***
Во сне он снова притащил мне еду, только вместо крысы это был человек. Юноша лет двадцати, на целую голову выше Марка. Они казались ровесниками, хотя на самом деле Марку могло оказаться и семьдесят, и сто лет. А может, он и вправду был ненамного старше, чем выглядел. Я лишь тогда понял, что до сих пор не знаю, как долго он живет. Ужас охватил меня, пропитывая сон, как вода пропитывает бумажное полотенце, когда Марк аккуратно укусил юношу в шею, оставив две кровоточащие ранки. Юноша не сопротивлялся, потому что это был сон, я даже не могу вспомнить, отразился ли страх на его лице, когда он опустил взгляд и заметил кровь, испачкавшую белый воротник рубашки. — Давай-давай, — подозвал меня Марк, поманив рукой. Он выглядел совершенно обыденно и оттого пугающе реалистично. Я молча побрел к этим двоим, хотя чувство страха теперь пропитало сновидение насквозь. Я не имел власти над своими ногами, я делал то, чего хочет Марк — это я знал, знал так же точно, как-то, что парня звали Антон, и что час назад он вышел в круглосуточный магазин, чтобы купить чипсов. Что так расстроило его посреди ночи, чтобы заедать горе чипсами? — глупо подумал я. Когда мне оставалось лишь наклониться, чтобы присосаться к ране, я ощутил запах его человеческой кожи. Я даже уверен, что ощутил бы тепло, если бы Марк приказал мне схватить его, чтобы не брыкался (он мог контролировать меня, потому что он меня обратил, но не имел никакой власти над людьми или другими вампирами — это я тоже откуда-то знал). Я проснулся, содрогнувшись, но не издал ни звука. От резкого движения мое тело на миг пронзила странная колющая боль. Марк говорил, что со мной пока не все хорошо.***
Я проснулся, не зная, наступила ли ночь, потому что часов у меня по-прежнему не было, а мое внутреннее время давно сбилось. Проснулся от холода, голода и оттого, что кто-то шумел слева от моей кровати (я даже не заметил, когда начал звать кровать «моей»). Осоловелый, я включил фонарь, нащупав кнопку, и увидел, что на тумбочке стояла небольшая клетка, внутри которой вертелась крыса. Она не обратила внимания, когда я машинально охнул, и продолжала бегать за собственным хвостом. Рядом с клеткой лежал складной нож, чтобы с его помощью я мог поранить ее, ведь клыки у меня еще не отрасли. Я со стоном отвернулся к стене. Я завернулся в одеяло и надеялся, что мне не придется вылезать, пока Марк не затопит печь (я знал, что у него есть печь, потому что периодически слышал приятный треск огня, сопровождающий растекающееся во дому тепло). На пододеяльнике тоже был узор из цветочков, то ли васильков, то ли колокольчиков, и все эти трогательные рисунки жутко меня расстраивали, потому что моя ситуация не сочеталась ни с чем трогательным и милым. Я надеялся, что завтра он не притащит сюда ночник в форме полумесяца, — такого тепло-желтого цвета, — какой висел в моей комнате в детстве. Я мог слышать ветер, даже находясь в подвале, на минус-первом-этаже, и представил, как он сотрясает сейчас ветви деревьев, а в небе собираются тучи цвета загрязнившейся белой краски. Я поежился и натянул одеяло до подбородка. Может, собирается ураган? Я уже успел сделать вывод, что нахожусь в частном доме — нетрудно догадаться, раз здесь имеется личный подвал (или, может быть, это погреб, я не очень-то осознавал разницу, но на ум приходило слово «подвал» — мне казалось, именно там положено сидеть пленникам). К тому же, когда Марк открывал «люк» в потолке, я из своего угла мог увидеть кусочек первого этажа, и заметить, что стены и потолок там деревянные, что наводило на мысли о даче. Может, о доме в деревне. Но первый вариант вероятнее. Если я и мог представить, что какой-то дачный поселок, или пускай даже микрорайон с коттеджами (достаточно старыми, чтобы с потолков сыпалась штукатурка), находился достаточно близко от моего города, чтобы в ту ночь Марк успел привезти меня туда, то любая деревня находилась совсем далеко. Летние ночи короткие, а он, пожалуй, ехал на машине — в скоростном поезде мое безжизненное тело вызвало бы вопросы у его соседей по купе. «Если я прав, — думал я, и прилив холода заставил меня снова поежиться, — то я понятия не имею, где нахожусь». Я понимал, что могу ошибиться, что разум мой возбужден и что доводы даже мне самому кажутся слабоватыми, но теперь меня затрясло. Я лежал, тщетно стараясь унять дрожь, слыша стук своих собственных зубов, перекрывающий шебуршание крысы. Я метался между тем, чтобы подольше оставаться голодным и отвлекаться на свой голод, и тем, чтобы открыть клетку и выпить ее кровь. Я отказался от второго варианта, но не когда представил, как я беру ее в руки и ее большой бьющийся хвост касается моего предплечья, а когда понял, что мне придется взять нож и поранить ее. Из меня все же вырвался скулеж, отдаленно похожий на плач. Мне не хотелось убивать даже крыс; не важно, как сильно я их боялся. Я уткнулся лбом в холодную стену, обнимая скомканный кусок одеяла, и старался глубоко дышать — раз-два-три-вдох, раз-два-три-выдох. Самовнушение, не более того — тело вампира не нуждалось в кислороде, — но я не знал, что еще может меня успокоить. Если я встану побродить по комнате, то упаду от бессилия. Если сяду на кровати и попытаюсь порисовать, я буду видеть крысу. На улице закапал дождь. Звуки, пусть и непривычно громкие, почти убаюкали меня, и я даже начал видеть сон, но резко подскочил, когда мир вдруг содрогнулся — это прогремел гром. Я никогда не боялся грозы, даже в детстве, но сейчас мое воображение упрямо начало рисовать картины того, как шаровые молнии залетают в открытые окна и летят в перепуганного человека, потому что тот не знает, что нужно замереть и не двигаться, и, может, она улетит обратно в окно, как не знает, что обычная молния может прилететь в металлический наконечник твоего зонтика, не найдя более близкой к разряду точки. Интересно, может ли электричество убить нас? Сверху вновь донесся грохот, но то был не гром — кто-то с силой толкнул входную дверь, и она, должно быть, стукнулась о стену. В старых домах двери поддаются тяжело.