***
Мальчишник устроили небольшой компанией: пришли Даня с Марком и Макс с Колей, Лисицын ещё пошутил тогда, что четыре гея провожают друга-натурала в женатую жизнь. А в день свадьбы неясно было, кто волновался больше: он, которого уговорили ненадолго отложить камеру и хотя бы во время регистрации брака взять на себя роль свидетеля, или жених, попеременно то краснеющий, то бледнеющий от ответственности момента. Когда уже в ЗАГСе, не каком-то там районном, а Грибоедовском Дворце Бракосочетания, Лисицын, утомленный предистеричным состоянием друга, решил подшутить над ним и сказал, что, кажется, забыл их обручальные кольца дома, Кузьмин буквально чуть в обморок не грохнулся. Поняв, что Даня шутит, прошипел «я тебя придушу!» и стал гоняться за ним по всему фойе. Свидетель хохотал и уворачивался, и жених, всё-таки схватив его за рукав дорогущего пиджака, рванул так, что ткань чуть по швам не затрещала. Крепко удерживая двумя руками за плечи, развернул к себе лицом, и Даня заметил, как в блестящих от эмоций глазах страх сменяется простым счастьем. — Ну, полегчало? — выдохнул Даня, положив ладони на гладко выбритые щёки. — Угум, — ответил Саня и уперся лбом в лоб. Так они и простояли, пока не услышали деликатное покашливание Марка. Даня начал было переживать, что эти двое опять сцепятся, но Марк только похлопал Саню по спине, подбадривая перед важным моментом. Сама церемония бракосочетания прошла стандартно. Даня стоял со стороны жениха и держал за руку Тёмку, гордо и совершенно заслуженно тоже надевшего ленту «свидетеля». Музыка, которую Таня выбрала для росписи, звучала так пронзительно, что, едва заслышав первые аккорды «Истории Любви» из одноименного фильма, Даня зашарил взглядом по залу. Найдя Марка, тоже взволнованного, одними губами пропел: — «Where do I begin To tell the story of how great a love can be The sweet love story that is older than the sea» И не отводил взгляда до самого окончания мелодии. А когда мини-оркестр заиграл другую композицию и гости ринулись поздравлять молодожёнов, он, отпустив руку племянника, шагнул в противоположную сторону, подошёл к Марку и, схватив его за запястье, утянул за колонну. Они одновременно потянулись друг к другу, синхронно выдохнули в губы «люблю тебя» и принялись самозабвенно целоваться, пока не обнаружили, что все уже покинули зал, а рядом с ними стоит женщина-организатор. После коротенькой выездной фотосессии — морозить беременную невесту никто не собирался — все загрузились в машины и поехали в ресторан, снятый Лисицыным-старшим для свадьбы единственной дочери. Большой, стильно украшенный живыми цветами банкетный зал, отличная живая музыка, ненавязчивые ведущие — всё это сделало вечер по-настоящему душевным. И даже гости, с одной стороны — молодёжь в лице друзей и знакомых жениха и невесты, с другой — важные бизнес-партнёры Сергея Петровича, — гармонично вписались в общую атмосферу праздника. Вечер запомнился Дане как в покадровке: первый танец молодожёнов, сразу за ним — танец невесты с отцом, трепетно ведущим красавицу-дочь по залу; поздравления и тосты; бледный Саня, судорожно пожимающий руки важным людям, когда отец повёл его знакомить со своим кругом; украдкой стираемые мамины слёзы. Под конец вечера Даня завалился на один из стоявших вдоль стен кожаных диванчиков и с протяжным вздохом вытянул гудящие ноги. Смотрел на гостей, танцующие парочки, обвёл взглядом друзей и заметил направлявшегося к нему Саню. Вид у того был немного ошалевший, но неприлично счастливый. — Ну что, муж? — сказал Даня подсевшему сбоку другу и привычно опустив голову ему на плечо. — Как ощущения от сбывшейся мечты? — Охуенные, — честно