Глава 8. Имплозия
Февраль перешел в март, март — в апрель, а затем незаметно наступила середина мая. Нина родилась и ее покрестили, и Баки проводил с семьей столько времени, сколько мог, когда Стива не было дома. Это было осторожное балансирование, но в каком-то извращенном смысле Баки нравилось. Подобное не могло продолжаться долго, он знал, что не могло, но это успокаивало что-то глубокое и темное внутри него, поскольку Баки понимал, что у него есть варианты; тайные безопасные места, куда он приходил в зависимости от того, что ему требовалось, или что он сам мог дать кому-то. Баки мог сохранить их оба и не беспокоиться о том, что придется выбирать между ними, или рисковать потерять одно из-за другого. Кроме того, еще было его тело, со всеми новыми радостями и секретами, которыми оно делилось с ним. Баки использовал уже вторую большую бутылку смазки и попробовал очередную новую марку, чтобы понять, насколько она ему нравится по сравнению с предыдущими. Барнс охотно признал, что процесс был классным, и он наслаждался каждой минутой. Однако наступил день и момент, когда он почувствовал паузу. Баки только что испытал оргазм, и что-то мелькнуло в глубине его мозга, — какая-то помеха, заставившая его замереть и осторожно нащупать то, что таилось внутри. Осторожно, но настойчиво, как язык, который никак не может перестать давить на больной зуб. У Баки и раньше бывали моменты беспокойства, когда он останавливался и рылся в памяти, желая убедиться, что его тело не солгало, что воспоминания не обманывают его, и возбуждение вернулось к нему именно сейчас — впервые за более чем семьдесят пять лет. Потому что, если бы он вспомнил хотя бы одно мгновение, когда Зимний Солдат выполнял задание ГИДРЫ, и его тело отозвалось удовольствием или желанием, то Баки стало бы все равно, что он обещал Стиву или своей семье; он бы положил пистолет в рот, спустил курок и вышиб себе мозги. Ничего подобного не происходило, и он был благодарен, чертовски благодарен хотя бы за это. Поэтому Баки попытался разгадать, что же пытается вынырнуть из тьмы памяти на поверхность. Оно сопротивлялось, ускользая сквозь пальцы, как туман, поэтому Барнс вздохнул, откинулся на край кровати, чтобы поднять свою рубашку с пола… пола… пола… пола… пола… пола… пола… Туда, куда смотрели его глаза, пока куратор прокладывал себе путь в его тело, и все, что Актив мог сделать, это оставаться согнутым над столом и совершенно неподвижным, словно кукла, неспособная сопротивляться. Такой была последняя мысль, пришедшая ему в голову более двух часов спустя, когда он пришел в себя и обнаружил, что свернулся в клубок в ванной комнате наверху, а на плечи льется вода. Она была жутко горячей и обжигала кожу, но Баки дрожал, — ему было холодно, так холодно. Зубы, кости, все суставы тряслись и не могли остановиться. Но он должен был встать, должен был заставить себя, потому что он был грязным, отвратительным и гнилым, и ему необходимо было смыть это, смыть все это, смытьэтосмытьэтосмытьэто. Баки использовал целый брусок мыла, а затем еще один, пока оттирал, оттирал и оттирал себя, зная, что кожа покраснела, а некоторые части тела кровоточат. Но даже этого было недостаточно, — он все еще был запятнан, испорчен… Может надо использовать отбеливатель? Сработает ли это? Заставит ли, наконец, исчезнуть ощущение ползающих под кожей жучков и чувство, что он — последний отброс? Баки так и не смог этого узнать, потому что горячая вода закончилась, и он снова стал холодным, таким холодным, таким, мать его, холодным. Ему пришлось завернуться в три полотенца, прежде чем он смог, спотыкаясь, выйти из ванной в свою комнату, где облачился в две пары носков, пару джинсов, рубашку, хенли, футболку, а потом толстовку, но все равно, все равно не мог согреться. Его разум орал, мозг буквально разрывался на части, и Баки нужно было