Глава 7. Семья — Нина
В пятницу последней недели марта они с Дьюи шли вместе по улице. Женщина держалась за его руку, пока они пробирались по Пятой авеню, и Баки не торопился, чтобы они могли двигаться в одном темпе. Стиви уехал (в очередной раз) на выходные к Уилсону. Очевидно, проводилось мероприятие по сбору средств для центра ветеранов, и Стив согласился выступить в надежде, что его слова и присутствие приведут к увеличению пожертвований. Это было хорошее дело и уважительная причина, но Баки все равно пришлось приложить немало усилий, чтобы не закатить глаза. Роджерс немного, совсем немного, нервничал рядом с ним с тех пор, как Баки спросил его, были ли они когда-нибудь чем-то большим друг для друга. Страсти улеглись, но Барнс задавался вопросом, не думает ли Стив, что он не заметил, как внезапно тот стал проводить гораздо больше времени, тренируясь с Мстителями или посещая Уилсона. Баки знал, что если так будет продолжаться дальше, им придется поговорить. Не то чтобы он собирался пробраться в комнату Стива посреди ночи и начать лапать его ногу. Он мог подумать об этом (ладно, он мог думать об этом много раз теперь, когда та самая часть его тела наконец-то проснулась, потому что, серьезно, эти роджеровские бедра!), но Баки знал, что Стиви не воспринимает его подобным образом. Барнс хотел убедиться, что друг понимает, что у него нет намерений когда-либо нарушить его доверие или просить чего-то большего, учитывая, что Стив уже дал ему так много. Этого было достаточно. Все должно было оставаться по-прежнему, и Баки желал удостовериться, что Стив это знает. Кроме того, в его жизни и так происходило в данный момент много всего, и им предстояли другие, более важные разговоры. Так что Баки в очередной раз с улыбкой помахал ему рукой, а затем отправился на 54-ю улицу, чтобы провести время со своей семьей, и теперь Дьюи держала свою руку на его металлической руке и делилась с ним, как обычно, ежедневными сплетнями. На этот раз речь шла об одном из человеке, живущем через дорогу, — мужчине лет пятидесяти по имени Гас, у которого было пять жен, и каждая из них оказывалась моложе предыдущей. Теперь он сошелся с женщиной постарше и был влюблен так безумно, как никогда раньше. Или, может быть, любовь — не самое подходящее в данном случае слово, по крайней мере, по мнению Дьюи. — Серьезно, Баки, я видела их из своего окна той ночью. Она велела ему встать на локти и колени и хлестала его задницу розгой. Мне все равно, что кто делает, но не могла бы ты закрыть шторы, потому что мне не нужно видеть, как твои семидесятилетние сиськи болтаются в кожаном бюстье, пока ты бьешь своего парня по яйцам. — Оу. — Да, без шуток. Но ему, похоже, понравилось, если судить по его стояку, — продолжила Дьюи. — Должно быть, это был выдающийся стояк, если его было видно с противоположной стороны улицы, — вынужден был признать Баки. — Ну, знаешь, бинокль помог. Барнс разразился смехом, ему так нравилась Дьюи и ее раскованность. Она действительно была одним из его самых любимых людей в мире. — Что насчет фотографий? — спросил он, когда ему наконец удалось отсмеяться. — Нет, — разочарованно вздохнула она. — Камера в моем телефоне не настолько хороша. Мимо них прошла пара молодых женщин, через несколько шагов послышался шепот и тихое хихиканье. Баки оглянулся на них и подмигнул, после чего продолжил путь с Дьюи. Она заметила этот жест и оглянулась через плечо, а затем повернулась к Баки. — Ага. — Лукавство в ее голосе соответствовало лукавству ее ухмылки. — Это все джинсы, — объяснил Баки. — Это все твоя задница. Я говорила тебе, что в них она будет выглядеть фантастически, и я была права, — радостно заявила Дьюи. Она действительно помогла Баки, когда пробудившееся тело вдохновило его изменить стиль одежды. Дьюи ходила с ним по магазинам, предлагая свои мнения и советы, пока сам Барнс вырабатывал новый стиль, который был немного элегантнее прежнего. Ничего слишком вычурного, но женщина помогла ему разобраться во множестве доступных вариантов, пока он не смог найти вещи, которые подходили ему и являлись не только привлекательными, но и функциональными. Дьюи очень понравились джинсы, надетые на нем сегодня, и она настояла на том, чтобы он купил еще три пары разных цветов. Баки предпочитал черные, но сегодня на нем были выцветшие серые, черная хенли, а сверху старая футболка с Дэвидом Боуи и джинсовая куртка. Он надел обычную бейсболку, но убрал волосы, и чувствовал себя так достаточно комфортно в прохладную