ответил Саня, прижавшись щекой к его макушке. Даня тихо рассмеялся и пихнул Кузьмина локтем в бок. Встретился взглядом с Марком, разговаривающим с Никитой, привычно улыбнулся ему и тут же услышал над ухом горячий шёпот: — Осталось только тебя женить, а, Лисёныш? — Саня крякнул, опять получив тычок в бок, но продолжил: — А чего, жених видный, при деньгах, при квартире. С тачкой крутой! Даня поднял голову от плеча друга и, выгнув бровь, заглянул ему в глаза. Тот запнулся и посерьёзнел. — И тебя любит, — добавил он, мягко улыбнувшись. — В общем, кандидатуру одобряю. — Дурак, — сказал Даня, а у самого в груди затрепетало от представления Марка в роли мужа. Единственного. На всю жизнь. Фукс, словно почувствовав, что разговор идёт о нём, попрощался с Никитой и двинулся к их диванчику. Протянул руку и, лукаво улыбнувшись, сказал: — Потанцуешь со мной? Даня испуганно заозирался: это в своей компании они вели себя открыто, а тут было полно чужих людей, которые вряд ли одобрили бы танец двух парней, один из которых — Лисицын, сын успешного бизнесмена. Но руку всё-таки протянул. — Я тут местечко присмотрел, — сказал Марк и повёл его к выходу из зала в сторону служебных помещений. Дёрнул ручку одной из дверей и затянул Даню внутрь небольшого помещения, тёмного и пахнущего бытовой химией. С лёгким щелчком двери музыки стало почти не слышно, но Марк, положив руки ему на талию, притянул к себе и стал покачиваться в такт едва различимой мелодии. — Весь вечер об этом мечтал, — сказал он ему в губы. Даня качнулся ближе, завёл руки ему за голову и вслепую потянулся за поцелуем. Марк тут же перехватил инициативу, жадно зашарил ладонями по его спине и, спустившись на ягодицы, рывком вжал в свой пах. Лисицына повело. Он застонал в поцелуй и откровенно качнул бедрами, отметив, что Марк возбуждён не меньше. Путаясь в руках, они стали стягивать друг с друга брюки и бельё; Марк, дорвавшись до Данькиной шеи, присосался к коже и зашептал все те откровенные нежности на смеси русского и немецкого, от которых у Лисицына крышу срывало. Он запрокинул голову назад, млея от посыпавшихся на ключицы поцелуев, а когда пальцы Марка плотно обхватили оба члена и стали жёстко надрачивать, еле устоял на ногах. Адреналин гнал кровь по телу, требуя выхода напряжения. Крепко вцепившись в плечи Марка, Даня заскулил и начал подаваться бёдрами в его кулак. Марк рыкнул, развернул его спиной к себе и, нажав на поясницу, заставил прогнуться, тут же широко пройдясь головкой между ягодиц. В предвкушении Лисицын тяжело задышал и, прогнувшись ещё больше, вслепую нашарил какой-то стеллаж, чтобы уцепиться за него и не рухнуть на пол. За спиной зашуршали. Скользкие пальцы пробежались по промежности, а через секунду последовал осторожный толчок. Протяжно выдохнув, Даня опустил между вытянутых рук голову. По спине, словно извиняясь за причинённую боль, заскользили горячие ладони. Привыкнув, Лисицын качнулся, призывая Марка двигаться. Тот осторожно толкнулся один раз, другой, постепенно наращивая темп. Захотелось стать ближе. Встав на носочки, Даня пошире расставил ноги и, прогнувшись немыслимой кривой, вжался лопатками в Марка. Бешеный темп. Руки, ласкающие так умело. Губы, терзающие чувствительную кожу под ухом. Надолго обоих не хватило, кончили почти одновременно, а потом медленно приходили в себя, не в силах друг от друга отлепиться. Так и стояли, тесно прижавшись и наслаждаясь близостью, постепенно выравнивая дыхание. Марк осторожно вышел, завозился и, развернув Даню к себе, стал приводить его в порядок. Лисицын, абсолютно дезориентированный темнотой и только что пережитым оргазмом, просто позволил натянуть