бежать, бежать, бежать, куда-то в безопасное место, куда-то далеко, но он не мог, не мог уйти, потому что, потому что… Баки обещал Стиви, а он никогда еще не нарушал обещаний, данных Стиви. Но он не мог и просто оставаться здесь, на виду, уязвимый, где любой мог найти его, увидеть и узнать. Ему требовалось спрятаться в темном и безопасном месте, где никто не сможет его достать, никто не сможет его тронуть, и он сумеет защитить себя, если они придут за ним снова. Поэтому Баки схватил два пистолета и три ножа, засунул их в передний карман толстовки, сбежал в подвал, даже не потрудившись включить свет, и забился в небольшое пространство между стиральной машиной и стеной, свернувшись в клубок, и трясся, трясся, трясся, трясся. «Прости», — подумал он и услышал звучание этого слова. Баки не знал, произнес ли он его сам или просто та часть, что когда-то была Активом, слегка шевельнулась, пытаясь дать знать о своем присутствии. Прости, прости, прости, но это случилось, ты должен знать, прости, прости, прости. Он закрыл глаза, опустил голову на колени и трясся, трясся, трясся, трясся. И переживал все снова и снова.***
Там его и нашел Стив, когда вернулся домой через несколько часов, все еще свернувшимся в клубок и дрожащим. — Баки, — услышал он, и, подняв голову, увидел Стива, присевшего перед ним и полного беспокойства. — Что случилось, Баки? Что случилось? Роджерс не прикасался к нему, но протягивал руку. Он двигался медленно, ясно давая понять свои намерения, но даже это было слишком. Стив находился рядом, его рука приближалась, а сам Капитан загораживал выход — единственное средство спасения Баки. Он поморщился, еще больше сжавшись в клубок, и покачал головой. — Хорошо, Баки, хорошо, извини. Я не собираюсь тебя трогать и сейчас отойду, — сказал Стив, делая именно это, — медленно отступая назад и удаляясь от угла, куда забился Барнс. — Но можно я посижу с тобой, Баки? Ты не против? Тот едва пожал плечами, но Стив, должно быть, увидел этот жест и принял его за согласие. Он отодвинулся еще дальше, но оставался в поле зрения друга, сев на пол в пяти футах от него. — Я здесь, Баки, я здесь, — начал он тихо говорить. — Я здесь, и ты в безопасности. Если можешь, просто скажи мне, что тебе нужно, и я позабочусь о том, чтобы ты это получил. Баки не мог ответить; ему требовались последние крупицы всех его ресурсов, чтобы просто удерживать себя в неподвижном состоянии, прижавшись спиной к стене. Стив сидел поблизости, внимательно изучая его, пытаясь исправить ситуацию, желая утешить, но ничто из того, что он мог сказать или сделать, не изменило бы произошедшее. — Баки, — тихо произнес он немного погодя, когда ничего из предложенного им не нашло отклика. — Тебе нужно уйти, Баки? Тебе нужно бежать? Барнс знал, что Стив спрашивал не об одной из тех ночей, когда Баки носился по улицам их района, бегая, чтобы сжечь лишнюю энергию и патрулируя окрестности. Он спрашивал, нужно ли ему спасаться бегством, как раньше, в попытке защитить то здравомыслие, которое у него еще оставалось. Баки закрыл глаза и кивнул. — Тогда почему ты не сделал этого, Бак? — Роджерс пытался быть добрым, великодушным, хотя они оба знали, что уход Баки являлся самым большим страхом Стива. — Не могу, — заикаясь, пробормотал Барнс. Это было первое слово, которое он смог произнести за несколько часов, и оно чуть не задушило его. — По-обещал тебе, что н-не буду. Я н-не нарушу это о-обещание. Стив продолжал сидеть, изучая его, но не двигаясь, пока, казалось, не пришел к решению, после чего кивнул. — Если тебе нужно бежать, Баки, то давай. Я не стану тебя останавливать, — сказал он, но затем поднял руку. Роджерс не тянулся к другу, просто держал ее в таком положении, прося последний кусочек, еще одну каплю крови из души Баки. — Но могу ли я пойти с тобой? Я не остановлю тебя и не встану на твоем пути. Я даже