Посторонние

      — Думаю, на сегодня можно закончить. Благодарю всех за участие и желаю хорошо отдохнуть в стенах Башни Кои.       Цзян Чэн вздохнул с облегчением. Ну неужели эта пытка в виде Совета Кланов закончилась! Он уж думал, глава клана Яо не перестанет торговаться до самого рассвета. И зачем? Всё равно же орден Цзинь вышел победителем из бессмысленного спора — как и всегда, впрочем. Только зря время потратили, могли уже давно разойтись…       Все постепенно вставали со своих мест и покидали Сияющую залу. Цзян Чэн остался на месте — только прикрыл глаза, словно прячась от царящего вокруг шума. Не очень помогло, впрочем, — голова, кажется, разболелась только больше. Хотя, может, он просто начал это замечать, когда перестал сосредотачиваться на разговорах.       Спешить было незачем. Всё равно в дверях залы сейчас будет невозможная толпа. Лучше немного подождать, а потом уже спокойно направиться в отведённые ему покои. В тишине и одиночестве, чтобы никто не цеплялся с разговорами и…       — Как глава Цзян смотрит на вечернюю прогулку?       От внезапно раздавшегося за спиной голоса дёрнуло всем телом. Цзян Чэн распахнул глаза, рефлекторно осматривая помещение. В зале не осталось никого — только служанки, убиравшие со столов. И Цзинь Гуанъяо рядом, словно специально подошедший совсем бесшумно. Цзян Чэн не сдержал тяжёлый вздох.       — И когда ты перестанешь так подкрадываться?       — Наверное, когда ты перестанешь уходить в себя и будешь внимательнее? — даже несмотря на грубость заданного ему вопроса, Цзинь Гуанъяо продолжал улыбаться привычно мягко и вежливо. Цзян Чэн на это только нахмурился.       — Не смешно, — не так часто ведь он позволял себе потерять бдительность, в самом-то деле.       — Я и не пытался шутить, — Верховный заклинатель лишь пожал плечами, после недолгой паузы вновь повторяя вопрос: — Так что насчёт прогулки?       — Хочешь снова меня заболтать, а потом всё же заставить уступить с ценами на поставку риса? Ну уж нет, спасибо, — он и так сегодня во время Совета слишком много раз поддался на условия ордена Цзинь. Не то чтобы в итоге ушёл в минус, вовсе нет, свою выгоду Юньмэн всё равно получил, но больше пока он не собирался идти на уступки. — Я слишком устал, чтобы продолжать решать дела ордена. Может, завтра, на свежую голову.       — А если дела не ордена, а личные? — глаза Цзинь Гуанъяо сейчас выглядели особенно хитро. Впрочем, Цзян Чэн всегда считал, что есть в нём что-то схожее с лисом. — Тем более, говорят, что свежий воздух помогает уснуть. Хотя… — в голос вдруг проскользнуло что-то вроде насмешки. — Ты и так уже спишь на ходу.       — Издеваешься? — глаза Цзян Чэна заметно потемнели — терпеть не мог насмешки.       — Естественно, — но разве этого человека это хоть когда-то волновало? С губ сорвался новый вздох.       — Ладно, гуй с тобой, пойдём, — Цзян Чэн встал из-за низкого столика. Что ж будешь делать… Гуанъяо всегда умел добиваться своего. Кажется, у Цзиней это просто в крови.       — Рад слышать, — а ему просто суждено поддаваться на чужое красноречие и мягкую улыбку.       Хотя не то чтобы Цзян Чэн был падок на эту напускную доброжелательность. Даже наоборот: его всегда удивляло, как эту фальшь не видят остальные — или просто делают вид, что не видят? Может, так заведено у глав орденов, а он просто до сих пор не привык и не научился выдавливать из себя улыбку?       Если бы его спросили, что заставило их сойтись, Цзян Чэн ответил бы: интерес. Улыбка Цзинь Гуанъяо, обращённая к другим, его вежливость и вечная расположенность ко всем так и сквозили наигранностью. Нельзя одинаково хорошо относиться ко всем, нельзя улыбаться тогда, когда в лицо тебе говорят множество неприятных вещей. Цзинь Гуанъяо каким-то неведомым образом умудрялся делать второе и создавать видимость первого. И от всего этого так и веяло ложью.       