Дорогая шлюха

      «Блять, сегодня же новый год!» Именно с такой мыслю я просыпаюсь сегодня. За это короткое время между принятием на работу новых сотрудников и наступлением нового года я окончательно сбиваю свой режим. Первую неделю я пахал как папа Карло: утром обучение, вечером работа. Вторая неделя — разбор полётов и работа. Третья неделя — больше выходных и сна, меньше работы. Но начну по порядку.       Алина прекрасно подтянула кавказца, и за последнюю неделю мы с ним провели две групповых сессии. У него обнаружился дар галантного обращения с «милыми дамами»: в начале сессии он дарил им розы и ублажал комплиментами, как они прекрасно стоят на коленях и всё в таком духе. Но как только они расслаблялись, в нём просыпался «истинный кавказец»: розы оказывались далеко не в руках (он называл это «поставить в вазочку»), иногда он заставлял глотать ствол розы, а потом вытаскивал, иногда бил ей, иногда самим цветком ласкал клитор — фантазия с розами у него явно на высоте. Он влеплял им пощёчины, бил по ягодицам ремнём, держал их у стены за горло… уххх… я уже не говорю, какие прекрасные узоры он оставлял на ягодичках клиенток благодаря плети и стеку. В него «влюблялись» сразу и бесповоротно, за нас двоих клиентки готовы были платить пятьдесят тысяч за сессию, что, конечно, меня подкупало, и я соглашался: хотя я не работаю с женщинами и не люблю работать в паре, но мы нашли общие точки и работали слаженно. Иногда нас просили семейные пары, и тут, конечно, мы работали, кто кого переплюнет: он с женой, а я с мужем. Нам было с ним весело, и мы быстро подружились.       Сама же Алина очень долго грустила, что я ввёл запрет на секс с клиентами: теперь, как говорится, крутись, как хочешь, но лизать её клиентам нельзя. Единственное исключение я сделал её постоянной, и то при условии, что она будет платить тридцать тысяч за сессию, а Алина не будет получать с этого ничего, и раз в полгода они с Алиной сдают на все ЗППП на свете. Я подумал, пусть лучше так, нежели они будут делать «это» где-то за моей спиной: тогда Алина рано или поздно уйдёт, а я потеряю и работника, и клиента, приносящих доход, что для меня недопустимо.       У лысого качка тоже не было отбоя от клиентов — Дарья подтянула его навыки до совершенства. Он лишал любого права на действие, он сковывал так, что вырывайся, не вырывайся — всё равно не шелохнёшься. А следы от прищепок, с которыми научила его работать рыжая бестия, растирались с таким профессионализмом, что клиенты перестали бояться следов — вот так его образование оказалось кстати.       Таким образом, к сегодняшнему дню Инна осталась единственной, чьё обучение пока продолжается. Она на удивление быстро осваивается с новой «должностью» и уже спустя неделю обучения начала работать с клиентами. Девушка взяла себе прозвище Инесса и стала эталоном для фут-фетишистов; к тому же за годы моих унижений в её адрес она научилась вести диалоги так, что её слов унижения в сторону клиента хватало, чтобы они кончали. Вдобавок она открыла новое и слегка непонятное для меня «направление» — сессии под музыку. В её репертуаре есть и рок, и панк, и даже что-то из русской поп-эстрады, и на всё нашёлся свой клиент — вот что значит истинные мазохисты. Благодаря косяку с контрактом Игоря она поняла свои ошибки и теперь ведёт переговоры прямо, без всяких намёков: теперь ей не стыдно спрашивать: «Что вам нравится чувствовать у себя в жопе?»       