ничего не скажу. Ты будешь делать то, что должен, а я прикрою. Ты не против? — Да. — Слово вышло шипящим из-за облегчения, которое Баки внезапно почувствовал. — Можешь дать мне пять минут? Только чтобы я мог собрать сумку? — спросил Стив, уже поднимаясь на ноги. Баки кивнул, и, наконец, смог сделать то же самое, распутать клубок из собственных конечностей и выползти из угла, куда забился, — его мышцы болели. Стив еще раз быстро взглянул на него, оценил, то как Баки закутался, несмотря на жару, опять кивнул, повернулся и бросился вверх по лестнице. Баки последовал за ним, но остановился, как только достиг первого этажа, опустился вниз, чтобы ударить кулаком по деревянным доскам пола и выхватить сумку, которую все еще хранил там. У него было достаточно времени, чтобы набрать и отослать сообщение группе абонентов (Лулу, Дьюи и Джоуи): «Плохое воспоминание. Нужно бежать. Со Стивом. Скоро вернусь», прежде чем Роджерс вернулся с сумкой через плечо. Он бросил быстрый взгляд на пол, затем повернулся к Баки и снова кивнул. — Иди, — сказал он. — Я за тобой. Не успел Баки выйти за дверь, как его телефон завибрировал от трех входящих ответов. Джоуи: Хорошо. Дьюи: Будь осторожен. Лулу: Возвращайся к нам поскорее. Мы любим тебя. Mami***
Стив оказался верен своему слову. Он не пытался остановить Баки, не встал у него на пути и не сказал ни слова, пока тот бежал по улицам, туда, где, как он знал, стояли автобусы, на которых можно было дешево добраться до Атлантик-Сити. Роджерс проследил за тем, как Баки вскарабкался в один из автобусов, протянул водителю деньги, а затем, спотыкаясь, прошел на задний ряд, где забился в угол и снова свернулся в клубок, прижавшись лицом к окну. Стив вел себя более спокойно, присоединившись к Баки на заднем ряду, но сидел через сиденье, давая другу пространство и используя собственное тело как щит, чтобы никто не мог к нему приблизиться. Три часа спустя Баки первым бросился бежать, Стив снова следовал за ним. Они запрыгнули в другой автобус, проехали на нем некоторое время, вышли и двинулись пешком, — Баки шел и шел, шел и шел, пока каким-то образом не нашел маленький и грязный пустынный участок пляжа. Именно там наконец он бросил рюкзак на землю, зашел в океан, пока вода не стала ему по колено, и начал кричать. Он кричал и кричал, кричал и кричал. Он проклинал мир, бога, всех людей на планете, дергал себя за волосы и бился о волны. Баки выплескивал свою ярость, свой гнев, свою боль и унижение в океан, а он встречал его и делала этот рев собственным. Так продолжалось часами, пока от него не осталось ничего, кроме пустой оболочки, выжженной изнутри. И тогда Баки рухнул на колени, сгорбившись, и зарыдал. Затем он собрал все силы суперсолдата, все унции этой проклятой сыворотки, которую ему ввели в вены, и поднялся на ноги. Барнс подошел к своему рюкзаку, взвалил его на плечо и начал пробираться назад тем же путем, каким пришел. Он двигался, пока не нашел придорожный мотель, маленькую, кишащую тараканами и крысами дыру. Там Баки получил ключ в обмен на кучу долларов и, спотыкаясь, поднялся на третий этаж, вошел в маленькую грязную комнату, которую ему предоставили, и рухнул лицом вперед на кровать. Он повторял этот процесс в течение следующих двух дней. Стив не сказал ему ни слова, только следовал за ним, выполняя свое обещание и стоя на страже, пока Баки позволял себе разрушаться и взрываться. Единственный раз он вмешался, когда дело коснулось еды. Когда Баки проснулся тем утром, Стив уже встал и смотрел из грязного окна на парковку внизу, потягивая кофе из чашки. Услышав, что Баки зашевелился, он повернулся, чтобы взглянуть на него, а затем качнул головой в сторону маленькой прикроватной тумбочки, где стояла еще одна чашка кофе, две бутылки Gatorade и три коробки из Dunkin Donuts. — Съешь это. Тебе нужно, — мягко попросил Роджерс, после