***
Прогулка Гарри и Гермионы вдоль озера выдалась напряжённой. Гарри отрешенно говорил обо всем, даже о чепухе вроде «у меня волосы непослушные, девчонки как ухаживают за своими?», но только не о своих чувствах и своем состоянии. Всегда настойчивая Грейнджер была в отчаянии. Нет, ей не нужны были детали смерти Сириуса и она не собиралась устраивать Гарри сеанс психотерапии. Она, всегда более чуткая и внимательная, чем остальные, надеялась стать его плечом и дать понять, что не все кончено: ему ещё есть, за что бороться. Но пропасть между ними была настолько… ощутимой. Словно он надел мантию-невидимку, а она в отчаянии хватала воздух, пытаясь его найти. Гермионе Грейнджер, несомненно, стоило поработать с вечным чувством вины и сбавить градус своей эмпатии. Невозможно было винить себя в том, что Гарри Поттер так реагирует на потерю близкого человека и не желает открываться никому из друзей. Горячие слезы упали на воротник рубашки, когда волшебник неловко обнял её и ушёл под предлогом сбора вещей. План подсознания переключиться на чужие проблемы и забыть о себе провалился. Резкое чувство отвращения ко всему, что её окружает, стремительно заполнило мысли. Тошнота подкатила к горлу. Образы близких всплывали в голове: их эмоции, цели и поведение казались нелепыми и недостойными её. Ненависть, леденящая душу, наполняла разум и отзывалась в сердце. Неправильно. Непозволительно. Гермиона сдалась и позволила чувствам захлестнуть её, создавая кашу в голове. Отвращение ко всему постепенно сужалось до отвращения к себе. Хотелось сдирать кожу, заламывать пальцы до хруста, прыгнуть с Астрономической башни и превратиться в лужу из костей и крови. Гермиона опустилась на землю и вцепилась в траву пальцами, пытаясь прийти в себя. Дорожащие руки казались чужими, голова стала непомерно тяжелой. Чем больше девушка сосредотачивалась, тем быстрее каждая часть её тела начинала казаться отдельной, далекой. Пламя сверкнуло, и кольцом, подобно змее, вплелось в рёбра. Она — его часть, обессиленная и одинокая в своем страхе, готовая подчиниться и пойти на край света. Только бы не остаться одной. Только не наедине с собой. Иногда, где-то глубоко внутри, она понимала, что, кажется, готова пойти за кем угодно, кто может понять и не осудить. И видела в этом слабость, запихивая ещё глубже и не позволяя всплывать этим мыслям на поверхность. Смутно знакомое состояние, которое долгое время удавалось удерживать под замком. После «приступов» Гермиона пыталась отследить цепочку действий или мыслей, которые привели к этому. Желанная разгадка буквально дышала в затылок, но она была слишком слепа, чтобы просто обернуться. Продолжала идти вперед. Напролом. И безнадежно верила в то, что всё можно преодолеть силой и старанием. В уравнении малышки Грейнджер явно не хватает величин.***
Чем самая опасная и могущественная ведьма, безумная Пожирательница смерти занималась в свободное от потрошения людей время? Изощренными способами пугала павлина в поместье Малфоев, конечно же. Ночной июньский ветер обдувал обнаженные икры Беллатрикс. Она бездумно кружила вокруг фонтана в поместье и, пожалуй, впервые за долгие годы действительно наслаждалась тишиной. Четырнадцать лет в Азкабане оставили глубокие, кровоточащие раны. Гладкая, аристократически бледная кожа после годов сумасшедших истязаний заметно посерела и утратила здоровый оттенок. Зубы, некогда поблескивающие в злорадной ухмылке, местами гнили и крошились. Поджарое, пышущее жизнью тело осунулось и стало опасно худощавым. И только узнаваемый огонек в глазах с гротеском завораживающего безумия остался на месте. Внешнее Беллатрикс Лестрейндж безошибочно отражало внутреннее. Что-то внутри оборвалось, но безжалостно боролось за попытки выкарабкаться и восстать. Животный страх, сосущий под ложечкой, остался в стенах Азкабана. Но каждую ночь, ближе под утро, он врывался в разум и тело Пожирательницы слабыми отголосками в виде ночных кошмаров. Она не помнила ни один из них: никаких деталей, людей или событий. Только всеобъемлющее, беспощадное и стремительное чувство, забирающее всё, ради чего стоит бороться. Разрушающее всю твою идентичность. Разбирающее каждый твой страх по косточкам. Беллатрикс Лестрейндж всегда жила под гнётом. Тирания родителей, помешанных на статусе и чистокровности. Сам статус «Блэк», придавливающий к школьной парте из-за оценки