весеннюю погоду. Так что Баки только пожал плечами и продолжил идти рядом. — Серьезно, — продолжила она через несколько минут. — Неужели у тебя нет никаких идей? — О чем ты? — уточнил он. — О том, что ты просто великолепен. — Настала его очередь взглянуть на подругу краем глаза, чтобы понять, шутит она или нет, после чего он вновь пожал плечами. — Я в порядке, я думаю, — сказал Барнс, а затем потянулся вглубь себя за правдой, которой едва ли мог поделиться с кем-то. — Если тебе нравятся уроды с металлической рукой, конечно. Дьюи внезапно остановилась, заставив его прекратить шагать вперед. А затем повернулась, чтобы посмотреть на него, не отпуская руку Барнса. — Ты не шутишь? Ты действительно не знаешь? — спросила она. — Баки, ты чертовски горяч. И да, у тебя металлическая рука. Но это потому, что ты ветеран. Если это единственное, что кто-то может увидеть, когда смотрит на тебя, что ж, тогда он мудак и не заслуживает тебя. Дьюи продолжила путь, увлекая его за собой, а Баки только и делал, что смотрел на нее с открытым ртом. — Правда, Баки. Ты идиот, если думаешь иначе. — Но потом женщина сделала паузу и снова озорно взглянула на него. — Кроме того, если бы ты смог заставить свою руку вибрировать, то все женщины и, возможно, половина мужчин Бруклина бегали бы за тобой, словно щенки. Баки фыркнул. — Ты просто должна была предположить нечто подобное, не так ли? — Конечно, — ответила она, похлопав его по руке. — Как будто ты меня совсем не знаешь. — Ну, — сказал Баки, глядя вверх. Стоял ясный, звонкий день, и небо было ярко-голубым, почти таким же ярким и почти таким же голубым, как глаза Стиви. — Они бы все сдохли от зависти. Потому что я уже гуляю с самой красивой женщиной во всем Бруклине, — Барнс сделал паузу, а затем добавил. — Ну, во всяком случае, с одной из них. — А то, — согласилась она, легко и беззаботно, будто ветерок, поцеловавший их щеки. Баки было приятно видеть ее такой, поскольку он знал, что сейчас ей почти все время некомфортно. У Дьюи были проблемы со сном, ей постоянно хотелось в туалет, болели спина и ноги. Удивительно, но ходьба, казалось, помогала. Поэтому Баки проводил как можно больше свободного времени, гуляя с ней по проспекту и боковым улицам. — Жозефине очень понравилось, что ты сделал с ее волосами. Накануне вечером Джоуи пришла к нему почти в слезах, жалуясь на свои волосы, на то, какие они ужасные и не поддаются укладке. После мягкого подталкивания и осторожных вопросов она рассказала Баки, что в школе их будут фотографировать, и что она будет выглядеть на снимках ужасно, потому что не только толстая, но и с «дурацкими локонами, которые никогда не ложатся правильно!». В тот вечер Баки пошел домой и, отказавшись от предложения Стива пробежаться (которое оставило того безмолвным на добрых пятнадцать минут, что было рекордом), провел остаток вечера за просмотром обучающих видео на Youtube о том, как заплетать и укладывать сильно вьющиеся волосы. Рано утром следующего дня, уверенный в собственных силах после изучения более пятидесяти роликов и помахав Стиву на прощание, Баки вышел из дома, заглянул в местный CVS и направился в квартиру Лулу. Перекинувшись с ней парой слов, он устроился на диване, а Джоуи, сидя на полу между его ног, уплетала холодную кашу, ворча, что, несмотря ни на что, будет выглядеть глупо. Через двадцать минут, когда он закончил, ее волосы были уложены и подняты в корону из маленьких розочек на макушке, закрепленных голубыми булавками-бабочками, которые Барнс нашел для нее в аптеке. Она посмотрела на себя в зеркало, и ее глаза превратились в блюдца. — Огосподиогосподиогосподиогосподиогосподи, Баки, мне нравится! Мне нравится! — завизжала Джоуи, прыгая вперед, чтобы быстро обнять его, прежде чем выбежать на кухню. — Абуэла! Абуэла, смотри! Посмотри на мои волосы! Посмотри на мои волосы! — Дай-ка мне взглянуть, — услышал Баки слова Лулу. — О, Жозефина, ты выглядишь прекрасно. Ты должна будешь рассказать мне о том, как прошли съемки, когда я вернусь в воскресенье. Как и Стиви, Лулу путешествовала в те выходные. Но в отличие от Роджерса, который собирался провести время, пытаясь собрать средства для достойного дела, женщина отправлялась в Атлантик-Сити на выходные со своими друзьями из церкви. Честно говоря, они собирались молиться Гермесу, чтобы он одолжил им удачи за столами для игры в блэкджек. Обычно она ездила туда каждый месяц, но поскольку приближалась дата родов Дьюи, Лулу хотела в последний раз сорвать куш, прежде