чего повернулся и снова уставился в окно. Он мог бы приказать Баки, как Капитан. Но он был достаточно умен, чтобы понять, что любой приказ, скорее всего, произвел бы эффект, обратный тому, на который он рассчитывал, поэтому просто заботливо попросил, что Баки явно было легче принять. Тот потянулся за едой и, даже не потрудившись почистить зубы, проглотил все, что перед ним поставили, после чего выпил два изотоника, сходил в туалет, взял рюкзак и пошел на пляж. Вечером его ждали три пиццы, которые Стиву каким-то образом удалось найти. На следующее утро — рогалики со сливочным сыром, затем роял чизбургер с дополнительным сыром, картофель фри и молочный коктейль из McDonalds. На третье утро — еще пончики и Gatorade. В чем-то еще на тот момент не было необходимости, потому что после обеда Баки издал последний крик, последний вой, а затем вернулся к грязному песку, где сидел Стив, и вместо того, чтобы поднять рюкзак, рухнул на него, глубоко дыша и содрогаясь, потому что наконец-то все закончилось. Теперь ему придется вновь собрать все свои части воедино. — Баки? — осторожно позвал Стив после нескольких минут молчания. — Да? — тому удалось выдохнуть. — Что случилось? Баки потребовалась минута, чтобы вспомнить слова и как произносить их голосом, который звучал как дребезжащее стекло, и так же резко прорезал горло. — Готов идти домой, — наконец произнес он. — Да? — Да. — Окей. Когда будешь готов, Бак. Не торопись — сказал ему Стив. — Окей.***
Прошло еще сорок пять минут, прежде чем Баки смог подняться на ноги, подхватить свой рюкзак и начать долгий путь домой. На последнем этапе их путешествия он снова перебрался на задний ряд автобуса, где рухнул и закрыл глаза, зная, что Стиви будет рядом, прикрывать и следить за его безопасностью. Как только они вернулись на 52-ю улицу и вошли в дверь дома, Баки бросил рюкзак на пол и начал трудный подъем по трем лестничным пролетам в ванную комнату. Он разделся донага, забрался в ванну и принял душ, на этот раз горячий, но не обжигающий, прошел в свою комнату, переоделся в чистую одежду и упал в кровать. Он проспал восемнадцать часов. Когда Баки наконец спустился на кухню, Стив уже ждал его с огромной миской спагетти с мясным соусом и дымящейся чашкой мятного чая с медом. — Как дела, Бак? — спросил он, когда Барнс сел. — Лучше, — ответил тот, опустив лицо так, чтобы его закрывали волосы. — Но я все еще чувствую себя дерьмово. — Да, я так и думал, — сказал Стив, ставя перед ним чашу с измельченным пармезаном. — Но съешь это. Ты же знаешь, что это поможет. Если окажется слишком много, у меня есть коробка крекеров Saltine, которые ты можешь есть, пока твой желудок не успокоится. — Это вкусно. Баки взял вилку и медленно начал есть. Стив сел на соседний стул, держа в руках свою тарелку, и Баки не удержался и вздрогнул. Близко, слишком близко, слишком близко, и хотя Стив был безопасен, он был таким большим, а Баки все еще чувствовал себя слабым и уязвимым. Роджерс сделал паузу, и Баки понял, что его глаза сузились, но лишь на секунду, прежде чем Стив отодвинулся и сел напротив него. — Ты хочешь поговорить об этом? — спросил он примерно на середине трапезы. Баки покачал головой. Он никак не мог выразить словами то, через что ему пришлось пройти. Они изнасиловали меня, Стив. Они забрали у меня все, все, и этого все равно оказалось недостаточно. Они приказали мне перегнуться через стол, пока стояли позади меня и засовывали свои члены мне в задницу, потому что знали, что я не смогу остановить их, даже не стану пытаться. Они забрали у меня то, что я никогда не давал никому другому. Но это было не так уж плохо, потому что их было всего трое. За последние семьдесят пять лет у меня было более двух десятков кураторов, и только трое из них так поступили со мной, и разве это не гребаный удар по яйцам, потому что могло быть и хуже. Кстати