The Killing Joke (Убийственная шутка)

"Как же мне... плохо", — первая мысль, которая проносится в голове Юнги, когда он открывает глаза. Нет, не открывает, передумал. Раз уж всё равно больно, то лучше провалиться обратно в сон и не чувствовать половину от своих неприятных ощущений. Рядом кто-то сопит, в воздухе витает противный запах лекарств, и омега пытается на нюх понять, кто же сидит у его постели, но не может разобрать аромат, поэтому приходится приложить усилия, чтобы разлепить веки. Он в больнице. Отлично. На руке фиксатор, какой ему в прошлый раз сделали, а спящим, сидя у больничной койки, оказывается Чимин. Ну кто бы сомневался. У альфы под ладонью какой-то странный листок со схемой и именами, нарисованными коряво от руки, рядом внизу график будто бы временной линии, но Юнги ничего в нём не понимает, к тому же, видит там только чужие данные, а имя самого омеги прикрыто рукой Чимина. Мин поэтому сначала думает, что его это никак не касается. "Интересно, сколько он не спал?.." — на больничных часах стрелка уже перевалила за двенадцать дня, и у Юнги голова побаливает то ли от того, что его прикладывали ей о твёрдые поверхности, то ли от того, что был в отключке. Ну или от совокупности этих факторов. Всё тело отдаётся тупой болью, но в общем и целом Мин чувствует себя не так уж и плохо. Он в таком же состоянии был после того, как скатался в дом своих родителей и чуть не был убит таксистом. Черепушка тогда, правда, пострадала больше, а в этот раз в основном плечо. Хочется есть. Желудок урчит на предателя, который его не кормит, и Юнги оглядывается по сторонам, выискивая хоть намёк на еду или медицинский персонал. Здесь очень милые медсёстры, они обязательно помогут, если попросить. В пошлый раз Мину шоколадку дали, когда он только вышел из-под наркоза и не понимал, что вообще происходит. — Панда... — бормочет Пак во сне, рыская по постели пальцами, после чего Юнги подсовывает ему свою ладонь и улыбается, когда альфа сжимает её легонько. Всё ведь позади? Мин пока не знает ничего, что случилось, пока он был без сознания, но догадывается. Чимин выглядит помятым, будто не переодевался с того времени, как забрал омегу с особняка, а подчинённые Чонгука их до сих пор не пристрелили. Значит, это победа? — Спящая красавица, — тихонько усмехается Юнги, прикрывая глаза, но Пак просыпается из-за его голоса моментально, смотря удивлёнными, но в то же время дико радостными глазами. — Юнги... — Ага, — отвечает Мин, не открывая глаз. Спать хочется. И кушать. — Как поездка прошла? Юнги не видит, но чувствует, как Чимин встаёт со своего места и придвигает стул ближе к изголовью постели, а затем почти прислоняется лбом к виску омеги, тяжело вздыхая. — Ты... совсем дурак. — Не обзывайся, — хмурится Мин недовольно, морща нос. А затем он поворачивается, чтобы посмотреть в глаза альфе, и их лица оказываются ну уж слишком близко. — Перестану обзываться, когда ты не будешь влипать в неприятности. — Я не специально... — Юнги поджимает губы, вспоминая события с квартиры, и тут его осеняет. Дахи. Мин не стал спрашивать про неё у Чонгука, потому что не надеялся на внятный ответ, но всё же... — Твоя сестра. Как она? Её не тронули? — сердцебиение ускоряется. Юнги смотрит на отстранившегося с убитым видом Чимина и понимает, что что-то тут не так. Быть не может. Даже для мафии ведь должно быть перебором нападать на беременных девушек. У Дахи и оружия-то не было. Мин сквозь боль в пальцах сжимает кулаки. — Она... в коме сейчас, — наконец отвечает Пак. Он созванивался с мужем сестры, пока было время. Её вовремя нашли, пули в основном пришлись на ребёнка, поэтому Ходжун был в бешенстве, но, судя по его настрою, не подозревает Юнги как виновника и причину. — Несколько пулевых в живот. Малыш не выжил, а сама она не просыпается. Главное, чтобы Хосок не раскрыл полицейскому, зачем Дахи в действительности оказалась на этой