чем семье придется помогать с новорожденным. Пока Джои кричала и визжала от восторга, Баки смотрел на обе свои руки. Он мог убивать ими, разрывать глотки, разбивать бетон и попадать в цель с абсолютной точностью. Но также с их помощью можно было восстановить дом, вытащить из реки израненное тело Стиви и заплести волосы молодой девушке, чтобы вызвать улыбку на ее лице. Левая и правая, правая и левая, одна у него от рождения, а другая навязана ему, но… каждому свое. Проклятие, он не думал, что и у чего-то настолько темного есть свои плюсы. — Ты же знаешь, что теперь она каждый день будет приставать к тебе с просьбой сделать ей прическу, — сказала Дьюи, возвращая его в реальность. — Мы придем к компромиссу, — пробурчал Баки, когда они продолжили прогулку. — Ну да, — кивнула Дьюи. — Джоуи выдвинет требования, и в итоге ты сделаешь все, что она захочет, как и всегда. Баки снова хмыкнул и посмотрел на нее краем глаза. — Да, потому что Джоуи — единственная такая. — О, пожалуйста. — Она помахала свободной рукой. — Если бы ты делал все, что я хочу, то я бы попросила вытащить из меня этого ребенка прямо сейчас, потому что, серьезно, Баки, я чертовски устала быть беременной и… — Дьюи остановилась на середине шага и фразы. — И? — спросил Барнс, поворачиваясь, и увидел, как ее глаза расширились, а лицо побледнело. — И, черт возьми, Баки! — начала задыхаться женщина. — У меня только что отошли воды!***
Твои слова да богу в уши, — подумал Баки, стоя там, такой же ошеломленный, как и сама Дьюи. — Что? — спросил он. — Воды, Баки, только что отошли, — задыхаясь, она вцепилась пальцами в его руку. —И… о черт, кажется, у меня схватки, на этот раз настоящие! — Что? — Баки! Я рожаю! — О нет, не рожаешь! — Что значит «нет, не рожаю»? Я… ох, черт. Вот дерьмо. — Дьюи подняла на него испуганные глаза, сгорбившись и обхватив живот руками. — Баки… — прошептала она. Точно. Хватит. Ему требовалось выполнить такое же задание, как и любое другое. Цель — обеспечить ее безопасность и благополучие и как можно скорее доставить в больницу. Места для ошибки не оставалось, и любой другой исход, кроме успеха, был совершенно неприемлем. Баки выпрямился и огляделся. Вокруг собралась толпа, но они ничем не помогали, просто стояли и глазели. Все они абсолютно бесполезны в качестве поддержки. Вот почему он всегда работал один. — Так, — на этот раз он сказал это вслух. Они находились на Пятой авеню между 55-й и 56-й улицами. Баки знал, что внедорожник Стива припаркован на 54-й между Четвертой и Пятой авеню. Дальше, чем ему хотелось бы, но все равно быстрее, чем вызывать скорую помощь и ждать ее приезда. — Хорошо, — повторил он еще раз, прежде чем подхватить Дьюи на руки и, как можно осторожнее и увереннее, пуститься бегом. — Держись. Он добрался до внедорожника менее чем за две минуты. Бережно усадил Дьюи на переднее сиденье, а затем перебрался на другую сторону, достал телефон, захлопнул дверь и включил зажигание. — Позвони в Лютеранскую больницу, — приказал он ИИ, выезжая на улицу. Женщина держалась за живот и стонала, пытаясь свернуться калачиком. — С тобой все в порядке, Дьюи. Я здесь, все в порядке, мы едем в больницу. — Лютеранский медицинский центр, чем я могу помочь? — Я звоню от имени Доркас Родригес. Она беременна, и у нее только что начались роды. Ее акушера зовут Минерва Морено. Срок родов — 18 апреля, но они начались на три недели раньше. — Текущее местоположение? — Мы направляемся в Лютеранскую больницу, расчетное время прибытия — менее пяти минут. Баки отключился и, объехав почтовый грузовик, резко свернул налево на Третью авеню. — Вот дерьмо! Вот дерьмо! Твою мать! — стонала Дьюи с пассажирского сиденья. — Ты в порядке, Дьюи, ты в порядке. Все будет хорошо. Мы уже в пути, и они знают, что нужно ждать нас. Я с тобой, — говорил Барнс, мчась по проспекту. — Открыть новое сообщение, семья Родригес. — Как только телефон подал сигнал, Баки заговорил снова. — Дьюи рожает. Я с ней, и мы едем в больницу. Я напишу, как только узнаю больше. Конец. Пометь «срочно» и отправь немедленно. — Моя сумка на роды! — закричала женщина. — Я вернусь и принесу ее тебе позже. Просто дыши, Дьюи, просто дыши. Давай, ты можешь это сделать, ты можешь. — Я ненавижу мужчин! — Я знаю, потерпи еще несколько минут. Пожалуйста, не рожай ребенка в машине Стиви. Скрести ноги или еще что-нибудь. Я не хочу, чтобы мне пришлось объяснять ему, почему пришлось сжечь сиденье. — Ты придурок! — задыхалась Дьюи, но за болью и паникой слышался