Миона, привет. Мама проела мне все мозги на каникулах, потому что не хочет отпускать нас в школу. Говорит, что там сейчас опасно и вполне может устроить нам домашнее обучение. Отец не согласен, поэтому мы всё же остаёмся в Хогвартсе. Но она намеренна поговорить с твоими родителями, понимаешь? Ты знаешь, как хороша она может быть в убеждении. Будь осторожна.
Через пару секунд письмо с положительным ответом для миссис Уизли было разорвано на части. «Родителям просто нельзя знать о том, сколько я скрывала и скрываю от них. Тогда я точно попрощаюсь с Хогвартсом и сойду с ума в тридцать лет при получении докторской степени».***
Шестой курс ознаменовался отдалением Гарри Поттера от друзей и страстным увлечением зельеварением под эгидой нового преподавателя — Горация Слизнорта. Гарри, на удивление Гермионы, был лучшим на курсе. Злость полыхала, когда он в очередной раз приготавливал блестящее зелье с помощью учебника Принца-Полукровки и буквально получал овации. В этот раз Гермионе Грейнджер сложно было выдерживать конкуренцию и самооценка без чужого одобрения безвольно задыхалась в лапах внутреннего критика. Но чувства любви и сострадания услужливо напоминали, что не так давно Гарри потерял второго отца. И злость испарялась. На смену приходили тоска и отчаяние. За лето она получила от него всего два скудных ответ на письма. Человек, которого она когда-то считала братом, ускользал сквозь цепкие пальцы. Ускользал также, как и она в начале четвёртого курса. Иронично-грустный эффект бумеранга и закономерности. Драко Малфой, потерянный и разбитый, стал полноправным членом Пожирателей смерти. Гарри, одержимый этой мыслью, часами мог убеждать Рона и Гермиону. Все их разговоры начинались и заканчивались пылкими попытками волшебника убедить друзей. Будто бы это что-то могло изменить и у него были хоть какие-то не призрачные доказательства. Гарри Поттер стремительно терялся в своих чувствах и догадках. Становился чужим, холодным и одержимым. И никто из них не в силах был предотвратить это. Фред и Джордж Уизли наконец открыли свой магазин, дав ему запоминающееся и говорящее имя «Всевозможные волшебные вредилки». Несмотря на начало тёмных времён, улыбки на их лицах стали ещё шире. Внутренний огонёк любви к жизни и к своему делу давал надежду всем, кто смог за полотнами страха и ужаса разглядеть его. Джинни Уизли начала встречаться с Дином Томасом. Гермиона была искренне рада за подругу, но слушать каждый вечер, как они весь день держались за руки и целовались в безлюдных коридорах было выше её сил. Джинни фыркала на закатывания глаз подруги и в ответ на это выпытывала что-нибудь о симпатии к мальчикам. — Не поверю, что тебе не нравится никто, Миона. Посмотри вокруг: все наши знакомые уже не те неуклюжие мальчишки, за прошлое лето они стали горячими и заметно повзрослели. — Гермиону чуть не стошнило. И к ужасу гриффиндорки, за ней энергично начал ухаживать смазливый и самовлюблённый однокурсник Кормак Маклагген. От него за километром разило нарциссизмом и дешёвым парфюмом, поэтому младшая Уизли даже не пыталась свести их. Назойливая Лаванда Браун, действовавшая Гермионе на нервы, постоянно липла к Рону. Но помимо её неугомонного галдежа и тошнотворного запаха фиалок были плюсы. Она постоянно таскала за собой Парвати Патил, которая синхронно с Грейнджер морщилась в ответ на пошлые шутки Рона Уизли. У Парвати была персиковая кожа и она восхитительно пахла жасмином. Гермиона могла часами рассматривать однокурсницу, сидя напротив в «Трёх метлах». Встречи вчетвером всё больше походили на двойные свидания и нельзя сказать, что эта мысль была неприятна.***
Лаванда и Рон, взявшись за руки, прибавили шагу и остановились у витрины «Сладкого королевства». Юноша лепетал что-то несвязное и усмехался сам себе, спутница глупо хлопала глазами и и завороженно смотрела на него. Гермиона и Парвати свернули в переулок и направились в Хогвартс. Каждая мысленно благодарила все магические и не магические силы за то, что голубки наконец остались позади. — Как думаешь, как долго нам придется терпеть эту парочку, пока они не наберутся смелости встречаться наедине? — Патил плотнее закуталась в мантию. — Не знаю, Парвати, — усмехнулась Гермиона. Тёмно-карие напротив озорно сверкнули. — Но я знаю, что моё терпение на исходе и я скажу обоим, что в первую брачную ночь мы не придём как группа поддержки. — Мелодичный смех собеседницы приятно ласкал слух. — Если я приглашу тебя на свидание, обещаю не тащить с собой Лаванду, — Грейнджер остановилась, как вкопанная. — И ты не приводи Рона. Договорились? Сердце пропустило удар, румянец украсил заледеневшие щёки. Гермиона неверящим взглядом уставилась на однокурсницу. Парвати понимающе улыбнулась и пожала плечами, протягивая руку. — Папа всегда говорил, что я хорошо читаю людей. Я заметила, как ты смотришь на меня. Гермионе показалось, что даже кончики пальцев на ногах горят в смущении. Она не стала ничего объяснять и просто вложила свою руку в руку девушки. Тёпло приятно обволокло ладонь, мягкая персиковая кожа завораживающе контрастировала с кремовой. Это были волнующие, светлые