ниже, чем превосходно. Тяжесть первого разочарования. Груз ответственности перед Тёмным Лордом. Беллатрикс наивно надеялась, что служение обиженному мужчине освободит её. В Азкабане она отчётливо осознала, что это лишь усилило груз. Её спасительной красной нитью, как бы она не пыталась это отрицать, стали Нарцисса и Драко. С переездом в поместье под предлогом утешения сестры ведьма явно чувствовала себя более живой. Сестра была искусной целительницей: оттенок кожи выравнивался, на смену непригодным зубам появилась парочка новых, мышечная масса набирала обороты и корсет уже не бился о рёбра. Пустота внутри заполнялась по крупицам: дуэли с Драко, ночные беседы у камина с Нарциссой, традиционные семейные ужины каждую пятницу. Даже беготня за чертовым павлином Люциуса вдыхало жизнь. Никчемные крохи, но это лучше, чем ничего. Лучше, чем пустота, преследующая каждый уголок её сознания на протяжении четырнадцати лет. Или больше.***
Июль и август прошли для Гермионы довольно неожиданно. Она всё ещё много читала, но теперь, помимо учебных книг и маггловской классики XIX века, девушка кропотливо изучала справочники по психологии и психиатрии. Прошлым летом она прочитала всего один справочник по психиатрии от «А до Я» и, если быть откровенной, больше не хотела возвращаться к этому занятию. Несмотря на способность с головой погружаться в любой материал, от подробного описания симптомов шизофрении к горлу подкатывала тошнота. Лето 1996 открыло новый виток в психиатрии для Гермионы: постановка диагнозов своим близким и знакомым. Это было довольно забавно и занимательно. И, конечно, ни к чему не обязывало. Гарри она без раздумий поставила депрессивное и тревожное расстройства, Рону нарушение активности внимания и расстройство сиблингового соперничества. Невиллу Лонгботтому — ПТСР, Симусу Финнигану — пироманию, Драко Малфою — истерическое расстройство личности. Самыми здоровыми, на её скромный взгляд, были близнецы Уизли и Полумна Лавгуд. Хотя, конечно, для близнецов так и напрашивалась патологическая склонность к азартным играм. Часто она зачитывалась перечнем МКБ-10 до глубокой ночи и пугающие мысли проникали в разум: что она поставила бы Беллатрикс Лестрейндж? Параноидную шизофрению? Гипоманию? Садомазохизм? Эмоционально неустойчивое расстройство личности? Слишком сложно, потому что вся информация, которая была о Беллатрикс Лестрейндж — дешевые статьи в «Ежедневном пророке». Они употребляли сотни синонимов к слову «сумасшедшая», но ничего стоящего там не было. Доступа к хогвартской библиотеке летом у Гермионы не было, поэтому всё, что оставалось — прокручивать эпизод первой и единственной встречи с Пожирательницей смерти. Иногда это пугало Грейнджер, потому что вся эта нездоровая увлеченность личностью Беллатрикс Лестрейндж стала походить на одержимость. «Она безумно пугающая, могущественная ведьма, которая могла бы убить меня. Конечно, это большой стресс, мысли о ней помогают меньше бояться и справиться со всем». Гермиона Грейнджер после многих часов чтения трудов Юнга научилась выстраивалась аналитические цепочки и легко узнавала те или иные механизмы психики даже на себе. Но это все ещё был неправильный путь. Он не приводил к выходу из запутанного лабиринта её истинной сущности. Нестабильное состояние не реанимировать книжками. На самом деле, у малышки Грейнджер и выбора-то особо не было: столкновение с кудрявой бестией и так снилось ей каждую чертову ночь. Во всех подробностях, как заезженная пластинка. Первые две недели эти сны всё ещё пугали, вынуждая в холодном поту просыпаться среди ночи и остаток сна проводить с мягким свечением ночника. После своеобразного привыкания это начало надоедать и откровенно действовать на нервы, мешая выспаться. В один из дней у девушки даже болели шея и рука, будто бы Лестрейндж вновь физически истязала её. И чёрт бы побрал Беллатрикс Лестрейндж, потому что одна из августовских ночей перевернуло сознание и так нестабильной Гермионы Грейнджер с ног на голову.***
Сильные бедра сжимали её по бокам, корсет даже через свитер давил на рёбра, запах дыма и корицы***