Ольга, Оля, Олечка — ну просто дар небес! Она в прямом и переносном смысле принесла нашему дому известность, какой не было ранее. Когда я выпустил её в «смену», к ней записались три постоянных клиента, которые поддерживали нас долгое время на плаву, — после они всем рассказали, что никогда не испытывали в своей жизни такого, как с ней! На следующий день Оля стала суперзвездой в нашем обществе. До апреля месяца у неё всё расписано по тройному тарифу. Как я и планировал, я отдал ей психушку, и она в ней раскрылась! Один раз она вывихнула клиенту плечо (потом она, конечно, его вправила) — я думал, всё, крах моей карьеры, ан нет, он ещё неделю слал для Оли корзины с фруктами и букетами цветов. Так что все остались довольны, но впредь Ольга стала более осторожна.       Вот только за Дарью я переживал: та постоянно неважно себя чувствовала, часто нервничала или ревела из-за пустяков. Девушка стала брать больше выходных, в день работала с одним или, максимум, с двумя клиентами, стала к ним мягче, и постоянники стали проситься к другим. Один раз её вырвало прямо на клиента, правда, клиент сразу кончил (что стало для меня открытием): она как раз унижала его за маленький член и рвота оказалась к месту.       Я же вспомнил старые фишки своего бурного начала карьеры: тогда я был юный, злой и брошенный, поэтому и «фишечки» были злые не на шутку. Например, я курил на сессии и тушил сигарету о ягодичку саба, а затем запихивал сладкий бычок в попку. Также я достал из подвала коробку с прибором для электростимуляции, который незадолго до своего ухода Алла Борисовна привезла из Америки мне в подарок. Я не хотел его открывать, но теперь пересилил себя и даже вошёл во вкус от работы с ним. Конечно, многие вещи пришлось усовершенствовать, чтобы они стали индивидуальными: трубку для уретры, которую я мог подключить к прибору и дать небольшой импульс, или прищепки к соскам, — но не зря же я учился на инженера КИПиА.       Дела, в общем, шли в гору, дом не просто вернул былую славу, но и заманил новых любителей мазохизма. Деньги лились рекой, у меня появилось желание творить и развивать, даже задумался о том, что ещё парочка коллег нам не помешает. Только вот с секретарём ничего не выходило: кандидаты-то приходили, но сразу сбегали, как только слышали мой ор. Всё-таки Инна оказалась незаменима, но совмещать ей было очень тяжело. Надо кого-то найти, но кто ещё смог бы терпеть мои крики?       Я всё чаще ловлю себя на том, что думаю о светловолосом парне — что-то было в нём такое, что задело моё подсознание, что-то такое, что сложно передать словами. Мне и раньше попадались неплохие парни, но тех максимум трахнуть хотелось, а этого хочется обнять, держать за руку, целовать нежно до дрожи: не знаю, что-то ёкает в душе каждый раз при воспоминании о нём. Хотя, конечно, тело тоже не остаётся равнодушным. Один раз в пробке я не выдержал и даже передёрнул, просто посмотрев на соседнее кресло и вспомнив, как он мне угукал и отвечал чушь про пробки. Глупо, очень глупо думать о каком-то мальчике. Не то чтобы мне внимания не хватало, его полно, моя работа чуть ли не в секс-индустрии. Конечно, я не сплю с клиентами, да и в принципе за эти годы у меня не сложилось серьезных отношений ни с кем — так, перепихон на ночь и пошёл вон. Мне это всё напоминает ту самую первую влюблённость в моей жизни, когда я окончательно понял, что я гей. Мне тогда казалось, что жить без него не могу, но эта скотина мне изменяла, и в итоге я сам разорвал отношения, и выжил ведь, хоть потом ни с кем не сближался и вообще не встречался больше одного раза. Я и вправду огрубел к таким чувствам и мыслям о нежности и желании проявлять заботу к кому-то. Наверное, я болен, что скорее всего, или мне нужно с кем-нибудь переспать и всё пройдёт.       Сегодня у меня две короткие сессии, поздравлю коллектив и рвану к маме и отчиму — обещал приехать. Раз до сих пор один, то проведу время с ними: года три не виделись, почему бы и не навестить. Тем более других планов у меня нет, а оставаться одному в новый год не хочется, а то опять буду думать об Игоре, а это уже никуда не годится.       