квартире. Иначе весь гнев отца ребёнка обрушится не в ту сторону. Ходжун пока думает, что их операцию в другой группировке раскрыли, так что в основном альфа расценивает это нападение, как ответный удар от преступников за засланного казачка. Ли уверен, что на Дахи напали из-за его работы, и потеря ребёнка, конечно, тяжело сказывается на альфе, но девушка всё ещё может выжить, поэтому Ходжун не совсем отчаялся. — О нет, — охает Мин, опуская взгляд. — Это всё из-за меня. Глаза слезятся, хотя обычно Юнги плакать не привык. Он к Дахи очень привязался. Можно сказать, что она была первой, кроме Чимина, кто был действительно добр к омеге, несмотря на раскрытие момента с изменой. Она не осуждала, готовила самые гадостные печеньки, которые Мин когда-либо ел, но всё равно уминал их, чтобы не обижать девушку и давать хоть какую-то обратную связь. Хотел помочь. Дахи очень любила своего ещё не родившегося малыша, и Юнги тоже заочно он нравится, потому что был её ребёнком, а это заранее значит, что вырос бы отличным человеком. Мину постоянно хотелось потрогать живот с новой жизнью, и младшая позволяла, с улыбкой рассуждая о том, что было бы классно потом сделать так же с Юнги, когда у него будет свой ребёнок. "Пусть они подружатся, хорошо?" — спросила тогда Дахи, и теперь всем этим мечтам и планам просто не суждено сбыться. — Это всё из-за того, что Чонгук послал за тобой своих людей, — холодно произносит Чимин, приобнимая Мина так, чтобы не сделать ему больно, но омега всё равно страдает от каждого прикосновения, потому что ран на нём слишком много. Юнги не сразу отвечает, продолжая мысленно стоять на своём и тихо плакать, прикрывая глаза одной ладонью с отбитыми докрасна пальцами. Слишком тяжело. Сокджин отвернулся от Мина, когда пострадал по его вине, так что вопрос времени, когда то же самое произошло бы с Дахи или Чимином. С любым, кто приближается к омеге и пытается ему помочь. Дело не в Чонгуке — заключает Юнги. Он сам выбрал этот путь, на котором успел не угодить половине отморозков города, и теперь поздно пытаться отмыться от этого и попросить их жить дружно. Мин не может никак себя оправдать. У него была возможность жить иначе. Сейчас у него есть возможность не доставлять больше никому проблем. Несколько лет Юнги был один после того случая с Сокджином, поэтому он снова собирается вернуться в привычное состояние, как бы ни хотелось остаться. Сердце болезненно сжимается, когда Мин начинает думать о том, что придётся оставить Чимина и пропасть из его жизни, чтобы уберечь от бед, которые омега ещё может навлечь в дальнейшем. Он и до этого хотел так поступить, но соблазн оказался выше предполагаемых рисков. Теперь же Юнги понимает, что они максимальны. На кону буквально жизнь альфы. Да и не могут начинающий политик и заядлый преступник быть вместе. Судя по плану полиции, связь с Чонгуком объявят как вынужденную, чтобы внедриться в клан и помочь органам правопорядка. За Чона Чимина оправдают полностью, а вот за Юнги... Никто не должен вообще узнать о том, что они касались друг друга. Поэтому Мин убирает от себя руку Пака, замечая растерянность и полное непонимание на его лице. Если сказать, как есть, то Чимин так просто не бросит маленькую панду, которую обещал защищать. Надо что-то придумать и побыстрее. Юнги вспоминает, что альфа в подвале его грызанул за бедро, когда омега отбивался от попыток стянуть с него нижнее бельё. Он нащупывает оставшиеся следы от чужих зубов под одеялом и, находя их, показывает Чимину, заранее ненавидя себя за то, что скажет дальше. — Мне кажется, что из-за этого... мне теперь противны твои прикосновения. — Тебе больно? — с ужасом спрашивает альфа, отодвигаясь ещё дальше, но не уходя, хотя Юнги явно надеялся на другую реакцию. — Больно, — врёт Мин, отводя взгляд влажных от слёз глаз. Солёные капли как назло щипят порез, оставленный Чонгуком, и Юнги надеется, что эта