ощущения, но они были недостаточными. Теплота чужих пальцев не могла сравниться с обжигающим холодом из снов. Персиковая кожа, конечно, была красива, но и близко не стояла с фарфоровой. Мягкие розоватые губы, нежно целующие в щёку на прощание не рождали внутри жгучее желание принадлежать и подчиняться. Общение с лёгким налётом романтики не давали и трети эмоций, получаемых от таких редких теперь снов с тёмной ведьмой. Парвати Патил была наполнена ошеломляющим желанием жить и отдавать. Порой Гермионе казалось, что она сосредоточие чего-то светлого для каждого, кто был готов открыть сердце. Свет всегда привлекал людей и мотыльков. Для людей свет — проводник, спасение и надежда. Свет для мотыльков — смерть. Гермиона Грейнджер была мотыльком. Всё закончилось, даже не начавшись: Рон, слава Мерлину, наконец предложил Лаванде встречаться и встречи теперь проходили исключительно наедине. После этого непрочная связь Парвати и Гермионы окончательно рухнула. Парвати могла бы стать началом избавления Грейнджер от бесконечных внутренних потрясений. Но это всё ещё было не тем. Гриффиндорка ощущала неудовлетворённость происходящим каждой клеточкой тела и вскоре волнующее тепло в солнечном сплетении при переглядках и прикосновениях сошло на нет. Гермиона Грейнджер вновь чувствовала себя безжизненной и пустой. Плакала по ночам в библиотеке и зубрила всевозможные учебники. В невысказанных, задавленных чувствах прятались истошные крики о её неправильности и поломанности. Одиночество пахло отвратительной сыростью и грязью. Шестой курс окончательно и бесповоротно ввёл Гермиону Грейнджер в перманентное состояние пустоты. И она отчаянно пыталась заполнить её. Проблем добавилось, когда кто-то совершил покушение на Кэти Белл и отравил медовуху, из-за которой Рон Уизли чуть не попрощался с жизнью. Паранойя, как внутренне называла это состояние Гермиона, Гарри усилилась. Он предпринял ещё одну попытку поговорить теперь уже только с подругой. — Гарри, напомнить, как ты пытался обвинить Малфоя перед Снеггом и Макгонагалл? — Волшебница понуро качнула головой. — Если бы это было правдой, то они, как члены Ордена, уже бы предприняли что-то. — Ты совсем не слышишь меня. И я всё ещё не доверяю Снейпу, ясно? — Что изменится, если я поверю тебе на слова, Гарри? — Гермиона устала от повторяющихся словесных баталий. — Что изменится, если это правда? Этот разговор стал последним. Нет, не последним по этой теме. Последним вообще в этом году. Нить, связывавшаяся их, была оборвана. И неизвестно, возможно ли её восстановить. Рон, всегда чересчур невнимательный и чёрствый, теперь был полностью в новых отношениях и в тренировках по Квиддичу. Он уверял девушку, что Гарри нужно остыть и всё будет, как раньше. — Ведь это же Гарри. Наш Гарри. Слабое утешение, больше походившее на ложь. Гермионе казалось, что она уже и не знает ни Гарри, ни Рона, ни кого-либо ещё из своего близкого окружения. Пропасть была видимой и неосторожный шаг вперёд мог переломать кости.***
Рождественские праздники было решено провести у четы Уизли. Как ни странно, предложение поступило от Рона. Они с Гарри завалились в гостиную поздно вечером, сметая со стола начатое Гермионой эссе. Сердце девушки замерло: она давно не видела их только вдвоём. Оба были в приподнятом настроении и с детским румянцем на щеках. Уизли резко затараторил явно подготовленную речь о том, как ему жаль, что «Золотое Трио» распадается. Он стыдливо опустил глаза и признал правоту подруги, попутно принося извинения. — Поэтому, чтобы всё это исправить, я приглашаю вас на Рождество в Нору! Гермиона и Гарри согласились на предложение особо не раздумывая. Что-то тяжелое и удушающее рухнуло с их плеч в тот вечер. На замену пришло что-то отдалённо родное и обнадёживающее. Гермионе Грейнджер казалось, что жизнь началась заново. Давно забытая лёгкость и беззаботность поселилась в каждом уголке Норы на рождественские каникулы. Смех до колик, сливочное пиво, имбирные пряники, волшебные шахматы, дворовой квиддич, проделки уже взрослых близнецов с помощью собственных вредилок. Гермиона стала с трудом влезать в джинсы благодаря пирогам Молли Уизли. Засыпая в тёплой кровати рядом с сопящей Джинни, волшебница всматривалась в звёздное небо и ослабляла контроль. Её сон стал более спокойными — никаких больше сновидений о пытках или, пощади Мерлин, о сексе с Беллатрикс Лестрейндж. Гермиона больше не вспоминала о Пожирательнице. Ничего больше не напоминало о ней. Комок страхов перестал вызывать тошноту, но иногда напоминал о себе дрожащими пальцами. Словно кто-то погрузил гриффиндорку в тёплую ванную, создав вокруг купол из мыльного пузыря. Рано или поздно пузырь лопнет. В ночь Рождества Молли и Артур пригласили Нимфадору Тонкс и Римуса Люпина. Гарри в этот вечер едва удерживал себя на месте, радуясь всему, как маленький ребёнок. Молли и Нимфадора заканчивали с праздничным ужином, то и дело прогоняя прожорливых сыновей подальше от стола. Джинни пыталась заплести непослушные кудри Гермионы в косу и грозилась убить Рона, если тот ещё раз спросит, почему она рассталась с Дином Томасом. Гарри сидел на полу рядом