на себя брюки, заправить в них рубашку и за руку вывести себя из тёмного помещения. Свет в коридорчике после абсолютной темноты резал глаза, и Даня, заморгав, не сразу заметил идущую им навстречу маму. Ольга Михайловна остановилась рядом и окинула их с головы до ног нечитаемым взглядом. — Так. Там скоро торт будут подавать, — сказала она деловито. — У тебя или у мальчиков ещё плёнки остались? Мика с Антоном помогали снимать, и надо было бы заверить маму, что, разумеется, плёнки ещё есть, но Даня был так смущён, что только кивнул. — Хорошо, — отозвалась мама. — Вы это, в порядок себя приведите и приходите в зал. Даня ещё раз кивнул, и когда мама скрылась на кухне, закрыл лицо руками. — О, господи, стыдно-то как, — прошептал он в ладони. — Думаешь, она догадалась? — Он раздвинул руки «домиком» и посмотрел на Марка. — Чёрт, — Фукс пробежался взглядом по его лицу и, остановившись на шее, прикусил губу, что скрыть виноватую улыбку не помогло. — Боюсь, что да. Даня потрогал пальцами очередной засос, вполсилы двинул кулаком Марку в грудь и, покачав головой, потащил к туалету. Оценив в зеркале их отражение: шальные блестящие глаза, взъерошенные волосы и зацелованные губы, развернулся к сыто улыбающемуся Марку и, тыча ему в грудь указательным пальцем, прошипел: — Чтобы я ещё раз согласился трахаться в общественном месте! И не мечтай! Мне студии и твоего офиса хватило, теперь ещё и это. — Ладно-ладно, — Марк поднял руки вверх, словно сдаваясь, но по азартному блеску в его глазах Лисицын сильно усомнился в искренности его раскаяния.***
Послышался звук поворачивающегося в замке ключа, и тут же на весь холл раздалось: — Солнце, я дома! Даня поспешил убрать фотографии, которые готовил для сюрприза, оставив на столике только свадебную пачку, и встал навстречу вошедшему в гостиную Марку. Холодный с мороза, он ткнулся носом в изгиб его шеи, и Даня вздрогнул от побежавших по спине мурашек. — Ты без машины сегодня? — спросил он. — Замёрз? — Ага. — Марк повёл носом по его щеке и поцеловал в висок. — Хочу горячую ванну принять, ты со мной? — Угум, — улыбнулся Даня в предвкушении. — Пойду воду включу. Вообще жить вместе с Марком оказалось замечательно. Даже если у них не совпадали графики и в течение дня каждый расходился по своим делам, вечером они непременно встречались дома, неспешно принимали вместе ванну или обходились быстрым душем, ужинали тем, что успели приготовить, а потом шли в гостиную и смотрели что-то или просто разговаривали под музыку, делясь впечатлениями и событиями дня. А ещё был секс. Много секса. Страстный, необузданный, когда желание настигало чуть не в подъезде, и они едва успевали добраться до квартиры, чтобы наброситься друг на друга, даже не раздевшись толком. Или тягучий и долгий. Когда оба тонули в любви и нежности, захлёбывались словами и чувствами и засыпали, переплетённые тесным клубком. Лисицын потрогал воду рукой и закрыл кран. Выпрямился и тут же был пойман в крепкие объятия. Марк прижался к нему со спины и, довольно мыча, втянул носом у жилки на его шее. — Соскучился по тебе, — хрипло сказал он, развернул Даню к себе и медленно потянул вверх его футболку. Даня давно заметил, что Марку нравится, когда он послушно поднимал руки, поворачивался или наклонялся, позволяя раздеть или одеть себя. Что любил застёгивать или расстёгивать пуговицы на его рубашках и ловил особый кайф, когда Лисицын надевал его вещи. Они сидели в горячей воде, Даня — откинувшись спиной Марку на грудь — и наслаждались близостью. Марк неспешно водил руками под водой, почти невесомо лаская отзывчивое тело. Когда его ладонь в очередной раз «случайно» задела уже возбуждённый