о яйцах, я не думаю, что мои когда-нибудь снова заработают, потому что я только что получил свое либидо обратно, но они снова украли его у меня, и мысль о том, чтобы быть рядом с кем-то, позволить кому-то снова прикоснуться ко мне, даже самому себе, вызывает у меня желание блевать. Так что, блядь, нет, я не хочу говорить об этом. Но спасибо, что спросил. — Хорошо, Баки, — тихо произнес Стив. — Но ты ведь знаешь, что я здесь? И что ты можешь рассказать мне все, что угодно, если тебе когда-нибудь понадобится. — Да, Стиви, я знаю, — ответил Баки, отодвигая тарелку в сторону. Еда вдруг показалась ему гораздо менее аппетитной, чем всего несколько минут назад. — И я думаю, что сейчас мне понадобятся крекеры. Затем он бросился к кухонной раковине, наклонился и выблевал то немногое, что ему только что удалось съесть.***
Прошло несколько недель, прежде чем Баки почувствовал себя хоть немного похожим на нормального человека. Он не мог спать, его ночи переполняли яркие и ужасные кошмары, он с трудом воспринимал любую пищу, и всякий раз, когда Стив приближался к нему ближе, чем на два фута, вздрагивал. Он ненавидел собственное тело и считал почти невозможным принимать душ, потому что любое прикосновение к коже заставляло его дрожать. Но, пожалуй, хуже всего было то, что, что бы он ни делал, сколько бы чашек горячего чая ни выпил, во сколько бы слоев одежды ни закутался, он не мог согреться. Даже когда в мае стало теплее, Баки все равно дрожал и трясся от холода. Однажды он провел ночь, сидя на полу в кухне с включенной духовкой, прижавшись спиной к дверце, пытаясь впитать тепло через кожу. Стив сидел напротив, стараясь, чтобы между ними оставалось достаточно свободного пространства, читая вслух «Благие знамения», книгу Нила Геймана и Терри Пратчетта — авторов, которые нравились им обоим. Он даже использовал разные голоса для разных персонажей, и Баки хотелось плакать от благодарности и обнять Стиви в знак признательности. Если бы только он мог вынести прикосновения. Потому что Стив, Стив был великолепен. Такой добрый, внимательный и невероятно терпеливый по отношению к каждой из новых причуд (фобий) и страхов Баки. Он никогда не подходил слишком близко и всегда объявлял о своем присутствии, когда входил в комнату, где находился Баки. Когда он увидел, что тот постоянно дрожит, Роджерс не задавал вопросов, просто купил два электрических одеяла — одно для спальни, а другое оставил в кресле Lay-Z-Boy, чтобы друг мог свернуться под ним поздно вечером, пока они смотрят телевизор. Стив также начал постоянно прогонять одежду Баки через сушилку, без привязки к стирке, чтобы передать ему теплую толстовку или футболку, согревающую кожу, когда Баки начинал дрожать. Если тот не мог заснуть, Роджерс выводил его с собой на пробежку, где брал инициативу на себя и вел их по длинному и изнурительному маршруту, который доводил обоих до предела, так что, когда они возвращались в дом, Баки мог закрыть глаза и, по крайней мере на некоторое время, погрузиться в глубокий сон без сновидений. Стив никогда не задавал вопросов, не требовал больше, чем Баки мог дать, и не критиковал. Он просто корректировал и адаптировал свои стратегии, пока не нашел то, что работало, и не отбросил то, что не действовало. И, в конце концов, все начало налаживаться. Баки стал спать всю ночь без снов. Он перестал отказываться от еды, и постепенно набирал вес, который неизбежно терял до того. Он мог принимать душ без дрожащих рук и смотреть на собственное тело, не испытывая при этом непреодолимого отвращения. Он даже снова почувствовал тепло, и смог сбросить все слои одежды, в которую кутался. Он не стал обращаться к новому стилю, вернувшись к прежнему гардеробу из более свободных джинсов и мешковатых футболок с длинными рукавами. Но теперь ему было достаточно тепло, и одного слоя одежды оказалось