Инну я отпустил ещё вчера к родителям в Новосибирск и строго-настрого наказал отдохнуть как следует. Она заслужила. А мне придётся работать за неё числа до девятого-то точно, благо мне ехать к своим всего лишь два часа — отпраздную и первого вернусь. Решил, что до третьего мы не работаем: да, казалось бы, новогодние праздники — дело семейное, но именно в это время все сходят с сума и бегут к нам: то ли так семьи на них влияют, то отсутствие работы — но срочно всем порку подавай!       Алла Борисовна так и не вышла на связь. Не знаю, чем я её обидел, что такой игнор в мою сторону, ну и ладно, мысли о ней ушли на второй план. Дом мой — моя проблема, но он всегда будет с ней ассоциироваться. Я надеялся, что она тоже узнает про быстро растущий успех и наконец-то позвонит, но нет: либо я плохо стараюсь, либо её действительно ни я, ни дом больше не интересуют. Сам виноват, свою первую любовь я забыл благодаря ей, и, возможно, мысли об Игоре дадут мне забыть про неё. Жалко, что вот к Игорю я не могу приближаться — я не хочу ему портить жизнь, он ещё молод и, скорее всего, ни хрена он не гей. Да и зачем ему такой садист, как я? Что я ему могу дать? Заботу? Да бред, даже если, предположим, он гей, я, скорее всего, стал бы первым для него и сломал бы ему психику. В общем, надо постараться не думать, не дрочить на него и переспать с кем-нибудь, главное, чтоб не с клиентом: просто секса не было давно, в этом и причина, точка.       Я провёл свои сессии, но случилась опять та же песня: Дарью вырвало, ей стало плохо, и она упала в обморок. Я вызвал скорую и отправил Алину с ней. Меня это правда уже заебало: если она не скажет, что с ней, я попру её — я не хочу потом найти её сдохнувшей на работе. Я пытался перенести сеансы Даши и Алины, но клиенты взбунтовались, ревели и бились в истерике, что я не могу так жестоко поступить с ними. Я и не смог (блять, мягким стал, как пластилин), пришлось самому работать. Когда провёл последнюю, на часах было восемь вечера, все разошлись уже по домам, и я остался один. Я выжат, как лимон. Я не хочу уже садиться за руль и ехать к своим ещё два часа. Я написал СМС: «Мама, прости, плохо себя чувствую, я не приеду, позвоню завтра, люблю и с наступающим!»       Зашёл в кабинет, достал пачку и открыл ноут, закурил, раскинулся в своём кресле и услышал звонок в домофон, открыл камеру на ворота и охренел: стоит он, парень из моих фантазий, парень, которого я решил выгнать из своих мыслей и желаний. Я тут же решил: если я докурю сигарету и он будет так же стоять и не уйдёт, я выйду, но не раньше — раньше не могу, раньше нельзя, — и только тогда я не буду виноват за то, что не смогу сдержаться и поцелую его, и похеру мне будет на всю ту чушь, которой я себя успокаиваю, когда думаю о нём. Я курю, я жду. Зачем он пришёл? Я точно его вижу, или это крыша едет? Всё-таки нехило сегодня поработал. Да нет, он стоит, только шапки почему-то розовой нет. Может, он забыл её здесь? Но я помню, как смотрел на неё, когда он шёл к двери. Мыслей куча, ответов нет, что делать, если выйду, пока не ясно. Полсигареты нет. Как назло, курится долго. Блять, может, это подарок судьбы за все страдания и боль? Скорее всего, нет — больше смахивает на моё личное наказание. Затягиваюсь последний раз и тушу окурок. Всё, пора идти, а там будь что будет.       Я вышёл, на ходу надевая пальто. Крикнул издалека:       — Парень, ты чё без шапки? На улице зима!       — Вы тоже без шапки! — Он бросается к воротам и, крепко сжимая прутья двумя руками, почти пытается просунуть голову между ними.       — На кой хрен ты припёрся? — подхожу ближе, но заставляю себя остановиться; моё пальто расстёгнуто, и холодный воздух забирается под рубашку.       — Мне надо с вами поговорить, прошу.       — Слушай, сегодня новый год, пиздуй отмечать с родителями или друзьями, а сюда больше не приезжай, — разворачиваюсь и иду обратно.       — Постойте, пожалуйста! — кричит с надеждой, что не уйду, и я, как дурак, останавливаюсь, но не спешу разворачиваться. — У меня больше нет ни семьи, ни друзей… ни дома, — выпаливает он спустя паузу.       — А я-то тут при чём? — Я разворачиваюсь, а ноги сами ведут к нему. Подхожу вплотную к воротам, смотрю в голубые бездонные глаза. Его руки так близко, что, если захочет, возьмёт меня за пальто. — Ты меня не знаешь, — наклонившись, шепчу ему в губы.       — Я знаю, кто вы, — он тоже переходит на шёпот. — Теперь я знаю всё, и без вас я просто умру.       И ведь так убеждённо говорит... У меня ёкнуло в груди, я смотрю на него, и всё плывёт, мысли теряются, не хочу его прогонять, хотя надо гнать его от себя куда подальше. Кажется, он начал замерзать, весь дрожит, но словно не замечает этого, как и не догадывается, насколько соблазнительно сейчас выглядит: и этот умоляющий взгляд, и раскрасневшиеся щёки, и потрескавшиеся, искусанные губы... Я не понимаю зачем, но беру и открываю калитку. Он входит, и я, ни говоря не слова, веду его в дом.       Спустя десять минут молчания мы сидим в винном подвале за деревянным столом, смотрим друг на друга. Ему я открыл бутылку белого полусладкого, себе красного сухого, сделал глоток и решился наконец начать:       — Зачем пришёл?       — Мне не к кому больше обратиться, мои карты, скорее всего, уже арестованы, отец выгнал из дома, а мать сбежала за границу. — Он так легко это говорит, как будто принял свою реальность.       — А я тебе чем могу помочь? — с ухмылкой произношу я.       — Я просто не знал, куда идти и что мне делать… и руки как-то сами набрали адрес, и я приехал, — тихо произнёс он, опуская голову.       — Хорошо, ты как-то неосознанно вызвал такси и решил приехать сюда в новогоднюю ночь, правильно?       — Да.       — Чтоб незнакомому тебе человеку рассказать, что тебя выгнали из дома?       — Да.       — На что надеешься? — я потянулся через стол, чтобы посмотреть в опущенные глаза.       — Не знаю, на что я надеялся, я просто запутался… Девушка меня послала после того, как я сказал ей, что я гей и не хочу с ней спать; лучший друг сказал, чтоб я к нему не приближался, и теперь все в универе надо мной стебутся, потому что я гей; я туда больше не вернусь, в пизду универ… В пизду отца, он сегодня сказал, что я петух, а моя мать шалава… Мать сбежала из страны потому, что боится моего отца, в пизду и её. Ей всегда было наплевать на меня и она просто сбежала… Я не знаю. — Он пьёт из своего бокала, рассказывает всё урывками и уже готов начать истерику. Я смотрю на него. — Я не вернусь домой, только не после сегодняшнего… Я лучше сдохну под забором вашего дома, но, нет, домой не вернусь… Мне плевать, что больше мне не видать денег… Мне плевать на всё — я не хочу жить. — Он почти ревёт, а моё сердце — которому в последнее время почему-то не хочется покоя — сжимается от его проблем. Вот только невесть откуда взявшееся сочувствие совсем не мешает хотеть его, прямо здесь и сейчас.       Я встаю, подхожу к нему, сажусь на колени перед ним и беру его руки. Он всё так же смотрит вниз.       — Не надо… не плачь.       — Виктор, я вас прошу, не гоните меня, — смотрит в глаза и жалобно просит меня помочь. Бедный ребёнок, я не могу этого выдержать, крепко обнимаю и глажу по белоснежным вьющимся волосам.       — Перестань, не надо, быть геем не приговор… Возможно, ты и не гей, просто запутался, — шепчу ему на ухо, а сам вдыхаю запах его волос — молоко с медом — и прижимаю ещё сильнее. Я понимаю, что так неправильно, пытаюсь сдерживаться, чтобы не поцеловать его, чтоб не воспользоваться ситуацией: он мне душу свою выворачивает, а я только и думаю, как его «съесть» — как голодный волк невинную овечку.       