Дорогая шлюха

      Как только я вышел, понял, что меня трясёт. Ещё немного — и разревусь. Не хватало только, чтобы меня кто-нибудь увидел в таком состоянии. Быстрым шагом, хоть и на шатающихся ногах, я добрался до кабинета, который мне выделили. Оказавшись внутри, обессиленно опустился в кресло, обнаружив, что на рабочем столе появился ноутбук и записка с номером телефона, логином и паролем: «Я не застал вас в кабинете. Позвоните, если возникнут проблемы со входом. Антон.»       Но сначала нужно отдышаться и обдумать всё случившееся. Мне стыдно и неловко, я не понимаю, куда себя деть. Вик столько всего сказал, чего я, как оказалось, не готов был услышать: про отца, про любовь ко мне, про наши отношения… Я был совершенно ошеломлён и… о боже, я его поцеловал! При воспоминании о том, что произошло в лифте, меня вновь прошивает дрожь от макушки до пят. Я правда не собирался так поступать, всё получилось само собой. Пять лет назад я только и мечтал услышать: «Я люблю тебя». И вот сейчас, спустя столько времени, дождался. Конечно, я не мог не отреагировать, конечно, меня проняло — да так, что я потерял голову. Я точно схожу с ума. Мало того, что набросился на Вика словно маньяк, так у меня, кажется, ещё и обонятельные галлюцинации начались. А как ещё объяснить почудившийся мне аромат персика? Я сам ведь уже давно отказался от средств с этим запахом, чтобы меньше ассоциаций было с прошлой жизнью. Не мог же Вик пахнуть этим? Нет, я определённо словил глюк.       Я потянулся к кулеру, стоящему рядом у стены. Трясущимися руками набрал стакан воды и жадно выпил его до дна.       А что дальше? Как вести себя с ним и как быть после его признаний, я не представляю. Неужели Андрей прав? Я хочу верить, что это так, но не могу отделаться от ощущения подвоха. Если он любит меня и всегда любил, почему променял жизнь со мной на кресло генерального директора холдинга и заботу о чужом ребёнке? Почему никогда не пытался встретиться со мной? Почему сказал, что его любовь всё испортила для меня? О чём он вообще? Он не верит, что у нас могут сложиться отношения? Но почему? Нам же так было хорошо вместе. Неужели я, болван, чего-то не замечал?..       Нет, я не сомневаюсь, что нравился ему. Да и сейчас нравлюсь, если судить по его реакции на мой поцелуй. Только любовь — это другое. Может, он признался в любви, чтобы не выглядеть в моих — да и в своих — глазах мудаком, который воспользовался доверчивым пацаном? Это ведь так удобно — прикрыться высокими чувствами и рассказывать, что не хочешь быть с человеком якобы ради его же блага! Может, он изначально считал, что мы не пара? Ждал, когда я «созрею» и сам брошу его? Что в итоге и произошло…       Думать об этом горько и обидно, но это хоть как-то объясняет поведение Вика после нашей телефонной ссоры, и сегодня — в столовой и в кабинете. Его предложение у нотариуса, скорее всего, и не подразумевало никакого интима. Он действительно всего лишь добросовестно выполняет поручение отца — хочет, чтобы я увлёкся работой в холдинге, а не воспринимал стажировку как формальность. Но зачем тогда он написал «вольную»? Ещё один вопрос без ответа. Точнее, ответ есть, но очень неприятный для меня: после встречи у нотариуса Вик понял, что толку от меня не будет, а сегодня только ещё больше убедился в этом.       Он говорил так… будто своими словами подвёл черту, завершил историю. Закрыл, блять, гештальт! Только у меня ничего ведь не закрылось. Да я и не хочу ничего закрывать. Пока он не признался мне в любви, я ещё мог думать о том, что нужно держаться от него подальше, но после его откровений и нашего поцелуя мне свобода больше не нужна. А Вик… не мог же он откровенно лгать?! Даже если его чувства в десять раз слабее моих, это всё равно немало. Я был таким наглым, но он же целовал меня в ответ, несмотря на неподходящее, с его слов, время и место. Целовал так жадно, словно действительно боялся потерять. Совсем как раньше. Может, у меня всё ещё есть шанс? Только бы Вик не подумал, что я совершенно безнадёжен.       Я вновь прокручиваю в голове события последнего часа, пытаясь взвесить, насколько я серьёзно напортачил.       Мы обедали, разговаривали, и тут Лиза упомянула про этот отпуск. Я ведь и не знал о нём: Андрей ничего мне не сказал, и на планёрке об этом, кажется, не упоминали прямо. Говорили что-то насчёт отсутствия генерального на работе, но я подумал, может, он в командировку ездил, может, болел. А он, оказывается, был в двухмесячном отпуске! Хорошо ему, наверное, отдыхалось, раз за это время он не нашёл возможности приехать ко мне в Париж? Конечно, не царское это дело! Зачем дёргаться, если развлечения прямо на дом доставят?..       В общем, когда через пару минут к нашему столику подошёл Вик, я уже успел так себя накрутить, что готов был устроить скандал прямо в столовке. Только Вик упрямо не вёлся на провокации. Когда-то за подобную наглость он бы влепил мне пощёчину и утащил в уединённое место, чтобы закончить начатое. Потом, конечно, он бы зацеловывал каждый синячок, а я бы млел в его объятиях… Ага, размечтался! Вместо этого Вик терпеливо разговаривал со мной и даже шутить умудрялся. Хотя ведь было видно, что он еле сдерживается. Я уже реально подумал, выйдя из лифта: «ну всё, сейчас отхвачу по полной» — особенно после слов «живо в мой кабинет». Явственно представил, как всё будет, вспомнил его запах и ощутил его вес на себе. Мурашки пробрали до самого паха, я даже, дурак, у стола расположился — в надежде, что вот сейчас с него полетят бумаги, а с меня — брюки. Но нет, Вик отчитал меня из-за камер, а после, как ни в чём не бывало, сел на диван, предлагая мне жить в его квартире. Ещё и про любовников своих намекнул! Меня вновь захлестнула обида: неужели он не видит, что я хочу его? До трясучки, до боли в пальцах, до умопомрачения. Один раз, всего один, и я, честно, успокоюсь и дальше буду в состоянии мыслить здраво!       Блять, как же я влип.       Я конченый псих. И если Вик винит себя, что это из-за него, то он абсолютно прав. Надо себя утихомирить, а то в противном случае он меня отошлёт обратно, словно я бандероль. А мне рано возвращаться на родину Елисейских полей, мне кровь из носу нужны ответы на мои вопросы. Только как набраться смелости, чтобы расспросить его? И какого только хрена я ляпнул, что не хочу говорить с ним о личном?       Я выпил второй стакан воды и вспомнил про прибор, который всучил мне Андрей. То, что мне нужно сейчас! Покопавшись в рюкзаке, достал коробку. Пока разбирался с новым для себя девайсом, подумал: а что если Вик сейчас зайдёт, увидит, как я дымлю, и тогда сорвётся? Я, конечно, испугаюсь, но блять, буду честен, меня это возбудит. В глубине души я очень хочу, чтобы он застукал меня, но прекрасно понимаю, что этого не случится. Он не я, истерики ему не свойственны, чтобы вот так бегать за мной. Вдохнул дым, выдохнул и выкинул из головы фантазии о его появлении в моём кабинете.       Через несколько минут никотиновой медитации мандраж прошёл, только спокойствия не прибавилось. На душе становилось всё тоскливей. Не хочу думать об отце, не до него сейчас, но не думать почему-то не получается. Словно сказанное сегодня о нём связано с нашими с Виктом отношениями. Я уже давно сложил своё мнение об отце и не собирался его пересматривать. Если же какие-то кусочки паззла и не встраивались в общую картину, я просто их игнорировал. Какая уже сейчас разница? Только вот слова Вика разбередили старые болячки и одновременно заставили по-новому взглянуть на события прошлого.       Если откинуть все обиды, то можно увидеть, что отец правда заботился обо мне. В моём детстве было всё лучшее — игрушки, воспитатели, репетиторы и учителя. Я никогда ничего не просил, мне просто это приносил отец. Я помню, как он играл со мной, когда я был совсем маленьким. В отличие от матери, которая всё время была занята собой. Как же так получилось, что мы почти перестали общаться, когда я стал чуть старше?       Не помню, когда это началось, но я всё чаще становился свидетелем того, как ссорятся и скандалят родители. Причин я не понимал, но видел истерики и слёзы матери, и мне казалось, что это всё из-за папы, что это он во всём виноват: папа ведь никогда не плакал, а только сердился и ругался. И ведь только недавно я узнал мать достаточно хорошо, чтобы понять, что она могла специально устраивать драматические сцены в моём присутствии.       На самом деле я сам отдалился от отца, считая, что это он сделал маму, а заодно и меня, несчастными. Замкнулся в себе, дерзил и огрызался — и неважно, насколько стоящим был повод. Когда мне исполнилось восемнадцать, отец сказал, что планирует отправить меня в автошколу, потому что каждый мужик должен уметь водить. Я тогда забастовал — чисто из упрямства, — что ничего никому не должен, и так и не пошёл на курсы вождения. А потом в тайне от отца купил себе права — просто так, за компанию с Димой. Но Дима-то ладно, он учился и мечтал водить, а мне зачем права понадобились? Я даже ни разу не сел за руль. Видимо, хотел доказать себе, какой я независимый. Если бы отец узнал об этом, устроил бы мне знатную взбучку. И ведь сейчас, как ни странно это осознавать, я бы одобрил такую реакцию. А поступление в институт?.. Я помню, как Олег и мой отец обсуждали, где мы с Димой будем учиться после окончания школы и что именно такое образование лучше для холдинга. Меня тогда это взбесило — ведь я хотел поступить на эту специальность самостоятельно, а тут слышу: «Всё решено, ты уже поступил». Тогда я воспринимал это как унижение и неверие в мои силы, но если так подумать, с тем же успехом это могло быть обычным прагматическим поступком человека, не ищущего сложных путей, или беспокойством о моих нервах.       