Конечно, тот же Лань Сичэнь тоже всегда был вежлив и дружелюбен, словно ничто не могло омрачить его позитивного настроя. Вот только было одно «но»: в Лань Сичэне чувствовалась искренность. Он просто был хорошим человеком — и это Цзян Чэн открыл ещё во время учёбы в Облачных Глубинах, в этом не очень-то и хотелось сомневаться. Цзинь Гуанъяо хорошим человеком не казался.       Тем страннее было замечать, что улыбки и слова, адресованные ему, Цзян Чэну, как будто звучат честно. Со стороны продолжала угадываться фальшь, но стоило Цзинь Гуанъяо обратиться к нему, как она словно пропадала — и как Цзян Чэн ни старался найти ложь, никак не мог заставить себя поверить, что она есть.       А ещё он почему-то чувствовал себя так, словно спустя много лет наконец нашёл человека, который может его понять. Понять вечную хмурость, постоянное недовольство собой и требовательность к себе и другим.       Неужели это правда было так? Или Цзинь Гуанъяо просто и к нему нашёл подход, примеряя на себя ещё одну роль ко множеству других? Ответа не было. И именно его поиск — ну и, конечно, совместное воспитание племянника — привели к тому, что в один прекрасный момент Цзян Чэн позволил себе пойти на сближение с другим человеком — хотя всего несколько лет назад зарекался привязываться к кому-либо, кроме А-Лина. И не то чтобы привязался ведь… Скорее, позволил себе быть менее осторожным — а в его случае это значило многое.       Если спросить, что заставило их сойтись, у Цзинь Гуанъяо, ответ будет несильно отличаться: любопытство. Цзян Ваньинь умудрялся совмещать в себе открытость и скрытность, причём сам, вероятно, об этом даже не догадывался. На его лице всегда ярко было видно каждую эмоцию — но стоило спросить, что стало причиной недовольства или редкой радости, как тот отмахивался и говорил, что это не стоит внимания. Он почти всегда выглядел уставшим, но, несмотря на это, брался почти за любую работу и не успокаивался, пока не проконтролирует всё, что должен был организовать — даже если адепты вполне могли бы справиться сами.       А ещё Цзян Ваньинь сторонился людей. Даже рядом с племянником старался держать лицо, хотя губы всё равно посещала улыбка — только в такие моменты, только рядом с Цзинь Лином. И был, наверное, единственным, к кому не удавалось найти подход и кого не устраивала видимая доброжелательность — кроме старшего брата, разумеется, но у того были свои причины не идти на контакт. У Цзян Ваньиня таких причин не было — в крайнем случае, Цзинь Гуанъяо не мог припомнить ничего, чем мог досадить главе Цзян. А в своей памяти он сомневаться не привык.       В этой непонятности Ваньиня, определённо, было что-то завораживающее. Поэтому найти к нему подход стало почти целью — из любопытства. Воспитание племянника в этом помогло. Как бы Ваньинь ни бегал от людей, с Гуанъяо ему приходилось контактировать не только по делам ордена. Так постепенно разговоры перетекли из формальных в личные.       А потом внезапно открылось, что раны прошлого у них схожие, — и болят одинаково, пусть прячут они их по-разному. А перед общей болью меркнут и интерес, и любопытство, уступая место другим чувствам.       — Ты сегодня мрачнее тучи, — уже когда они оказались в саду за Башней Кои, вдали от чужих глаз, произнёс Цзинь Гуанъяо, обращая взор к Ваньиню. Нахмуренные брови, плотно сжатые губы, глаза в пол... И всё это с самого прибытия в Ланьлин. — Если тебе так не нравится идея со смотровыми башнями, надо было сказать на Совете.       — Если бы хотел, сказал бы. Нормальная идея, — ответ получился явно неохотным. Впрочем, другого ждать и не следовало: Ваньинь же сказал, что не настроен обсуждать дела ордена. Значит, причина плохого настроения была в другом. Впрочем, догадки и так были.       — Ты всегда одинаково ежишься каждый раз, когда приходит время А-Лину возвращаться в Ланьлин, — губы при этой мысли посетила лёгкая улыбка. Было в этой печали непоколебимого главы Цзян, тщательно скрытой за серьёзностью и резкостью, нечто по-своему очаровательное. Одновременно с этим рядом послышалось короткое фырканье куда-то в сторону.       — Это и есть те «личные дела», о которых ты хотел поговорить?       — Разве что-то не так?       Гуанъяо прекрасно знал, как Ваньинь привязан к племяннику. Пусть ругается, бывает строг и иногда даже груб — но всё равно любит и ценит единственное, что осталось от семьи. Поэтому расставаться с ним каждый раз сложно — даже несмотря на то, что это только временно. Хотя он никогда в этом не признавался.       Вот и сейчас Цзян Ваньинь молча шёл рядом, не желая говорить ровным счётом ничего и только сильнее хмурясь. Цзинь Гуанъяо коротко вздохнул. Иногда с ним бывало очень сложно.       Но он бы и не стал Верховным заклинателем, если бы боялся трудностей, верно?       — Тебе нет повода так печалиться. Полгода — это не так уж много, — голос зазвучал мягче, когда Гуанъяо сравнялся с внезапно ускорившим шаг заклинателем. — Мы на прогулке, не спеши так, — он осторожно коснулся чужого локтя, чуть приостанавливая, снова замедляя. Когда Ваньинь, поддаваясь, подстроился уже под его шаг, заклинатель продолжил: — Тем более, никто ведь не запирает тебя в Пристани Лотоса. Ты всегда можешь выделить пару дней, чтобы навестить нас.       — Нас? — в голосе с этими словами явно послышалась усмешка. Чего он и добивался: кажется, Ваньинь немного повеселел. — Не слишком ли ты большого мнения о себе?       — Вовсе нет, — сорвалось с губ легко и непринуждённо. — Я почти уверен, что ты приезжаешь не только ради А-Лина. Точно так же, как я посещаю Пристань Лотоса не только ради дел ордена.       — Что-то я не замечал, чтобы ты приезжал в Пристань не по делу.       Ему показалось, или в этих словах и правда проскочила почти детская обидчивость? Как у ребёнка, который уже так свыкся с тем, что данные ему обещания не выполняют, что сам он уже и не верит им, постоянно ищет подвох.       — Но ты же знаешь, сколько дел у Верховного заклинателя, — обиду эту хотелось сгладить. Успокаивающими интонациями, мягкими, почти невесомыми прикосновениями к рукам. Уж вытягивать Ваньиня из неприятных мыслей Гуанъяо научился за годы наблюдений. Пусть сначала и получалось только нарваться на холодные взгляды исподлобья. — Этот титул — не только власть, но и ответственность. Сейчас надо будет ещё и контролировать постройку смотровых башен, и...       — Прекрати оправдываться, тебе не к лицу, — Ваньинь вновь нахмурился, но даже несмотря на это притянул ближе, беря за руку. Не любил прикосновения, но иногда сам же к ним тянулся, зная, что не оттолкнут. — Конечно, я знаю. Но и у меня не очень много времени. Буду часто оставлять всё на адептов — в один прекрасный момент вернусь к руинам.       — Ты слишком утрируешь, — Гуанъяо попытался свести это в шутку, но встретился с вновь помрачневшим взглядом.       — Ты понимаешь, о чём я говорю.       — Понимаю, — с губ совался короткий вздох, пальцы чуть сильнее сжались на чужой тёплой ладони. — Но ведь это делает наши встречи ценнее, разве нет?       — Наверное, — прозвучало неуверенно, но всё равно как будто с надеждой. Цзинь Гуанъяо мягко улыбнулся — и не спрашивал больше ничего.       На Ланьлин медленно опускались сумерки. Двое заклинателей молча шли по саду за Башней Кои — и, кажется, в первый раз за последние дни чувствовали спокойствие.