Гермиона вскочила с кровати, всё ещё сонная, но уже не на шутку разозленная фокусами подсознания. «Серьезно? ЭРОТИЧЕСКИЙ СОН С БЕЛЛАТРИКС ЛЕСТРЕЙНДЖ?» Волшебнице хотелось бы не замечать своё сбившееся, тяжелое дыхание. Хотелось бы закрыть глаза на раздражающую сырость между ног и пульсирующий клитор. Но она не могла. Это было ещё ярче, чем предыдущие сны с ломанием руки и удушением. Соски неприятно терлись о футболку. Тело и разум просили о разрядке. И это так выводило из себя. Гермиона ненавидела осознавать, что зачастую в борьбе между телом и мозгом второе с треском проигрывает. Ненавидела чувствовать, насколько подвластна физическим потребностям. Всё в этом сне было неправильным, отвратительным и грязным. Она должна была испытывать ярость, тошноту, отвращение и желание смыть с себя все тёмные метки, оставленные женщиной. Но, к счастью или сожалению, как бы Гермиона не хотела, не ей решать, что чувствовать. Что-то необузданное и животное внутри было мощнее здравого смысла и морали. Сон повторялся. Гриффиндорка держалась на краю пропасти и отчаянно боролась с желанием утонуть в темных фантазиях. Отвращение к себе, и так превышавшее все нормы, росло в геометрической прогрессии. Отработанная схема заталкивания пламя в клетку перестала работать. Каждая клеточка тела желала избавиться от накопившихся скрытых эмоций и воплотить тайные желания. Маска больше не облегчала, а лишь давила и сковывала. Любая секунда непрочной конструкции стабильности грозилась стать последней. Гермиона пыталась отвлечься и превзошла саму себя: прочитала всю домашнюю библиотеку отца, написала десять эссе на примерные темы из учебников 6 курса, три раза за неделю провела генеральную уборку во всём доме и ввела в правило утренние и вечерние пробежки. Какое-то извращенное сумасшествие, если быть откровенной. И крайне неэффективное. В её естестве всегда были непрерывно работающие шестеренки мозга — она пыталась их остановить. Это словно заставить остановиться круговорот воды в природе. Словно заставить Рональда Уизли убирать за собой носки, черт побери. Малышка Грейнджер так сильно нуждалась в поддержке. И она так истошно боролась с этой нуждой. В конце концов, к началу нового учебного года, нужда угасла. Девушка больше не видела в этом смысла: теперь родители и друзья были слишком чужими. В последнюю ночь перед началом шестого курса корявые барьеры Гермионы рухнули.***
Копна медовых кудрей была беспорядочно раскидана по подушке. Они притягательно поблескивали в свете луны. Левая рука сминала накрахмаленную простынь, а правая цеплялась за шероховатости на деревянной спинке кровати. Гермиона Грейнджер стонала вслух и сжимала бёдра. В этот раз сновидение в лице Беллатрикс Лестрейндж зашло дальше, чем обычно: язык вырисовывал замысловатые узоры на соске. Каждый миллиметр тела девушки пылал в Адском пламени. В черепную коробку кто-то залил горячий мед, обволакивающий и тягучий. Веки показались слишком тяжелыми, чтобы пересилить себя и открыть глаза. Реальность оказалась ненужной и надоедающей. В этот раз она совсем не хотела просыпаться. Рука скользнула в атласные ночные шорты. Гермиона задержала дыхание. Весь август, после злосчастной ночи с пикантным сном, она не допускала даже мыслей о мастурбации. Это уничтожило бы последние крупицы самообладания. «Пошло это всё на хуй». Злость только подлила масла в огонь возбуждения. Тонкие пальцы коснулись влажных складок. Грейнджер прикусила нижнюю губу, чтобы сдержать стон. Она была такой мокрой и нуждающейся. Возможно, если бы девушка сделала это намного раньше, то парочки нервных срывов удалось бы избежать. Конечно Гермиона и раньше удовлетворяла себя. Но не с образами властно восседающей на ней Беллатрикс Лестрейндж. Запретное всегда казалось для неё притягательным — отрицать бессмысленно. Пальцы нащупали клитор и мягко надавили. Бёдра взлетели вверх. Гриффиндорка пыталась сопротивляться всплывающим в голове картинам, но быстро сдалась. Она кругообразными движениями массировала клитор и представляла, как зубы Пожирательницы впиваются в ключицу. Обсидиановые глаза с вызовом смотрели на неё, а длинные холодные пальцы стаскивали бельё. Хриплый, низкий смех вырвался из вишневых губ в ответ на румянец на щеках волшебницы. Малышка Грейнджер представила, каково это, когда изящные пальцы проникают в лоно и заполняют его полностью — и больше не могла остановиться. В её крамольных мыслях Беллатрикс Лестрейндж шептала грязные вещи на ухо, перекрывала воздух, царапала нежную кожу под грудью, оставляла влажные дорожки на лобке острым языком и безжалостноБеллатрикс Лестрейндж была повсюду и иголками проникала под кожу.