Дорогая шлюха

      Всю дорогу, пока ехал к дому своего гуру, я думал о предстоящем разговоре, догадываясь, что он будет тяжёлым. Несколько месяцев она молчала, не звонила, не писала. А тут как гром среди ясного неба — звонок и первый её вопрос об Игоре. Чувствую, что сегодня мне будет паршиво: мне прочитают, скорее всего, лекцию на тему «Зачем тебе мальчик?». Меня охватил давно забытый страх увидеть разочарование в её глазах — кроме неё никто не вызывает у меня подобного чувства. Конечно, из-за Игоря у меня тоже есть страхи, но они другие: страх причинить ему непосильную боль — не столько физическую, сколько эмоциональную; страх ответственности за него; страх, что я вообще что-то к нему чувствую. Само собой, я постоянно чувствую ответственность за сотрудников и бизнес, но Игорь — это другое, другие эмоции и чувства, неудержимое желание заботиться о нём и страх навредить. А с Аллой Борисовной я испытываю истинный страх жертвы, чувства брошенной и ненужной вещи. Она отдалила меня от себя, не объясняя ничего, а я не находил себе места, когда понимал, что не могу просто так позвонить и рассказать о прошедшем дне и проблемах Дома. Так ещё и её переживания за Игоря, за моего Игоря, зачем? Страх перед ней и страх за моего мальчика сплелись в клубок внутри меня, и я не знал, как этот клубок поведёт себя в дальнейшем, но уже хотел поскорее столкнуться с реальностью.       Я подъехал к воротам, и они открылись: не такие красивые, как у Дома, но стиль тот же самый — всё-таки здания строились одним архитектором. Заехал на территорию, объехал замёрзший пруд, где летом цвели прекрасные кувшинки. Вывернул руль, проезжая высокие ели, и припарковался у входа в дом. Перед моей машиной стояла ещё одна — чёрный Rolls-Royce с неизвестными мне номерами. Не помню, видел я её раньше или нет, но заранее понятно, что я здесь не единственный гость сегодня.       Я вышел из машины и пикнул брелоком — тишину вокруг разбудил звук сигнализации. Достал сигарету и прикурил: желание поскорее разобраться с проблемами и желание заправиться никотином, чтобы успокоиться, друг друга перебивали. Я затягивался жадно и быстро, поднимаясь по ступеням из белого мрамора. Сделал последние затяжки, бросил окурок в мусорку и открыл дверь. Дым так некстати вошёл со мной в парадную дома.       — Ты опять куришь?       Дверь едва успела захлопнуться, а хозяйка уже стояла на входе метрах в двух от меня.       Она была одета в свободную футболку, на два размера больше её, и тонкие хлопковые шорты серого цвета, что никак не сходилось с образом властной женщины, какой я привык её видеть. На красивых загорелых ножках были обуты мягкие тёплые тапочки, напоминающие мне подростковые угги, но короткие и бежевого цвета. На одной лодыжке виден золотой тонкий браслет, который, как я знал, она носила, чтобы подчеркнуть свою преданность одному единственному мужчине. Весь её вид говорил о том, что она не была готова к встрече — для неё это было такой же неожиданностью, как и для меня. Несмотря на домашний вид в одежде, её волосы были собраны вместе — знак серьёзного разговора — в высокий хвост.       — Да, — я на автомате склонил голову перед ней и расстегнул пальто.       — Ты знаешь, куда убрать пальто, прислуга уже спит, как снимешь — иди в гостиную, — холодно и быстро бросила мне Алла Борисовна, покидая холл и направляясь в сторону гостинной.       Я выполнил указание и проследовал за ней. Сделал глубокий вдох, короткий выдох и был готов к встрече с кем бы то ни было. Я вошёл в небольшой зал, где горел камин; напротив камина располагался кожаный диван бежевого цвета. По бокам от него, выдвинутые ближе к камину и повернутые друг к другу, располагались два кресла, выполненные в той же стилистике, что и диван. Посередине этой композиции стоял деревянный журнальный столик, изготовленный в лучших традициях дорогой итальянской мебели. На нём красовался серебряный поднос с графином с тёмной жидкостью и четыре рокса из толстого хрусталя. Алла Борисовна сидела на диване, прислонившись к Валерию Валентиновичу. Она положила локоть мужу на плечо и придерживала этой же рукой свою голову, поджав длинные ноги перед собой. В одном из кресел, склонившись над своими коленями, сидел мужчина в дорогом костюме. Всем троим было за пятьдесят, и я никак не вписывался в их компанию как друг или коллега — максимум подходил на роль сына для серьёзного разговора о наследстве.       — Ах ты, тварь, явился! — высказался мужчина в кресле и тут же откинулся в нём, расслабившись и улыбаясь, словно псих.       Я сразу узнал мужика, как услышал его голос. Мой давний клиент, который пропал примерно в тоже время, как Игорь стал жить со мной. Не могу сказать, что я заметил его пропажу, ведь до конца он моим и не был, он всегда был клиентом Аллы Борисовны. Когда я окреп как доминант, Алла вручила его мне со словами: «Викусь, я отдаю тебе моего друга на поруки, твоя жестокость ему понравится. Я знаю, ты справишься». Сессии с ним были сухие, чистый садизм и мазохизм, как бы сказали старые практики «экшен», и не более того. Его любовь к порке тешила моё эго в самом начале моей карьеры. Благодаря ему я открыл для себя, как для садиста, пытки гениталий и различные игрушки для утяжеления мошонки и пениса. Для начинающего практика это было словно подарок, но в тоже время требовалось предельное внимание. Фиксация на половых органах довольно небезопасная практика, не так «сыграешь» — и всё, отток нарушен и «Прощай навеки, родимый стояк!».       