Я столько лет ждал любви от отца, но не хотел замечать её проявлений; пресекал все попытки сблизиться, считая его бездушным монстром, который жалеет о том, что произвёл меня на свет. Я не ценил его и вечно злился, вёл себя как глупый подросток. Но я и был глупым подростком! Я не могу себя винить за это! Я не собираюсь оправдывать поведение отца, но я могу хотя бы перестать ненавидеть его, могу попытаться понять его и признать, что отец был просто человеком и, как и все, мог совершать ошибки. Да, он обзывал меня, унижал и много чего делал такого, что, наверное, невозможно было бы в либеральном обществе. Но он искренне считал, что делает меня сильнее. Он не хотел, чтобы я оказался геем, потому что боялся за меня, за мою безопасность, и понимал, насколько тяжело мне придётся. Но выглядело это так, как будто он был ярым гомофобом.       И как он только выпускал меня из дома в розовой шапке?.. На миг мне стало дико смешно при воспоминании об этом. Всё же отец ничего мне не запрещал, ни в чём никогда не ограничивал — только пытался подготовить к реальной жизни. И Вик ведь фактически делал то же самое. Но Вика я слушался, потому что любил и боялся, что иначе он избавится от меня. И ведь не зря боялся, осознавал: зачем взрослому мужику такой ребёнок? Я даже ушёл из дома, по сути, в чём был, и так и не решился съездить за вещами, а Вика запугал рассказами, что мой отец зверюга, который точно меня прибьёт, если вновь увидит меня. Ну приукрасил я слегка ситуацию, чтобы на жалость надавить. Никто бы меня, конечно, не убил — на самом-то деле я беспокоился — и не на пустом месте — что отец, остыв после ссоры, не захочет отпускать меня и мне придётся расстаться с Виком.       Но вот если отец всё же подозревал, что у меня есть интерес к своему полу, почему никогда не говорил со мной об этом напрямую? Не думаю, что для него это была проблема, раз он посещал Дом и пользовался услугами Вика. Я не хочу думать, что они делали на экшенах, и никогда не спрашивал про это Вика, но всё же практика БДСМ — это по части раскрытия сексуальной энергии. Может, отец понимал, что разговоры про ориентацию со мной бессмысленны, учитывая, что я всё делал ему назло? Я вообще всерьёз стал задумываться о своих сексуальных предпочтениях только после встречи с Виком. Конечно, у меня возникали кое-какие смутные подозрения на этот счёт и раньше, но я гнал от себя подобные мысли и просто больше времени уделял учёбе, сериалам, книгам и друзьям. Если бы отец попытался намекнуть мне в то время на правду, даже если бы сказал, что не осуждает меня и что быть геем — это нормально, я бы всё равно не поверил в его искренность, обиделся бы и взбунтовался.       Какой же я глупый мальчишка был. Был и остался.       Почему я веду себя с Виком как неуравновешенный подросток? Зачем грублю, огрызаюсь, пытаюсь задеть побольнее? Вот зачем я сегодня напомнил ему про этот эпизод, когда он наказал меня за прогулы в универе? Сколько раз я чуть ли не умолял его лишить меня девственности — даже не просил, а требовал. Обида ведь тогда у меня была лишь от того, что меня в угол поставили и оставили ночевать одного. И я помню из-за чего — из-за моего вранья. И да, я давно понял причины такого действа. Я сам отдал ему контроль над собой, я сам обещал слушать его и подчиняться ему. Я сам хотел таких отношений. Я получил что хотел. Он был осторожен и даже по-своему нежен, не было ни трещинки, ни капли крови. Да, мне было страшно немного и обидно, но это же и дико возбуждало. Вик чувствовал меня, моё состояние, и легко довёл меня до оргазма. У меня к нему ноль претензий за первый раз, но я специально строил из себя обиженного, ведь прекрасно знаю, что для него это было больной темой.       Я взрослый человек, и пора уже перестать бояться правды. Хватит ненавидеть Вика или притворяться, что ненавижу. Я любил его и продолжаю любить. Пора прекратить испытывать его терпение. Я должен извиниться перед ним за сегодняшние провокации и поговорить с ним спокойно, а там будь что будет: в любом случае мне от своих чувств не уйти.       Придя к этому умозаключению, я немного успокоился и решил, наконец, заняться делом. Включил ноутбук, без проблем зашёл в систему, открыл почту и обнаружил два новых письма. Первое от Антона, с поздравлением, что если я читаю это письмо, значит, не дурак, и вложением с основными правилами кибербезопасности компании. Внизу письма файл с тестом и просьба пройти его незамедлительно. Что я и сделал, отправив ответы и скан согласия ответным письмом. Второе письмо было от Елизаветы — с расписанием остатка дня и планом «экскурсии» по отделам холдинга, с пометкой, что она зайдёт за мной в два часа. Взглянув на угол экрана, я обнаружил, что у меня осталось ещё двадцать минут, и тут же осознал, что именно столько мне и нужно времени, чтобы закончить уже то, что изначально было неправильным.       — Фред, у тебя есть время поговорить? — начал я, как только гудки вызова сменились красноречивой тишиной.       — Да, — холодно ответил тот.       Никто из нас даже не поздоровался, и я понимал причины: он обижен, а я уже не видел смысла в приветствии.       — Фредерик, прости меня, но я больше так не могу, я расстаюсь с тобой, — на одном дыхании говорю ему, чтобы не дать себе шансов усомниться в верности принятого решения.       — Что? Игорь! Это из-за вчерашнего? Я задолбал тебя звонками? Или потому что заговорил про бывшего?       — Нет, Фред, это тут не при чём. Я давно должен был это сделать, а точнее, вообще не должен был начинать с тобой встречаться…       — Не говори чушь! — перебил он меня. — Ты решил в России остаться, в этом причина?       — Фред, я ничего пока не решил. Всё сложно. Но даже если я вернусь, я не смогу быть с тобой.       — В смысле не сможешь? Что случилось-то? Ты?.. — Фред замолчал, так и не озвучив своё подозрение.       — Я поцеловал его… — Между нами повисла тишина, которую я не сразу решаюсь нарушить. — Я не знаю, значит ли для него этот поцелуй хоть что-нибудь. Но для меня… Фред, я его люблю и всегда любил. Я правда пытался его забыть, но ничего не вышло.       — Ты точно болен, — огорошенно пробормотал Фред. — Один поцелуй, и ты решаешь меня бросить? Тем более, как я понял, вы даже не разговаривали об этом…       Он явно не понимает причин…       — Фредди, постой, — пытаюсь достучаться до него. — Услышь меня! Я люблю другого и всегда любил. Возможно, у нас с ним нет будущего, но я не хочу обманывать себя и тебя.       — Ты вернёшься в Париж? — уже спокойно, мягким тоном интересуется тот.       — Скорее всего, — выдыхая, говорю я.       — Мы увидимся?       И я бы рад сказать, что да, давай останемся друзьями, но понимаю, что смысла в этом нет.       — Нет, но я могу попросить, чтобы мама отдала тебе твои вещи. У неё есть запасной ключ от…       — Не стоит, они мне не нужны, — прервал меня Фред.       — Прости, если сможешь, ты правда достоин большего, чем я.       — Давай без банальных фраз. Спасибо, русский, что стал честным. Надеюсь, ты будешь счастлив со своим Виктором и не вернёшься в Париж.       На этих словах Фредерик завершил звонок, а я остался сидеть в кресле с ощущением, что только что сжёг все мосты к отступлению. Наверное, я идиот, ну и пусть, наверное, я ещё та заноза у Вика в заднице, но и ладно. Я просто сошел с ума, в этом я теперь уверен. Иначе как объяснить, что я творю? Наверное, он тоже думает, что я идиот. Или хуже — он думает, что я его ненавижу. А я наоборот, но ничего поделать не могу с собой: вижу его и, словно ёж, выпускаю колючки. Но я уже решил прекратить бояться, мне и самому от себя больно. Я подпущу его ближе и спокойно поговорю с ним. Надеюсь, что Вик не принял сказанные мной сгоряча слова всерьёз и даст мне возможность исправиться.       Я так и продолжал прокручивать одни и те же мысли в голове, когда за мной зашла Елизавета, и я, нацепив притворную улыбку, отправился с ней на «экскурсию» по холдингу. Как ни странно, это помогло мне отвлечься и освежить голову, хотя изначально я думал, что это будет пытка: зачем мне это, если я всё равно не могу сегодня рассуждать здраво? Меня принимали как самого дорогого и долгожданного гостя, словно я попал на программу «жди меня» и меня искала семья, потерявшая меня ещё в детстве и нашедшая спустя двадцать лет. Все это попахивало какой-то сектой, но выглядело действительно искренне. Сотрудники, что помоложе, радушно жали мне руку, девушки улыбались, поправляя волосы, а женщины постарше лезли обниматься. Столько улыбок, объятий и рукопожатий я не получил за всю свою жизнь. Некоторые сравнивали меня с отцом: одни пускали слезу от того, что я похож на него, другие говорили, что мы с ним внешне совсем разные, но замечали что-то общее в манерах и взгляде. Но одна женщина меня заинтересовала больше всех. Когда она меня увидела, сразу сказала, что давно ждала, когда я появлюсь в холдинге. На вид ей было далеко за шестьдесят, она годилась мне в бабушки, и я понять не мог, где я видел её раньше.       