член, Даня развернулся и полез целоваться. — Здесь или в кровати? — спросил он, когда возбуждение стало зашкаливать. — В кровати, — ответил Марк и добавил: — Ты иди, я сейчас приду. Лисицын заглянул ему в глаза и, проведя рукой по внутренней стороне его бедра, просунул ладонь ниже. — Хитрый какой, — сказал он хрипло, — хочу сам тебя растянуть, — и надавил пальцем на плотно сжатое колечко мышц. Он только недавно осмелел настолько, чтобы во время прелюдии самому готовить Марка для секса, и сейчас испытывал настоящее наслаждение, наблюдая, как Марк, преодолевая первые неприятные моменты проникновения, расслабляется и начинает постанывать, нетерпеливо ёрзая и требуя большего. — Хорошо, — рассмеялся Фукс и шлёпнул Даню по ягодице, отчего во все стороны полетели брызги. Лисицын любил брать его сзади, когда Марк ложился на живот и приподнимал задницу, широко разводя колени. Им обоим нравилась эта поза, но Марк особенно тащился, когда Даня плотно прижимался к нему грудью, прикусывал загривок и двигался мелкими частыми толчками. После, растекшись медузой на спине Марка и едва подняв голову, Лисицын лениво водил носом по его плечам, вырисовывая одному ему понятные узоры. — Ты мне там любовное письмо пишешь? — спросил Марк, пытаясь заглянуть себе за плечо. — Возможно, — замерев, ответил Даня. Марк осторожно скинул его со спины и повернулся лицом. — Давай на выходные куда-нибудь съездим, — предложил он. — Мы же только приехали. — Даня протянул руку и пробежался пальцами по его лицу. — Ну, просто на природу, в дом отдыха где-нибудь в Подмосковье. Снимем домик с камином, будем целыми днями предаваться разврату. — Марк поймал его ладонь и принялся по очереди покусывать подушечки пальцев. — Мы только этим и занимаемся, — рассмеялся Лисицын, уже в красках рисуя себе и природу, и домик, и разврат у камина, судорожно соображая, что на подготовку подарка у него осталось всего два дня.***
Сидя на полу, Даня раскладывал фотографии для альбома. Идея для подарка пришла ему в Берлине, когда он увидел стену в гостиной у отца Марка и его партнёра, увешанную их совместными фотографиями. Поездка вообще оказалась чудесной, с той самой минуты как они приземлились в аэропорту «Тегель». Встречавший их Фукс-старший, крепко обнял его и попросил называть по имени. Даня сразу отметил схожесть отца и сына и подумал, что именно так мог бы выглядеть Марк после пятидесяти: высокий, широкоплечий, с ухоженной едва поседевшей бородкой и с милым животиком, но по-прежнему — очень привлекательный. Генрих и Ульрих жили в бывшем промышленном районе Берлина в лофте над своей же типографией. Партнёр Фукса-старшего Дане сразу понравился: с широкой улыбкой тот встречал их у дверей грузового лифта, поцеловал сначала Генриха, потом Марка и в конце, взяв обе Данины руки в свои ладони, крепко сжал их и по-русски, но с сильным акцентом, сказал: — Добро пожаловать, Данья. Тут же посмотрел на Генриха и взволнованно спросил его что-то по-немецки. — Ja, mein liebe, — ответил тот и поцеловал его в висок. Повернувшись к Лисицыну, пояснил: — Переживает, правильно ли произнёс приветствие, весь вечер вчера учил. В качестве благодарности Даня сжал его ладони и выудил из памяти: — Danke schön. Ульрих смешно прижал руки к своим щекам и что-то быстро затараторил. Этот мужчина меньше всего походил на немца, какими Даня их себе представлял: мало того, что был невысоким, изящным и довольно смуглым брюнетом, так ещё и темпераментом обладал, видимо, южноевропейским. — Ульрих очень нетипичный немец, — поделился Даня наблюдениями с Марком, пока они мыли руки. — Это потому что у него мама итальянка, — рассмеялся Фукс. — Он та ещё