пытка физическая и моральная скоро кончится. Проще уже просто пустить себе пулю в лоб. Мин устал страдать. Но и для самоубийства слишком трус. — А... внизу? — Что? — Дахи сказала, что... может быть... ну... она сказала, что тебе было плохо, и, может, ты мог забеременеть. Юнги моргает. Он отравился печеньками же. Вот, блин, Дахи. Язык как помело, пока не померла, Мину можно покрыть её матом мысленно. Для омеги на самом деле дико, что Чимин вообще адекватно рассматривает возможность создания семьи с таким как он. Ещё и сейчас. С вероятностью в почти сто процентов Юнги верит в своё отравление. У него даже жар был, а сейчас всё хорошо. Помимо новых побоев, конечно же. Сугон не успел его коснуться, хотя Мин так стрессанул, что на месте зародыша он бы точно попробовал свалить из напряжённого и избитого организма. Наверное, была бы беременность, был бы и выкидыш при таком-то насилии над тушкой омеги. Но Юнги не помнит крови, да и его задница не пострадала за исключением пары синяков на ягодицах. Пока принесли стол, пока привязали Мина заново, пока он орал и угрожал альфе всеми самыми страшными вещами, вернулся Чонгук, отогнав своего бесполезного подчинённого, который мало того, что отпора не выдержал, так ещё и в принципе не был настроен издеваться над Мином с самого начала. У него сын плюс-минус такого же возраста. Просто решимости не хватило, особенно после того, что Юнги начал кричать и попытался придушить альфу ногами. Вырывался из последних сил, которые к приходу Чонгука кончились. — Я... аборт сделал. Не в этой ситуации Чимин может задаваться вопросом: "Когда успел?" А вообще, у Юнги было пару дней. — Потому что не хочу... с тобой, — слова приходится просто откровенно выдавливать, и альфа с каждым новым всё больше и больше шокируется, не веря услышанному. Он думал, что... Нет, Чимин уверен, что как полный придурок в панду влюбился. Поэтому подобные фразы как нож в самое сердце. — Ты же понимаешь, что между нами ничего такого, просто... потребности и инстинкты. Мы помогаем друг другу, и ты единственный альфа, который может передо мной устоять, так что... я воспользовался моментом. — Ты обещал мне не лгать, — Пак просто не хочет верить в то, что это действительно так, хотя, как ни крути, очень похоже на правду. "Видимо, тогда я солгал", — думает Юнги, сжимая кулаки и до боли впиваясь ногтями в ладони. Вслух омега произносит совсем другое: — Поэтому я тебе и говорю, как есть. Он надеется, что Чимин его возненавидит и сам уйдёт. И он уходит, громко хлопая дверью палаты. Альфа прислоняется к ближайшей стенке, выдыхая. Какого-то чёрта Юнги он бросить не может. Вдох-выдох. Через пару часов втыкания в стену приезжает Хосок, удивлённо протягивая Паку пакет со звенящими внутри бутылками соджу. — Я так и не понял, зачем тебе, — говорит Чон, и Чимин вытаскивает одну, залпом в себя вливая горькую жидкость. Нервов совсем не осталось, Пак израсходовал свой внутренний стержень ещё на принятие случившегося с Дахи, так что слова Юнги его добивают. Медсестра, проходящая мимо, охает, что нельзя тут употреблять, но альфе плевать, а Хосок мило улыбается девушке, прося её проявить снисходительность и ручается, что Чимин не будет буянить, и он правда сидит тихо, смотрит в стену и ничего не говорит, потому что Мин не должен услышать его голос. А альфа ведь слышит тихий плач после своего ухода. Боится пока делать выводы, но слышит, и решает, что его чувств достаточно как причины, чтобы оставаться здесь. Чимин боится, что, стоит ему отойти от дверей палаты, за омегой придут. Поэтому он будет сидеть здесь, пока не вырубится. И спать будет, подпирая своим телом двери палаты, но при этом делая вид, что его тут нет. Юнги в это время всё же обращает внимание на листок, что был у Пака под ладонью. Там написаны данные всех трёх братьев, от одного из которых идёт ниточка к Чонгуку. Она подписана как "приёмный ребёнок", а ниточка