слабый смех. — Знаю, знаю, но мы почти приехали, мы почти на месте, хорошо? Я обещаю. Просто подумай о своих туфлях, подумай о всех красивых туфлях, которые ты наконец-то сможешь снова носить. Менее чем через две минуты Баки свернул на парковку отделения неотложной помощи Лютеранской больницы и выключил зажигание. Он выскочил из машины, перебежал на другую сторону, открыл дверь, подхватил Дьюи на руки и помчался к входу, где ее ждала бригада врачей с инвалидным креслом. — Вы отец, сэр? — спросила одна из медсестер, когда они вбежали внутрь. Баки даже не успел покачать головой, прежде чем Дьюи ответила за него. — Да, и он идет со мной в родильный зал! — полустонала-полукричала она. — Что? Она протянула руку и схватила его, крепко сжав. Когда Баки посмотрел на ее лицо, красное и покрытое капельками пота, то увидел страх. Барнс знал ее уже больше года и никогда не видел такой — испуганной, маленькой и отчаянно боящейся остаться одной. Его подруга, его сестра, которая занимала уголок в его сердце просила Баки остаться. И Баки, брошенный и проведший в одиночестве более семидесяти лет, не поступил бы с ней так же. — Да, — выдохнул он, не зная, на что согласился, только понимая, что теперь ему придется довести дело до конца. — Хорошо. Тогда давайте поможем вам привести себя в порядок и одеться в халат. Нам нужно поторопиться, потому что, похоже, она собирается родить с минуты на минуту.***
Это заняло меньше часа. Конечно, это был час криков и проклятий, Баки увидел больше тела Дьюи, чем когда-либо хотел, а она впилась ногтями в его левую руку (никогда в жизни он не был так благодарен за то, что она из металла, потому что, черт возьми, у женщины оказался такой захват, который мог легко оторвать плоть от костей). Затем последовала последняя потуга, измученный вздох и тихий плач, наполнивший родильную палату. А потом врачи осторожно положили туго завернутый сверток на руки Дьюи, и она лежала там, истощенная и слабая, но такая красивая, какой он ее никогда не видел. — Ты сделала это, — сказал Баки, нежно поцеловав женщину в лоб. Она выдохнула еще раз и кивнула. — Спасибо, Баки, спасибо, — прошептала она, положив потяжелевшую руку на его предплечье. — Ты сделала всю работу, Дьюи, я просто доставил тебя сюда. — И тоже проделал чертовски хорошую работу, — Дьюи слабо кивнула. — Теперь возьми ее. — Что? — Вы ждали встречи друг с другом девять месяцев, — женщина сглотнула, а затем вздохнула. — Пришло время, Баки. Поздоровайся с Ниной. Медсестра положила девочку ему на руки — это крошечное маленькое чудо весом едва ли в семь фунтов. Она была похожа на маленький, пушистый, розовый изюм, со сморщенным личиком и удивительной копной черных волос на голове. Уродливая, сморщенная и очень беспомощная. И самое прекрасное, что он когда-либо видел в своей жизни.***
Три часа спустя Баки сидел в кресле для посетителей в палате Дьюи, сама она заслуженно спала на кровати, а Нина находилась в его объятиях, когда наконец появилась Лулу. Она тихо вошла, подошла к дочери, чтобы проведать ее, ласково посмотрела на нее и нежно поцеловала в лоб. Затем повернулась, взглянула на Баки и сделала то же самое с ним. — Спасибо, — прошептала она, проводя рукой по его волосам, а затем наклонилась, чтобы познакомиться с внучкой.***
На следующий день Баки вернулся на внедорожнике в больницу, чтобы забрать Дьюи и Нину и отвезти их домой. Но не раньше, чем сделал еще одну остановку. На самом деле, это была уже третья остановка за день, после того как он сам попытался отмыть салон машины Стива и удалить пятна и запах. Через три часа Барнс признал свое поражение и поехал на автомойку, где заплатил за премиальный пакет химчистки, а также за освежитель воздуха, который теперь висел на зеркале заднего вида и заставлял весь внедорожник пахнуть жевательной резинкой. Затем он отправился в Парк Слоуп, в небольшой магазинчик, который нашел в Интернете, чтобы забрать специально изготовленную вещь, заказанную больше месяца назад, а потом вернулся к дому Лулу на 54-й улице. Она ждала его у двери и тихо стояла в сторонке, пока он нес свой подарок на второй этаж в детскую, тщательно подготовленную всей семьей к приезду Нины. — Я надеюсь, что все будет в порядке, — сказал Баки, поскольку Лулу все еще молчала и просто смотрела, как он осторожно ставит кресло-качалку ручной работы из орехового и вишневого дерева, выполненное на заказ. Оно было крепким и массивным, но удобным, и мужчина решил, что это будет идеальное место для новоиспеченной