достаточно. Самое главное, — Баки перестал вздрагивать, когда Стив оказывался рядом с ним, или испытывать страх, когда тот приближался к нему. Ему было невыносимо ощущать прикосновения друга или самому трогать Стива, пока еще было. Однако Роджерс всегда означал безопасность, всегда, и Баки больше не пугала их близость друг к другу. Стив заметил это, и по мере того, как спадало напряжение Баки, расслаблялся и он. Его улыбки стали более широкими, взгляд — менее настороженным. Роджерс начал шутить с другом, и когда тот отвечал, вздыхал с облегчением и… задавал жару. Он никогда не подталкивал, не давил, не тянулся к Баки, ожидая, всегда ожидая, когда Барнс сам сделает первый шаг. Баки начал медленно приходить в себя, Стив начал расслабляться и снова превратился в друга, а не защитника. Так было лучше для них обоих, и Баки мог сказать, что даже Стиву нужна передышка. Поэтому через три недели после срыва он настоятельно попросил Роджерса выйти из дома и отправиться в Башню Мстителей, отдохнуть и провести некоторое время с друзьями. — Ты уверен, Бак? — Стив трижды переспросил, прежде чем согласиться уехать. — Иди, — заверил его Баки, взмахнув рукой. — Убирайся отсюда. Тебе нужен перерыв. И я знаю, что мне точно нужно отдохнуть от созерцания твоей уродливой рожи. Тут Барнс подмигнул, впервые за всю, казалось, вечность, чтобы дать понять, что он просто шутит, что он благодарен, чертовски благодарен, за все, что Стив сделал для него. — Ага, приятно слышать, — проворчал Роджерс, проверяя карманы на наличие ключей и бумажника. — Иди, подоставай Уилсона, — предложил Баки, доставая сливу из корзины с продуктами в холодильнике. — Я уверен, что его жизнь была слишком скучной без тебя. — Я передам ему, что ты так сказал. — Так и сделай. — Баки откусил кусочек сливы, наслаждаясь ее вкусом на языке. — Ты ведь знаешь, что у меня с собой телефон? И ты можешь позвонить мне, если тебе что-нибудь понадобится? — Да, Стиви, я знаю, — ответил Баки с улыбкой. Она была маленькой и слабой. Но она появилась. — Я серьезно, со мной все будет в порядке. А теперь иди. Убирайся отсюда. Увидимся позже. — Да, Бак, увидимся. — Барнс махнул рукой со сливой, и Стив исчез. Через пять минут Баки был уже за дверью и направлялся к дому своей матери.***
Баки ежедневно писал всем сообщения, пока сидел дома. Он не рассказывал им никаких подробностей, просто сообщал, что здесь и что Стив заботится о нем. И при этом умолял, умолял, просил дать ему еще немного времени, чтобы взять себя в руки. Джоуи отвечала тем, что посылала почти непрерывный поток самых возмутительных кошачьих видео и мемов, которые только могла найти, и описывала каждый свой день в подробностях. Дьюи держала его в курсе всех ежедневных соседских сплетен, одновременно отправляя фотографию за фотографией маленькой Нины и прося его приехать как можно скорее, когда он будет готов, потому что его крестница скучает по нему. А Лулу писала короткие сообщения, описывая, какие блюда собирается приготовить для него, когда он наконец вернется, и говоря, как сильно она его любит и скучает по нему, и не может дождаться, когда увидит его снова. Но чтобы он не торопился, что все в порядке, если ему нужно пространство, потому что она любит его, ведь матери никогда не перестают любить своих детей, независимо от того, через что они проходят. Но когда женщина открыла дверь в свою квартиру на втором этаже и увидела его там, ее глаза наполнились слезами. Лулу потянулась к нему, обняла его и прижала к себе. И это было удивительно хорошо. Она не представляла угрозы, никогда, и по какой-то причине ее прикосновение оказалось приемлемым, хотя Баки все еще было трудно не вздрагивать, когда Стив был рядом. — О, Баки, слава Богу, — сказала она, проводя пальцами по его волосам и позволяя ощутить мягкость ее тела. — Что случилось, сынок? Почему тебе пришлось так долго