Он приподнимает голову — на щеках слёзы, глаза красные, видимо, давно ревёт, не первый день. Может, я ошибся, и истерики не будет — сил у него на это не осталось. Боже, ну зачем мне такое испытание?!       Игорь смотрит на меня, я на него, между нами тишина. Он выдыхает, опускает веки и в ту же секунду тянется к моим губам. Первый поцелуй, солёный от слёз и жадный — он так жадно меня целует, — слишком горячий и глубокий для невинного создания, каким он казался несколько секунд назад. Я не в силах сопротивляться, тоже закрываю глаза, и мы оба уплываем. Не знаю, сколько прошло времени, но я беру себя в руки, отрываюсь от него, встаю, прикуриваю сигарету и сажусь обратно на стул. Он так же сидит боком, как и сидел, не поднимая глаз.       — Это было в первый и последний раз. — Выдыхаю дым, успокаиваю сердце и привожу в порядок мысли. Напускаю на себя суровый вид. — У нас с тобой ничего быть не может, никаких отношений, — затягиваюсь ещё, выдыхаю. — Я дам тебе работу, жильё, я помогу тебе разобраться с твоими проблемами. — Затяжка, выдох. — Но у меня два условия: первое — ты закончишь свой универ, как бы тебе ни хотелось его бросить, и второе — никаких романтических и сексуальных отношений со мной. Всё понятно?       Он молчит, хлюпает носом, поднимает взгляд.       — Виктор, ты мне всё время снишься, я всё время только и думаю о тебе, как мне с этим прикажешь жить? — говорит быстро, на одном дыхании.       — Ты можешь не соглашаться на то, что я тебе предложил, и съебаться нахуй из этого дома, вернуться к своему папочке и слёзно попросить прощения. Ты умеешь быть убедительным, когда захочешь. Он наверняка поймёт и простит. — Опять так же, как в первый раз, наклоняюсь к нему через стол, выдыхая на него дым. Он вдыхает его и давится, кашляет, я отодвигаюсь. — Или ты можешь остаться здесь и сказать «спасибо» за возможность.       — Спасибо, — вновь опуская глаза, говорит тот, опять приняв вид непорочного белокурого ангела.       — С этого момента ты слушаешь меня, доверяешь мне и не перечишь. Я исправляю твою жизнь, учу тебя быть самостоятельным, в ответ лишь прошу мне никогда не лгать и уважать. Ты мне больше никогда не тыкнешь. Обо всех проблемах и переживаниях говоришь мне. — Вдыхаю последний раз и тушу бычок. — Всё понятно?       — Да… но я боюсь тебя. — Его голос дрожит.       — Так и должно быть, ты научишься доверять мне, а я тебе, — отпиваю вина, — взамен я обещаю тебе заботу, поддержку и всегда быть рядом, что бы ни случилось. Я обещаю не причинять тебе никогда ни физической, ни эмоциональной боли. Если ты в какой-то момент скажешь, что больше не можешь всё это терпеть, ты сможешь уйти в любое время.       — А можно физическую оставить? — смущаясь, тихо произносит Игорь в надежде, что я не услышу.       Я не могу скрыть своей улыбки.       — Я понял, про что ты… маленький мазохист. Понравилось, да?       — Очень, — приподнял глаза и растаял в улыбке блондинчик.       — Игорь, давай сначала друг друга узнаем, а потом уже решим, что делать с твоими новыми пристрастиями. — Делаю последний глоток. — И, знаешь, наказание надо тоже заслужить, а нам с тобой и так есть что разгрести в твоей жизни, согласен?       — Да, — уже смотрит на меня в упор, в его заплаканных глазах появился блеск надежды.       — Ну вот и замечательно, тогда я вызываю такси — поедем домой.       — Можно спросить? — подаёт он голос спустя минуту, когда я закончил оформлять заказ и отложил телефон в сторону.       — Давай, — я уже встал и пошёл к раковине.       — Зачем вам мне помогать, если вы даже не хотите меня?       — Я был в такой же ситуации, и мне помогли, теперь моя очередь помочь другому. — Сполоснув бокалы, ставлю их сушиться на белое полотенце.       — Вы мне расскажете об этом?       — Когда-нибудь расскажу. А сейчас бегом одеваться, такси уже скоро подъедет.       Мы сели на заднее сидение, он смотрел в окно и опять хлюпал своим тоненьким красивым носиком — видимо, чтоб не разреветься окончательно. Мне его безумно жаль, он потерял всё, что было для него дорого, — теперь это доходит до меня окончательно. Я прижимаю его к себе, обнимаю за плечи и кладу его голову себе на грудь. Целую его макушку и опять вдыхаю его волосы: походу, у меня уже лёгкая зависимость от запаха его волос.       — Успокойся, не надо таксисту знать, почему такой хорошенький парень плачет, — шепчу ему нежно, стараюсь успокоить. — Ещё подумает, что я тебя бью. — Он хихикнул, а я улыбнулся. — Сейчас приедем домой и я дам тебе успокоительное, хорошо?       — Да, — тихо отвечает мне Игорь.       Дома я развёл ему пустырник с водой. Он выпил всё залпом. Затем я достал свежее бельё и велел ему расстелить диван: пусть сразу привыкает к тому, что никто здесь с ним нянчиться не будет. Наблюдая за его неловкими движениями, прихожу к неутешительному выводу:       — Ты никогда не заправлял постельное бельё?       — Нет… это делала гувернантка, — смущённо ответил Игорь.       — Ох, ты мой щеночек, — смеюсь. — Тебе повезло, что у меня есть домработница. Я попрошу её приходить три раза в неделю, когда у тебя будет свободное время, чтоб она научила тебя убираться и готовить. Теперь ты будешь отвечать за быт в квартире, хорошо? — заботливо и спокойно произношу.       — Хорошо-о-о-о, — протяжно проговорил Игорь.       Даю ему шорты и футболку, он убегает в ванную переодеться, возвращается со своими вещами. Выглядит он, конечно, странно, вещи мои ему велики, не сильно, но всё же. Я шире его в плечах и в меру накачан, а он ну слишком худенький, его бы к залу приучить. Уже строю планы над улучшением его физической формы и ловлю себя на мысли, что слишком пристально я на него пялюсь…       — Куда можно вещи положить?       — Ох, да… — очухиваюсь и мельтешу, как подросток. — Давай пока положи их в кресло, завтра я освобожу тебе место в шкафу.       Он делает, как я сказал, и ложится в свою постель, я желаю ему спокойной ночи и ухожу к себе в спальню.       Я лежу спиной к двери и пытаюсь заснуть. Сложно отогнать мысли о том, что теперь я завёл себе ребёнка, красивого ребёнка, который уже совсем не ребёнок, которого безумно хочется взять, обнять и не отпускать. Но я так не могу, я должен ему помочь и отпустить. Я не должен его испортить, только не я, он просто запутался, он ещё не понимает, кто он — гей или не гей, он слишком юн и наивен и готов, как беспризорный кот, ластиться к любому, чтоб его защитили и позаботились о нём. Какие же уроды его друзья и родители, как они могут так с ним? Ублюдки. Я помогу ему встать на ноги, а там уже и видно будет: захочет быть со мной — я буду не против, но только когда станет самостоятельным: я не хочу, чтоб он стал, как я когда-то в его в возрасте, зависим от человека, который потом просто бросил меня на произвол судьбы.       Слышу мелкие шаги и тихий скрип двери в свою спальню, делаю вид, что сплю, потому что не знаю, что делать, — в мою спальню, кроме меня, никто долгие годы не входил. По-хорошему надо было бы строго прикрикнуть на него и отправить обратно, но у парня и так сегодня было много переживаний, завтра установлю границы. Игорь на цыпочках обходит кровать, приподнимает одеяло и ложится спиной ко мне, находит на ощупь мою руку и кладёт себе на талию.       — С новым годом, Виктор, — шёпотом произносит мой мальчик.       Я обнимаю его, как будто во сне, и про себя говорю: «С новым годом, Игорь».