матери, чтобы сидеть и качать ребенка на руках, наблюдая за миром. Лулу подошла к креслу, осторожно провела пальцами по спинке, слегка подтолкнула его, наблюдая, как оно раскачивается взад и вперед. Затем приложила обе руки к сердцу, закрыла глаза и опустила голову. Она простояла так минуту, не говоря ни слова, настолько неподвижно, что Баки начал беспокоиться. — Я могу вернуть его обратно, если ты думаешь, что это слишком, — нервно предложил он. — Я не хотел навязываться, просто подумал, что это будет хороший подарок, Лулу. При звуке своего имени женщина открыла глаза и повернулась к нему, протягивая руки и беря его ладони в свои. — Послушай меня, Баки, — произнесла она по-испански, и ее мягкий голос казался спокойным, как глубокое море, и мощным, как как корни старого дуба. — Ты приходишь в мой дом уже почти полтора года, с тех пор как впервые появился в моем ресторане в поисках еды и чего-то большего. Все это время я наблюдала за тобой, видела, как ты спотыкаешься и падаешь, а иногда выглядишь так, будто готов все бросить. Но ты никогда не делал ничего подобного и всегда возвращался. Каждый раз ты становился немного сильнее, немного лучше и улыбался немного больше. Сначала моей еде, потом мне, потом остальным членам моей семьи. И я подумала, что это хорошо, это хорошо, — мы можем дать то, что ему нужно, — потому что тебе правда многое было нужно, сынок, шшш, шшш, да, нужно. Потом ты начал разговаривать с моей внучкой и заставил ее смеяться и улыбаться так, как я никогда раньше не видела. Ты позволил Доркас войти в твою жизнь, принимая ее такой, какая она есть, как будто она всегда была рядом. И я решила, что все становится лучше — ты открываешься и делишься собой, становишься тем, кем ты был до того, как с тобой произошли все эти ужасные вещи. Лулу остановилась, чтобы сглотнуть и сделать глубокий вдох, прежде чем продолжить. — Но когда у нас возникли проблемы, когда Жозефине понадобился кто-то, чтобы забрать ее из дома, где тот ужасный человек все время пытался прикоснуться к ней, или когда Доркас понадобился кто-то, чтобы отвезти ее в больницу, ты был рядом. Ты был рядом с каждой из нас, даже не спрашивая, — просто делая то, что необходимо, без каких-либо жалоб, надеясь только на место за моим столом и несколько домашних обедов в награду. И я поняла, что мы нуждались в тебе так же сильно, как ты нуждался в нас. Она отпустила его руки и сделала еле заметный шаг назад, а потом потянулась к его лицу. — Я родила только дочерей, и я так горжусь каждой из них, — произнесла Лулу, проводя большими пальцами по его щекам. — Но я всегда хотела сына. Думаю, причина, по которой у меня его никогда не было, заключается в том, что я должна была ждать тебя, чтобы быть готовой, когда ты войдешь в мою жизнь. Я знаю, что у тебя была мать, которую ты не помнишь, Баки, но если она любила тебя, а я уверена, что любила, то не думаю, что она будет возражать, если я начну называть тебя своим сыном. В моем сердце ты занимаешь это место уже очень давно. И я буду очень рада, если вместо того, чтобы называть меня Лулу, ты начнешь звать меня Мами. Время давно пришло, не так ли? Баки стоял и смотрел на нее, потрясенный, когда она подняла на него глаза, а ее большие пальцы продолжали нежно поглаживать его щеки. Он понял, что дело в слезах, его слезах, которые женщина вытирала, в ожидании ответа. Затем Барнс наклонился вперед, взял ее руки и крепко прижал к себе, дрожа, словно маленький мальчик, считавший себя потерянным. И Лулу прижалась к нему так же крепко, оберегая его и согревая, а он шептал, уткнувшись ей в плечо: «Si Mami, si…».***
— Знаешь, ты станешь ее крестным отцом, — сказала ему Лулу, когда он сидел в палате Дьюи, держа Нину на руках, пока они ждали возвращения медсестры с документами на выписку. — Что? — спросил Баки, подняв глаза. — Ага, — ответила Дьюи, откинувшись на подушки. Она все еще была бледной, и очевидно уставшей, но выглядела гораздо лучше, чем вчера. — Мы решили это, когда узнали, что я беременна. — …Что…? — Разумеется, Баки, —продолжала Лулу, присаживаясь рядом с ним и осторожно проводя рукой по покрытой шапочкой голове Нины. — Кто еще может быть лучшим опекуном для нашей маленькой девочки? — Это значит, что ты можешь выбрать ей второе имя, — пояснила Дьюи с усталой улыбкой. — Только убедись, что оно хорошее, а не какое-нибудь глупое, вроде Пиано, Гилдерснатч или что-то в таком роде. — Боже мой, Доркас, я понятия не имею, откуда ты все это берешь, — проворчала Лулу. Но