Я, конечно, привык, что наши клиенты покорные только в темницах, но не был готов к тому, что этот человек станет наезжать на меня, да ещё в такой грубой форме.       — Владимир, успокойся, мы тут собрались, чтобы всё обсудить как цивилизованные люди, — тут же среагировал Валерий Валентинович. — Виктор, присаживайся. — Он указал на свободное кресло.       Я с невозмутимым видом опустился в кресло, раскинувшись в нём так же, как и мой оппонент.       — Зачем позвали? — равнодушным тоном спросил я.       — Викусь, мы пригласили тебя прояснить одну неприятную ситуацию… — мягко проговорила Алла, в принципе, как и всегда при «Валерочке», — мы узнали, что наш крестник и сын Владимира теперь работает в Доме.       Мужчина приподнялся и стал наливать себе в бокал алкоголь из графина.        — Мы догадываемся, что вас с ним связывают не только рабочие отношения…       — Чё, урод, опетушил моего сына? — перебил её Владимир и жадно отпил из своего бокала — будто воды хлебнул.       — Владимир, — Валерий Валентинович поднял ладонь в примиряющем жесте, — не перебивай Аллу, дай договорить.       — Спасибо, Лерочка, — она посмотрела на двух мужчин и вернулась взглядом ко мне. — Так вот, Владимиру звонили из деканата и сказали, что ты поменял контактный номер родителя на свой. Это правда?       — Да, это правда, — невозмутимо сообщил я. — Как и то, что Игорь работает в Доме секретарём и живёт у меня… После того как родной отец прогнал его, оставив без копейки в кармане. — Я взглянул на отца Игоря и ухмыльнулся.       Гость пилил меня взглядом, сжимая бокал. Моя же внутренняя злоба к этому моральному уроду переросла в спокойствие и наслаждение от его злости, досады и бессилия.       — Ах ты, сука гейская! — Владимир внезапно подорвался с кресла, собираясь броситься на меня, но Валерий Валентинович вскочил вместе с ним, как будто ждал чего-то подобного, и схватил его за плечи, перекрывая доступ ко мне. — Я убью тебя и своего сына-петуха, раскатаю ваш блядский дом и закопаю вас с ним под его руинами, пидарасы конченые! — орал он, брызжа слюной.       Я готов был кинуться на него, но Алла Борисовна прервала весь этот спектакль зверским криком, после которого у меня отпало всякое желание вставать с кресла.       — Вова! Закрой свой поганый гомофобный рот и сядь на место! — Владимир покорно уселся обратно — тоже, вероятно, впечатлённый ораторским искусством хозяйки дома. — Ты знал, кем растёт твой сын ещё с детства, не отрицай этого! Тебя пугало, что он будет геем, он вырос и он — гей! Так закрой свой рот и не вякай в моём доме!       Валерий Валентинович наполнил бокал и протянул ей, она взяла его и кивнула в знак благодарности. Владимир опустил голову, натягивая на свое лицо улыбку Джокера.       — Ты уже довёл его мать, что она сбежала от тебя куда подальше, вот и сын сбежал от тебя, так как ты, урод несчастный, никогда его не примешь таким, какой он есть. Из-за твоих косяков сейчас проблемы с Олегом! А ты ебёшь нам мозги, что мой сын его приютил? — Алла Борисовна особенно злобно произнесла последние слова.       Давно я не слышал, как она говорит про меня: «Мой сын». Последний раз она так меня называла, когда ещё работала в Доме. Её редкие звонки и короткие встречи со мной дали мне повод думать, что для неё я стал пустым местом. Сейчас же вновь услышал долгожданные слова, и в груди появилось тепло, которое она раньше давала мне. Я воспринимал её заботу как данность и не слишком был мил с ней в прошлом. Уважал — безусловно, боялся её гнева — ещё как! А вот нежность её ко мне, как к сыну — не ценил. Хочу ли я вернуть её в свою жизнь? Безусловно!       Владимир продолжал сидеть с опущенной головой, изредка попивая из своего бокала. Во мне же проснулась нотка сочувствия к нему после слов Аллы Борисовны. Захотелось успокоить старого мазохиста, — издержки профессии, скорее всего.       — Я не знаю, кто такой Олег, и, наверное, мне знать про него не надо, но могу сказать точно… — Я набрал в грудь воздуха и продолжил: — Ваш сын жив и здоров, спит у меня на диване, я его полностью обеспечиваю, одеваю, обуваю и забочусь о нём, он ни в чём не нуждается. Если вы хотите с ним поговорить — вы всегда можете ему позвонить. Я прошу прощения у вас, как у отца, что поменял контактный номер в деканате, но мне так проще следить, чтоб он не пропускал занятия. Сегодня был его первый день учёбы во втором семестре в этом году.       Рассказал я всё об Игоре без остановки и по факту, стараясь не выдать лишнего. Его крёстные смотрели на меня и не перебивали: Алла спокойно пила свой напиток, Валерий обнимал её за плечи. Владимир даже не думал глядеть на меня, и я не знал, что он сейчас испытывал. Хочется верить, что мои слова его успокаивали.        — Я правда о нём забочусь, почему — сам не знаю. Он работает секретарём и ни в каких сессиях не принимает участия. — Я умолчал о том, что мы с Игорем перешли на формат сессии, но это уже наше личное дело. Не думаю, что такая правда как-то поможет гомофобному отцу.       — Ты сказал, что он спит на твоём диване, — не поднимая глаз, уверенным, но тихим голосом вымолвил Владимир. — Скажи честно, вы с ним трахаетесь?       