держаться от нас подальше? — Они изнасиловали меня, — услышал Баки свои слова, прежде чем смог замолчать. — И я не помнил. А потом вспомнил, и у меня случился нервный срыв. Он почувствовал, как Лулу вздрогнула, всего один раз, прежде чем крепко обнять его, прижимая еще ближе. Внезапно Баки зарыдал у нее на плече, прижимаясь к ней так же крепко, и снова и снова шептал «Mami, mami, mami», уткнувшись ей в шею. — Но ты выжил, сынок, ты выжил, — шептала она ему в ответ, и в ее голосе тоже звучали слезы. — И теперь ты в безопасности. Ты в безопасности. Никто больше никогда не причинит тебе такой боли. Никто. Я обещаю тебе. Я сама убью их, прежде чем позволю этому случиться с тобой снова. И как со Стиви, как всегда бывало со Стиви, Баки поверил ей.***
Джоуи вошла через несколько минут, после того как они оба перестали плакать и смогли отпустить друг друга. Она увидела Баки и бросилась к нему, но Лулу шагнула ей навстречу и протянула руку. — Полегче, Жозефина. Я знаю, что ты скучала по нему, но Баки только что вернулся, и в последнее время ему пришлось нелегко. Сообщи своей тете, что он здесь, и скажи, чтобы она принесла малышку, пока я приготовлю ему поесть. Нине нужно видеть своего дядю, и я думаю, что ему тоже нужно ее обнять. Ты сможешь посидеть с ним на диване через некоторое время, хорошо? Джоуи выглядела так, будто собиралась протестовать, но потом посмотрела на Баки, и ее беспокойство звучало так же громко в ее глазах, как и ее шаги по полу. — Ты в порядке, Баки? — тихо спросила она. — Уже лучше, Джоуи, — ответил он, слегка кивнув. — Хорошо. Я пойду позову тетю и Нину, а потом мы посмотрим телевизор. Мне так много нужно тебе рассказать, но это может подождать. Я знаю, что ты голоден, потому что ты обжора, и не дай бог ты оставишь еду для остальных. — Затем девочка развернулась и, топая, направилась за Дьюи. — Ох, этот ребенок, — вздохнула Лулу, закатив глаза. — Да, знаю, — произнес Баки со смехом, первым настоящим смехом за месяц. — Она замечательная. — Подожди, пока я не расскажу тебе, как меня вызвали в школу, потому что ее поймали за попыткой заставить взорваться кофеварку в учительской, потому что она сказала, что ее профессор истории — сексистская свинья, которая отказывается признать, что женщины играют такую же важную роль в истории, как и мужчины. — Я, блядь, не могу дождаться.***
После ужина, состоящего из chuletas и arroz con gondules с огромной порцией тостонес, Баки уселся на диване в гостиной Лулу, Джои прижалась к его боку, а Дьюи расположилась на полу, упираясь плечом в его колено. Она вошла в комнату в новых розовых сандалиях с ремешками, усыпанными стразами, и укутав его в один из своих шарфов, поцеловала в щеку. Затем, и это самое главное, она осторожно положила Нину ему на руки и протянула бутылочку, чтобы он мог ее покормить. Малышка ворковала, сосала соску, которую он поднес к ее губам, а вскоре срыгнула, зевнула и уснула. Все вместе они смотрели какой-то странный аниме-фильм с круглым пушистым существом, которое, как сообщила ему Джоуи, называлось Тоторо, и было удивительно милым и легким. Лулу сидела на другом конце дивана и улыбалась им, — мать, довольная тем, что все ее дети дома. Они просто были рядом, приветствуя возвращение Баки. Он знал, что Лулу не рассказала никому из них о том, что он ей открыл. Но каждая из них знала его по-своему, умела читать его почти так же хорошо, как Стиви. И они успокаивали его, были нежны, предлагали свое тепло, свою доброту и силу, чтобы он мог напитаться тем, что ему нужно, пока не наступит их очередь, и тогда он с радостью отдаст все, что сможет. Они предлагали ему прикосновения — мягкие, легкие и не угрожающие. И пока Баки сидел с ними, он постепенно вспоминал, что прикосновение — это хорошо, когда оно предлагается из любви и нежности, дается с полного согласия. Прикосновение не всегда было плохим; когда его разделяли с правильными людьми, оно становилось даром и благодатью. Оно способно облегчить боль, обеспечить безопасность, быть способом выразить благодарность тем, кого вы любите. Великий дар, которым, возможно, он сможет поделиться снова.***