Баки едва слышал ее. Потому что снова был ошеломлен. Крестный отец. Они хотели, чтобы он стал крестным отцом для этой крошечной девочки и выбрал имя, которое она будет носить до конца своих дней. Баки смотрел на малышку, такую крошечную в колыбели его рук, и думал, что она — чудо. Настоящее чудо в его жизни, в которой было так мало хорошего, а теперь оказалось столько благодати и даров, что он не знал, что с ними делать. Какое имя он мог бы дать ей, чтобы вместить в него все, чем являлась эта девочка, и все, что она уже подарила ему? Ответ пришел быстро и тихо, как будто всегда присутствовал в его голове. — Сара, — тихо произнес Баки. — Что? — спросила Дьюи. — Сара, — повторил он. Баки не помнил собственную мать, не мог вспомнить, как ни старался. Теперь у него появилась новая, — не замена, ни за что на свете, — вошедшая в его жизнь, его сердце так, будто должна была быть там всегда. И он помнил маму Стиви, — добрую и милосердную, с золотыми волосами и голубыми глазами, которые она передала своему сыну, как и свою щедрость. Баки иногда казалось, что в нем все еще жила ее душа. В конце концов, эта женщина подарила ему Стиви, первое и самое долговечное чудо в его жизни. Он считал справедливым отплатить ей добром. — Нина Сара Родригес, — тихо сказала Лулу. — Красиво, — согласилась Дьюи. — Так звали маму Стиви, — прошептал он, поднимая Нину, чтобы поцеловать ее в лоб. — Ах, — кивнула Лулу. — Это имеет смысл. — Отлично, — подтвердила Дьюи. — Тогда ты можешь привести его в церковь. Пришло время познакомиться с ним. — Что? Какая церковь? — спросил Баки, впервые подняв глаза. — Мы планируем крещение через шесть недель, — объяснила Дьюи. — И ты будешь официально выступать в качестве ее крестного отца. — …Что? — Тебе придется купить костюм. Ты не можешь надеть в церковь джинсы. — И постричься, — вмешалась Лулу. — Тебе давно пора подстричься. — Ай, брось, Мами. Так он выглядит сексуальнее. — Ребенок появился у тебя меньше двадцати четырех часов назад, а ты уже думаешь о мужчинах? — Я всегда думаю о мужчинах, Мами, ты же знаешь. И не могу дождаться, когда увижу выражение лица Глории, когда она посмотрит на Баки. — Что?!***
В итоге он купил костюм, и Лулу настояла на том, чтобы заплатить за него. — Я не успела купить тебе первый костюм, Баки, позволь мне заплатить за этот, — перебила его женщина, когда Барнс пытался возражать, пока они стояли в примерочной, а портной снимал с него мерки. — Мать всегда с нетерпением ждет, когда сын купит свой первый костюм. — Просто убедитесь в том, что он подчеркивает его задницу, — сказала Дьюи портному, сидя рядом, с Ниной на руках. — Серьезно, Доркас? — спросила Лулу. — Что? — Дьюи изображала невинность и напускную беззаботность. — Это одна из его лучших частей тела, он должен больше ее демонстрировать. — У вас отличная задница, сэр, — пробормотал портной, снимая мерки с плеч Баки, — Если вы не возражаете против подобной формулировки. — Я же говорила, — пропела Дьюи. — Так, все. Я иду домой, — проворчал Баки. — Ты не сделаешь ничего подобного, сынок, — заявила Лулу, а Дьюи подхватила. — Ага, и обязательно пригласи Стиви на крестины. Нам нужно познакомиться с этим твоим таинственным лучшим другом. — Джоуи — мой лучший друг, и она уже приглашена. Лулу и Дьюи обменялись понимающим взглядами друг с другом, после чего обе повернулись к нему с подтрунивающими улыбками на лицах. — Что? — спросил Барнс. — Ничего, — хмыкнула Дьюи, слегка покачивая ногами, которые теперь были обуты в привычные туфли на высоких каблуках. — Он съест все ваши угощения за одно мгновенье, — продолжил Баки. — У меня ресторан, Баки, я могу приготовить достаточно еды, — возразила Лулу. — И он слишком любопытный. — Великолепно! Уверена, у него полно сочных сплетен, которыми он может поделиться, — парировала Дьюи. — Да ладно. Он тупица, который даже не знает, как уследить за собственной спиной. — Он хотя бы симпатичный? — спросил портной. — Так, на этот раз серьезно — я иду домой. — Оставайся на месте, — приказала Лулу. — У нас еще запланирована стрижка. Баки не стал стричься. Но две недели спустя, когда он пришел за своим костюмом, был вынужден признать, что портной хорошо поработал, и его задница выглядит в этих брюках прекрасно.***