к Мину от Чонсона обозначена большим знаком вопроса. Между Чонами указания, кто является старшим, кто средним, а кто младшим. Чонсон — брат отца Гука? Омега сам достраивает логическую цепочку. Он про своего отца практически ничего не знает, но фото папы в доме старика было полно. Чисто теоретически, даже если все рожали в самом раннем возрасте, то Юнги не мог быть внуком Чонсона. Сыном? Тогда почему сначала у Мина был другой отец? И почему Чонсон принял не своё дитя? Спросить можно только у самого старика, но его хрен отыщешь. Юнги уверен, что папа ему точно родной. У него такие же чёрные волосы и бледная кожа, а ещё почти на каждой фотографии он обнимает кого-то или просто держит в руках плюшевую игрушку. Папа Мина был маленьким и милым, поэтому не всегда легко определить его возраст на фото. Если старый Чон из мафии, то это всё объясняет. И нападения на Юнги, как на потенциального конкурента Гуку. Два омеги, один из которых приёмный, если верить писулькам Чимина, а второй... Юнги напрягает мозги, хотя они болят. Если он тоже приёмный. Ну, допустим, сын любимой омеги Чонсона, но от другого альфы, то они, получается, в равных условиях с Чонгуком, оба никто для мафии чисто по их правилам. Если же Мин приходится Чонсону родным — родного сына бы в бордель Юнги ни за что на свете не послал — то тогда Юнги, получается, единственный наследник мафии. От осознания этого челюсть отвисает. "Стоп, а что, если Чимин просто стрелочку забыл?" — омега пялится на имя "настоящего" отца Гука, но там между ни одной связи, зато есть какой-то левый участник схемки, который приходится Чонгуку родным папой. И это явно не муж среднего брата. "Да ну, быть не может", — говорит на это всё здравый смысл. "А вдруг?" — подстёгивает что-то другое внутри. Юнги откладывает листок и прячет его под подушку, потому что тот немного пахнет Чимином и чернилами, конечно. Омега не думает, что он может сейчас заявиться в клан и потребовать власти, хотя Чонгука там всё равно нет. Всё слишком сложно, чёрт возьми. Да и Юнги не нужна мафия. Он совершенно не может работать с другими людьми и отвечать за них. Что поделать, Мин и за себя-то не всегда успевает отвечать. Сейчас бы просто лежать и обниматься с Чимином, а не вот это вот всё, но омега уже прогнал его и теперь дико жалеет, однако бежать и искать его просто бесполезно. Юнги и не догадывается, что Пак подпирает его двери. Пьяный, разморенный и уставший, сам чуть ли не воющий от желания вернуться, прижаться к панде хотя бы ненадолго, а потом понять, что навсегда. — Юнги — наследник мафии, а Чонгук — никто. Он приёмный сынок Гымдже, это мне так его помощник сказал, — после нескольких часов молчания выдаёт Чимин, потому что напился, язык развязывается, а организм требует визита в уборную, поэтому перед уходом Пак разворачивается в сторону Хосока и выдыхает ему прямо в лицо: — Если Юнги умрёт, тогда на самом деле начнётся анархия. Надеюсь, ты его теперь будешь беречь как свою собственную жизнь. Альфа, очевидно, зол, он цедит слова через стиснутые зубы, но охранник всё равно каждое воспринимает за чистую монету. — Что? — Что слышал. Я отлить, вернусь через пять минут, стереги, — говорит как собаке. В принципе, держать зло на Чона бесполезно, он и до больницы их отвёз, хотя мог бы бросить, но с другой стороны наряд полиции бы лишил их многих проблем, которые придётся разгребать сейчас. Подходя обратно к палате, Чимин не садится обратно на сиденья рядом, а застывает напротив двери, сдерживая дикое желание войти. — Не надо, — тихо говорит Хосок, в очередной раз предостерегая Пака от контакта с омегой, и тот горько усмехается. Все, включая Юнги, просят им держаться друг от друга подальше. — Тебя спросить забыл, — недовольно фыркает альфа. — Единственный, кто может меня заставить уйти, — это сам Юнги. И он это сделал. — Тогда почему ты тут? — Потому что я дурак, а он почему-то плачет.