с подругой и мельком погладывал на Джинни. Тихие вздохи и восхищённый взгляд выдавали его симпатию к младшей Уизли с потрохами. — Миона, ты же девчонка! — Очередное верное замечание, Рональд. — Нет, послушай, — Рон плюхнулся спиной к камину и уставился на друзей. — Что такого в этом Дине Томасе чего нет, например, в Гарри? Поттер закашлялся и вперился взглядом в пол. Пальцы Джинни, перебиравшие кудряшки, замерли. Гермиона останавливала себя от желания закатить глаза из-за сложившейся ситуации. Римус и Артур, сидевшие на креслах неподалеку, уткнулись в газеты, делая вид, что не подслушивают. — Я думаю, что не разбираюсь в таких вопросах, Рон. — В смысле? Ты же девчонка, как ты можешь не разбираться в парнях? Джинни запустила в брата гребнем с возгласом «Мерлин, мальчишки самые слепые существа в мире!». Первой реакцией Гермионы был смех. На его смену быстро пришли непонимание и тревожное предчувствие чего-то. — Что ты имеешь ввиду? — Смутился Гарри. — Гермионе нужно дать объявление в газете, чтобы вы оба хоть что-то заметили. Парвати Патил и другие девочки мало похожи на мальчиков. Гермиона застыла, боясь даже вдохнуть полной грудью. «Джинни знает». В комнате повисла тишина. Грейнджер сосредоточилась на собственном дыхании, судорожно обдумывая, что сказать. Она так бережно скрывала это от близких, боясь разочарования или осуждения, а Джинни Уизли в рождественскую ночь перевернула всё с ног на голову. «Она так легко сказала это… Как будто это очевидно и естественно…» Гермиона неспеша развернулась к подруге. Голубые глаза, словно чувствуя все страхи волшебницы, откликнулись тёплым взглядом. На мгновение Уизли подумала, что разрушила хрупкую атмосферу умиротворённости и взаимопонимания среди друзей — сболтнула недопустимую глупость. Всего лишь на мгновение. Гермиона, так долго прятавшая часть настоящей себя глубоко внутри, почувствовала себя пташкой, выпущенной из тесной клетки. Ей хотелось кружить по комнате, заливисто смеяться, целовать Джинни в веснушчатые щёки и, наконец, довериться. Она отпустила себя и приняла решение. Рождество — лучший момент для чуда. Чудо для Гермионы Грейнджер — открыться и перестать защищаться от людей хотя бы на вечер. Она улыбнулась подруге и окинула взглядом парней. Гарри смущённо улыбнулся и понимающе пожал плечами. — Я догадывался, если честно. — Поттер никогда не смущался столько, сколько на этих каникулах в Норе. — Ладно, тогда слепой тут только Рон. — Джинни выдохнула и мечтательно ухмыльнулась. Рон, обычно и так похожий на помидор, покраснел ещё сильнее. Он чувствовал себя полным идиотом. И лихорадочно искал, чем защитить хрупкое самолюбие. Будто бы кто-то нападал. Типичные повадки Грейнджер, только у неё защита более искусная и проверенная годами. — Серьезно? Я… Я просто думал, что Гермиона нормальная. — Почему ты так любишь всё портить? — Гермиона даже не успела среагировать, а Джинни уже готова была броситься грудью на амбразуру. — Серьёзно, Рон. Ты хоть иногда думаешь, прежде чем что-то сказать? — Что я такого сказал? — Ты притворяешься идиотом? — рыкнула Грейнджер. — Если мне нравятся девушки, а не парни, это делает меня ненормальной? Рон Уизли никогда не отличался чуткостью и тактом. За пять лет дружбы Гермиона почти привыкла к этому. Она часто пропускала колкости и оскорбительные шутки мимо ушей, пыталась спокойно отвечать на бестактные вопросы и относилась ко всему, что он может выкинуть, с пониманием. Но терпение малышки Грейнджер крайне непрочное явление. В прошлый раз, когда сосуд терпения был переполнен, она отправила Уизли в полёт к камину. — Не цепляйся к словам! — Атмосфера стремительно накалялась. Гарри поднялся с ковра и подошёл к камину, цепляя друга кончиком носка. — И не нужно психовать. Излюбленный приём Рона Уизли — обесценить, надавить на больные точки и сделать вид, что ничего не произошло. В перепалках с подругой он слишком часто использует выражения «не психуй», «хватит злиться». Гермиона ненавидит это всем естеством. Гермиона вообще ненавидит такие фразы. Они вызывают боль между ребёр и тошнотворную ярость за считанные секунды. Бьют под дых и окунают в бездну болезненного прошлого.***
Гермиона Грейнджер росла активной, эмоциональной и открытой девчушкой. В волосах после прогулки мама неизменно находила репейники, а отец был вынужден снова заклеивать подошву стареньких кед. Джейн Грейнджер смущали громкие восхищения очередной собакой на улице, поэтому в привычку вошло одёргивать дочь за руку. Объяснения таким действиям, конечно, не последовало — Гермиона приняла это как должное. Всё в общении с родителями она со временем начала принимать как должное, с каждым годом задавая всё меньше вопросов. Ответы можно было в книгах или у добросердечного учителя из маггловской школы. Они, по крайне мере, не отмахивались, не вздыхали и не говорили заняться чем-нибудь полезным. Негласные запреты на определённые эмоции прочно обосновались в семье Грейнджер. Как обычно бывает, всё начиналось с незначительных замечаний и быстро забывалось. Забывалось до момента, пока не скопилось огромной кучей спрятанных эмоций глубоко в подсознании. — Гермиона, перестань