На следующее утро, когда Баки спустился на кухню, он сменил мешковатую одежду на джинсы более тонкого покроя и обтягивающую футболку с длинными рукавами. Пришло время сбросить старую кожу, которая больше не подходила, и позволить себе быть кем-то новым. Лулу была права. Он выжил, и ему нужно было помнить об этом. Это будет нелегко, но, опять же, нелегко бывало и раньше, и в конце концов всегда становилось лучше. Баки не собирался дать ГИДРЕ победить, не тогда, когда он зашел так далеко. Теперь у него была новая, лучшая броня, и пора было медленно начать отвоевывать то, что принадлежало ему. Стив увидел Баки, как только тот вошел на кухню, быстро осмотрел, оценил одежду и улыбнулся. — Доброе утро, Бак, — сказал он. Барнс хмыкнул и направился прямо к кофеварке. Возможно, он чувствовал себя лучше, но это не означало, что он был готов разговаривать с кем-либо до утреннего кофе. Стив фыркнул, но больше ничего не произнес, пока Баки не выпил две чашки кофе и не съел три тарелки французских тостов с беконом. — Ты собираешься сегодня в город? — спросил его Баки немного погодя. — Я думал об этом, если ты не против. — Я не против, — ответил Баки, откинувшись в кресле. А потом, просто потому что мог и знал, что это разозлит Стиви, рыгнул. — Да ты чертовски очаровательный, Бак, — проворчал Стив. Баки снова рыгнул. — Ладно, говнюк. Только из-за этого я сейчас уйду, а ты для разнообразия можешь помыть гребаную посуду. — В ответ на это Баки рыгнул в третий раз. — Тьфу! — Стив встал из-за стола и направился к двери. Но прежде чем он успел уйти, Баки поднялся и, вспомнив все, что сделала его семья, что она ему вернула, и все милосердие, на которое только способно прикосновение, подошел к другу. — Эй, Стиви, — сказал он. — Если ты рыгнешь мне в лицо, клянусь Богом, Баки, я тебя ударю, — заявил Роджерс, но все равно повернулся,. Тот засмеялся, а затем протянул обе руки, обнимая Стива. — Я просто хотел сказать тебе спасибо, — тихо сказал Барнс ему на ухо, сдвинувшись так, чтобы Стив мог прижаться лицом к его шее, которая, как он знал, была местом, где Капитан всегда находил утешение. — За все. Я бы никогда не смог сделать ничего из этого без тебя. И я хотел, чтобы ты знал, что независимо от того, где находится моя голова, я никогда не забываю об этом. Так что спасибо тебе, Стиви. Ты для меня — весь мир. Он почувствовал, как Стив вздрогнул и прижался к нему, затем крепко обнял его, дал Роджерсу глубоко вздохнуть и отпустил. Когда Стив отступил назад, его глаза были яркими и влажными. Но он тоже улыбался. — В любое время, Баки, в любое время, — сказал он. — До самого конца. Ты знаешь. — Всегда. — Ответил Баки и подтолкнул Стива к двери. — Теперь иди и займись Уилсоном. Покажи этому индюку, кто здесь хозяин. Смех Стива эхом разносился по кухне еще долго после его ухода.***
Теперь это была его жизнь. Новая жизнь, с новыми ритмами и новыми дорогами, но… его. И Баки собирался сделать все возможное для всех людей, которые были рядом и помогали, ни разу не бросив, и любили его, даже когда он едва мог вспомнить, что это значит. Они заботились о нем, и теперь, когда Баки снова стал достаточно сильным, он вернет эту заботу и будет дарить ее им так же щедро. С распахнутыми руками и свободным сердцем. Потому что любовь — это распахнутые руки и свободное сердце. Баки планировал провести остаток своей жизни, отдавая ее своим близким, потому что они были его, и в разное время эти люди будут нуждаться в нем так же, как он нуждался в них. Его мать, Джоуи, Дьюи и Нина. И Стиви, всегда, всегда Стиви. Он, наверное, больше всех.