Немного позднее я расспросил у Елизаветы, кто это женщина. Оказалось, она работает в холдинге с самого его основания, была раньше главным бухгалтером, но в силу возраста и слабого здоровья ушла с данной должности и теперь занимается в основном задачами, которые можно легко делать по удалёнке. Хотя Маргарита Ивановна предпочитает живое общение, так что, когда позволяет самочувствие, всегда приезжает в офис, где, кстати, за ней оставили личный кабинет. Я подумал было, что женщину не отправляют на пенсию только из уважения к её заслугам, но Лиза сказала, что руководство и само не хочет отпускать её — она тут стала кем-то вроде консультанта по общим вопросам: опыта не занимать, память отличная, а ум до сих пор быстрый и цепкий. Бухгалтера то и дело обращаются к ней за помощью, а бывает, что и юристы с кадровиками заглядывают обсудить свои проблемы.       Время летело незаметно. На одном из этажей я неожиданно столкнулся с Резниковым лицом к лицу. Мы обменялись стандартным приветствием, хоть уже и виделись на планёрке. Я даже вежливо улыбнулся — сегодня я просто не мог выдержать ещё одной драмы от самого себя. Дима рассказал о своей работе и о людях, с которыми непосредственно взаимодействует, и познакомил меня поближе с главным архитектором, у которого в отделе было не менее десяти человек. Потом провёл меня по всему этажу, который, наверное, был единственным, где люди не носили строгой униформы, а были одеты так, словно им вообще плевать, где они находятся. Стены этого этажа были разного цвета: одни серые, другие цветные, вдобавок стены были покрыты какими-то пятнами краски, просто нанесённой мазками. Дима сразу заметил мой интерес к такому причудливому дизайну помещений, и объяснил, что это всего лишь пробники цветов и где, как не на этих стенах, их выкрашивать. Удивительно, насколько этот этаж отличался от других: там было непозволительно даже картину повесить без разрешения отдела АХО. Несколько кабинетов представляли собой большое свободное пространство с расставленными в хаотичном порядке столами, между которыми лежали мешки-кресла. Еще одной изюминкой интерьера было множество бумажных стаканов из-под кофе, стоящих то тут, то там. В целом, мне именно этот этаж понравился больше всего — всё в нём дышало свободой и творческой жизнью.       На прощание я вполне искренне поблагодарил Диму. На его лице от моих слов появилась улыбка, и я знаю, что она была не притворная. В последний раз он так улыбался в квартире, которая досталась им с Яной от бабушки, — мы тогда ели пиццу, а я впервые рассказывал им про Вика. Внутри стало тепло от воспоминаний, от смеха и шуток, которыми был наполнен тот вечер. Я вновь почувствовал, как сильно мне не хватает друзей детства. И мне, честно, было уже плевать, почему отец оставил им хоть что-то в наследство и почему Дима тут работает. А главное, обида за его наглый поцелуй куда-то ушла. Я и сам понимал, что глупо на него злиться за то, что было пять лет назад. Мы уже давно с ним не студенты и не дети. Только вот разрушенную лёгкость отношений и взаимное доверие так просто не вернуть. Да и нужна ли ещё Резникову моя дружба? Неприятно кольнуло в груди от мысли, что Дима такой вежливый со мной, потому что беспокоится за своё рабочее место. Тут я почувствовал, что краснею до кончиков ушей. Может, он узнал про наш разговор с Виком в столовке, когда я ляпнул про необходимость кадровых замен? Естественно, я не собирался всерьёз требовать чьего-либо увольнения. Меня задело — мнимое или нет — безразличие Вика: когда-то он готов был подраться с Димой из-за меня, а сегодня преспокойно представил того как работника своей компании.       Когда мы уже покинули территорию Резникова и поднимались по лестнице между этажами, у меня запиликал мобильный. На экране высветилось «Анатолий Григорьевич». Я попросил Елизавету подождать меня на этаже, что выше, а сам отошёл в сторону на площадке меж лестничных пролётов. Уставившись в окно, я принял вызов.       Анатолий Григорьевич, как и обычно, без лишних вступлений сразу же заговорил о деле, сообщив мне, что получил письмо от Виктора Сергеевича и теперь я, после подписания пары бумаг, стану полноправным владельцем акций отца и могу их продать или же оставаться акционером и получать дивиденды от прибыли.       И тут в моей голове словно щёлкнуло.       — Анатолий Григорьевич, прошу прощения, что я вас перебиваю, — произнёс я взволнованно. — А если я не хочу продавать акции и хочу работать в холдинге, это возможно?       — Подождите, Игорь Владимирович, но ведь Виктор Сергеевич написал отказ?..       — Да, написал… но думаю, я мог бы его переубедить… — поняв, что сейчас фактически сдаю Вика, пробормотал я. — У меня… или у Виктора Сергеевича могут быть проблемы?       — Ах, я понял, — услышал я сдержанный смех. — Не беспокойтесь. Конечно же, Виктор Сергеевич имеет полное право в любой момент изменить своё решение относительно вас. Но сначала всё же нужно закончить подписание документов у меня в офисе, чтобы соблюсти порядок исполнения завещания. А потом можете спокойно наниматься на работу в уже на тридцать процентов принадлежащий вам холдинг. Но мой вам совет, Игорь Владимирович, отнеситесь к этому делу со всей ответственностью. Я очень внимательно слежу за делами холдинга, и с приходом на пост Виктора Сергеевича в качестве гендиректора прибыль холдинга растёт каждый год, превышая инфляцию на пять-шесть процентов. Настоятельно вам рекомендую перенять опыт действующего руководства и не допустить ситуации реального отказа от вас как от сотрудника.        Я поблагодарил за совет и пообещал, что обязательно к нему прислушаюсь. Анатолий Григорьевич настоял подъехать к нему завтра же. Я объяснил, что, пусть и неофициально, уже прохожу стажировку и мне необходимо согласовать своё отсутствие с начальством, на что он ответил, что сам договорится с моим начальством. Мы ещё немного посмеялись над сложившейся неловкой ситуацией — не знаю, как он, а я и в самом деле чувствовал себя неловко. Я поблагодарил его и закончил разговор, поднимаясь на этаж, где ждала меня Лиза.       Там меня уже встречал Андрей, мило беседовавший с девушкой. Оба тут же переключились на мою персону. Я подвергся небольшому допросу на предмет, всё ли у меня хорошо, почему я весь красный и нет ли у меня температуры. Я убедил их, что чувствую себя нормально и перерыв мне не требуется, после чего меня повели в отдел, где обитал Андрей и куча подобных ему людей.       Стараясь не думать, что именно в этот момент Анатолий «отпрашивает» меня у Вика, я стал рассматривать помещения и находящихся там работников, сразу приметив, что это всё были крепкие малоразговорчивые мужики разных возрастов, в отличной физической форме. Много мониторов, много взглядов на меня и редкий шёпот голосов по всему отделу. Почти все были либо в обтягивающих водолазках, либо рубашках с подвёрнутым рукавами. Возможно, это Андрей ввёл такую моду, либо это было очень странным совпадением, что весь отдел копировал в одежде стиль Андрея. Андрей познакомил меня со своим руководителем, грозным мужиком лет пятидесяти, явно бывшим военным. При общении тот оказался, однако, приятным человеком, ненавязчивым и добродушным. Как он сам отшутился, Андрею он руководитель только документально, так как у того всего одна задача — личная безопасность генерального директора, — и Андрей имеет полное право не посвящать в это таинство никого.       Отдел безопасности делил этаж с IT-отделом. Когда мы прошли к соседям, я надеялся, взглядов будет меньше, но и там на меня косилась толпа мужиков, среди которых, правда, затесалась пара женщин. Большинство сотрудников тут носили очки, хотя возрастом в среднем были помоложе, чем в предыдущем. Что касается их физической формы, судить о ней оказалось непросто, так как на большинстве были огромные толстовки тёмных цветов. Видимо, это оказалось максимумом, что удалось добиться от айтишников в плане соблюдения дресс-кода. Антона, к слову, мы не встретили, но его рабочий стол мне показали.        Распрощавшись с косыми взглядами, мы, наконец, отправились в отдел кадров. Добродушная, но слегка беспокойная начальница отдела поинтересовалась, хочу ли я пить, или есть, или отдохнуть на диванчике. Я как-то не сразу сообразил, что вопросы эти были риторические. Спустя несколько минут, невзирая на все заверения, что мне ничего не нужно, перед нами поставили чашки, френч-пресс с кофе, чайничек с каким-то эксклюзивным свежезаваренным зелёным чаем и вазочки со сладостями. Только обсудив все подходящие по случаю нейтральные темы, наподобие погоды и французской кухни, начальница перешла к делу, передав мне проект трудового договора и должностную инструкцию. Я же объяснил ей сложившуюся ситуацию со вступлением в наследство. Мы договорились, что до конца недели я обсужу с юридическим отделом все тонкости моего трудоустройства и, при необходимости, внесём в документы корректировки, а затем я обязательно вернусь к ней. Женщина очень обеспокоено попросила не тянуть с официальным оформлением, так как на данный момент я де-юре никак не связан с холдингом и работаю за бесплатно. Меня удивило её беспокойство — понятно ведь, что первые дни, а то и недели, от меня как работника толку никакого. Начальница, однако, проинтерпретировала моё удивление иным образом, так как тут же начала уверять, что отсутствие зарплаты за те дни, что я буду работать без договора, будет компенсировано повышенной премией, чем сконфузила меня ещё больше.       