немедленно! Зачем злиться из-за такой мелочи? В тот день мальчик постарше испортил её новую юбку и насыпал песка в ботинки. — Дочка, хватит плакать. Не перестанешь — отменим поход зоопарк в субботу. Гермиона впервые увидела труп животного. Соседского кота сбила машина. — Не грусти, забудь об этом вообще. Не нужно обращать внимания. В первый школьный день группа одноклассников обсмеяла её вид и на протяжении всего дня кидалась слюнявыми бумажками в затылок. Через неделю она подралась с одним из мальчиков, который плюнул в неё жвачкой. Родители забрали её из школы и посадили под домашний арест на все выходные. Они кричали каждый раз, когда заплаканная Гермиона пыталась объяснить, почему полезла на задиру с кулаками. — Хватит психовать, ты становишься невыносимой в такие моменты. Июнь, лето после второго курса. Родители забрали её с вокзала Кингс Кросс и расспрашивали об учебном году. Девочка с присущей ей пылкостью рассказывала о предметах, об укрепившейся дружбе с Гарри и Роном и об инциденте с Драко Малфоем. Хьюго Грейнджер посмеялся над обзывательством Драко и не заметил слёзы в уголках юных карих глаз. Он сказал что-то вроде «ну, не обращай внимания», а на возмущённое противостояние Гермионы против такого подхода ответил, что ей нельзя терять лицо и ввязываться в неприятности. Гермиона была на грани от истерики — детская психика уже не выдерживала равнодушия и вечных упрёков в неправильности испытываемых эмоций. — Гермиона, ты же была хорошей девочкой. Зачем злиться? В тот день волшебница не могла найти Живоглота, который, как позже оказалось, улизнул через открытое окно и с наслаждением прогуливался по соседскому саду. Вместо поддержки очередные упрёки. Подростка натурально тошнило от этого. Гермиона огрызнулась, и мать не разговаривала целую неделю. После внезапного окончания молчания она попросила дочь держать всю «гадость» под контролем и сказала, что давно простила её. Это было так нелепо. Гермиона не стала спорить и просто кивнула — голова закружилась от количества злости из-за этой ситуации. На четвёртом курсе Гермиона Грейнджер окончательно привыкла к негласным правилам и всё реже появлялась на родительских глазах. Июль она проводила в комнате или в ближайших парках, в августе чаще всего уезжала гостить к семье Уизли. После инцидента с Роном в сознании даже обосновалась мысль, что родители были правы. «Хорошая девочка, когда не злюсь». Последний откровенный разговор с родителями закончился пощёчиной и угрозами выкинуть её вещи из дома. Рыдая в комнате, Гермиона винила себя за наивность и пообещала навсегда забыть о желании получить принятие и любовь. В тот вечер она попыталась поговорить с родителями о своей ориентации. Окрылённая письмом Флёр Делакур, Грейнджер решила поделиться новостью о своих первых отношениях. Джин, услышав из уст дочери «мама, я встречаюсь с прекрасной француженкой!», разрыдалась. С такой силой, будто услышала новость о смерти всех дорогих ей людей в мире. Хьюго залепил девушку звонкую пощёчину и сказал, что не потерпит такой гадости в своём доме. Они приняли магию в её крови, потому что это делало особенной и исключительной. Но не могли принять темперамент, увлечения, ориентацию и ещё кучу всего — это делало распущенной, глупой и неадекватной. «Психованная», «злая», «гадость», «грязная», «наивная» как клеймо на раненном животном.***
Беллатрикс Лестрейндж сновала по дому Реддлов, то и дело поддевая острым ногтём штукатурку с разрушающейся стены. В нынешнем штабе Пожирателей смерти пахло сыростью, со стен и потолка то и дело осыпались кусочки чёрт пойми чего, пол отвратительно поскрипывал при каждом шаге. Беллатрикс ненавидела это место. Величественный и очаровательно мрачный когда-то особняк превратился в груду мусора и грязи. — И в этой развалюхе будет штаб великих чистокровных волшебников, можешь себе представить. — Ведьма позволила себе произнести эти слова вслух только оказавшись в доме сестры за стаканом огневиски. Впервые войдя в особняк, она больше всего на свете хотела сымитировать приступ тошноты и сбежать. Но Тёмный Лорд не приемлет дурачеств и неуважительного поведения в свой адрес. Пришлось загадочно кивнуть и внимательно смотреть под ноги. Она осмелилась предложить сделать из Реддловской развалюхи роскошное место пребывания «под стать его хозяину» — в ответ получила змеиное шипение и совет не суваться туда, куда совсем не просили. На общем собрании Волан-де-Морт объявил, что это место навсегда останется в своём нынешнем состоянии. — Мой отец и его семейное отродье в лице этого особняка не заслужили лакированной мебели и роскошных штор. Здесь собираются самые сильные волшебники с великой миссией — это всё, что он получит. Но не достоин и этого. «Как драматично». Лестрейндж всегда благодарила себя за искусное овладение окклюменцией ещё в юные годы. Окклюменция была первым, чем она запомнилась Тёмному Лорду. Беллатрикс предстала перед ним в конце 60-х — ярчайшая ведьма в свои восемнадцать. Элитарные круги волшебного мира постоянно говорили о Беллатрикс Блэк и, конечно, он не мог её упустить. Уважаемая репутация семьи