Дело было не в том, что Баки не хотел знакомить Стиви с Лулу и ее семьей. Он знал, что рано или поздно это должно произойти. Когда-то сам Барнс был разделен на две части, и теперь у него были две очень разные и важные половины его жизни. Он понимал, что они должны слиться, стать единым целым, так же как две личности, живущие в нем. Но не был уверен в том, что когда эти два аспекта соединятся, у него хватит сил, чтобы принять это. Или, по крайней мере, так он лгал самому себе. Правда же заключалась в том, что он беспокоился, — в чем мог признаться себе только поздно ночью и в темноте. Семья Родригес узнают Стива и увидят все это захватывающее дух золото. Баки мог быть луной, но Стив был солнцем, великолепным и сияющим, и разве кто-то мог не захотеть погреться в его свете? И у Стива было гораздо меньше проблем и вопросов, чем у Баки, и вряд ли кто-то мог не желать того, чтобы он стал частью их семьи. Однако, несмотря на то, что думали остальные, у Стива были свои желания и потребности. Он взглянул бы на маленькую семью, которую Баки каким-то образом удалось создать, и захотел бы взять их, присвоить себе, чтобы обогреть и защитить, и… где бы тогда остался сам Баки? Думать подобным образом было мелко и мелочно, Барнс знал. Но все еще беспокоился о том, что произойдет, когда они все наконец встретятся друг с другом, и думал, достаточно ли он силен, чтобы отступить, отойти в сторону, как происходило во время войны, с Пегги, Ревущими и остальным миром. Баки должен познакомить их. Он знал, что должен. Стив заслуживал Лулу и ее семью, а они заслуживали его. Но Баки хотелось побыть жадным и сохранить что-то для себя, еще немного, может быть, впервые в жизни. Поэтому он сдерживался, сдерживался, постоянно говоря себе: в следующий раз, на следующей неделе, в следующем месяце, только дайте мне еще раз подержать ребенка. И все же, поскольку день крещения приближался, Баки решил, что наконец-то время пришло. Он решил рассказать обо всем Стиву и пригласить его на церемонию, до которой оставалось два дня. Когда он вернулся домой немного позже обычного, Стив уже был там, в своей комнате, собирая сумку. — Привет, — сказал Баки, стоя в дверном проеме. — Что происходит? Куда-то собираешься? — О, привет, Бак, — ответил Стив, заглянув в комод и вытащив пару носков. — Да, еду в Вашингтон на пару дней. «Серьезно?», — подумал Баки. — «Хватит, это должно прекратиться». — Правда, Стиви? Опять? — Барнс вошел в комнату и сел на край кровати. — Да, Баки. Мне действительно нужно ехать. — Было что-то в голосе Стива, что заставило Барнса обратить на эту интонацию внимание. — Все в порядке? — спросил он. — Нет, — вздохнул Роджерс, делая паузу, чтобы провести рукой по волосам. — Сэм только что узнал, что один из ветеранов, которых он консультировал, покончил с собой. — О… — произнес Баки. — Вот дерьмо… — Да уж, — снова вздохнул Стив и вернулся к сборам. — Сэм работал с ним много лет, и думал, что у него все хорошо, но… В общем, он тяжело это воспринял. Поэтому я сказал, что приеду и проведу с ним пару дней, буду рядом во время похорон, как он был рядом со мной, когда умерла Пегги. — Да, конечно. Баки понимал. Возможно, Уилсон ему не очень нравился, но все же, ситуация была ужасной, и могла бы произойти с любым из них, если бы обстоятельства сложились иначе. — Ты ведь не возражаешь? — спросил Стив, желая удостовериться. — Нет, нет, конечно, нет. — Баки покачал головой. — Поезжай и делай то, что должен. Ты ему понадобишься. Барнс лучше других знал, насколько присутствие Стива может улучшить даже самую плохую ситуацию. Он был утешением и бальзамом на душу, и именно его хотелось видеть рядом с собой больше всего на свете, когда наступали трудные времена. — Хочешь со мной? — предложил Стив. — Нет, — ответил Баки, снова покачав головой. — Я не нужен тебе для этого, и не думаю, что Уилсон захочет иметь дело со мной, когда у него и так хватает забот. — Предложение действует в любое время. — Да, я знаю. Спасибо за это. — Он наблюдал, как Стив заканчивает укладывать вещи, добавляя еще несколько рубашек и две пары джинсов в сумку. — Как думаешь, надолго ты? — Не знаю. На пару дней, может, на неделю. Зависит от того, как он себя чувствует. — Ок. Тогда дай мне знать, когда ты вернешься. Я заеду за тобой на вокзал. — Спасибо, Бак. Перед самым уходом Барнс протянул руку и схватил Стива за плечо. — Скажи Уилсону, что мне правда жаль. — Роджерс взглянул на него с небольшой улыбкой и кивнул. — Спасибо, Бак, передам. Я напишу тебе, когда соберусь домой. — Ок. А потом Стив повернулся и ушел, запрыгнув в вызванную им машину, чтобы отправиться на вокзал. Баки было жаль, что тот уезжает, жаль, что случилось с Уилсоном и ветераном, которому Сэм не смог помочь. Но, и ему было неприятно это признавать, он почувствовал облегчение. Ему представится еще немного времени, совсем чуть-чуть, чтобы хранить свои секреты при себе.***