Вот я идиот, пытаюсь успокоить эту суку, а он продолжает подливать масла в огонь! Я сам себе боюсь задавать такие вопросы, а он, отец и гомофоб, спокойно спрашивает у предполагаемого любовника, сплю я с его сыном или нет?! Отрицать, что между нами что-то есть, становится всё сложнее, но и говорить, что мы любовники, совершенно неуместно.       — Я могу сказать точно, что Игорь для меня что-то большее, чем просто ребёнок. Но я не спал с ним, — ответил я сквозь зубы.       — А собираешься? — хладнокровно спросил Владимир.       — Не все геи спят друг с другом, — сорвался я на открытый конфликт.       — А что, мой сын недостаточно хорош для тебя? — мужчина поднял глаза и оскалился на меня: ещё немного — и мы кинулись бы друг на друга.       — Вова, прекрати! — не выдержала уже Алла Борисовна.       Она слишком хорошо меня знала и понимала, что, если не прекратить этот цирк, я не постесняюсь начистить рыло этому козлу.       — Не лезь в постель к Виктору! Ты про Игоря вспомнил только из-за звонка с деканата, тебя абсолютно не волновало, где он и что с ним. А теперь пытаешься узнать, с кем твоя кровинка спит. Тебе самому не противно? — Похоже, нервы Аллы Борисовны были напряжены до предела.       — Я думал, что Игорь живёт у Олега, — раздражённо прошипел Владимир, повернувшись к хозяевам.       — Поэтому ты его не искал и не звонил? — произнёс Валерий Валентинович, не оказав чести понять его.       — Я думал, Олег избегает меня из-за Игоря, поэтому никак не беспокоился о сыне. Думал, он живёт у своей девушки; это бы пошло ему на пользу. Но вместо того, чтоб трахать распутную дочку Олега, он нашёл твоего сынка. — Владимир вновь зло взглянул на меня.       Пазл в моей голове сложился, Олег — это отец Яны и Димы, друзей Игоря.       — Вова, пойми ты уже наконец, быть геем — это не приговор, главное, чтоб ребёнок был счастлив и здоров. — Алла уже кипела от собственной злости и глупости Владимира, но нашла в себе силы продолжать: — Поэтому перестань себя мучить, прими его таким, какой он есть, поговори с сыном. В противном случае ты и его потеряешь.       — Я не готов ещё принять его геем. Тебе, Алла, этого не понять, у вас нет своих детей. — Выразив своё презрение к бездетной паре, горе-отец допил до конца из своего рокса.       — Да, отчасти ты прав, у нас нет родных детей, — Валерий Валентинович встал и вновь наполнил бокалы себе и Владимиру. — Но ты прекрасно знаешь, как мы относимся к Виктору. Да, мы его не растили, мы его не воспитывали, мы лишь помогли ему понять, кто он есть. У Виктора есть мать, но для нас он сын, с того самого времени, когда мы нашли его в клубе, зарёванного и отчаявшегося… Прости, Виктор. — Я сдержанно кивнул, проглотив внезапно образовавшийся комок в горле. — Так вот, мы тоже перед ним виноваты: когда у меня случился сердечный приступ, Алле пришлось заняться нашим с тобой бизнесом, потому как вы с Олегом не были к этому готовы. Ей пришлось отдалиться от Виктора… Алла, ты тоже меня прости. — Теперь уже она кивнула в знак одобрения. — Мы перед Виктором виноваты, а когда мы осознали, что хотим быть с ним рядом, он стал совсем взрослым мужчиной, для которого мы никто.       Владимир выпил всё, что у него было в бокале, и налил новую порцию. Я был готов уже сказать всё, что думаю, но не мог и слова произнести. Было трудно переварить то, что сказал Валерий Валентинович, так как он всегда был холоден ко мне, в отличие от Аллы Борисовны. Я хоть и не пил, но голова знатно закружилась — неожиданная откровенность его слов взбудоражила мой разум. Мне было сложно принимать открытые чувства, свои я давно привык показывать только в темницах, но говорить о них — для меня это высшей степени мазохизм.       — Я понял, что ты пытаешься мне сказать, — нарушил тишину Владимир. — Не готов я и не могу принять, что вырастил гея, — добавил он тихо, попивая свой алкоголь. — Я же, блядь, ему подгузники менял… И целовал его в ту самую жопу, в которую его выебут рано или поздно, пока его мать, шалава конченая, трахалась с каждым вторым. — Он говорил всё громче эмоциональней и явно готов был снова сорваться. — А вы мне твердите: «прими сына»… Вашего Виктора хуй кто трахнет в зад, а моего «сладкого сыночка» растянут, как последнюю шлюху! Фу, блядь! — Он сделал пару жадных глотков из бокала. — Пусть живёт где хочет и делает, что пидорской душе угодно… Я просто хотел верную жену и нормального сына… Но, сука, не вышло. — Он засмеялся, словно псих.       В моих глазах ярость, я готов встать и размазать его на месте. Я не могу слышать весь тот понос, которым он поливает своего же ребёнка. Руки собраны в кулаки, пальцы впиваются в ладони, мой демон орёт: «Встань и врежь!» Держусь из последних сил: понимаю, что он мазохист, и если я ему врежу, то только облегчу ему душевную боль. Нет, я не стану. Теперь мне ясен выбор его пристрастий на «экшене» — его проблемы с женой и непринятием Игоря, вот откуда особое внимание к боли в гениталиях. Не-е-ет, я не окажу ему чести, вмазав пару раз.       — Когда-нибудь ты пожалеешь, что так говоришь о сыне, — заметила Алла Борисовна.       — Ой, Алла, ебитесь вы как хотите, а сына-педика у меня не будет. — Владимир встал, допил остатки из рокса и поставил тот на поднос. — Мне надо Олега найти, раз я и здесь объебался, а то не только у меня ни хуя не будет, но и у вас, если вдруг забыли! В одной лодке плывём, — оскалившись в подобии улыбки, он покинул гостиную.       