Блэков, блестящий статус, огромная внутренняя сила и невероятное владение магией. Он не смог залезть в её голову и ужаснулся. Беллатрикс, в чьих жилах текла слизеринская хитрость, смогла убедить мага в случайности трюка. — Я неплоха в окклюменции, но лишь перед слабками. Они и рядом не стоят с вами, мой Лорд. Беллатрикс Блэк была второй волшебницей, которая на глазах Волан-де-Морта виртуозно пользовалась невербальной магией. Первым был он. Это окончательно утвердило его намерения по принятию девушку в ряды Пожирателей. Но для начала её нужно было сломать. Беллатрикс влюбилась. В него, в его идеи, в его величественность или в его магию — тогда не имело значения. Она чувствовала острую потребность безропотно следовать за каждым словом и подчиняться мимолётным движениям. Юная Блэк была на седьмом небе от счастья, когда Лорд Волан-де-Морт признал её силу и принял в ряды Пожирателей. Перед глазами мелькали картинки об эпохальном будущем рука об руку с могущественным волшебником. Всё разрушилось как карточный домик, когда отец выбрал в женихи Родольфуса Лестрейнджа. Чистокровные с чистокровными. Незыблемое правило, которому она и сама желала подчиняться. Но что-то с привкусом горечи и боли осело в лёгких после свадьбы. После первой брачной ночи, которая была больше похожа на изнасилование, она истерично смеялась над мыслью, что горячо любимый хозяин — полукровка. Эта мысль помогла оставаться в здравом уме в первый месяц замужества. Беллатрикс убеждала себя, что всё так, как должно быть. И иначе просто невозможно. Родольфус, ставящий своей целью только получение потомства, всегда брал и не спрашивал. Спрашивать в чистокровных семьях чаще всего было и не принято. Традиции сильнее совести и сострадания. Девушка не могла и сосчитать, какое количество раз занималась сексом с мужем против воли. «Ни один из них не был добровольным». Ведьма отчаянно металась в попытке спрятаться от этих мыслей. Они разъедали черепную коробку и ковыряли мозг ложечкой. Не потерять себя оказалось невозможным. Родольфус бросил попытки спустя два месяца и объявил её бесплодной на семейном ужине. Сигнус Блэк умолял его не разводиться, а Друэлла буравила осуждающим взглядом. Скрип открывающейся двери отвлек Пожирательницу от воспоминаний. Фенрир Сивый и Уолден Макнейр направлялись к ней с улыбками предвкушения. Предвкушения веселья. — Чего вы оба так лыбитесь? — Беллатрикс уловила запах оборотня и поморщилась. «Клянусь Морганой, я запрещу ему заходить в этот дом без переносного душа. Отвратительная псина». — Темный Лорд обрадовал нас новостью, — Сивый хищно клацнул зубами. — Поттер и часть Ордена празднуют Рождество в Норе. Хотим преподнести им подарок. — Недурное развлечение. — Клокочущий смех ведьмы зарождался где-то на уровне груди. — Он приказал не трогать Поттера, — предупредил Макнейр. — К счастью, мы все ещё можем убить грязнокровку, которую у тебя отбил Люпин в прошлый раз. Лестрейндж рыкнула, вынося предупреждение. Воспоминания о сражении в министерстве калейдоскопом проносились в памяти, она нащупала нужное. «Девчонка, которой я сломала руку. Наглая, но восхитительно кричащая просьбы о пощаде». — Я собираюсь трансгрессировать на окраину Оттери-Сент-Кэчпоул. Нора рыжих маглофилов рядом. Справитесь без мамочки? — Ведьма по-детски выпятила нижнюю губу. Мужчины не успели ответить, Беллатрикс трансгрессировала близ деревни и вдохнула свежий ночной воздух. Никакой гнили, сырости и пота — только запах земли и свободы. Трава приятно щекотала икры под платьем, где-то позади раздавались восторженные возгласы и взрывы хлопушек. — С Рождеством, Беллатрикс Блэк. — Бесконечная грусть и тоска сквозили в голосе. Она и не помнит, когда в последний раз отмечала некогда любимый праздник. Дементоры в Азкабане не наряжались в мишуру и колпаки Санты. Беллатрикс огляделась, прежде чем свернуть ближе к западному направлению. Пожирателей всё ещё не было на месте. Возможно они вообще трансгрессировали на север Англии. Женщина фыркнула, искренне надеясь, что это окажется правдой. Сивый был до жути тупоголовым и похотливым животным, Макнейр — бесхребетным маменькиным сынком. Дамблдор был прав, утверждая, что Тёмный Лорд набирал приспешников из трусливых и слабых существ, нуждавшихся в сильном лидере. За исключением некоторых личностей, конечно. Его самолюбие и не потерпело бы другого. Лестрейндж прибавила шаг, замечая на горизонте кособокий дом. На крыльце горел свет, из приоткрытого окна были слышны возбуждённые голоса. Шестеренки в голове ускоренно заработали, это можно было прочитать в тёмных глазах. Ведьма перебирала идеи рождественского подарка для Ордена Феникса. Чёрти плясали в разгорячённом разуме, хищная ухмылка вырисовывалась на тёмно-вишнёвых губах. Громкие удары тяжёлой подошвы об землю заглушили сверчков. — Тише, идиоты! К ней неслась кучка мужчин: Фенрир Сивый, Уолден Макнейр и Торфинн Роули. — Вы бы ещё захватили дементоров и великанов для полного состава, — раздражённо шикнула женщина. — Пойдем через камыши. Действовать только по моему сигналу. — Кто назначил тебя главной? — Пробасил оборотень. В обсидиановых глазах опасно