зажигалочка. А когда в гневе на итальянский переходит, лучше сразу бежать. — Эм… Он, вроде, младше твоего отца? — спросил Даня как будто очевидное, но внимательно следя за реакцией Марка. Их собственная разница в семь лет иногда пугала, хотя Марк никогда не давал Дане повода почувствовать себя мелким или неопытным. Наоборот, всегда восхищался его умениями и осознанностью. — Лет на десять, кажется, — отозвался Марк, стряхивая с пальцев влагу. — Только это ничуть не мешает ему из отца верёвки вить. За ужином сначала потёк неловкий разговор, когда Ульрих заваливал Даню вопросами, Марк переводил, потом обратно переводил его ответы, пока Лисицын не взмолился: — English, maybe? Ульрих тут же хлопнул себя по лбу, ругая за несообразительность, и общение пошло более свободно. Несколько дней Марк водил Даню по Берлину: они слонялись по центру города, гуляли по паркам и набережным, ходили в музеи. Тот необычный мост с башенками, открытку с которым Марк привёз ему в первый раз, находился в их районе, и они часто к нему ходили. Пару раз забегали в типографию, где Даня с удивлением узнал, что здесь печатают его любимый молодёжный журнал. Через несколько дней они взяли машину Ульриха и поехали в Гамбург. Мосты в этом городе покоряли разнообразием: тут были и старинные каменные мостики, маленькие и уютные, и современные монстры из каких-то невероятных железных конструкций. Больше всего Дане понравился Köhlbrandbrücke своим изящным изгибом, его снимков он сделал больше всего. Концепцию альбома Лисицын уже продумал. Идея оставить среди фотографий зашифрованное послание пришла к нему, когда он снимал въезд на один из мостов — тот напоминал букву «H». Даня быстро сообразил, какую фразу хотел бы спрятать, и стал целенаправленно приглядываться вокруг в поисках других «букв». Ими могли стать детали здания, тени, отражения, переплетения проводов, необычные буквы в вывесках — искать их оказалось очень увлекательным занятием, хотя Марк часто недоумевал, что такого интересного он увидел в очередной непонятной загогулине.***
Поджав ноги, Даня сидел на диванчике возле камина и смотрел на огонь. Марк принёс ему большую кружку с горячим глинтвейном — Лисицын всё никак не мог согреться после того, как Фукс, оказавшийся любителем лыжного спорта, два часа гонял его по лесу за территорией дома отдыха. — Эй, — позвал Марк, сев рядом и скользнув рукой ему на плечи. — Всё ещё дуешься? Дуться он перестал сразу после умопомрачительного минета, который Фукс сделал ему в душе в качестве моральной компенсации, но Даня на всякий случай неопределённо дёрнул плечом. Марк придвинулся, поцеловал его в угол плеча, прошёлся поцелуями до шеи и короткими игривыми укусами принялся терзать и без того чувствительную кожу. С довольным стоном Даня откинул голову на спинку дивана, открыв полный доступ к своей самой эрогенной зоне. Марк забрал из его рук чашку и отставил на пол. — У меня для тебя сюрприз есть, — возбуждённо прошептал он, склонившись к уху. — День Святого Валентина завтра, — напомнил Даня, уже не очень соображавший, о чём идет речь. — Это на сегодняшний вечер сюрприз, — ответил Марк, прикусив мочку уха. — Помнишь, на Хеллоуин я говорил, что хотел бы однажды надеть на тебя наручники и завязать глаза? Даня широко распахнул глаза. Предложение Марка взбудоражило и погнало по венам кровь, отчего сразу стало нестерпимо жарко. Облизнув пересохшие губы, Даня медленно кивнул. Марк встал, протянул ему руку и повёл в спальню. Медленно раздел, осторожно опустил на кровать, достал из своего рюкзака наручники и, заведя Данины руки ему за голову, защёлкнул на запястьях замки, перекинув цепочку через перекладину