Когда мы уже наконец-то оказались на нашем этаже, я чувствовал себя эмоционально вымотанным — в отличие от Лизы, которая была полна энергии и сообщила, что сегодня благодаря мне у неё был отличный день, так как она не провела его прикованной к своему столу. Ох, знала бы она, какие ассоциации возникли у меня при её словах — конечно же, на месте секретаря, прикованного к столу, я представлял себя. Мы отправились в теперь уже мой кабинет, на двери которого уже красовалась табличка с моей фамилией, именем и отчеством и должностью «бизнес-ассистент генерального директора». Елизавета всучила мне планшет — точно такой же, какой был и у неё. Она показала мне программу расписания Вика и объяснила, как вносить туда корректировки, сообщив, что и моё расписание она в дальнейшем будет вести, если я останусь. А пока у нас с генеральным одно расписание, и мне будет удобнее вести записи в планшете, а если понадобиться что-то изменить, то я могу это делать сразу, не согласовывая с ней, так как я выше её по должности.       Затем Елизавета начала посвящать меня в тонкости работы моего начальства. Это было ужасно интересно и, безусловно, полезно, хотя и не давало мне ответов на вопрос, чем, собственно, я буду заниматься. Да, мои обязанности и задачи были прописаны в должностной инструкции, но я до неё ещё не добрался. По словам Елизаветы, моя работа в самом общем виде будет состоять в том, чтобы всегда сопровождать Виктора и делать всё, что он скажет. Прозвучало это «делать всё, что скажет» крайне двусмысленно, так что мне пришлось напомнить себе, что речь идёт только о рабочих отношениях. И всё же я был заинтригован: что же Вик придумает для меня, чтобы не спугнуть с холдинга? Ведь, как я всё же решил по итогам этого дня, задачи избавиться от меня у него нет, хоть он и дал мне вольную. Он бы точно не стал просить свою помощницу столько времени на меня тратить, да и Лиза, очевидно, не просто секретарь или помощник — она будто всё про всех знала и явно была незаменима для начальника. Совещание это утреннее было устроено для меня: Елизавета пояснила, что обычно они длятся не больше часа, а сегодня как будто специально каждая мелкая проблема была разобрана от и до. Каждый отдел меня ждал сегодня, все были со мной приветливыми и радушными: наверняка работники были «проинструктировали» своими руководителями. Кабинет, табличка, ноут и планшет — всё под меня и для меня. Виктор точно желает, чтобы я остался, видно невооруженным взглядом, но вот только зачем? Для холдинга или для себя? В качестве кого он меня хочет задержать? Пока мне непонятно.       Мы с Лизой вспомнили о времени только тогда, когда за девушкой пришёл Антон, заметив, что на часах уже, между прочим, пятнадцать минут седьмого. Как только я с ними распрощался, то сразу же полез в карман за телефоном, чтобы набрать Вику, удивляясь, что он мне сам не позвонил. В голове сама собой возникла сладкая картина, как он сидит у себя в кабинете, ждёт меня и нервничает. Увы, долго наслаждаться этой фантазией мне не пришлось. На включившемся экране светилось СМС: «Я на встрече, не смог тебя взять с собой. За тобой зайдёт Дима».       Я застыл в недоумении, которое быстро сменилось тихой яростью из-за дерьмового чувства, что меня отодвинули на второй план. На какой он такой встрече, что не дождался меня и не взял с собой? Да, он большая шишка, но, блять, он сам меня сделал своим ассистентом! И почему меня не мог отвезти водитель или Андрей? Может, я навыдумывал себе, что важен ему? Или он так наказывает меня из-за перепалки в кабинете?       Пока я копался в причинах его поступка, в дверном проёме возник Дмитрий Резников собственной персоной.       — Я могу зайти? — спросил он смущённо.       — Раньше ты о таком не спрашивал. Заходи, раз ты мой извозчик, — бросил я раздражённо.       Оказавшись внутри, Дима остановился рядом со столом для посетителей, явно не зная, куда себя деть.       — Я могу с тобой поговорить?       — Ты такой вежливый стал. Эх, Дима, был бы таким всегда, — ехидно заметил я, кивая в сторону ближайшего к нему стула.       — Я об этом и хотел поговорить… — тихо промямлил друг детства, игнорируя моё приглашение присесть.       Я закатил глаза. Ежу понятно, чего он хочет. Ходить вокруг да около не было никакого настроения, так что я решил побыстрее покончить с неприятным для нас обоих разговором.       — Да не напрягайся ты так! Хочешь попросить, чтобы я не нажаловался Вику, как ты нёс про нас всякую херню и как засосал меня в общаге? — деловито поинтересовался я. — Ты немножко поздно спохватился. Я рассказал Вику об этом ещё пять лет назад. Но раз ты сейчас работаешь на него, то логично предположить, что его это давно никак не парит. И меня, собственно говоря, тоже. Так что не волнуйся, я не собираюсь требовать твоего увольнения или вставлять палки в…       — Игорь, — перебил меня он, — я давно хотел извинится перед тобой, наверное, ещё сразу, как ты тогда ушёл… Я правда не знаю, что на меня нашло. Я был козлом, это точно… Мы ведь с Яной фактически уже потеряли родителей тогда. Да, мы жили вдвоём, но я уже чувствовал себя одиноким. У неё была работа и увлечения. У тебя отношения, должность в Доме и новые друзья. А у меня ничего не было… Эти все тусовки, толпы каких-то братанов, всё это было фальшивкой. А ты был настоящим, но я тебя не ценил, я правда виноват перед тобой. Это на самом деле я, а не Яна, разнёс слух, что ты задне… прости, что ты гей, и мне ужасно стыдно за этот поступок.       Я замер от этого неожиданного признания — ещё одного неожиданного признания за этот бесконечный день, — чувствуя как ехидное выражение на моём лице сменяется растерянно-удивлённым. Я старался даже не дышать, чтобы он смог сказать всё, что его тревожило по отношению ко мне эти годы. Было видно, что ему больно вспоминать прошлое. Но он всё равно говорил. Он не был таким весёлым и уверенным в себе, как днём, он сбивался с мыслей, подбирал слова и был таким настоящим — совсем как в детстве.       — Я начал тебя ревновать, — продолжал он, — наверное, сразу, как ты съехал от отца. Ты так внезапно изменился, отдалился. Позже я понял, что это была обычная подростковая ревность и задетое самолюбие… Но это чувство было так необычно и непонятно для меня тогда… и я накрутил себя, что, наверное, я тебя люблю… как мужчина мужчину… Особенно когда ты рассказал про Вика. Ты был таким счастливым, понимаешь?       Я кивнул ему, живо представляя его состояние тогда: в его жизни я был константой — постоянный и преданный человек рядом, на которого можно всегда положиться и который, казалось, никуда не денется. А тут оказалось, что я не рядом и не с ним…       — Я во многом тогда ошибался, что институт мне не нужен, что все меня бросили…       — Дим, всё нормально, правда…       — Нет, ты не понимаешь! Игорь, я давно догадывался, что ты по парням, — отчаянно пресёк он попытку его успокоить. — Ещё, наверное, со школы. И я… я был не прав, что постоянно тебя задевал своими гомофобными шуточками, пытался постоянно зачем-то сводить с девчонками. Я боялся… что если ты и правда гей, то нашей дружбе конец, и правда обрадовался, что Яна положила на тебя глаз…       Я смотрю на него, а у него уже дрожит губа и глаза полны слёз. Наверное, я так же выглядел сегодня один в кабинете. У меня сжалось сердце. Я не выдержал и рванул к нему, чтобы обнять. Так мы и застыли посреди кабинета. Он расплакался, уткнувшись мне в плечо, а я сжимал его всё сильнее и еле сдерживался, чтобы не разреветься вместе с ним.       — Дим, я давно, давно тебя простил, слышишь? — прошептал я его спине.       Ещё пару минут мы бормотали друг другу слова утешения и извинений, пока окончательно не разжали объятья. Глядя на его заплаканное лицо, я улыбнулся, заметив, что даже самый гейский гей столько не ревёт. Конечно, я лукавил — я та ещё плакса, но это совершенно не связано с ориентацией. Когда он окончательно пришёл в себя, мы покинули мой кабинет и отправились к лифту, а я продолжал подкалывать Диму, припоминая все те гомофобные шутки, что слышал от него, когда мы ещё были подростками. В то время я принимал их слишком близко к сердцу, хоть и делал вид, что мне тоже смешно и радовался, что это точно не про меня. Сейчас мне, уже взрослому мужчине, они кажутся глупыми настолько, что обижаться на них совершенно бессмысленно. В Европе бы их, конечно, не поняли, но я же сейчас в России. Когда мы спустились на парковку, Дима уже молил меня остановиться, но я лишь отшучивался, что это наказание за его грехи и надо принимать его со смирением. Подойдя к его машине, я заметил, что ему, наверное, хорошо платят, раз он может позволить себе машину представительского класса.       — Да мы с Инкой на дом копили, хотя Сергеевич предлагал дать нам первый взнос и вообще предлагал рассрочку… Но мы продали бабушкину квартиру, поделили с Яной деньги, и моей части вполне хватило на первый взнос. А на те деньги, что скопили, Инка предложила купить машину. Но и от рассрочки мы не отказались… — затараторил Дима.       Я вставлял в новенький прибор стик, когда до меня дошло, что он только что произнёс.       — Подожди, что ты сейчас сказал? — прервав поток его речи, спросил я ошарашенно. — Мне не послышалось? Ты сказал, с Инкой? С той самой Инной из Дома?       Уже задав вопрос, я решил, что малость ступил. Мало ли всяких Инн на свете бывает — не такое уж и редкое имя.       — А, ты же не в курсах! — довольно улыбнулся друг. — Да, та самая Инна вышла за меня замуж, и теперь мы ждём ребенка.       Сделав первую затяжку, я тут же поперхнулся. Не дымом, а новой информацией.       —Что, блять? Это не розыгрыш? Она вышла за тебя?       — Сам в шоке, — смеясь, подтвердил Дима.       — Ну и?.. Как такое получилось?       — Ну… получилось так, что я стал клиентом заведения, в котором она работала.       Я недоверчиво взглянул на друга:       — Пиздишь. Яна небось вас познакомила.       — Одно другому не мешает, — глубокомысленно изрёк Дима, явно с трудом сохраняя серьёзность.       — Харе уже прикалываться. Рассказывай давай, как всё было?       Дима понял, что эпатировать меня не вышло, и разочарованно вздохнул.       — Да ты как уехал в свою Францию, я вскоре в больничку попал. Так, по глупости. Поколотили меня отморозки одни около ночного клуба. Пару зубов выбили, перелом ноги. Провалялся я в палате месяц в гипсе, готов уже был выть от тоски. Яна и предложила мне пожить в этом вашем психологическом центре, пока на ноги не встану. Пообещала, что мне там понравится. Я, конечно, сначала офигел от такого предложения. Но потом решил, что лучше уж так, чем с сиделкой одному дома торчать или Яну от любимой работы отвлекать.       Тут Дима взглянул на меня и осёкся.       — Игорь, ты чего? Тебе плохо? Чего такой бледный?       Я и правду, кажется, готов был свалиться в обморок от накатившего на меня ужасного прозрения.       — Это из-за меня тебя избили, да?       — В смысле, из-за тебя? При чём тут ты?       — Ну как, при чём? Ребята те из общаги, которые видели, как ты ко мне приставал… они предлагали тебя проучить. Я их отговорил, но… И Вик… он тогда был так зол на тебя…       Дима обречённо возвёл глаза к небу.       — Ты что, вот серьёзно счас подумал, что те ребята или Вик способны такое устроить, да?       Я лишь беспомощно пожал плечами.       — Поверь, эта история никак не связана с тобой. И вообще, это всё уже в прошлом. Я тебе рассказываю, как я в Дом попал и с Инной познакомился, так что кури давай и не сбивай меня с основной мысли. Договорились?       Пока я жадно затягивался дымом, Дима поведал мне историю своего пребывания в Доме. Оказалось, устроился он там как в санатории и стал там фактически временной местной достопримечательностью. Яна перезнакомила его со всей женской частью персонала, и, кто бы сомневался, Дима со всеми нашёл общий язык. А с Инной они так вообще поняли друг друга с полуслова. Как-то самом собой получилось, что Инна стала помогать Яне ухаживать за братом — ну и пошло, поехало.        Когда Дима почувствовал себя получше и освоился с костылями, он смог выходить из своей комнаты. Вначале Дима опасался, что может нечаянно столкнуться с «настоящими» клиентами. Однако на деле всё оказалось не так страшно. Клиенты посещали Дом в определённые часы и передвигались по строго определённому маршруту. Здание было устроено так, чтобы персонал мог перемещаться по нему, не пересекаясь без необходимости с клиентами. Так что Дима мог свободно наведываться в общую комнату отдыха или выходить на территорию через чёрный вход, чтобы подышать свежим воздухом. Охранники по очереди возили его на различные восстанавливающие процедуры и к стоматологу, а девушки приносили ему домашнюю еду и развлекали болтовнёй.       Я докурил, сел в машину, и мы покинули парковку. Дима вёл машину очень уверенно и продолжал рассказывать про Инну. И с каким восхищением он о ней говорил: что она такая заботливая, что только благодаря ей он так быстро встал на ноги, что она постоянно его веселит и всё в таком духе. Я мог только порадоваться за них обоих, потому как по его рассказу было видно, насколько он в неё влюблен. Меня даже пробрала зависть — наверное, я так же ему когда-то говорил про Вика.       — А как же ревность? Ты ведь понимал, чем Инна занимается?       — Конечно понимал, она мне ещё при первой встрече представилась как Инесса. И с таким видом, что никаких пояснений не требовалось. Только я в ответ сразу предупредил, что называть её так не собираюсь, потому что с дырками вместо зубов «с» не выговариваю. Так что пришлось бедняжке привыкать к «Инночке», а потом и к «любимой Инночке». Сам понимаешь, против моего очарования никто устоять не может. — Дима повернулся ко мне, демонстрируя милейшую из возможных улыбок.       Я невольно прыснул со смеху, представляя физиономию Димы с этой улыбочкой, но лишённую нескольких зубов.       — Ну, ты не в счёт, — отмахнулся Дима. И заговорил уже серьёзным тоном. — Я не загоняюсь по поводу её работы, по факту секса ведь там нет. Ты же знаешь, что она не практикует интима.       — Я-то знаю, что в Доме запрещены любые действа сексуального характера к доминанту, но, сам понимаешь, профессия специфическая, а ревность не всегда можно унять разумными доводами.       Дима пожал плечами.       — Может, это и странно выглядит со стороны, но ты же сам, когда жил с Виком, не ревновал ведь особо его к его клиентам, так? Я тогда, помню, удивлялся ещё, как это у тебя получается, а потом сам оказался в такой ситуации… И ничего, нормально себя чувствую. На самом деле, это Инна меня ревнует к моей работе, я же часто встречаюсь со всякими представителями индустрии и зачастую ужинаю с ними. А сейчас, как забеременела, Инна стала секретарём, так что ревновать как-то уже и не к кому, даже если было бы желание.       Я улыбнулся, глядя на его довольную моську.       — Она им и была до меня, — ответил я и тут же немного смутился — с таким теплом это прозвучало.       — Я знаю, мы часто о тебе говорили. Она очень много рассказывала: про то, что ты стал её близким другом, как вы время вместе проводили, где гуляли, куда ходили и как работали, все шутки, наверное, пересказала ваши.       Меня пробрала ностальгическая грусть. Порвав с Виком, я порвал и со своим прошлым: не только со всеми, кто работал в Доме, но и с друзьями по институту и многими другими, кого знал в Москве. Тогда я даже гордился этим: что я смог преодолеть привязанности, стал сильнее и независимей. Я даже перестал общаться с крёстной на какое-то время, но она была настойчивее всех остальных и через год мы возобновили общение, хотя я ничего не спрашивал ни про Вика, ни про друзей, а сама она никогда не рассказывала про них. Какой же я глупый был! Сам себя наказал. И ведь большинство друзей вообще никак не были причастны к моим проблемам и даже не догадывались, отчего вдруг впали в немилость. Вот та же Инна, человек, который в своё время меня так тепло принял и всегда поддерживал, чем она заслужила этот игнор от меня? Мне стало стыдно.       — Я скучаю по ней, — шепотом произнёс я.       — Она тоже по тебе скучает, не дождётся, когда сможет увидеть. Ну вот на барбекю и встретитесь.       — Барбекю? — настороженно спросил я.       — Ну, да… Вик разве ещё не сказал тебе?       — Нет, — в недоумении ответил я. — О чём вообще речь?       — Ну… понимаешь, мы его терроризировали все, когда узнали, что ты прилетел. Спрашивали, когда будет сбор и мы сможем тебя увидеть. Вот он и написал, что если ты не уедешь, то возможно, в выходные устроит барбекю.       Я промямлил в ответ, что не ожидал такого поворота. Спросил, кто эти все, и Дима рассказал про «семейный» чат, где были Дарья и Вик, Борисовна, он, Яна, Алина, Инна и Андрей. Я к этому моменту уже понял, что Яна и Дима каким-то образом попали в ближайший круг общения Вика, но спросить, как это произошло, пока не решался.       Тем временем мы подъехали к большим воротам КПП частного посёлка. Дима показал какую-то карточку охраннику и произнёс фамилию Вика; охранник сверил номер машины Резникова, и нас пропустили.       Мы проезжали мимо огороженных заборами таунхаусов и коттеджей, углубляясь всё дальше на территорию посёлка.       — Довольно дорогое место, — подумал я вслух.       — Ага. Этот посёлок наш холдинг строил. Как раз завершали объект. Вик не хотел переезжать сюда, мол, слишком пафосно и далековато от работы, но твой отец настоял.       — Да-а, нет в жизни совершенства, — не удержался я от иронии. — Ну, зато местечко живописное и тихое, и журналисты в кустах не прячутся.       — Это точно, — поддакнул Дима. — Посторонних здесь нет, охрана своё дело знает. Да и местные друг к другу в друзья не напрашиваются и за жизнью соседей не следят. Тут контингент такой… деловой, в общем.       Что ж, по крайней мере, теперь я гораздо лучше понимал, почему Вик так спокойно предложил мне жить в своём доме. При соблюдении элементарной предосторожности тут можно не беспокоиться, что твоя личная жизнь станет достоянием общественности.       