сверкнула сталь. Ведьма молниеносно вытащила палочку из рукава и прижала к шее мужчины. — Хочешь остаться без конечностей, зверёныш? — Кончик изогнутой палочки надавил на ямку между ключицами. — Твои вонючие когти и зубы не сработают против моей магии. Лестрейндж в последний раз окинула Сивого кровожадным взглядом и, круто развернувшись, двинулась в камыши. Через несколько минут Пожиратели подобрались к Норе, но остались в камышах, которые открывали великолепный градус обзора на всё, что происходит во дворе дома. Беллатрикс всё ещё с присущей грацией петляла между растений, ища более удобное место. Она закатила глаза, услышав всплески позади, и выбросила указательный палец в воздух в предупреждающем жесте. Перед глазами разворачивалась интригующая картина. Девчонка-грязнокровка кричала на одного из Уизли, отталкивая от себя его долговязые руки. Гарри Поттер то и дело разводил руками, пытаясь вразумить друзей. Девчонка Уизли яростно доказывала что-то матери, постоянно повторяя: «Ну почему он такой, мама?». Беллатрикс мало интересовали семейные драмы и ссоры подростков, поэтому она с удовольствием занялась бы разглядыванием ногтей, ожидая подходящего момента. Но смутное чувство предвкушения чего-то буквально пригвоздило её взгляд к волшебникам. — Хватит, Рон! Оставь меня, — Грейнджер надрывала горло, находясь на грани от истерики. — Мне просто нужно побыть одной, ладно? — Я правда не понимаю, почему ты так взбесилась, — Уизли с силой схватил хрупкие плечи. — Люби кого хочешь, мне плевать, ясно? — Спасибо, блять, что разрешил! — Девушка всхлипнула, борясь с тошнотой. Гермиона содрогалась от ярости, слёз, холода, отвращения, ненависти и желания превратить всё вокруг в кучку пепла. Она просто просила дать ей время, чтобы прийти в себя и нормально разрешить возникшую ситуацию. Вместо этого Рон бросился доказывать, что она не так его поняла и постоянно просил успокоиться. Уизли не давал ей даже вдохнуть свежего воздуха, заполняя пространство собой и пустыми оправданиями. Лёгкие горели, потому что гриффиндорка пыталась сдерживать всхлипы. Грейнджер, конечно, не была искусна в отмечании Рождества, но она уж точно не планировала стоять посреди ночи во дворе дома Уизли и рыдать на глазах у девяти людей. Это было так унизительно, что хотелось вылить на себя ведро пенной воды и отмыться. Девушка толкнула юношу в грудь, но тот даже не пошатнулся, продолжая удерживать её на месте. Гермиона чувствовала, что балансирует на грани здравого смысла и слепой ярости. Неустойчивая шероховатая дорожка то и дело обрывалась, окуная в торжествующее пламя. Пламя требовало свободы, иначе стирание рёбер в пыль будет неизбежным. Кончики пальцев завибрировали, позвоночник затрещал, грудь наполнилась чувством чего-то мощного и неизбежного. Никто из наблюдателей не успел уловить момент взрыва: Рон Уизли распластался на холодной земле, хватаясь за грудь и жалко поскуливая. Молли вскрикнула, кидаясь к сыну. Артур и Римус осматривали территорию в поисках того, что заставило парня отлететь на несколько метро. Гермиона замерла, ошарашенно уставившись на дрожащие руки. — Ты владеешь невербальной магией? — Нимфадора неспеша приближалась к девушке, сжимая левой рукой палочку в кармане плаща. Беллатрикс Лестрейндж заинтересованно наблюдала за отступающей к кромке камышей Гермионой. Угрожающий вырваться безумный смех мурашками пробежался по затылку. Вечер обещал быть весёлым, добыча сама прибежала в капкан. Она-то думала, что придётся выбить как минимум парочку стёкол, чтобы выманить виновников торжества. «Грязнокровка, владеющая невербальной магией. Слабенько, но её реакция очаровательна. Такая невинная мерзавка». Пожирательница взмыла в ночное небо, приобретая форму вездесущего сгустка тьмы. Из палочки вырвалось заклинание, образуя кольцевую огненную ловушку по периметру Норы. Она юркнула через кольцо и изящно приземлилась на каблуки, представляя себя во всей величественной красе. Одна из тонких юбок платья развевалась на ветру. Буйные кудри покачивались при каждом движении, оттеняя фарфоровую кожу. Тугой корсет вкупе с хищным оскалом и дикими глазами вызывали дрожь у каждого, кто находился в поле зрения. Языки огня за спиной приятно обдавали тело жаром. На кончике её собственного языка извивалось жаждущее предвкушение. На неё ошеломлённо уставилось девять пар глаз. Взрослые волшебники тут же обнажили палочки, а Молли Уизли прикрывала лежащего сына спиной. Гермиона почувствовала изменение атмосферы, но не подняла головы. По спине пробежал табун мурашек, расплывчато знакомое чувство ударило в затылок. Она разлепила заплаканные глаза и машинально обернулась, сталкиваясь с насмешливым взглядом обсидиановых. Громкий смех резанул по ушам, тело сжалось, ожидая волны боли. Кажется её тело и разум выработали рефлексы на Беллатрикс Лестрейндж. Гриффиндорка заставила себя оторвать взгляд от женщины и согнулась пополам, хватаясь за живот. Её стошнило. — Ужасные манеры, грязнокровка, — Лестрейндж сделала еле заметный шаг вперёд. Тонкс сделала шесть. — Разве так нужно приветствовать хозяйку? — Сколько можно медлить? — Люпин шёпотом