спинки. — Я люблю тебя, — сказал он, прежде чем надеть на глаза повязку. А потом началось форменное безумие. Даня, на время лишившись ведущего органа чувств, стал предельно чувствительным: он тянулся за касаниями тёплых ласковых пальцев, охал от дерзких укусов, плавился от жарких поцелуев. Он не мог предугадать, куда придется следующий шлепок или где пройдётся бесстыдный язык. Марк говорил с ним, описывал то, что видит, и признавался, как сильно это его возбуждает. И Дане оставалось только бессвязно поторапливать его, потому что сил терпеть больше не было. И когда Марк перевернул его на бок, лёг сзади и начал медленно входить, Даня громко застонал. Он не думал, что может так остро чувствовать. Словно каждая клеточка его тела обросла тысячью рецепторов, и все они разом посылали в мозг сигналы о наслаждении. Его начало потряхивать. Он извернулся, лёг лопатками на кровать, продолжая принимать Марка сбоку, охал на глубоких жёстких толчках и слепо тянулся губами за поцелуем. Не выходя, Марк переместился, оказавшись сверху, провёл ладонями от подмышек к кистям и переплёл их пальцы. Лёгкие поцелуи посыпались на лицо в такт мелким частым движениям. Даня потерял счёт времени, чувствовал только, что находится на грани, и когда член обхватили горячие пальцы, хватило буквально пары движений, чтобы кончить так мощно, как никогда до этого. После оргазма его забило крупной дрожью, и Марк поспешил освободить его. Крепко прижал к себе, накрывая одеялом, и зашептал свои любимые признания и благодарности. Утром следующего дня, когда они вернулись с завтрака и небольшой прогулки по лесу, Даня достал со дна своего рюкзака фотоальбом и протянул его Марку. — Моя история любви, — сказал он просто, замерев в ожидании реакции. Марк сел на диванчик, положил альбом на колени и рассмеялся, увидев на первой же странице те самые шесть фотографий три на четыре, с которых всё и началось. — Метро? — спросил Марк, указав на большую красную «М» на следующей фотографии. — Угум, — ответил Даня, — это когда мы в метро встретились. — Он залез на диван с ногами и стал нервно покусывать подушечку большого пальца. Марк молча рассматривал фотографии, иногда восклицая: «Господи, я даже не заметил, что у тебя камера тогда была!» Он перелистывал страницы, с улыбкой трогая снимки, дошёл до конца и, перевернув альбом, пошёл по второму кругу. — Похоже на букву «Y», — заметил он, показав на снимок ключей от их дома. — Угум, — снова угукнул Даня и бросил на Марка короткий взгляд: сейчас догадается. Так и случилось. Марк подозрительно прищурился и спросил: — Так это буквы? Не просто закорючки? — Увидев, как Даня взволнованно кивнул, перелистнул опять в самое начало и стал всматриваться ещё внимательнее. — И это что-то значит, так? Погоди-погоди, вот с этой «М» начинается, да? Даня увидел, как азартно загорелись у Марка глаза, как он, склонившись к альбому, принялся водить пальцами по изображениям и что-то шептать. — Не уверен, но вот это может быть «О», — сказал он, указав на детали парапета того самого мостика, на котором они стояли после концерта. И, увидев подтверждение, двинулся дальше. — Это «V», — сказал он, тыча пальцем в фотографию часов на Спасской башне, когда они приехали туда встречать Миллениум. Часы показывали без десяти полночь, и стрелки образовывали букву «V». — Это по-английски что-то? — спросил Марк. — Да, — ответил Даня, закусив губу. — Так, постой, я сейчас запутаюсь. — Марк дотянулся до блокнота с ручкой и стал записывать найденные буквы. — Мур вот тут очень похож на «е», — с сомнением сказал он, показав на свернувшегося в клубочек котёнка, спавшего на его спине. — Хорошо, записываем. Так, а