Итак, Баки надел костюм и новые туфли, вошел в церковь и стал крестным отцом Нины, принеся клятву, держа ее на руках, пока священник все говорил и говорил. Затем он посадил всех во внедорожник Стива и отвез в зал, который семья арендовала на этот день, чтобы они могли отпраздновать и официально принять в свой клан нового члена семьи. Крещение, возможно, и было серьезным мероприятием, но вечеринка после него оказалась удивительной. На нее пришло еще больше родственников, с которыми можно было познакомиться, — сестры и кузены, племянники и племянницы. В помещении стоял огромный фуршетный стол с изобилием еды, с которого он попробовал все. А еще была музыка и танцы, много-много музыки и много-много танцев. Пуэрториканцы любят собираться вместе и праздновать. И они отмечали свою радость едой, музыкой и танцами. Поэтому после того, как Баки наелся, он снял пиджак, вышел на паркет и впервые за семьдесят пять лет начал танцевать. Он танцевал с Джоуи, Дьюи и Лулу, которая двигалась лучше всех, кого он когда-либо видел. Баки танцевал с ее сестрами, и все они были более чем счастливы провести некоторое время на танцплощадке с мужчиной, который, как им казалось, был намного моложе их. Затем Барнс танцевал с кузинами Дьюи, и каждая была рада, что у нее появился новый партнер, а затем со всеми троюродными сестрами Джоуи, которым нравилось танцевать с мужчиной постарше, охотно выступавшим с ними в паре и при этом относившимся к ним серьезно. Меренге и сальса, современные хиты и классика диско, красивые женщины в красивых платьях. Баки останавливался, когда Нину нужно было взять на руки или покормить, — тогда он садился, забирал малышку и слушал, как Лулу и ее сестры сплетничают, подначивая своих дочерей, или спорил с Джоуи о том, почему Селия Крус все еще классика (даже если он никогда не слышал этой музыки раньше), в то время как девочка настаивала на том, что все, выпущенное до 2015 года, слишком старое и должно быть запрещено к радиоротации. А потом Баки снова танцевал, вспоминая, что когда-то любил и старался делать это как можно чаще. Это была радость, это была свобода, это был праздник, и это было нормально — иногда отпустить себя и просто жить. Он сожалел лишь о том, что рядом не было Стиви, чтобы разделить с ним подобный опыт, ведь его друг тоже заслуживал этого, как никто другой. Но… может быть, может быть, в следующий раз. Три дня спустя, когда он забрал Роджерса с вокзала, тот улыбнулся и хлопнул его по плечу. Стив выглядел усталым и немного потрепанным, но, казалось, был благодарен, когда вышел на Пенн-стейшн и увидел Барнса, ожидавшего его во внедорожнике. — Уилсон в порядке? — спросил Баки, отъезжая от тротуара, как только Стив устроился на пассажирском сиденье. — Уже лучше, — со вздохом произнес Роджерс, закрывая глаза и откидывая голову на подголовник. — Тяжелая пара дней, но с ним все будет нормально. — А ты как? Ты сам в порядке? — Устал, — признался Стив. — Как я уже сказал, тяжелая пара дней. Хорошо оказаться дома. — И это он еще даже не знал о пастелоне и флане, которые ждали его на столе. — Да, только не привыкай к этому, — сказал Баки. — Нам еще нужно закончить работу над лестницей. — Придурок, — пробормотал Стив, улыбаясь. — Тупица. — А как насчет тебя? Как все шло, пока меня не было? — Я ничего не взорвал, если ты об этом беспокоишься. — Роджерс фыркнул в ответ. — И должен заметить, что кувалду я использовал только один раз. — Только один раз? — переспросил Стив, приоткрыв глаз, чтобы изучить его. — Ладно, может быть, дважды. Но та дверная ручка так и просилась. На этот раз Стив рассмеялся. — Значит, было скучно? — Ну, было определенно тихо, что внесло некое разнообразие. — Ты такой засранец, Бак. — А ты тупица, который продолжает задавать глупые вопросы. — Да уж, как хорошо вернуться домой. И все было так — хорошо, что Стиви вернулся. Даже если его не было всего несколько дней, независимо от того, что еще происходило в его жизни, Баки чувствовал себя по-настоящему защищенным, по-настоящему стабильным и по-настоящему полноценным только тогда, когда Стив был рядом с ним. Это было крайне важно для его благополучия и выживания. Особенно очевидно это стало неделю спустя, когда из ниоткуда пришла новая волна воспоминаний, которая практически уничтожила каждый кусочек мира и надежды, только что выстроенные Баки.