обратился к Артуру, крепче сжимая палочку. — Нам нельзя упустить её. Гермиона вытерла рот рукой и, наконец нащупав палочку в кармане пижамных штанов, схватила её и направила в лицо Пожирательнице. Ответом на столь необдуманное действие послужил восторженный смех вперемешку с визгами. — Вот как! Поиграем? — Языки пламени расступились перед ведьмой и она ускользнула в гущу камышей. Грейнджер мгновенно пришла в движение, словно кто-то переключил тумблер. Она бросилась через огненную ловушку не раздумывая. Штаны вспыхнули по колено при успешной попытке перепрыгнуть. Девушка упала на колени в воду, морщась от болезненных ощущений. Беллатрикс уже ждала её, удовлетворительно усмехаясь легко сработавшей манипуляции. По ту сторону раздавались крики и безуспешные попытки разомкнуть пылающее кольцо. Ведьма схватила девушку за волосы: намотала кудри на руку и потащила за собой. Гермиона хваталась за всё, до чего могла дотянуться. Камыши царапали ладони, торфяная земля лишь на ничтожные секунды тормозила прыть Пожирательницы. Она не чувствовала коленей, на которых буквально скользила по влажной земле. Запах расцарапанной плоти и сырости заполнял воздух. Позади послышалось шарканье нескольких пар ног. Лестрейндж схватила жертву за бицепс и трансгрессировала в противоположный конец рощи камышей. Если бы девушке было, чем тошнить, она бы обязательно испортила подол чёрного платья после такого перемещения. Место соприкосновения с холодными пальцами жгло, как будто кто-то сыпал пепел на кожу. Пожирательница приставила палочку к горлу, чтобы её было слышно далеко за пределами камышей, и самозабвенно пропела: — Я убила Сириуса Блэка! Гермиона рыкнула и вцепилась зубами в удерживающую руку. И через мгновение была награждена ударом колена в нос. Кровь хлынула по подбородку и наполнила рот. Она со стоном выпустила руку из зубов и сплюнула кровь. — Отвратительно. Не плюйся здесь этим. Если хоть капля попадёт на меня — я убью тебя. — Будто у меня есть шанс остаться в живых. — Смелый, непокорный взгляд тёплых карих бил в область сердца. Что-то внутри Грейнджер боязливо сжалось в ожидании наказания за дерзость. Но это было несравнимо с обжигающим чувством в грудной клетке. Это было похоже на прыжок со скалы в воду в незнакомом месте: не знаешь точную высоту, температуру, глубину, фауну. Прыгаешь на верную смерть, если не повезёт. Иногда везло. Тогда с ног до головы окатывало адреналином и истинным наслаждением, напоминающим оргазм. Любое взаимодействие с Беллатрикс Лестрейндж было этим прыжком. Пухлые губы приоткрылись, ловкий язык увлажнил плоть и скрылся — хозяйка скалилась. Беллатрикс нравилось играть с жертвами. Нравилось превращать их в питомцев и заставлять вылизывать ботинки. Подлинным наслаждением было слышать, как ломаются кости, а за ними утекает желание бороться и жить. После всегда следовали просьбы об убийстве, но она никогда не выполняла их. Слишком просто. Ведьма хотела видеть, как умирает человек внутри жертвы. Как происходит трансформация в жалкое подобие, готовое растерзать собственную мать за глоток воды. Физические пытки, конечно, занимательны, но игры с разумом куда более утончённые и возвышенные. Гермиона наблюдала за своей мучительницей, как заворожённая. Словно кто-то дёргал за ниточки. И кукловодом неизменно была Пожирательница. Девушка тряхнула головой, отгоняя наваждение. Голова раскалывалась: то ли от травмированного носа, то ли от количества мыслей. «Что-то изменилось. Всё не так, как в прошлый раз». Гриффиндорской львице ещё предстояло узнать, что с Беллатрикс Лестрейндж всё всегда по-новому. Однако глупо отрицать, что в этот раз ведьма действительно была более благосклонна. Если к ней вообще можно применить это слово. Она позволяла Гермионе противостоять, пусть это и удавалось с трудом. Девушка старалась как можно меньше шевелиться. Может Пожирательница забудет о ней и скорее ускачет к Тёмному Лорду? В рождественскую ночь хотелось верить в чудеса. Чудеса и Беллатрикс — адский коктейль. Женщина занесла ногу и ударила каблуком в солнечное сплетение. Грейнджер приземлилась на спину, хватаясь за шею. Она не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. В приступе паники ногти расцарапывали грудную клетку. Перед глазами расплывалось, чёрные пятна чередовались с красными. Подступающая агония отпустила также быстро и неожиданно, как и началась. Девушка пыталась успокоить трясущиеся руки и нащупать палочку, так вовремя спрятанную в заднюю часть джинсов. Она наткнулась на жёсткую кожу с замысловатыми узорами. Сфокусировав взгляд, Гермиона к своему ужасу обнаружила, что это корсет Беллатрикс. Она вновь оседлала её, крепко удерживая бёдрами на месте. «Боже, что за нездоровая любовь к нахождению сверху во время издевательств. Разве это так необходимо?» Волшебница заскулила вслух, боясь даже представить, что будет дальше. Коварный разум услужливо подкинул воспоминания о запретных снах. Пламя бросилось на них, как оголодавшая собака на кости. — Расскажи мне что-нибудь, — прошипела Лестрейндж. — Что-нибудь ценное. И может тогда я сжалюсь. — Нет. — Гермиона знала, что не сжалится. Гермиона