это — «D» — записал он, разглядев ручку своего рюкзака. Дальше он залип на фотографии их плотно прижатых предплечий, отчего татуировки образовали что-то вроде знака бесконечности. — Это восьмёрка? Не пойму… Бесконечность? — Марк повертел альбом и спросил: — «B»? — Да, — ответил Даня. — Так, хорошо, с ключами мы разобрались, — сказал Марк, вписывая «Y» рядом с другими буквами. «А» нашлась в снимке раскрытого штатива, «Н» — въезда на мост в Гамбурге, «I» — ручке двери их фотостудии. — Вот здесь не уверен. — Марк развернул альбом к Дане, показывая на какую-то закорючку. — Это «С»? — «G» — Хорошо, записываем. Что у нас тут дальше? «H», — в гитарном рифе, — «Е», — в столбе с электрическими проводами. — «R» — в сложенной в форме буквы рубашке, которую Марк дал ему на концерте. — Это «J» или «L»? — спросил он про очередную закорючку. — «L». — Отлично. Дальше у нас что? «O», — в колесе машины-монстра. — «V», — фотография, на которой Марк, широко улыбаясь, выставил перед лицом сложенные в «победу» пальцы. И в конце — элемент моста Обербрюкке с буквой «Е». — Так, всё вроде, — подытожил он, смотря на Даню, — ничего не пропустил? Даня только мотнул головой, и Фукс начал складывать буквы в слова, а затем — во фразу. — «Moved by a higher love»? Ты серьёзно? — Марк посмотрел на него нечитаемым взглядом. — Почему именно эта строчка? Даня дёрнул плечом. Как признаться, что тогда, на кухне Марка, когда он вроде в шутку сказал, что возьмёт его в мужья, сердце Дани наполнилось надеждой, что когда-нибудь они действительно смогут оформить их отношения. Не дождавшись ответа, Марк встал и ушёл в спальню. Даня занервничал: он сделал что-то не так? Ему не понравилось? Хотел было встать и пойти за ним, но тот уже возвращался, держа в руках небольшую продолговатую коробочку. Протянул её Дане и сказал: — Это тебе. Нам. Открой? Лисицын открыл футляр и увидел два абсолютно идентичных серебряных кулона на тонких цепочках. Кулоны представляли из себя спящих лисят, совсем не похожих на лисят с их татуировок, и тем не менее посыл был тот же. — Где ты их нашёл? — спросил Даня, осторожно проведя пальцем по кулону. — Такие красивые. — В Берлине. Хотел подарить тебе на каком-нибудь, знаешь, старинном мосту в Гамбурге, ну, романтика, все дела, но у них только один кулон был, второй пришлось заказывать, и я его в последний момент забрал. Посмотри, там на обратной стороне гравировка есть. Даня перевернул один из кулонов, поднес его к глазам и прочитал: «Moved by a higher love». По телу побежали мурашки, а глаза наполнились слезами. — Как — так? — спросил он ошеломлённо. Марк, все это время стоявший рядом с диваном, опустился на колени и потянул Даню за ноги, опуская их вниз. Положил руки ему на бедра и серьёзно сказал: — Тогда, на кухне, я сделал вид, что это шутка, но на самом деле… — Марк сглотнул. — Я люблю тебя, Даня Лисицын. — Он протянул руку и провёл пальцем по родинке у него под глазом. — Это не обручальные кольца, — продолжил он, опустив взгляд на футляр с кулонами, который Даня всё ещё держал в руках, — но я подумал, что, может, эти лисята стали бы символом… Ну… нашего союза? — Марк Фукс, — Даня вдруг обрёл дар речи. — Ты что, мне предложение делаешь? — Да. — Тогда — да! — ответил Даня, улыбаясь сквозь слёзы. Вытащил один из кулонов, расстегнул замочек и повесил на шею любимому. Марк повторил его действия и потянулся к нему за поцелуем. Откинувшись на спинку дивана и потянув Марка за собой, Даня подумал о том, какая волшебная у них получается история любви: полная удивительных совпадений, запредельной нежности и крышесносной страсти. История двух Лисов, тесно сплетённых в один клубок.