Дома между тем закончились, неожиданно мы въехали в какой-то лес, и я немного напрягся, потому что абсолютно не понимал, куда Дима меня везёт. Уже почти полностью стемнело и ряды деревьев за пределами освещённых фонарями участков вдоль дороги казались таинственной непролазной чащей. Неужели тут есть какое-то жильё? Разве что избушки на курьих ножках. Однако, проехав всего с минуту, мы очутились на небольшом пустыре, где стоял огромный забор, за которым ничего нельзя было разглядеть. Дима остановил машину у ворот.       — Ну всё, мы на месте, — сообщил он, явно не собираясь выходить.       — Ты не проводишь меня?       — Ты приехал к Виктору, — рассмеялся он, расслышав явную опаску в моём голосе. — Тебя уже ждут, так что иди смело, тебе Татьяна откроет.       — Кто это?       — Домработница, гувернантка или как там их называют? В общем, она следит за домом.       Осознав, что мне придётся одному идти в неизвестность, я тяжело вздохнул и выбрался из машины, захватив сумку с вещами с заднего сидения. Мы попрощались, пожав руки: просто и банально до оторопи, как будто мы с ним никогда не ссорились, а все эти пять лет дружили, как и раньше.       Как только Дима отъехал, я опять закурил. Для храбрости. Я не знаю этот дом, и я не знаю того Вика, у которого такой дом. Я знаю Вика, с которым мы жили в однокомнатной квартире: да, она тоже была не в панельке и не в пятиэтажке, но всё же такое жильё было у многих граждан страны, а тут — закрытый посёлок и огроменная лесная крепость.       Неожиданно ворота открылись, и я увидел подъездную дорогу к дому. Правда, домом это действительно было сложно назвать, моему взору предстал натуральный замок из белого камня. Я быстро спрятал улики преступления против своего здоровья и вошёл на территорию. Мои ноги ступали по брусчатке, но только не жёлтой, как в известной сказке, а чёрной. Вокруг были кустарники и ели с соснами, дурманящие сильным смолистым запахом. На клумбах пестрели увядающие цветы, несколько клёнов в глубине участка пламенели красным цветом. Засмотревшись вокруг, я не сразу заметил женщину, идущую ко мне навстречу.       — Игорь Владимирович, я так рада вас видеть, — бросилась она ко мне в объятья. — Простите, не сдержалась, — уже выпустив меня из своих рук, вздохнула она.       — Да всё нормально…       Только после этого я смог её рассмотреть и признать в ней гувернантку крёстной. Она работала там, сколько я себя помнил. Очень часто именно она встречала меня в доме у Борисовны. Иногда, когда крёстная была занята или чем-то отвлечена, она гуляла со мной по саду и играла со мной. Она очень мне нравилась — так же, как и наша у нас дома. У меня, к слову, именно с гувернантками всегда были какие-то близкие отношения. Наверное, они видели во мне сына, которому редко доставалось внимание от матери.       — Игорь Владимирович, если вы курите, — как бы между прочим заметила она, — то за домом есть терраса, там у нас место для курения. Еще в подвале есть винный погреб, там хорошая вентиляция и, кхм, никто вас не побеспокоит.       Блин, она увидела, что я курю, и, кажется, подсказала мне, где я могу это делать, чтобы Вик не застукал меня. Я почувствовал, как щёки загорелись краской.       — Не говорите Вику, — прошу я на всякий случай.       — Это не входит в мои обязанности, — с усмешкой заверила меня женщина. — Тем более, Виктор Сергеевич отметил, что к вам следует относиться, как ко второму хозяину. Так что представлюсь по форме: я Татьяна, гувернантка в этом доме.       — А я Игорь, просто Игорь. Пожалуйста, не называйте меня по отчеству, мне неловко…       — Как скажите, — улыбнулась Татьяна. — Пойдёмте в дом.       Я был одновременно смущён и приятно удивлен указаниями Вика относительно моей персоны. До безумия приятно думать, что я здесь кто-то больший, чем гость. Всю оставшуюся дорогу уголки губ непроизвольно тянулись вверх.       Взойдя по белоснежной парадной лестнице, мы оказались в просторном холле. Татьяна тут же предложила мне тапочки, попутно пояснив, что Виктор не привык жить на европейский манер и ходить по дому в обуви. И вроде бы такая мелочь — но я сразу почувствовал себя в чужом до этого момента доме как-то свободнее и проще. Татьяна отвела меня на второй этаж и показала несколько спален на выбор. Я удивился, что мастер-спальня не была занята, и, конечно, поддался соблазну и выбрал её. Оставив сумку в этих хоромах — которые, к слову, были раза в три больше моей квартиры в Париже, — я вновь последовал за Татьяной. Мы поднялись на третий этаж: здесь оказалась библиотека и кабинет. По словам гувернантки, Виктор на этот этаж практически не заглядывает, так что литературу выбирает она на свой вкус, раз в месяц пополняя библиотеку книги на три-четыре. Потом мы спустились в подвал. Там находилась серверная, которую раз в две недели проверял человек из холдинга, прачечная, винная комната и небольшой домашний кинотеатр. Опять же, со слов Татьяны, Виктор кинотеатром ни разу не воспользовался. Поднимаясь обратно на первый этаж, я чувствовал, что меня уже распирают вопросы.       — Татьяна, зачем Виктору столько разных помещений, которыми он не пользуется?       Женщина сдержанно усмехнулась — ровно настолько, насколько позволил ей этикет.       — Игорь, этот дом был готовым проектом: почти всё его наполнение, начиная с отделки и сантехники и заканчивая мебелью и предметами интерьера, прилагалось к нему. Виктору Сергеевичу зачастую просто некогда жить в этом доме.       Я вспомнил, что и мой отец в своём доме знал только три помещения: столовую, спальню и свой кабинет.       На первом этаже размещались уже крайне необходимые комнаты: кухня, столовая, гостиная. Оказалось, что два последних помещения Вик переделал под себя. Столовая превратилась в небольшой спорт-зал, а гостинная стала походить на самый обычный «зал» с диваном и телевизором. Правда, в классический интерьер не совсем вписывались небольшой барный стол и стеллаж с бутылками, расположенные в правом углу комнаты. Ещё в доме была оранжерея, за которой Татьяна ухаживала в свободное время. А как я понял, свободного времени у неё было более чем предостаточно. Гостей в этом доме принимают редко, званных ужинов тут нет, Виктор пропадает на работе и зачастую ест либо вне дома, либо вообще забывает поесть. Иногда заходит Андрей, так как его дом по соседству, ещё до заезда в лес. А Дарья с сыном редко заглядывают сюда.       Ещё я понял по разговору с Татьяной, что она абсолютно не скучает в одиночестве. Много читает, ухаживает за цветами, иногда выезжает в город, а если ей становится скучно, то просит приехать Розу или вызывает садовника, чтобы вместе копаться в земле. Зимой этот садовник подрабатывает дворником — чистит дорожки от снега в случае необходимости.       После экскурсии и откровенных разговоров Татьяна предложила мне поужинать, но я отказался, сказав, что подожду Вика. Очень странно, но я почему-то решил, что она про нас с Виком всё знает. Возможно, мне это только показалось. Но ей уж точно не придётся объяснять, кто мы такие друг для друга. Или, точнее, кем мы были раньше. Сейчас я и сам не понимал, кто мы и есть ли ещё это самое «мы» между мной и Виком.       Я взял пару бутылок с водой на кухне и поднялся в выбранную мной комнату. Недолго думая, я отправился в душ. В душевой стояли белые флаконы без этикеток. Только по стикерам и можно было определить, где здесь гель для душа, где шампунь, а где бальзам для волос. По аромату было понятно, что это средства из дорогой линейки — чем-то подобным пользовалась моя мать. В следующий момент я уже удивился тому, с каким равнодушием вспомнил о матери. Раньше я бы и представить не мог, что так буду к ней относиться. Подумал, что правильно не сказал ей про поездку в Россию. Сейчас хоть не достаёт меня расспросами и советами. И так как общаемся мы с ней в последнее время нечасто — в основном, по каким-то конкретным поводам, — я могу рассчитывать, что она ещё месяц не вспомнит обо мне.       Закончив водные процедуры, я вытерся огромным махровым полотенцем, нашёл в шкафу тонкий хлопковый халат и улёгся на большой диван перед телевизором, решив пощёлкать каналы. На одном телеканале говорили про политику, на другом — чем дышит Москва, а на третьем показывали старый советский фильм. В общем, смотреть особо было нечего. Я включил какую-то передачу про животных, а потом вспомнил о документах, которые передала мне кадровик. Попытка ознакомиться с их содержанием оказалась в прямом смысле провальной: минут через пять «увлекательного» чтения я провалился в сон.