знала, что никогда не расскажет ей чего-то, что может сыграть на руку Волан-де-Морту. Девушка сосредоточилась на своем дыхании, прислушиваясь к происходящему. Сверчки, звуки сражений, нецензурная брань, шелест камышей и много голосов, постоянно выкрикивающие её имя. — Пискнешь — и от тебя не останется живого места, — Беллатрикс наклонилась всем корпусом, придавливая юное тело. — Ещё хуже будет, когда твои верные друзья прибегут на крики. Тогда я убью и их. У Грейнджер не было желания проверять. Лучше она сгниет на влажной земле в гуще камышей, чем позволит Беллатрикс Лестрейндж прикоснуться к кому-то из них. Ведьма с презрением изучала лицо волшебницы, словно выискивая, за что зацепиться. Слишком темно, душно и тесно. Тьма, изнывая от ожидания, жалобно скулила и побуждала к действиям. Сломать, раскрошить, расцарапать, выпотрошить, втоптать, раздавить, уничтожить. Глаголы перекатывались на языке, отравляя привычным ядом каждый уголок души и тела. — Твой последний шанс, грязнокровка. Не расскажешь, о чем твой любимый Поттер толкует вечерами с Дамблдором, например? Гермиона отвела взгляд и за копной смоляных кудрей пыталась разглядеть ночное небо. Она не поведется на такую очевидную ловушку ещё раз. На сегодня хватит глупостей. Беллатрикс просто играет с добычей. У добычи, как известно, всегда один жизненный исход. Особенно если она уже в цепких когтях. Оставалось надеяться, что кто-то сможет найти их среди огромного труднопроходимого пространства. Или же она умрёт сегодня. От этой мысли кровь застыла в жилах, заледеневшая на ветру кожа грозилась превратиться в ледышку. Волшебница вдохнула полной грудью, готовясь к худшему. Запах древесины ударил в ноздри, противоречивыми чувствами откликаясь на уровне желудка. Тяжесть чужого тела резко исчезла, она съёжилась от порыва ветра. Гермиона собиралась встать, опираясь на ослабевшие руки, но у неё не было никакого шанса. — Круцио. Как гром среди ясного неба. Смертный приговор невинной жертве. Беллатрикс не выбирала место для адской боли. Она желала поселить её в существовании Гермионы Грейнджер навечно, запечатав глубокими порезами на грудной клетке. Душераздирающий крик вырвался из пересохших губ. Лестрейндж жадно впитывала момент — времени было не так много, она уже слышала стремительно приближающихся друзей девчонки. — Упс, ты не выполнила моё условие! — Насмешливый тон режущей болью врезался в сознание. Гермиона прокусила губу. Из последних сил сдерживала рвущиеся на волю мольбы о помиловании. Она не позволит ей одержать победу. Боль была повсюду. Она была болью. В черепную коробку заливали раскалённое железо. Глаза бешено вращались в глазницах. Хотелось вырвать их собственными руками. Кости ломались снова и снова. Из трухи вырастали новые и снова ломались с оглушительным треском. Кровь заполнила рот и ноздри, опускаясь в лёгкие. Всё, что она считала ужасной пыткой, померкло. Круцио беспощадно побеждало разум и внутренний стержень. Единственной мечтой вдруг стала смерть. Смерть могла опоясать её костлявыми руками и избавить от боли. И она согласилась бы на любые условия. Гермиона Грейнджер действительно была мотыльком, который должен лететь от огня. Мотылёк же зачарованно летел на огонь, попадая в сильные руки с острыми когтями. Коготки вскрывали брюхо и запускали пальцы, потроша внутренности. Упорный мотылёк спасётся и в этот раз, однако совсем не усвоит урок. Мотылёк будет следовать за огнём — он слишком боится остаться в темноте. Мотылёк слишком поздно поймёт, что его огонь мрачнее любой темноты. Глупый мотылёк забывал, что он и сам огонь. Грейнджер теряла сознание, но сила желания Беллатрикс Лестрейндж возвращала её обратно на смертный одр. Сила желания сожрать заживо. Адская боль сошла на нет, но девушка уже не могла осознать этого. Она продолжала биться в конвульсиях и истошно кричать. Гарри и Нимфадора осматривали её тело на наличие травм, а Римус и Артур заслонили волшебников по обе стороны. — Она сбежала? — Парень снял рубашку и накрыл Гермиону. — Не думаю, Гарри. — Словно в подтверждение слева раздался дикий смех. В членов Ордена со всех сторон полетели заклятия, которые двое мужчин еле успевали отражать. Поттер вскочил на ноги и судорожно оглядывался, выискивая ведьму. — Выйди и сразись со мной, Беллатрикс Лестрейндж, чёртова трусливая сука! Праведный гнев кипел в нём. Он должен отомстить, иначе шанс на спокойный сон ускользнёт навсегда. Провокация не сработала. Заклятия всё ещё летели из укрытия, повалив Артура Уизли на колени. По команде Пожиратели взмыли в небо, молниеносно несясь к Норе. Четыре тёмных сгустка чистого зла влетели в окна дома, разбивая вдребезги всё, что попадалось на пути. — Молли! — Артур, захлёбываясь слезами, бежал обратно к семейному гнёздышку. Нора, их родной дом, такой большой и тёплый, теперь пылал в огне. Молли Уизли истошно рыдала в объятиях троих сыновей. Будто беспощадно вырвали часть сердца. В ночном небе восторженно визжал хриплый голос, повторяя тошнотворную фразу. — Я УБИЛА СИРИУСА БЛЭКА! Я УБИЛА ЕГО, ГАРРИ! УБИЛА! Парализующий яд проник в чистые сердца, отравляя всё, чего мог достигнуть.