В комнате воцарила тишина. Минуты через две мы услышали, как громко хлопнула входная дверь. Алла Борисовна вздрогнула.       — Вот хуеплёт гомофобный! — она залпом осушила свой бокал и кулаком саданула по обивке дивана.       — Алла, не надо… Это его дело, не наше. Пусть Олега найдёт, а там может и утихомирится, — обнял Валерий свою жену, успокаивая её.       — Ты же знаешь, что будет, когда он его найдёт!       — Давай не при Викторе… Тихо милая, тихо… — Валерий начал поглаживать её плечи, словно пытаясь не дать жене рассказать, что будет с Олегом.       — Мне надо идти, Игорь будет переживать, что меня долго нет дома, — я встаю, собираясь покинуть комнату.       — Виктор, — окликает меня мужчина, и я поворачиваюсь к нему, — приезжай к нам почаще с Игорем… И знаешь, ему нужен такой, как ты.       Я киваю в знак уважения к нему, желаю им спокойной ночи и покидаю их. Они продолжают ещё о чём-то шептаться.       На самом деле я никогда не замечал, что он настолько нежен с ней: сейчас он взял своего доминанта и просто сжал в объятиях, а она даже не думала ему сопротивляться. Вот истинная гармония, и плевать они хотели, кто верх, а кто низ. Я ощутил себя идиотом, потому что думал до этого, что доминанту непозволительно так себя вести и разрешать нижнему себя успокаивать. Глядя на них, зная их связь и их роли, я понял, что не разбираюсь никоим образом в отношениях. Знаю лишь банальное из темы, что есть роль верха в паре, есть роль низа, и кто как должен себя вести — и всё. Но представить, что в длительных отношения эти границы стёрты и остаются они за закрытыми дверями, мне поистине даётся тяжело.       Мои первые и единственные отношения были ещё в студенчестве, и назвать их здоровыми у нормального человека не повернётся язык. Он был моим преподом, а я его студентом. Всё банально, как в сериале по «России-1» — если бы о геях можно было снимать сериалы. Уже спустя пару месяцев после первого секса я жил у него, покинув общагу. Всё поначалу было неплохо: он кормил и одевал меня, я учился и заботился о доме, примерно как это делает сейчас Игорь. Но всегда есть какое-нибудь «но». Я закончил универ, долго не мог найти работу, он злился, мы часто ссорились. Я стал подрабатывать грузчиком в соседнем супермаркете, получал копейки, на что он, конечно, реагировал грубо: «Зачем было учиться в универе, если ты работаешь грузчиком… Не можешь найти работу? Иди к нам на кафедру лаборантом!» Я бы мог пойти работать лаборантом, но, учитывая, что выбранная под давлением матери и отчима специальность меня никак не привлекала и учился я по инерции и больше ради диплома, к науке я тоже оказался абсолютно равнодушен. В итоге он задерживался на работе, я в супермаркете. В один прекрасный день я пришёл к нему на кафедру и застал его в подсобке, натягивающего очередного миловидного студента. Я знал, что он изменяет, но проблема была в том, что он не считал, что в гей-парах есть измены: «Зачем быть гомосексуалом, если нельзя трахаться с другими? Витюша, перестань, пойми я — альфа, и это просто физиология». И я как дебил верил, но в тот раз что-то щёлкнуло, когда увидел его, как он пыхтит над парнем на том же самом столе, где не так давно пыхтел надо мной. Я вернулся в его квартиру, покидал в сумку какие-то вещи и пошёл куда глаза глядят. Мои ноги привели меня в клуб Константина. Не знаю, как меня пропустила охрана, но я прошёл без проблем, сел за первый попавшийся столик, заказал пиво и ревел, пока ко мне не подошли Алла и Валерий…       Я покидаю их дом, закуриваю и иду к машине.

***

      Я не могу найти себе места, лежу на диване и кручусь, вся простынь подо мной собралась, решаюсь поправить её, ложусь опять, сна нет. Где Виктор? Одна только мысль: работа у него закончилась, но его нет. Сходил попил воды, в туалет, умылся, посмотрел в зеркало, руки трясутся. Где же он?.. Когда придёт?.. С кем он?.. А вдруг что-то случилось… С ним? Быть не может! Он должен был сообщить… Хотя почему должен? Это я обязан писать и говорить, где я, а он не должен: он взрослый самостоятельный мужчина, а я нет, поэтому я должен сообщать, а он нет… А вдруг он с кем-то другим? А вдруг у него кто-то есть, а я не знаю? Хотя нет, Алина же сказала, что я для него важен. Хотя она могла скрыть, что у него есть кто-то ещё… В голове каша. Ревность выматывает душу. Я сам себя накручиваю. Зачем тогда ему я? Заботиться обо мне? Может, он специально рюкзак подарил, чтоб потом я и слова упрёка не смог сказать… хотя какого упрёка, я не имею на это право. Простынь опять собралась в комок. Написал Инне: вдруг он ещё в Доме и просто сидит в документах? Минут через пять она ответила, что ушла позже него и уже ложится спать. Может, Алине написать? Да нет, она мне на следующий день глаз выколет за хамское отношение к ней и за подозрения к Виктору. От этих мыслей и переживаний я точно не усну. А если он придёт и увидит, что я не сплю — что тогда будет? Молчанка на сутки точно будет обеспечена. Нет, надо пытаться уснуть.       Опять поправляю простынь. Слышу, как хлопнула входная дверь. И нет чтоб принять позу спящего котёнка, я бегу к двери.       — Виктор, ты где был? Я так переживал… — бросаюсь на него и обнимаю так крепко, как только могу, а у самого слёзы то ли от счастья, то ли от обиды, не понимаю сам.       — Воу-воу, — отстраняется он от меня, — ты почему не спишь? — бросает суровый взгляд на мою взволнованную физиономию.       — Я… переживал, — отхожу и склоняю голову, понимаю, что подвёл его.       — Ты поел?       — Да, а вы хотите? Я разогрею, — пытаюсь исправить своё обречённое положение.       — Не, не надо, поздно уже … на работе админ сэндвич принесла, я поел. — Он снимает пальто и вешает. — Так почему ты, говоришь, не спишь?       — Переживал я! Вы где-то пропадаете полночи, а я переживаю! — психанул я, осознавая, что поведение у меня, как у ревнивой жены.       — На вы меня называешь, видимо, осознаёшь, что за такое поведение накажут, — склоняется перед мной и касается кончика моего носа. — Да, милый мой мальчик? — улыбается мне мужчина моей мечты.       Я растворяюсь в его улыбке. Обиды уже нет.       — Да, — смущаюсь, глаза в пол и краснею как спелая клубничка, покрываясь пятнами по всему телу.       — Ладно, иди сюда, — он распрямляет руки, и я кидаюсь в его объятья. Он обнимает меня одной рукой, а другой перебирает мои волосы своими прекрасными длинными пальцами. — Тебе завтра к какой паре?       — К третьей, первую не поставили, — пытаюсь говорить, но отрываться от его груди не желаю, — а вторую отменили, препод болеет.       — Хорошо… поверю тебе. Да и поздно писать твоей старосте.       — У вас есть номер старосты? — отрываю голову от его тела, но руки всё равно обнимают его как могут, я крайне удивлён таким контролем.       — Конечно, — он перебирает прядь и улыбается мне, — ты у меня под колпаком, мой мальчик.       — Я, значит, под колпаком, а вы полночи где-то… — прищуриваюсь и шепчу, так как опасно мне выпытывать, где он был.       — Ох, ревновать меня вздумал? — опять едва касается моего носа. Я смущаюсь. — Если ты думаешь, что я завёл ещё одного мальчишку, — посмеивается мило, — то нет, тебя мне с головой достаточно.       А мне достаточно его слов, я верю ему, по-другому никак, я обещал верить. Да и как ему не верить? Он всегда знает, что со мной не так, всегда наперёд даёт ответы. Я знаю, что могу у него спросить всё прямо и получу ответ, но как порой стыдно спрашивать. Мне хочется знать, что между нами, но не могу спросить. Когда-нибудь я решусь, а пока буду делать всё возможное, чтоб он продолжал меня называть «мой мальчик».        — Хочешь, я покажу, что чувствую к тебе? — шепчет мне в ушко Виктор.       Я поверить не могу, что это он сказал. Внутри все клеточки моего тела ликуют и орут «да!» и я готов так орать, да только боюсь спугнуть. Смотрю в его глаза, улыбку скрыть не могу и молча киваю, так, что одна прядь перекрывает мне взгляд на него.       — Тогда иди в мою комнату и возьми смотанную верёвку чёрного цвета в ящике тумбочки, что у окна, — он отпускает меня из объятий и начинает снимать обувь.       — Верёвку? — пугаюсь я слова «верёвка».       — Да, не бойся, — ставит один ботинок на полку, — эта практика недолгая и приятная, обещаю.       Я бегу в комнату, нахожу верёвку. Его «обещаю» действует на меня, как успокоительное. Мне нет смысла переживать, я доверяю ему полностью. Каждый раз любое с ним действие приносило мне лишь удовлетворение, так что сомневаться незачем. Но лёгкий мандраж всё же есть — я не знаю, зачем верёвка.       Он стоит в большой комнате посередине, свет выключен, включена лишь подсветка гардины, синего цвета. Я даже не знал, что бывает такое освещение. На нём только брюки, взгляд направлен на меня. А я, словно кот, медленно иду к нему. Протягиваю руку с верёвкой и отдаю, он берёт её, касаясь моего запястья. Глаз не могу отвести от него, он очень красивый при таком свете. Его красивая грудь с тёмными сосками, рельеф мышц и смуглая кожа, словно бархат на вид. Ещё мгновение — и слюнки потекут у меня изо рта, если буду смотреть на него в упор.       — Снимай верх, а шорты оставь. — Я медленно снимаю футболку. — Брось на диван. — Я кидаю её на диван. Его голос становится тише, что необычно для меня, но очень притягательно.       Я стою перед ним, он передо мной, его руки убраны за спину, мои тоже, я уже сжимаю их в замок, без его команды.       — Сейчас будет очень чувственная сессия, она не продлится долго, минут десять, не больше, потом ты уснёшь, как младенец. Это будет обвязка — той самой верёвкой, которую ты мне принёс. Я должен спросить, как ты сейчас себя чувствуешь и есть ли у тебя проблемы с дыханием?       — Хорошо себя чувствую, дышу свободно, но пульс учащается, Мастер, — произношу «Мастер» без приказа, что перешли на сессию, так как я уже знаю свою роль.       — Ты быстро учишься, мне это нравится, хороший мальчик. Стоп-слово «красный», будет некомфортно или почувствуешь сильное сдавливание, скажи «жёлтый». Не поддавайся панике, не дёргайся, слушай мой голос и чувствуй моё тело — куда я тебя направляю, туда и следуй. Есть вопросы?       — Нет, Мастер. — После слов «чувствуй моё тело» вопросов быть не может. Его тело почувствует меня и всё будет хорошо, я уверен в этом.       — Сессия началась, — резко произносит Виктор.       Я падаю на колени, но стараюсь делать это аккуратнее — в отличие от того падения в кабинете.       В комнате тишина, я слышу только свой пульс и сбитое от предвкушения дыхание. Он обходит меня и садится за мной в той же позе, что и я, — не совсем понимаю зачем, но ему лучше знать. Он кладёт верёвку передо мной, берётся руками за плечи и медленно продавливает так, что я сажусь на свои пятки.       — Расслабь руки, положи на колени, — шепчет мне в ухо, — расслабься всем телом, сегодня можно, — и целует нежно в мочку уха.       Я слегка вздрагиваю, но делаю всё, что мне только что нашептали. Он гладит меня по плечам, по спине, проходится подушечками пальцев по шее. Мурашки бегут по моей спине, убегая вниз к копчику; лёгкая дрожь в моих пальцах. Он кладёт свои руки на мои руки, прижимаясь ко мне грудью, моей спине становится тепло. Виктор гладит меня по запястьям, а его нос и губы оказываются в ложбинке между шеей и плечом, я чувствую его дыхание. Он берёт одну мою руку, уводит за спину и сгибает в локте, берёт вторую руку и повторяет то же движение. Он соединяет мои ладони и предплечья сзади параллельно полу так, что я держу их сам. Он берёт веревку, подносит к уху, сдавливает её, дает послушать, как она чуть слышно шуршит. Виктор расправляет верёвку, кидая её передо мной, сам держит два конца у меня за спиной. Слегка касается кожи, дав понять, какая она на ощупь.       — Ты отлично справляешься, расслабься, закрой глаза и погрузись в ощущения, — шепчет он мне, вновь целуя в ложбинку на шее.       Я закрываю глаза, отдаваясь чувствам. Полное доверие: его шёпот успокаивает меня, его тепло рядом со мной. Не может быть страшно, когда мужчина твоей мечты сидит позади тебя. Он слегка наклоняет меня своим весом и быстрыми движениями проводит верёвкой посередине сцепки рук; я ощущаю их скрепление, как что-то неизбежное, как поддержу рук свыше. Мужчина моей мечты поворачивает меня своим подбородком к себе, притягивая к своей груди. Заводит одну руку передо мной, обнимая меня за плечо и шею, и тянется к другой, чтобы захватить верёвку, протягивает её, прижимая моё плечо к телу. Верёвка проходит вдоль верха моей грудной клетки; его нос упирается мне в шею, его тёплое дыхание согревает мою ключицу, и мурашки пробегают вдоль груди. Губы его нежно целуют мою плоть: приятно, жарко и влажно. Моё дыхание становится замедленным, но глубоким, я начинаю проваливаться сквозь него, и только верёвка не даёт мне растечься. Он так же продолжает держать меня, моя голова лежит на его плече, а его руки от плеча до кисти обнимают меня, продолжая заводить верёвку, так же в ряд к первой. Он заводит верёвку назад и подвязывает её к моим рукам. Я чувствую небольшое сжатие веревки у верха груди, есть странное чувство разделения тела; она впивается в меня приятной болью, что отдается новыми ощущениями во всём теле. Моя энергия пропадает, я растекаюсь перед ним, а он словно паук продолжает обвязывать меня, выводя веревку с другой стороны, где ранее я лежал на его плече. Выводит верёвку через подмышечную впадину, я чувствую, как она проходит по коже с лёгким жжением. Каждый сантиметр верёвки, обвивающейся вокруг меня, откликается во мне возбуждением в паху. Я лежу на другом его плече, мой рот раскрывается — нет сил держать его сомкнутым, — а он направляет меня своим телом словно в танце. Его дыхание обволакивает мою вторую ключицу; и нежные поцелуи по ней, словно прикосновения ангела. Он заводит верёвку назад, просто обвернув её за проделанную ранее линию, опять через ту же подмышку; скрепляет её за спиной с моими руками и повторяет то же действие со второй подмышкой. Затем выводит верёвку и, ускоряя движения, обводит её от плеча до плеча, уже под моей грудью; отклоняет моё тело вперёд и удерживает его только верёвкой, — я превращаюсь в неваляшку, а он скрепляет веревку за спиной. Опять прижимает меня к себе, всей своей рукой, через всё тело, лицо ложится на ложбинку шеи, и обвязывает вдоль двух ранее сделанных верёвок, между плечом и телом, заводит назад и скрепляет с руками. Резко меняет положение головы и рук в таком же порядке и повторят действо уже со вторым плечом. Он слегка приподнимается, прижимает меня своими губами и телом вниз, возвышаясь надо мной, чтоб веревка смогла дать рукам её продеть и обвязать. Я чувствую, как моё тело сжимают, начинаю ощущать себя целым, единым человеком; несмотря на верёвки на груди я дышу спокойно, точнее плыву. Верёвка слегка пощипывает мою кожу, вдавливаясь в неё, но дискомфорта нет. Меня лишают свободы, но паники нет, есть только затуманенное сознание, а моя свобода принадлежит ему, всецело, как он делает сейчас меня единым с самим собой. Верёвка выходит через низ под грудью и уходит в диагональ к плечу, он обязывает меня уже впереди, проводит её сверху к другому плечу, стягивает и привязывает её так, что натяжение происходит передо мной, а не привычное уже из-за спины. Диагональ повторяется в обратном направлении. Виктор отталкивает моё тело вниз, и я опять держусь только на веревке, которая впивается мне в кожу, пока он обвязывает за спиной. Я чувствую, как он ускоряется, размахивая верёвкой вверх и вниз. Его дыхание учащается, а я, как послушная жертва паука, принимаю свою суть, просто растворяюсь в паутине. Моё же дыхание только замедляется. От его действий моё тело иногда содрогается и колышется, я не могу это контролировать. Виктор притягивает меня за верёвку, я падаю назад, в его объятья. Мой паук впивается в мою шею жадным поцелуем, я дышу носом, размякший в его руках. Он берёт за верёвки между руками и телом и слегка кружит меня в стороны, от этого сжатия я только и смог что произнести «ах» — тихо и шёпотом, но он услышал. Виктор целует меня в шею, мочку уха и висок. Он никогда меня так не целовал, да и никто до него не прикасался ко мне с такими нежными и в тоже время страстными поцелуями. Берёт моё тело за крепление, которое он свил со спины, и держит меня только за него, отстранив от себя. Я чувствую всю его власть надо мной — и мне это нравится; меня возбуждает его сила и моя собственная беспомощность. Виктор несколько раз меня приподнимает к себе и опускает на пол, верёвка натягивается и расслабляется, я чувствую сжатие её, я чувствую себя целым и в то же время дробленным, — странное, необычное чувство принадлежать ему всецело. В последний раз он меня приподнимает, но не сильно, и опускает полностью, головой к полу.       — М-м-м, — протягиваю нежно и легко стону.       — Хороши-и-й малыш-ш-ш, — шипит мой дьявол.       Виктор проводит рукой по моим шортам, гладит мои бёдра; от нежных прикосновений мурашки бегают по ягодицам. Его рука сжимает одну из моих ягодиц, моё дыхание начинает учащаться от легкого предвкушения, что он может стянуть с меня шорты и взять меня так, как ему захочется. Он никуда не спешит, а я готов уже заскулить, лишь бы он взял меня, но я держусь, только дыхание выдает меня.       — Хочешь продолжить игру? — нежным голосом шепчет мне в ухо, склонившись надо мной.       Его пах упирается в мои ягодицы, я чувствую сквозь шорты его член, рядом с моим входом. Моё возбуждение уже зашкаливает, дыхание сбивается, а собственный пенис, как и анус, пульсирует от желания, действий моего мучителя.       — Да… хочу… пожалуйста, — тяжело говорю, дыхание совсем ни к чёрту, лёгкие сжимаются.       Но как только я заканчиваю мычать, он отстраняется, я больше не чувствую его тепло. Он хватает меня за сплетение на спине и бросает к себе на плечо, обнимая одной рукой, а другой берёт меня за подбородок, сильно сжимая щеки пальцами. Его рука большая, сильная и властная, моё лицо в ней помещается как мандарин, который он может сжать и выдавить, если бы захотел. Он поворачивает меня к себе, так что мы смотрим глаза в глаза.       — Ты не сказал «Мастер», — чёрные, как уголь глаза, смотрят на меня с недовольством.       Я понимаю, что всё испортил, я такой глупый, думаю только о себе и своём «хочу». А должен думать о нём, он дал мне возможность почувствовать, что он испытывает ко мне, а я, дурак, не следую правилам. От этих мыслей, что я всё сам себе обломал, что я расстроил Мастера, накатывают слёзы.       — Мастер… простите меня… я всё испортил, — пытаюсь говорить сквозь боль от сжимающей моё лицо руки. — Я заслужил … наказание, — стараюсь сглатывать слюну, но ничего не выходит, ещё чуть-чуть, и я захлебнусь.       Слюна с моего рта скатывается к нему на пальцы, он ловит её пальцем и растирает по моей щеке. Страх, нежность, расстройство, что всё испортил, — я не в силах сдерживать столько эмоций, с моих глаз начинают литься слёзы и падают ему на пальцы. Он смотрит на меня и улыбается — не понимаю, то ли от злости, то ли от счастья. Он подтягивает моё лицо к себе и впивается в мои губы, рука отпускает моё лицо и зарывается в волосы, придерживая мою голову, не давая возможности отклониться. Я не могу поверить в то, что он меня целует, — я помню его запрет, и от того, что он его нарушает, бабочки в моём животе пляшут ламбаду. Он целует меня жадно, его язык уже полностью в моем рту, хозяйничает, изучает территорию. Я чувствую его дыхание, сам практически задыхаюсь в его страсти. Мокро и влажно, мне кажется, я просто тону, слёзы и слюни — всё по моим щекам. Виктор отпускает руку от моих волос и врывается в мои шорты, спуская резинку силой, и она больно задевает мою головку. Я не выдерживаю, от боли готов крикнуть, мои губы отдаляются в ту же секунду, он притягивает мое лицо другой рукой и кусает мою верхнюю губу, но глухой мой стон и его сладкий поцелуй приглушают всю боль. Его рука, опустив мои шорты, хватает меня за пенис у основания, сильно сжимая. Он отрывается от моих губ и смотрит на мою реакцию — я не могу и слова произнести, сжимаюсь всем лицом, а рот открыт, я готов орать, но не могу и звука издать. Он начинает массировать мой ствол, не самым нежным способом, предэякулят растекается по всей длине, не знаю почему, но мне нравится такое обращение. Мне стыдно на него смотреть, но оторваться от него я не могу, чувствую своей задницей его уверенный стояк.       — Хочешь попробовать меня на вкус? — он говорит уверенно, без капли смущения, я лишь киваю, сглатывая слюну. Дышу с надрывом через открытый рот.       Он убирает руку с моего пульсирующего пениса, ещё бы чуть-чуть — и я бы кончил. Я даже рад, что так разворачиваются события. Мне не дали закончить, но дадут ощутить член во рту, его член — это лучше, чем кончить самому. Виктор приподнимает меня за верёвки на спине и поднимается сам — он в полный рост, а я падаю на колени. Он протягивает меня до дивана и оставляет сидеть на коленях. Снимает брюки и боксёры, которые обтягивали его пах. Садится передо мной на край дивана, так что я вижу только его член. Его головка, как крупная клубника, не розовая, как у меня, а более тёмная, цвета молочного шоколада. Его ствол не меньше моего, учитывая, что природа и меня наградила немаленьким членом, — может, чуть больше и чуть шире, чем у меня, но всё пропорционально его росту. Минуту назад я думал, что больше возбуждения быть не может, — как сильно я ошибался: от такой красоты перед собой я начинаю терять рассудок и тянусь к его головке. Он хватает резко меня за волосы и наклоняется.       — Сам не кончи без команды, и будь нежен с Мастером. — Целует меня ласково в губы и отпускает, ставит свои руки за спиной. — Не бери его полностью, начнёшь задыхаться — оторвись, ты меня понял? — Командует мной, я киваю, лишь бы дал мне его попробовать.       Я тут же опускаю свои губы к головке и поглощаю её всю, причмокиваю, пытаюсь распознать её на вкус. Мой язык гладит её, слюни стекаются по его «клубнике» и моим губам, текут по всей длине ствола. Верёвки от моих действий начинают врезаться в кожу, давя на грудь. В лёгких не хватает воздуха, но оторваться я не в силах. Виктор начинает постанывать, от этого звука моя головка наливается всё больше, я хочу ощутить его руки на ней, я хочу кончить, но не могу. В животе всё сжимается, ноги начинают дрожать, держать свой вес вот так, без его рук, очень тяжело. Я решаюсь на большее, я хочу попробовать поглотить головку, и я пытаюсь её глотать, она перекрывает моё горло. Я борюсь с рвотным рефлексом, от его стонов и нехватки воздуха голова начинает кружиться. Вдыхаю ртом, заполненным им, и понимаю, что так я смогу выжить, головка проходит дальше, слюни текут рекой. Я просто дышу ртом, приподнимаю и опускаю голову. Он стонет громче, дыхание у него жадное, голова опрокинута, я смотрю на него исподлобья и кайфую от вида. Его головка начинает пульсировать и увеличиваться, ещё немного, и он кончит, как и я, — мы оба на грани. Виктор приподнимает свою голову и смотрит на меня, я увеличиваю темп, мы пересекаемся взглядом, глаза в глаза, и мне бы не смотреть, но я не могу оторваться от его глаз. Одну руку он запускает мне в волосы, сжимает их, не давит на меня — и мне это нравится, — продолжает смотреть и стонать так сексуально, что я умираю в этих звуках, приоткрываю рот и ещё усиливаю темп. Рука резко дёргает меня за чёлку и отрывает от пульсирующей головки; его сперма резкой и мощной струёй попадает мне на лицо. Мои губы, нос, щёки, ресницы и брови — всё в ней, я такой красивый сейчас, уверен, ему нравится. Он приближается ко мне, задыхаясь и говорит рот в рот: «Кончай». Я тут же кончаю, изливаюсь так сильно и с таким наслаждением: «А-а-ах». А он сразу целует меня, нежно и долго, сперма с моего лица стекается на наши губы, но он не отрывается, ему на это плевать.       — Мне удалось показать, как я к тебе отношусь? — оторвавшись от меня, шепчет Виктор, продолжая держать меня за волосы.       Я собираюсь с мыслью, сглатываю слюну, но не могу и кончиком пальца пошевелить.       — Да-а-а, — тихо говорю я и склоняю голову от бессилия, он тут же упирается своим лбом в мой. Сперма растирается по нашим лицам.       Он отпускает руку и лицом утыкает меня в диван, встаёт и садится за моей спиной на колени, чтобы развязать меня. Развязывает быстро, периодически целуя мои плечи и руки, а я как варёная креветка лежу, уткнувшись в диван, пытаясь заново ожить, но я точно уверен, что только что я умер. Постепенно, с каждым оборотом верёвки, покидающей моё тело, в лёгкие возвращается воздух. Когда последними он освободил запястья рук, я смог полностью вдохнуть воздух в грудь. Он взял меня за ладони, сомкнув в замок со своими и потянул назад к своей груди. Голова оказалась на его плече, а наши руки сомкнулись в объятиях. Я чувствую его самое близкое объятие, какое можно представить, мне кажется, как будто я у него в груди; он целует меня за ушком, минуты две он меня не отпускает. В комнате полная тишина.       — Сессия закончена, — шепчет так ласково, а я растекаюсь лужицей, наши тела мокрые от пота, слюны и спермы на лицах. — Пойдём в душ.       Встаёт аккуратно, придерживая моё тельце, тянет меня за руку к себе, я опять утыкаюсь в него. Милый и быстрый поцелуй заставляет меня промычать.       — Беги включай воду, я сейчас.       Я включаю воду, намыливаю круглую мочалку, он возвращается с сигаретой в губах и заходит в ванну, закрывая шторку. Мы продолжаем жаться к друг другу, намыливая наши тела, наши члены изредка прикасаются, приподнимаясь. Он курит и целует меня, пытаясь избегать струи воды: «Прости, не могу сдержаться, хочу курить и целовать тебя». А мне честно плевать, что поцелуи наполнены дымом, хоть я и не курильщик, и дым, как яд, касается лёгких, но пусть так, только пусть продолжает. Он дьявол, а я его дьяволёнок, нам без дыма уже никак. Он тушит сигарету и бросает её в унитаз. Вылезаем из ванны и смеёмся оттого, что забыли полотенца. Виктор достаёт из корзины с грязным бельём пару футболок и кидает мне одну из них. Смех, поцелуи и футболки, я счастлив как никогда в жизни. Я выбегаю из ванной и плюхаюсь на диван.        — А ну марш в кровать, — выходит сухой и голый дьявол.       Я, как послушный школьник, срываюсь с дивана, перескакивая подлокотник, и бегу в кровать. Сразу зарываюсь голым телом под одеяло. Виктор залазит ко мне под одеяло и кладёт на меня свою руку, прижимая меня к себе всем своим телом. Утыкается своим носом в мой затылок и вдыхает мой запах.       — Ты не против сегодня уснуть со мной? — шепчет мой мужчина.       — Хочу всегда, — от счастья и страха его спугнуть еле как произношу.       — На сегодня отменяю запрет, а завтра посмотрим, — целует меня в затылок.       И я проваливаюсь в сон.