***

      — Игорь, — услышал я нежный шёпот Вика.       Я почувствовал, что мои ступни лежат на чьих-то коленях и горячие руки держат их. Я был укрыт, по ощущениям, чем-то похожим на плед, и вокруг соблазнительно пахло едой. Казалось что всё это сон, ведь только так я мог объяснить себе происходящее. Ну, или я очутился в прошлом — я просто уснул на диване в нашей с Виком квартире, ожидая, когда тот вернётся домой, и мне приснился дурацкий сон, что я пять лет жил во Франции.       — Игорь, — повторился шёпот, — просыпайся. Тебе надо поесть, ты не ужинал… И даже не думай, что если будешь притворяться спящим, то я от тебя отстану.       И я уже чётко различаю его речь, но не хочу открывать глаза — не хочу разрушать волшебный момент.       Но он прав, с обеда во рту ни крошки. Хотя нет, пару печенек я, кажется, за чаем у кадровика ухватил. Но это не в счёт. От запаха еды во рту уже набиралась слюна, ещё немного и голодный желудок завоет, сдав меня с потрохами.       — Игорь, — он вновь повторяет моё имя и начинает легонько разминать мои ступни. Я сдерживаюсь, чтобы не застонать от расплывающегося по телу удовольствия и неги. — Я не знаю, ешь ли ты ещё бургеры, но я прикупил парочку. Татьяна, конечно, разозлится, что я кормлю тебя фаст-фудом, ведь она столько всего наготовила, ожидая тебя… Но я увидел вывеску Макдака и не смог проехать мимо.       Я услышал его лёгкий и очень добрый смешок, как будто он признался в чём-то глупом, и от этого в груди стало ещё теплее. Я понял, что меня подводят собственные губы, невольно растягивающиеся в улыбке. Вик явно знает, чем меня соблазнить. За бургер и коктейль я готов посреди ночи подняться и на гору взобраться.       — Но если ты не хочешь бургер…       — Хочу, — пробормотал я сонным голосом, — А ты молочный коктейль купил?       Его тихий смех и утвердительный ответ всё же заставляют меня открыть глаза. Я повернул к нему голову, и мы посмотрели на друг друга. Его глаза блестят, а на лице появляется уставшая, но крайне довольная улыбка.       — Тогда поднимайся. Я-то свой съел по дороге, извини, не удержался, но если что, место в желудке и на твой найдётся.       — Вик, я не могу подняться, — сделал я скорбную мину. И когда его брови поднялись вверх, пояснил: — Ты держишь меня за ноги.       — Прости, — он резко отпустил мои лодыжки и попытался отодвинуться от меня.       — Нет, всё нормально, можешь и дальше держать… — произнёс я взволнованно.       Я потянулся к пакету, стоящему на кофейном столике, взял его, потом закинул себе под спину подушки с дивана, и как ни в чём не бывало, уже почти по-хозяйски, вернул ноги на его колени. Вик, кажется, даже немного растерялся от моей наглости, но потом рассмеялся и вновь положил ладони на мои ступни, показывая этим, что всё в порядке. Я же решил, что сейчас самое время поговорить начистоту.       — Вик, я больше не хочу на тебя злиться. Я хочу поговорить о нас.       Его смех прекратился. Он испытующе посмотрел на меня, словно определяя, насколько я серьёзен.       — Мудрое решение. Что ты хочешь обсудить? — ответил он, наконец, бархатным баритоном, от которого внутри всё перевернулось.       — Я хочу сказать, что поцелуй не был ошибкой, я не жалею о том, что сделал это. — разворачивая обёртку от бургера, произнёс я. — Ты сказал до него очень сильные слова и это признание… произвело на меня такое впечатление…       Тут я понял, что из меня вот-вот вылезет правда и я не знаю, что будет дальше. Я откусил от бургера кусок побольше, чтобы заткнуть себя хоть на минутку.       — Значит не ошибка, да? — ехидно улыбнулся Вик, сверкая карими глазами.       — Нет… — прожёвывая еду, промямлил я.       — Извини, что я тогда не совсем адекватно среагировал и напугал тебя, — вздохнув, ответил он. — И всё же я прошу тебя не устраивать больше таких сцен, как сегодня. Я не про поцелуй, я про твоё поведение в столовой. Я же прекрасно понимаю, что это была провокация, вызванная тем, что ты всё ещё неравнодушен ко мне. И мне это даже льстит, но, я прошу, давай личное будет только между нами и не в холдинге.       Я молча жевал бургер, всё больше понимая, что являюсь для него открытой книгой. Я боялся, что могу слишком явно выдать свои чувства, только бояться этого изначально было бессмысленно.       — Мы оба знаем, что у тебя на холдинг гораздо больше прав, чем у меня. Это твоё наследство, твоя собственность. В отличие от меня, ты не случайно там оказался. И я надеюсь, что именно там ты проявишь себя не как мой нынешний или бывший парень, а как хозяин и профессионал. Я не собираюсь конкурировать с тобой за власть, и если ты захочешь, то в будущем станешь во главе организации. Но сейчас, на данный момент, я твой директор, а ты мой подчинённый, и это не игра, это бизнес. Если повториться что-то похожее на сегодняшнее происшествие, я не собираюсь смотреть на это сквозь пальцы и пускать ситуацию на самотёк. Ты ведь понимаешь, о чём я говорю?       Я пристыженно кивнул, боясь поднять глаза на Вика. Меня более чем устраивало оставаться его заместителем или одним из директоров. Но как лестно было слышать, что Вик с такой спокойной уверенностью говорит о том, что в будущем я смогу управлять огромной компанией. И всё же в душу опять закралось беспокойство. А что если я не смогу проявить себя как хозяин и профессионал? Значит ли это, что он не захочет тогда называть меня своим парнем? Как вообще это связано — работа и наши отношения?       — Это хорошо, что ты понимаешь… надеюсь, у нас не будет больше поводов возвращаться к этой теме…       Тут я осознал, что он сейчас может встать и уйти к себе, а я не хотел этого. Я решаюсь опять открыть рот.       — Вик, скажи правду, что вас связывает с Дарьей?       — Я конечно, догадывался, что ты себя накрутил, но чтобы настолько… — Виктор неодобрительно покачал головой, но, наверное, увидев моё отчаяние, всё же смилостивился: — Хорошо, я расскажу. Дарья моя подруга и довольно давно. Мы заключили договорной брак. Её ребёнок записан на меня и я считаю его своим сыном. Когда нибудь я расскажу ему, что я не являюсь его биологическим отцом, но не думаю, что это случится без необходимости. Если ты хочешь знать подробности нашей семейной жизни, а я вижу, что ты хочешь… У нас с ней никогда не было интима. Никакого дружеского секса. Да, была коммерческая история с социальными сетями и были поцелуи, но это лишь для фото. В обычной жизни я, конечно, её и обнимаю, и могу поцеловать в щёку, но это больше отношения брата и сестры. У неё своя постель, у меня своя, как в прямом, так и в переносном смысле. Я ответил на твой вопрос?       — Да… с-спасибо, — сглотнув, ответил я.       Он не сказал мне ничего нового, и всё же утихомирил шевелящуюся во мне ревность. Вместе с чувством облегчения пришло понимание, что мы сейчас наедине, рядом друг с другом, впервые за долгие годы разлуки. И так захотелось, чтобы Вик притянул меня к себе и заставил временно забыть про все проблемы, от которых пухнет голова. Отгоняя от себя непристойные мысли, а я достал стаканчик с молочным коктейлем и присосался к трубочке.       — Хорошо, теперь ты мне ответь на вопрос. У вас с Фредериком всё серьёзно?       Я подавился жидкостью, так как совсем не был готов услышать имя Фреда. И тут же осознал, что, конечно, он знает про него: крестная и Андрей ему далеко не чужие люди, обиды на них нет. Я почувствовал смущение перед ним, словно он уличил меня в измене, хоть и понимал, что думать так абсурдно.       — Нет, сегодня я расстался с ним окончательно. — опустив голову, пробормотал я. — Изначально было глупо надеяться, что у нас с ним что-то выйдет, ведь до него ни с кем не вышло.       — А были другие? — слишком спокойно уточнил Вик.       — Были, — выдохнул я, желая побыстрей содрать этот пластырь недосказанности, — несколько, хотя точно не знаю, на раз или два… Я предохранялся, ни с кем и никогда не было как с тобой… — решаюсь признаться я. — А потом я устал, захотел чего-то настоящего… хотел отношений. Но они не ты…       Я так и не решился поднять голову, стыдясь себя. Не хотел увидеть в его глазах разочарование. Сейчас я чувствовал себя шлюхой, рассказывающей о своих похождениях. Он предмет моего обожания, и я ему говорю о других — самая отвратная ситуация из возможных.       — Игорь, всё хорошо, это нормально, — нежно произнёс он, и я поднял взгляд. — Перестань меня стыдиться, только не меня… Отчасти я рад, что ты обрёл новый опыт, ведь ты молод, а я был первым твоим бойфрендом. И я очень рад, что ты предохранялся, ведь мы с тобой зачастую этим пренебрегали.       Я увидел, что он принимает меня и мою правду, не злится и даже успокаивает. Ком в горле и мимолётная тошнота проходят.       — Скажи честно, тебя не расстраивает, что я был с кем-то кроме тебя? — решаюсь я на смелый вопрос, чтобы уж точно закрыть раз и на всегда тему секса с другими.       — Если говорить начистоту, это задевает моё эго, но ты всё делал верно. Мы расстались, и ты продолжил жить дальше, — с грустной улыбкой произнёс он.       — А у тебя кто-то был?.. Хотя подожди, глупо это спрашивать, конечно был, я просто тупой и… — растерявшись, я начал пороть чушь.       — Стой! Успокойся, совершенно не глупо о таком спрашивать. — Я замолчал, он остановился, убрал улыбку и продолжил. — Мне не особо приятно говорить об этом, но, наверное, без этого никак. Я не хочу, чтобы ты придумывал, что было и чего не было… Когда ты уехал и разорвал наши отношения, я очень долго… я не мог в это поверить и сильно переживал. Прокручивал в голове всё произошедшее, пытался понять, как правильно я должен был бы поступить и не находил ответов. Прилететь к тебе я не мог, в тот момент это было небезопасно ни для тебя, ни для меня. И, самое главное, я даже не знал, что сказать тебе. Я понимал, что не смогу дать то, что тебе нужно. Ни открытых отношений, ни стабильности, ни уверенности в будущем. Всё настолько закрутилось, казалось, я живу словно белка в колесе, работа, дом, мысли о тебе и ещё раз работа. А когда всё немного устаканилось, прошло уже больше года, и я осознал, что вряд ли ты меня ещё ждёшь…       — Вик! — выкрикнул я, но он остановил меня:       — Дай я до расскажу, потом можешь говорить всё, что думаешь, хорошо? — Я кивнул, а он улыбнулся. — Я загнал себя в ужасную депрессию, начал ходить к психологу, это немного помогало, хотя ничего радикально не меняло… знаешь про паллиативную помощь? Вот что-то типа того… Психолог практически заставил обратиться к сексологу, а тот… в общем, напомнил мне, что в моём уже не юном возрасте эксперименты с воздержанием, так сказать, чреваты… Я правда ни в чём себя не ограничивал специально. Но после тебя меня ни к кому не тянуло, а дрочка… была вообще не вариант. Порнуха уже почти не возбуждала, а если я представлял тебя, то дальнейшее всё больше попахивало мазохизмом… Надеюсь, я тебя не сильно шокировал? — слабо усмехнулся Вик, вглядываясь в моё вытянувшееся лицо. — В общем, я уже почти закончил. Мне помог Женя. Помнишь его?       — Лысый качок, — сказал я с замиранием сердца.       — Да, мы стали с ним встречаться периодически. Просто физиология, без БДСМ, без отношений, без обязательств. Именно с ним меня и поймали журналисты. Ну, не в постели, конечно. Они заметили, когда я выходил из его подъезда. Но это уже вряд ли тебе интересно. Мы до сих пор общаемся, но уже без интима. У Жени парень и он счастлив в отношениях.       Виктор, замолчал, я же пытался принять сказанное им, хоть мне и было по-детски обидно — ведь мы с Женей были почти что приятелями. Если бы это был кто-то незнакомый, всё было бы гораздо проще. Спустя пару минут я решился прервать тишину.       — Но это ведь ещё не всё?       По тому, как напрягся Вик, я понял, что угадал.       — Продолжай, пожалуйста, я пойму, я хочу знать всю правду.       — Хорошо, — он кивнул, сдаваясь. — Ещё встречаясь с Женей, я решил, что, возможно, стоит попробовать вернуться в тему. Но не просто в тему, как в работу, где я провожу экшены, к этому у меня не было тяги и голода. Я подумал, что смогу реализовать свои потребности в тематических отношениях. В клубе у Константина я познакомился с парнем, внешне похожим на тебя, и что-то ёкнуло, я подумал, что я смогу быть с ним. Я взял на себя обязательства тематического папика, но уже спустя пару встреч я осознал, что очень поспешил. Он совершенно другой, совершенно не мой человек… он не ты, если говорить коротко. Наши отношения были отчасти коммерцией для него, он получал различные подарки и презенты, которые не мог себе позволить. А для меня это было что-то вроде твоей подделки, копии, но очень далёкой. Собственно, именно к нему я сегодня и ездил. Наверное, мне не стоило этого делать, но…       Вик замолчал и устало вытер руками лицо. У меня же от его последних слов внутри всё перевернулось. Хотелось встать и просто начать бить его. Я его ждал, а он был у другого! Да, мы не пара с ним, но я тут рядом сейчас, я у него в доме. Я сегодня его поцеловал, он сказал мне, что любит меня. И вот так он со мной? Поехал трахать любовника, потому что я типа как отшил его в кабинете?       «Ты ведь сам хотел узнать всю правду?» — ехидно заметил внутренний голос. — «Ну так получай».       По щекам моим покатились слёзы. Вик посмотрел на меня и словно вновь прочитал мои мысли. И я увидел его страх. Это точно был страх.       — Игорь, подожди… это не то, о чём ты подумал! Я разорвал с ним отношения. — Его глаза покраснели, если бы я его не знал, подумал, что он сейчас сам пустит слезу. — Прости меня… Игорь, я не с ним… Я расстался с ним… Прости…       Вик протянул ко мне руку и я почему-то на автомате дал свою. Он крепко сжал её.       А мне захотелось сквозь землю провалиться. Я в который раз всего за несколько секунд довёл себя до истерики на пустом месте. И почему я каждый раз так плохо думаю о людях? Это ведь не только Вика касается. Но и Димы, и отца. Да и всех остальных, если уж так подумать. Из всех возможных предположений выбираю, кажется, самые худшие!       — Ты не должен просить у меня прощения, это я должен просить его у тебя, — всхлипываю я непроизвольно. — Я поступил как полный дурак… Я очень сильно себя накрутил, не дав ни шанса ни тебе, ни себе. Как ребёнок тебя заблокировал и ждал, что ты приедешь за мной и будешь просить прощения. Я такой глупый, Вик…       — Ты не глупый, ты молодой, — Вик приподнимается и открывает свои руки для объятий. Я, словно кукла, падаю к нему на грудь, прижимаясь крепко, продолжая реветь уже в его руках. — Это я должен был наплевать на всё и ехать за тобой, я же знал, что ты придумал невесть что… Но я так боялся за тебя, я так боялся, Игорь, что тебе могут причинить тут боль или даже убить.       — Вик, кто мог убить меня? — немного отодвигаюсь от него, вытирая слезы.       — Я не хотел, что ты знал правду. Если бы ты узнал, ты бы не улетел к матери. А я бы не пережил, если бы они так с тобой, как с Димой…       Смотрю на него и поверить не могу, по его лицу бегут слёзы, всего парочка, но они есть. Я пребываю в растерянности, не понимая что делать, я опять падаю в его руки и обнимаю с такой силой, с какой могу.       — Вик, — шепчу ему.       — Игорь, мой родной, это не шутки… я так боялся за тебя… я все был готов отдать, лишь бы ты был в безопасности… Я сам был напуган, я не хотел, чтобы ты меня таким видел, я не хотел, чтобы ты знал… я отдалился от тебя, отпустил тебя… прости меня, если сможешь…       Я не понимал, о чём он говорил. Кто мог меня убить? Что его так напугало? И при чём здесь Дима? Но я не задавал вопросов, потому что осознавал: мы оба сейчас слишком устали и на сегодня хватит тяжёлых разговоров. Когда Вик успокоился, я подал ему бутылку воды. Он выпил её всю. И ещё раз извинился, что вот так поддался эмоциям. Я заверил его, что в любом случае ему меня не переплюнуть по части истерик и нервных срывов. Мы болтали ещё какое-то время, лёжа на диване. Я рассказывал ему про Париж, про учёбу и свою крохотную квартирку с клопами. Виктор смеялся, я тоже. Ему не верилось, что мать зажимала деньги отца, а я про них ничего не знал. Он даже рявкнул на меня, что я мог в любой момент ему позвонить и просто попросить денег. Но я не мог, я, как и он, слишком гордый стал, чтобы просить подачек, и он знал это, но все равно уверял меня, что у него я мог просить что угодно, не объясняя причин, и он бы дал мне это, несмотря на наш с ним конфликт. Которого, как оказалось, никогда и не было, а было только недопонимание, которое отняло у нас столько времени.       — Вик, не отпускай меня больше никогда, — говорю я наконец то, что уже давно упрямо просится наружу.       Вик тут же склоняется надо мной. На его лице отражаются замешательство и непонимание.       — Не отпускать? Даже если ты захочешь уйти?       Во рту резко пересыхает, а всё тело опаляет внутренним жаром.       — Если я захочу уйти, это значит, что я точно сошёл с ума. Не отпускай.       Вик смотрит на меня совсем уж обеспокоенно и тревожно. Поднимает руку и касается моего лба, словно проверяет, нет ли у меня температуры. Затем ладонь скользит вниз, к щеке, а большой палец очерчивает линию губ.       — Ты сам не понимаешь, о чём просишь. Я очень хочу, чтобы ты остался со мной. Добровольно и осознанно. Такое решение нельзя принимать под влиянием сиюминутных эмоций и переживаний. На тебя слишком много всего свалилось. Не торопись. Мы оба изменились за эти годы. Столько всего произошло… У нас есть время, чтобы лучше узнать друг друга. Хорошо?       Мне кажется, что он не меня убеждает, а себя. Голос его почти спокоен, но зрачки расширены, а дыхание неровное.       — Хорошо, — соглашаюсь я покорно.       Вик прижимает меня к себе. Я лежу на боку, уткнувшись носом в грудь Вика, а он свободной рукой перебирает пальцами мои волосы.       — А если мы станем парой, но я не смогу или не захочу работать в холдинге? Что тогда? Ты будешь сильно разочарован? — не унимаюсь я.       Вик вздыхает, но через несколько секунд терпеливо объясняет:       — Игорь, наши личные отношения и работа вообще никак не связаны. Если какие-то мои слова или поступки навели тебя на подобные мысли, то я это не нарочно. Я, правда, огорчусь немножко, если ты решишь, что работа в холдинге — это не твоё. Но нет, я не разочаруюсь в тебе из-за этого. Ты можешь работать, кем захочешь и где захочешь. И наоборот, если ты решишь работать в холдинге и не быть со мной, я не откажусь учить тебя и помогать тебе. Хотя, честно, мне, будет очень сложно видеть тебя и не иметь возможности быть вместе, но это будут только мои проблемы…       Я хотел сказать, что уже точно решил, что хочу быть с ним, и что не уйду, если он сам не прогонит. Я в добровольном плену, и пусть в рабы меня официально пока не взяли, это только вопрос времени. Но я промолчал.       Через несколько минут Вик уже спал. Я поднялся и укрыл его пледом, которым он укрывал меня. На часах уже давно было за полночь. Я вышел на террасу, покурил там, а затем вернулся в свои хоромы и тихо залез в кровать. Была мысль разбудить Вика и предложить ему перелечь ко мне, но тогда мы бы точно не выспались. Уже засыпая, я вспомнил о страхах, что копошились во мне весь день, и понял, что они исчезли. И хотя мы за весь вечер ни разу даже не поцеловались, мы, я это точно знал, были так близки, как никогда ранее.