тане, взяла её чашечку, перевернула и стала разглядывать кофейные разводы. Саня, сидевший на подлокотнике Таниного кресла, оторвался от разговора с Максом, чтобы прислушаться к предсказаниям «гадалки».       — Эм… Ох, не знаю, — промямлила та неуверенно, — тут какая-то тётка толстая.       — Ну, допустим, не толстая, — Кузьмин потянул чашку на себя, — а беременная. — И чмокнул Таню в макушку.       От его слов она вздрогнула.       — Откуда ты?.. — В повисшей тишине её вздох показался слишком громким. — Ох. Не хотела пока говорить… — начала она под пристальным взглядом Сани.       — Что говорить? — напрягся тот.       — У меня задержка, — шёпотом ответила та, но Даня её услышал.       — Что? — Саня сполз на пол и встал перед ней на колени. — Ты серьёзно?       — Да… Три недели.       — Да твою ж… — Он неверяще перевёл взгляд с её лица на живот и обратно. Проморгался, повернулся к Дане и с невменяемо широкой улыбкой произнёс: — Ты слышал, Лисёныш? Я скоро папой буду!       Правда, Таня его энтузиазма явно не разделяла.       — Ох, ничему меня жизнь не учит, — тихо сказала она, прикрыв глаза рукой.       — Эй-эй! — Саня решительно повернулся к ней. — В понедельник заявление в ЗАГС подаём!       Мика с Ильёй поздравили будущего отца и вышли курить, хотели передать гитару Антону, но тот, отказавшись, мотнул головой, поэтому она оказалась в руках Дани. С минуту он пялился на неё, решаясь, потом пересел на подлокотник кресла, чтобы было удобнее играть, и ласково провёл по струнам.       Настроение было лёгкое, и спеть хотелось что-то такое же, немножко серьёзно-несерьёзное.       — «I'm not like them, but I can pretend       The sun is gone, but I have a light», — запел он, и встретился с довольными улыбками друзей и восхищённой — Марка.       — «I think I'm dumb       Or maybe I'm just happy»